— Что это она говорит? — спросил Грачев, оборачиваясь к товарищам.

— А она, батенька, рекомендуется, что она — известнейшая здесь ворожея, — объяснил Авдей Макарович. — Между прочим, эта старая колдунья в особенности желает погадать молодому прекрасному саибу, которого, по ее словам, ожидает самая блистательная будущность.

Старуха, стоя у своей палатки, внимательно слушала, пока говорил Авдей Макарович, и, точно понимая русскую речь, утвердительно покачивала головой.

— Ну, если она говорит, что меня ожидает блистательное будущее, — сказал, смеясь, Грачев, — то одного этого с меня довольно. Я ей в долг поверю без всякого гаданья. Поблагодарите ее от меня.

Старуха отрицательно затрясла головой и что-то быстро-быстро заговорила по-арабски, жестикулируя обеими руками и беспрестанно указывая в глубину своей палатки.

Грачев снова вопросительно посмотрел на Авдея Макаровича.

— Она говорит, — перевел профессор, — что молодой прекрасный господин напрасно пропускает такой редкий случай поднять завистливую завесу, скрывающую драгоценный ковер будущего, вышиваемый неутомимой рукою судьбы, что это будет стоить недорого и займет очень мало времени, а о том, что там увидит молодой саиб, он будет вспоминать потом целую жизнь.

Андрей Иванович вынул из кошелька серебряный рубль (на востоке их можно еще видеть) и подал старухе.

— Поблагодарите ее от меня, — сказал он Авдею Макаровичу, — и скажите, что гадать о будущем я не имею ни малейшего желания. А вот ей за добрые пожелания, — и он подал старухе серебряный рубль.

Но та, когда профессор перевел слова Грачева, тотчас возвратила полученную монету, заявив при этом, что она не нищая и не берет денег даром.

— Ну, если вы не желаете гадать, — сказал Крауфорд, наблюдавший эту сцену молча, — то попробую я. Будьте любезны, многоуважаемый d-r Сименс, предложите ей попробовать свое искусство на мне.

— Но ведь это совершенная чепуха, мастер Крауфорд, — заметил Авдей Макарович, — все эти гаданья — одна глупая выдумка.

— Да, так говорят. Но вот, видите ли, d-r Сименс, мне хочется убедиться в этом лично, чтобы потом говорить не с чужого голоса, а по собственному опыту.

— Резон, — согласился Авдей Макарович и засмеялся, но поспешил исполнить желание англичанина.

Старуха тотчас кивнула головой в знак согласия и жестом пригласила Крауфорда следовать за собой в палатку. Грачев и Семенов так же вошли туда следом за ними и сели у входа на низенькой скамейке, приготовляясь любоваться предстоящей сценой.

Ворожея прежде всего взяла стоявший в углу низенький восьмиугольный резной арабский столик и вынесла его на середину палатки. Затем, бормоча вполголоса какие-то фразы, быть может, заклинания, она покрыла его чем-то вроде скатерти с широкими черными и белыми полосами. После этого она накинула на себя широкое покрывало с точно такими же полосами. Задрапировавшись в нем довольно живописно, она, не прекращая своих заклинаний, принялась медленно и плавно вертеться около столика: Андрей Иванович заметил, что она сделала таким образом полных три круга. Потом она поставила на столик темную глиняную чашу, налила в нее из медного чеканного кувшина какой-то буроватой жидкости — кофейной гущи, по мнению Авдея Макаровича, накