Проснувшись следующим утром, Малькольм обнаружил дверь отпертой. Он стоял на верхней площадке лестницы в одних трусах и, нахмурившись, прислушивался к доносившимся снизу звукам. Черт, все равно так ничего нового не узнаешь, подумал он. Даже если имелся бы шанс сбежать, эти люди могут оказаться очень даже полезными. Хоть что-то нашел, пусть и не сам. Он вздохнул и пошел в ванную принять душ, побриться, вставить контактные линзы и приготовиться к тому, что несет с собой новый день.

Когда Малькольм вошел на кухню, девушка не повернулась. Или пытается показать, что доверяет мне, или скорее ей безразлично мое существование, решил он. Длинные, до плеч, черные волосы она собрала сегодня в тугой пучок. Одежду ее составлял свободный желтый халат. От взгляда Малькольма не укрылось, как хорошо она сложена: не слишком мускулистое, но подтянутое тело, округлые плечи, широкие бедра. Даже белые кроссовки смотрелись на стройных ногах более чем естественно. Малькольм кашлянул – не так, чтобы предупредить о своем присутствии, а вроде как натурально.

– Я сейчас, – отозвалась Шейла. Голос ее звучал не слишком дружески, но и не совсем официально. – Скоро пожарится яичница. Апельсиновый сок на столе.

– Спасибо. – Малькольм уселся за стол. Сок он пил медленно, оправдывая этим неловкое молчание. Девушка подала ему яичницу и тосты. Они обменялись осторожными улыбками. Шейла села напротив и принялась за свой кофе почти так же напряженно, как он – за свой завтрак.

– Какая очаровательная сцена. Приятно видеть, что вы поладили. – В комнату вошел Чу. В джинсах, футболке и легкой куртке он выглядит несколько странно, подумал Малькольм. Ни дать ни взять, турист с Востока, собравшийся на запад. Образ, правда, слегка смазывался тяжелыми рабочими башмаками.

– Как спалось? – Задавая вопрос, Чу выглянул в окно. На пару, сидевшую за столом, он при этом не смотрел.

– Замечательно, – ответил Малькольм. – С запертой дверью я мог не бояться чудовищ и тварей, что ломятся по ночам.

Чу рассмеялся.

– Конечно. Элементарная предосторожность, друг мой. Тут главное – находиться с правильной стороны. С этого момента, если вы будете ночевать здесь, дверь останется незапертой.

– Если я буду ночевать здесь?

Чу улыбнулся.

– Да, именно «если». Вполне возможно, скоро вы вернетесь в Монтану. Но это мы узнаем позже – возможно, ближе к вечеру.

– И что произойдет тогда?

– Вот тогда вы и узнаете, что произойдет, – снова улыбнулся Чу. – Так что зачем переживать до срока? Шейла, я пойду на улицу. Погуляй с Малькольмом, покажи ему все тут, когда закончишь с уборкой, ладно? Начните с рощи.

Остаток завтрака и все время, пока убирали за собой, Малькольм с девушкой почти не разговаривали, если не считать лишенных содержания реплик насчет готовки, погоды, хлопот по дому. Малькольму снова показалось, что девушка нервничает так же, как он, хотя причины этого он не понимал.

Принадлежавшая японским иммигрантам ферма не превышала площадью десятка акров. Шейла объяснила, что на протяжении долгих лет пожилым хозяевам приходилось продавать по частям землю соседям, чтобы хоть как-то выживать. Теперь здесь росли только овощи, которые Шейла продавала ресторанам в Лейтбридже, более-менее крупном городе на севере. Соседний фермер приплачивал еще немного в обмен на разрешение его коровам пастись на этой земле, но в целом ферма приносила одни убытки.

– Как же она тогда держится на плаву? Я хочу сказать, как вам удается поддерживать свою легенду? Уж соседи-то не могут не знать, как паршиво обстоят дела.

Шейла пожала плечами.

– У меня сложилось впечатление, что когда старики меня приняли, они получили небольшое денежное вознаграждение, и я ведь действительно пытаюсь хоть немного ее возродить. Впрочем, если уж на то пошло, все эти детали меня не слишком беспокоят. Я все еще остаюсь иммигранткой.

Запоминай местоположение, напомнил себе Малькольм, когда они с девушкой вышли наконец из дома. Они миновали гараж и направились прочь от проселочной дороги. Со всех четырех сторон тянулись чуть всхолмленные поля – почти такие же, как на юге, в Монтане, и все же имелись здесь какие-то отличия, уловить которые Малькольму никак не удавалось. В свежем воздухе стоял тот же запах сырой весенней земли, из которой лезли на свет зеленые ростки, да и ярко-синее небо смыкалось над головой таким же почти осязаемым куполом, как на юг от границы. И все равно, во всем этом сходстве что-то неуловимо отличалось. Интересно, подумал Малькольм, казалось бы мне так, не знай я, что это Канада?

От последней постройки небольшую рощу отделяло не больше сотни ярдов. Когда они подошли к ней, девушка жестом велела Малькольму молчать.

Малькольм не сразу заметил Чу, и это показалось ему странным, поскольку синяя джинсовая одежда должна была бы выделяться на фоне деревьев, земли и даже горизонта. Малькольм даже вздрогнул, разглядев силуэт стоявшего на опушке мужчины. Он совершенно сливается с окружением, подумал Малькольм. Как хамелеон, терпеливо поджидающий жужжащую муху, – весь на виду, но невидим. Чу подпустил их футов на пятнадцать, потом поднял правую руку, делая знак остановиться. Затем его рука медленно сместилась вбок, указывая на что-то справа от них. Стараясь двигаться так же медленно и бесшумно, сам не зная почему, Малькольм повернулся в ту сторону. И увидел ярдах в сорока от места, где стоял Чу, маленький холмик свежеразвороченной земли. На таком расстоянии Малькольм едва различал его на фоне весенней грязи. Он и в холмик-то вглядывался только потому, что ничего другого, способного вызвать интерес у Чу, поблизости не наблюдалось. Шейла молча стояла у Малькольма за спиной. Он ее не видел, но ощущал присутствие – слышал ее дыхание.

– Вон, – внезапно произнес Чу, снова вытянув руку в направлении холмика. – Видите его?

Малькольм качнул головой. Он не видел ничего, кроме земли.

Даже шепот Чу выдавал охватившее того нетерпение.

– Сосредоточьтесь! Посмотрите внимательнее на этот холмик, ощупайте его взглядом!

Малькольм посмотрел еще. Ничего такого, подумал он: кучка грязи, несколько камешков, маленький клочок примятой травы слева, темная ямка и… Малькольм поморгал, очищая контактные линзы, и присмотрелся пристальнее. Что это? Едва заметное движение? И тут из норы на свет выбрался гофер.

– Вижу, – прошептал он, и гофер тут же нырнул обратно в норку.

– Отлично, – медленно проговорил Чу, опуская правую руку. – А теперь смотрите. Следите за его головой.

Малькольм вдруг понял, чего они ждут. Ему и самому доводилось охотиться на гоферов, когда он подростком ездил в гости к тетке на ферму. Он понял, что Чу собирается стрелять в гофера, а еще понял, что это какой-то вздор. Чу не захватил винтовки. Малькольм не относил себя к опытным охотникам, но практика юных лет в сочетании с уроками Макгифферта подсказывали, что попасть в маленькую, подвижную, почти неразличимую цель с сорока ярдов из пистолета практически нереально. Краем глаза он видел, что руки у Чу пусты и он расслабленно покачивается на пятках. Да нет, выхватить пистолет, прицелиться, выстрелить и попасть в такую мишень… абсурд, да и только.

Все произошло так быстро, что слилось для Малькольма в одно размазанное действо. Он увидел слабое движение, когда гофер поднял голову. Слева от него силуэт Чу вдруг потерял четкость, и утреннюю тишину прорезал резкий хлопок. За холмиком с норой гофера возникла новая бесформенная кучка грязи. Чу стоял, вытянув правую руку в направлении норы. В руке синел вороненым металлом полуавтоматический пистолет. Малькольм услышал, как Шейла за его спиной выдохнула, словно напряжение спало. Где-то в полях запел жаворонок.

Чу медленно опустил пистолет. На его лице играла довольная улыбка.

– Ступайте посмотрите, – предложил он, не поворачивая головы. – Для верности – хотя я абсолютно уверен в своей меткости – я стрелял не в голову, а в тело. Еще я не хотел, чтобы он свалился обратно в нору, поэтому постарался, чтобы его отбросило назад. Поэтому целился в грудь. Идите проверьте.

Задние лапки зверька еще подрагивали, когда Малькольм подошел к норе. Пушистое тельце лежало на спине. Жирный, упитанный, но не крупный – должно быть, из зимнего помета. Белоснежные резцы не успели потемнеть или затупиться. Две миниатюрные передние лапки прижимались к брюшку – такими рисуют на карикатурах толстых финансистов после сытного рождественского обеда. Если бы окаймленную алым дырочку в груди у гофера увеличить пропорционально росту банкира, она все равно не превышала бы диаметром мяча для игры в софтбол. Судя по количеству крови, вытекающей из-под зверька, соответствующее выходное отверстие на человеческом теле было бы размером с мяч, только баскетбольный. Малькольм выпрямился и оглянулся на Чу.

– Оставьте его птицам! – крикнул тот. – Им тоже нужна пища.

Малькольм вернулся к китайцам.

– Возможно, вас интересует мой пистолет, – продолжал Чу. – Для нашей работы он легковат, но так даже интереснее. О вашей стране можно много чего сказать (это лекция, а не разговор, подумал Малькольм) и по большей части не самого хорошего. Но в том, что касается выбора оружия, с вами никто не сравнится. Впрочем, среди огромного разнообразия огнестрельного оружия только некоторые образцы могут считаться действительно ценными инструментами. Как мой, например.

Рука Чу нырнула за отворот куртки и вернулась с пистолетом, прежде чем Малькольм осознал это движение. Он даже заподозрил, что Чу нарочно проделал все медленнее обычного, чтобы Малькольм смог оценить скорость.

– Пистолет, которым я пользуюсь, – продолжал Чу, – это «браунинг-челленджер» двадцать второго калибра. Автоматический, со стволом длиной четыре с половиной дюйма. Общая длина выходит около десяти дюймов. Более длинный ствол создал бы для меня сложности: его невозможно носить скрытно. Я понимаю, стрелковую подготовку вы получили очень ограниченную, но, уверен, одобрите мой выбор. «Челленджер» двадцать второго калибра используется преимущественно для стрельбы по мишеням. Я не сомневаюсь, что сотрудники «Браунинга» оскорбились бы, если б узнали, что я пользуюсь им как боевым оружием. Не говоря уж о том, что это плохо сказалось бы на их корпоративном имидже, они наверняка сочли бы меня идиотом за то, что я не выбрал оружия большего калибра, которое к тому же легче носить скрытно. Такое, как ваш револьвер тридцать восьмого калибра, например. Да, нам известно о нем все, даже то, где он находится у вас в номере. Эти современные наркотики просто чудо.

Пистолет двадцать второго калибра обладает малой останавливающей силой. Человека, в которого попали – в любую часть тела, заметьте! – пулей сорок пятого или сорок четвертого калибра, можно сравнить с жертвой наезда грузовика. Любое ранение такой пулей гарантированно выводит его из дальнейшей борьбы. Но двадцать второй? Я буквально вижу, как ваш Макгифферт крутит сейчас пальцем у виска. На теле человека очень немного точек, попадание в которые пулей столь малого калибра нейтрализует настолько, что его можно более не опасаться. Успешное применение оружия с этим калибром является для меня возбуждающим вызовом. К тому же столь громоздкий пистолет дольше выхватывать из кобуры – даже такой, специальной, как у меня. Надо быть сущим дураком, чтобы полагаться на подобное оружие.

Малькольм улыбнулся, хотя и не находил это смешным. Он понимал, какая роль ему отводилась, поэтому знал свои реплики. Что ж, играть так играть, подумал он.

– Или очень хорошим стрелком.

Чу расплылся в улыбке.

– Или очень, очень хорошим стрелком. Скорость которого не уступает меткости. Как вы могли заметить по этой маленькой демонстрации, у меня хватает и того и другого. Некоторые с пеленок обладают врожденными способностями к танцу, или литературе, или пению. Я родился с талантом к огнестрельному оружию. Мне сильно повезло: я вырос в такой политической ситуации, при которой мой талант обнаружили и помогли развить – это не то, что ваш Гарлем, где без толка пропадают потенциальные Бетховены. Годы упражнений, помноженные на качество продукции ваших оружейников из «Браунинга», – и результат можете оценить сами.

– Ага, – кивнул Малькольм, пока Чу переводил дух после столь долгой речи. Малькольму очень хотелось хоть как-то уколоть Чу, отравить ему момент торжества, возможно, лишить толики уверенности, а может, спровоцировать на то, чтобы он больше раскрылся. – По части гоферов вы просто супер – сажаете пулю точно в незащищенную грудку безобидного зверька. А как насчет людей?

Чу начал улыбаться прежде, чем он договорил. Малькольм понял, что его затея провалилась.

– С людьми, – отеческим, наставительным тоном произнес Чу, – я действую по несколько иной схеме. Учтите то, что даже попавшая точно в человеческий череп пуля может не убить, а пройти мимо мозга или отрикошетить от черепа. Пуля двадцать второго калибра, попавшая в сердце, может не помешать человеку успеть выстрелить в вас. Пуля в живот удваивает шанс нейтрализации противника, но тот может сохранить силы для выстрела. А если ваш враг в бронежилете? Попадания малым калибром в конечности малоэффективны. Видите, насколько усложняется задача? В разы сложнее, чем когда противник вас не видит. Завалить ничего не подозревающую жертву может любой болван, какой-нибудь психованный Освальд с винтовкой. А что делать вам, если вы вооружены, как я, а противник вам угрожает? Не забывайте, в нашем ремесле угрожающим считается любой противник, пока вы его не нейтрализовали.

Чу придвинулся вплотную к Малькольму – так, что тот ощущал запах еды из его рта.

– Вам нужно делать как я, – мягко продолжал Чу. – Стрелять точно в глаз. Результат мгновенный и впечатляющий. Ваш противник теряет все контакты с окружающим за долю секунды до того, как пуля в мягкой оболочке, деформируясь, разворачивает ему мозг и убивает. Вся прелесть этого с эстетической точки зрения заключается в том, что ваш противник сам вынужден подставляться под выстрел, поскольку не может не смотреть на вас. Правда же, какая зловещая ирония: ему ведь надо защищаться? Значит, нужно вас высматривать. В противном случае как ему вас поразить? Если он вас не видит? Не смотрит на вас? Восхитительная, просто завораживающая ситуация. Вы со мной не согласны?

У Малькольма пробежал по спине легкий холодок; его даже замутило. Он судорожно сглотнул.

– Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

Чу улыбнулся и отступил на шаг.

– Я так и знал. Шейла, – как ни в чем не бывало повернулся он к девушке, – почему бы вам с Малькольмом не прогуляться по ферме? Я думаю, небольшой моцион полезен вам обоим, и заодно у вас будет шанс чуть лучше познакомиться. А я тем временем узнаю, одобрили ли наш план окончательно, и проясню несколько оставшихся деталей.

Чу снова повернулся к Малькольму.

– Что ж, я пойду. Надеюсь, вы достаточно умны, чтобы не пытаться напасть на Шейлу. Во-первых, пусть до моего уровня ей далеко, она вооружена и в любом случае подготовлена лучше вас. Сомневаюсь также, что вы смогли бы одолеть ее в рукопашном поединке. А во-вторых, ближайшая ферма расположена в нескольких милях отсюда, ее владельцы наверняка вам не поверят, а ваша легенда пойдет коту под хвост. Я выкрутил микрофон из телефонной трубки, так что позвонить вы не сможете. Ваша машина стоит в гараже, но свечи я вывинтил и у нее, и у пикапа. Считайте, что вы фактически связаны. Я вернусь часа через три.

Чу сделал несколько шагов по направлению к дому, но задержался, словно вспомнил что-то, и обернулся.

– Приятной вам прогулки, – добавил он.

Малькольм и Шейла молча стояли на опушке рощи и смотрели вслед отъезжающей машине. Только когда она скрылась из виду, они, не сговариваясь, шагнули вперед. Они шли по полю, не имея никакой конечной цели, в направлении, противоположном дому. Несколько минут шагали молча.

– Он же совершенно сумасшедший, – произнес наконец Малькольм. – Настоящий псих.

Шейла повернулась и посмотрела на него. Потом улыбнулась и снова принялась смотреть себе под ноги.

– Вы правда так думаете? – спросила она. – Правда?

Малькольм посмотрел на нее. Она распустила волосы. Ростом она едва доходила до его плеча, и когда наклоняла голову, волосы скрывали ее лицо. Он уже решил про себя, что с Шейлой постарается быть по возможности откровеннее. С одной стороны, Малькольм знал, что, когда он валялся под воздействием наркотика, она задавала ему гораздо больше вопросов, чем Чу. Значит, Шейла и представляла его себе гораздо лучше. С другой стороны, в китайской цепочке она производила впечатление более слабого звена.

Ну и человеческого, подумал Малькольм, в ней тоже больше.

– А вы? – спросил он, нахмурившись.

– Нет.

– Чего-то я не понимаю. Вам определенно не понравился этот маленький спектакль, эта лекция, эта его манера «какой-я-крутой-что-стреляю-точно-в-глаз», да и вообще почти все, что он делает. Это что, можно назвать нормальным поведением? Даже по меркам Председателя Мао?

– Вся эта демонстрация имела одну-единственную цель. – В голосе девушки послышалась легкая ирония. – Продемонстрировать вам бессмысленность попыток сопротивляться ему или нападать. Для Чу это в порядке вещей. И еще, помните его реплику насчет птиц? Если вы обратили внимание, здесь почти нет воробьев, хотя пищи для них в саду предостаточно. Это оттого, что Чу ежедневно тренируется и особенно любит упражняться на воробьях. Он стреляет в них только на лету и на расстоянии, которое сам называет «затруднительным». Он редко промахивается. Максимум раз или два за тренировку. Меньше чем по три секунды на птицу. Что же до его лекции… Не сомневаюсь, в вашем американском колледже вам приходилось выслушивать лекции и более самовлюбленных профессоров. Я и сама наслушалась такого в колледже, проходя курс для получения своего «гражданства». И еще, насчет его здоровья. Вы считаете, что он болен, но это абсурд. Он не может быть нездоров, ему сопутствует удача. Только неудача безумна. В этом смысле Чу не может быть ни сумасшедшим, ни психом – до тех пор, пока не потерпит неудачу. В нашем бизнесе неудача означает смерть. Что вы тогда считаете здравым рассудком?

Долгое время Малькольм не находил, что ответить. Они шли в тишине, нарушаемой лишь хрустом сухих комков земли под ногами и шелестом одежды. Наконец Малькольм остановился, заставив тем самым остановиться и девушку. Она вопросительно повернулась к нему.

– Но вам-то он нравится? – спросил Малькольм.

– Какое это имеет значение? – Шейла отвернулась и пошла дальше.

К этому времени они отошли от зданий на полмили с лишним. Остановились они только на краю дренажной канавы, вода в которой поднялась почти до краев. Поток нес на порядок больше ила, чем три недели назад, когда окончательно стаял снег.

– Чу сказал, нам нужно лучше узнать друг друга, – произнес наконец Малькольм. – Судя по тому, что вы мне рассказали, большую часть моей жизни вы и так уже знаете.

Шейла улыбнулась ему, но промолчала.

– Ну? – не выдержал он.

– Что – «ну»? – не без иронии переспросила она. – Вам известно мое имя, чтобы обращаться ко мне. Вам известно, что я китаянка, сотрудница разведки, коммунистка. Что же еще?

Раздражение у Малькольма нарастало еще с самого спектакля, устроенного Чу.

– Да ты чертова говнюшка! – заорал он, не в силах больше сдерживаться.

Такой взрыв эмоций застал девушку врасплох. Она дернулась, как от удара, и в первый раз за утро посмотрела на него в упор. Довольно долго они пялились друг на друга, не зная, что сказать, чего ожидать. А потом, так же внезапно, как Малькольм сорвался на крик, девушка рассмеялась – даже расхохоталась. И Малькольм после секундного замешательства тоже засмеялся вместе с ней.

– Что ж, – произнесла Шейла, немного успокоившись, хотя и продолжая улыбаться. – Я рада, что с этим мы разобрались. Приятно знать, кто и на чем стоит.

Малькольм открыл было рот для извинения, но вдруг сообразил, что это было бы не просто неуместно, но и неумно. Он постарался продолжить разговор по возможности легче.

– Ну, вы могли бы хоть немного… как говорим мы, американские бюрократы, облечь это в плоть? Господи, ну и выраженьице.

– Я немного старше вас, – ответила Шейла. – Почти на два года.

– Для начала неплохо. А теперь самый очевидный вопрос: что привело вас в этот бизнес?

Девушка отвернулась от канавы и двинулась обратно к дому. Малькольм пристроился рядом с ней. Слушая или обдумывая ответ, она низко опускала голову. Говоря, смотрела прямо перед собой.

– Главный талант Чу – в обращении с огнестрельным оружием. Поверьте, винтовкой или автоматом он владеет ничуть не хуже. Просто фантастически. Как и у него, у меня тоже есть свой особый талант. Я обладаю, – Шейла сделала паузу, посмотрела на Малькольма и улыбнулась, прежде чем продолжить, – способностями к языкам. Я говорю по-английски, по-китайски и еще на нескольких языках, вам не обязательно знать каких, – с одинаковой легкостью. Я даже могу имитировать акценты и диалекты, хотя мой «бостонский» и стоило бы немного подшлифовать. Как вы наверняка понимаете, в этом бизнесе такие способности неоценимы. Даже представить трудно, как бы ваши работодатели обращались с вами, знай вы что-нибудь еще помимо школьного французского и институтского испанского.

Малькольм улыбнулся.

– И представить себе не берусь. И все равно, это не объясняет того, почему… почему вы занимаетесь вот этим.

Девушка резко остановилась и повернулась к Малькольму. Несколько секунд, на протяжении которых ему становилось все более не по себе, она смотрела на него в упор, молча.

– Что ж, пусть так. Старый добрый вопрос: «Что такая хорошая девочка делает в месте вроде этого?» Я все гадала, зададите вы его или нет. – Тон ее сделался ледяным. – Значит, вы действительно хотите знать, почему я служу тоталитарному, нехорошему, коммунистическому китайскому правительству? Почему я не умираю от желания быть с вами, на стороне добра, права и чистоты?

– Этого я не говорил, – вяло возразил Малькольм. – Я не…

– Не настолько глупы? – перебила его Шейла, на этот раз громче. – Надеюсь, что нет, Рональд «Кондор» Малькольм. Надеюсь, что нет. Вы спрашиваете, почему я здесь. Я уже ответила. Я китаянка. Пока ваши предки разгуливали по Европе в звериных шкурах, мои предки изучали науки. Когда Запад наконец дозрел до того, чтобы использовать изобретенный нами порох, мой Китай оказался одним из первых мест, куда вы пришли топтать землю и отдавать белье в стирку. Столетиями вы использовали нас. Но больше такого не будет. Мой народ больше не голодающие кули. Нам не приходится ломать голову над тем, какую машину купить в следующем году, мы слишком заняты тем, чтобы жить и выживать. Один американец сказал мне как-то, что в его молодости все считали: Китаю никогда не бывать мировой державой, потому что огромное население обрекает его на подчиненное положение. И это вы полагаете, что мы верим в «историческую неизбежность». Так вот, теперь мы мировая держава и добились этого за тем самым «бамбуковым занавесом», который вы сами и посадили: мы просто собрали урожай, которого вы не ожидали. Я вижу, вы смотрите на меня, и знаю, что думаете. Что я не очень похожа на китаянку. Помните мою легенду? С японскими корнями, с японской родней в этой стране. Отчасти это правда. У меня есть японские корни. Мою мать изнасиловал японский солдат – незадолго до их бегства из нашей страны в конце Второй мировой. Вот что она получила в награду за то, что была китаянкой. Это было давно, но в этом веке. Меньше чем за поколение, на глазах у моей матери Китай стал сильным – таким сильным, что смог накормить своих людей, таким сильным, что никто теперь не осмелится вторгнуться к нам, чтобы править и насиловать.

Теперь уже Шейла кричала, хотя кроме Малькольма ее никто не слышал.

– Почему я здесь? Явный враг, угроза вашей стране, да? Враг вашей «демократии»? Да потому, что ваша демократия не накормила мой народ, не помогла моему народу. Ваша любящая свободу страна делала и делает все, чтобы поработить нас. От опиумных войн, от потрясений послевоенных лет до поддержки вашей марионетки. И что бы вы ни делали, а мы там, где мы есть. И что дальше? Лекция насчет свободы выбора? О чистоте вашей страны, о нашем насильственном единообразии? А кто решает, какие штаны будут носить мужчины на Западе в следующем году: клёш или в обтяжку? Надо ли приделывать машинам большие плавники или нет? Каких кандидатов допускать до выборов? Насильственное единообразие, говорите?

И при всем этом вы еще спрашиваете меня, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь? Я китаянка. Я живу этим, дышу этим. У меня есть на это причины. А вы, кто вы такой? Заурядный государственный чиновник, скучающий, немного сноб, самодовольный, ленивый. Случайно ступивший на эту дорогу и идущий по ней в силу инерции. И вы еще задаете вопросы!

Шейла замолчала, чтобы перевести дух. Глаза ее горели, волосы спутались, плечи и грудь тяжело вздымались. Малькольм потрясенно смотрел на нее, пока ее гнев угасал. Даже после того, как она успокоилась, он не нашел что ответить. Когда Шейла снова повернулась, чтобы идти к дому, Малькольм осторожно дотронулся до ее руки. Она отпрянула и застыла, пригнувшись – как он понял, в оборонительной стойке. Малькольм продолжал протягивать руку в ее сторону. Даже поняв, что он не собирается обижать ее или угрожать, Шейла почти не изменила позы.

– Я не насиловал вашу мать, – произнес Малькольм, облизнув пересохшие губы.

Вернувшись, Чу застал их в разных комнатах. Шейла возилась у раковины на кухне, оттирая копоть с медных кастрюль. Малькольм сидел в гостиной, сосредоточившись на собственной версии пасьянса «Лас Вегас» – это с детства помогало ему отвлечься. Едва ступив на порог, Чу ощутил их угрюмое, на грани злости настроение, но предпочел демонстративно не обращать на это внимания. Он полагал, что знает причину этого, и не слишком беспокоился на сей счет. Прежде всего он знал, что девушка доложит ему все, стоит только приказать. Чу напустил в голос больше энтузиазма.

– Ура, товарищи, успех! Начальник одобрил мой план!

– Отлично, – вздохнул Малькольм, перевернув карту. Восьмерка пик, нет хода. – И что делаем дальше?

Шейла вышла из кухни в гостиную. Чу жестом велел ей сесть на диван напротив Малькольма, а сам выбрал кресло у журнального столика.

– Что делаем? Продолжаем действовать согласно плану. Вот как раз вы двое и приведете его в движение.

– Вы, возможно, забыли, – медленно произнес Малькольм, переворачивая следующую карту. Тройка бубен, нет хода. – Я ведь до сих пор не знаю, в чем этот ваш план заключается.

– Ничего особенного, – успокоил его Чу. – Вы просто продолжаете выполнять задание, на которое послало вас руководство, – так, как делали это прежде. Вы ведете свой «опрос», пытаясь обнаружить хоть что-нибудь. Мы тем временем ждем и смотрим, что получается у ваших коллег. Мой начальник согласился также принять доступные меры к тому, чтобы по своим каналам оказать давление на Крумина, хотя мы с ним думаем, что эти меры вряд ли достигнут успеха. Однако при всех этих шагах в целом что-нибудь да получится. И тогда наибольшие шансы оказаться на месте будут у нас троих. Когда это произойдет, когда мы обнаружим Крумина – а я исхожу из того, что мы его найдем, – нам с Шейлой понадобится всего несколько минут и ее замечательный чемоданчик с инъекциями, чтобы узнать все о его китайских операциях. А потом он всецело ваш – ваш и вашего старикана из Вашингтона.

– Все равно не понимаю, – признался Малькольм. – Я продолжу свое исследование, так? И с чего вам верить в то, что я стану докладывать вам обо всем?

– Только с того, – невозмутимо ответил Чу, – что вы будете не один. Даже, боюсь, в такие интимные моменты, как поход в душ. Начиная с этой минуты при вас будет находиться Шейла.

– Что?

– Вот именно, – подтвердил Чу. – С этой самой минуты. Похоже, для дальнейшего исследования вам требовался помощник, вот она и прилетела в Монтану, чтобы помочь.

Несколько долгих мгновений Малькольм потрясенно пялился на Чу. Смотреть на Шейлу он избегал, но чувствовал, что и она не осмеливается или не хочет глядеть на него.

– Но это бред какой-то, – выдавил он наконец. – Даже если об этом не узнает мое начальство, уж в Шелби-то никто в такое не поверит. Они и так считают, что эти опросы – дурацкая трата времени и денег. А уж если увидят, что этим занимаются двое, то просто взбунтуются: нажалуются в Минобороны, напишут письма конгрессмену от штата, в газеты – куда угодно. От моей легенды и клочков не останется. И от ее тоже.

– Совершенно верно, – согласился Чу. – Совершенно верно. Поэтому мы подкинем всем еще один маленький секретик. Этого они, возможно, не одобрят, но и возражать не станут. Вы намекнете им, что ваша, так сказать, помощница совмещает помощь вам со своим отпуском. Можете даже поделиться этим секретом с ограниченным кругом людей – ну, например, с местным агентом министерства. Не напрямую, намеками, но проговоритесь.

– О чем?

– О том, что ваша, так сказать, помощница приехала к вам неофициально, чтобы быть с вами. Потому что она не ваша сослуживица, а ваша подружка. Это они наверняка примут.

Забыв о пасьянсе, Малькольм откинулся на спинку стула. Он видел, что Шейла не выказывает ни удивления, ни возмущения – вообще никаких эмоций.

– Вы, верно, шутите, – произнес он наконец.

– Вовсе нет, – возразил Чу. – Это совершенно гениальный план. Один маленький секрет, сделавшись известным, заслоняет собой все остальное. Старо как мир. Если вы двое поработаете немного над легендой, все пройдет как по маслу. У нас еще несколько часов на то, чтобы утрясти детали. Более чем достаточно времени, ведь вам не так уж много нужно обговорить, чтобы история казалась правдоподобной.

– А если не сработает? – поинтересовался Малькольм в слабой надежде на то, что его скептицизм обескуражит Чу.

Чу не обратил на этот пессимизм ровно никакого внимания.

– Сработает. Но, конечно, – добавил он, – если вы считаете, что план нежизнеспособен, а значит, и стараться реализовать его нет смысла, мы просто вынуждены будем вернуться к первоначальному плану. – Чу нарочито медленно расстегнул нижнюю пуговицу своей джинсовой куртки.

Малькольм не стал медлить с ответом.

– Ну, что угодно – все лучше первоначального плана.

Чу улыбнулся.

– Я так и знал, что вы оцените ситуацию именно таким образом. А теперь давайте-ка подкорректируем немного ваши биографии. Шейла, ты ведь немного знакома с Сан-Франциско. Тем более у американцев Восток все равно ассоциируется в первую очередь с этим городом, так что давай ты будешь родом оттуда, хотя с тех пор тебе довелось много где побывать. Ты примерно одного с Малькольмом возраста, и вы познакомились… Где? В колледже? Думаю, это сойдет, а потом встретились снова год назад, когда ты тоже устроилась на работу в Службу. А теперь давайте обсудим, как вы познакомились, где, когда, обстоятельства первого свидания, взаимные симпатии и антипатии, места, где вы бывали вместе, какие-то забавные события. Малькольм, есть предложения?

Четыре следующих часа они провели, утрясая подробности. Потом, дав Шейле время собрать чемоданы, они расселись по двум машинам – в джип Малькольма и седан Чу – и вновь пересекли границу. По дороге они не встретили ни души. Уже почти стемнело, когда Чу свернул на обочину заброшенного проселка в нескольких милях от шоссе, ведущего в Шелби. На севере торчали над горизонтом три вершины, известные как Свитграсс-хиллз, голубые склоны которых почти почернели в последних закатных лучах. Чу вышел из машины, подошел к джипу и жестом попросил Малькольма опустить стекло. Шейла сидела на пассажирском сиденье, глядя прямо перед собой.

– А теперь, мой новый друг и товарищ, – сказал Чу Малькольму, – наступает момент истины. Вам известно, что у Шейлы имеется график выхода на связь и что интервалы между сеансами меняются. Вы понимаете, что если что-нибудь пойдет не так, я приеду, чтобы доставить вам как можно больше неприятностей. Вам известно также, что, работая с нами, вы не теряете ничего, а обретаете довольно много. По этой причине, а еще потому, что вы находитесь под ненавязчивой и профессиональной опекой моего товарища по классовой борьбе, я с легкой душой отпускаю вас. Пожалуйста, не разочаруйте меня, очень вас прошу. Живым вы мне, можно сказать, понравились, и было бы очень огорчительно отметить следующую нашу встречу пулей.

Чу сделал паузу для эффекта, потом повернулся к Шейле.

– Позаботься обо всем, товарищ. – Он похлопал джип по капоту и пошел обратно к своей машине.

Малькольм выждал несколько минут после того, как Чу уехал обратно в сторону канадской границы, и посмотрел на Шейлу. Та продолжала глядеть в пространство перед собой, в сгущавшуюся за ветровым стеклом темноту. Малькольм включил радио. По какой-то довольно мощной станции из Оклахомы звучала рок-музыка. Остаток дороги до Шелби Малькольм рассказывал Шейле про ту или иную песню, дополняя «культурный пласт» ее легенды. Она слушала внимательно, но не произносила ни слова.

Первое испытание они прошли, проводя Шейлу в мотель. Малькольм решил, что его естественная напряженность сыграет на легенду гораздо лучше любых намеков. Владелица внимательно выслушала его рассказ и отвела Шейле соседний с Малькольмом номер. А когда они вдвоем направились к лестнице, ухмыльнулась им вслед. Шейла даже ухитрилась покраснеть, так что Малькольм с каждым шагом ощущал себя все увереннее.

Они задержались в ее номере ровно настолько, чтобы распаковать один из ее чемоданов. Помимо двух больших Шейла захватила с собой третий, маленький несессер с туалетными принадлежностями, оборудованием и рацией. Его и второй чемодан она взяла с собой, когда следом за Малькольмом перешла в его номер.

Первое, что она сделала там, – это достала из его кейса пистолет, разрядила и закрыла вместе с обоймами в своем, запирающемся на замок с кодовым номером несессере. За все это время Шейла ни разу не повернулась к Малькольму спиной. Затем, словно провоцируя его на какие-то действия, она нарочито игнорировала его все время, пока осматривала номер. Наконец снова к нему обернулась.

– На самом деле мне достаточно этого большого чемодана, который я принесла сюда, – объяснила ему Шейла. – Но мы должны сделать вид, будто пытаемся скрыть то, что я сплю здесь. Мы спрячем его и мою сумочку с аксессуарами за вашими сумками. Горничная наверняка найдет их там при уборке. И справедливо догадается, что тот чемодан мы оставили в моем номере для маскировки.

– Идет, – отозвался Малькольм. Он стоял, глядя, как она выкладывает из чемодана одежду на утро. Он понимал, что Шейла знает, что он смотрит на нее. Невозмутимо, словно подчиняясь внутреннему ритму, она сняла шерстяную блузку. Под ней обнаружился лифчик, а под ним – крошечная кобура с автоматическим пистолетом, размером не больше ее ладони. Немудрено, что Малькольм не замечал этой кобуры раньше: ремешок бюстгальтера туго прижимал ее к груди… ладной такой груди, среднего размера. Шейла стряхнула теннисные туфли, потом медленно стянула джинсы.

И, как обычно, в трусиках, лифчике и портупее, повернулась к Малькольму. Ее лицо оставалось совершенно бесстрастным. Она сняла лифчик и положила его поверх остальной одежды. Соски у нее были аккуратные, большие, необычно темные. Все так же невозмутимо Шейла взяла легкую джинсовую рубашку и скользнула руками в рукава, но застегивать не стала. Наконец она посмотрела на Малькольма в упор.

– Давайте кое-что проясним. Мы с вами партнеры по профессии. Я не испытываю особого удовольствия от сложившейся ситуации. Полагаю, вы тоже. Я ваш конвоир в той же степени, что и напарница. Я не обладаю способностями Чу по части стрельбы или скорости реакции. Однако при малейшей провокации, малейшем признаке того, что вы нарушаете наше соглашение, я убью вас, не колеблясь ни секунды. На это моей подготовки хватит с избытком. Вы не составите для меня ни малейшей проблемы.

Вы мужчина, я женщина, и мы изображаем сексуальных партнеров. Именно это мы и будем делать – изображать. Исполнять роли. В иной ситуации роли бы были другими. Наши половые различия не имеют никакого значения. На людях я стану изображать вашу преданную любовницу – ну, не слишком страстно, но достаточно убедительно. Вы будете держать себя соответственно. Наедине мы будем возвращаться к нашему профессиональному статусу.

Спать я стану в кресле, со вторым комплектом белья. Предупреждаю: сон у меня очень чуткий. Как видите, с оружием я не расстаюсь. Пожалуйста, не заставляйте меня прибегать к нему. Я доверяю вам – в рамках необходимости и по неизбежности. И предлагаю не испытывать мое доверие. А теперь мой вам совет: снимайте контактные линзы и готовьтесь ко сну – так, как удобно. Завтра нам предстоит нелегкий день.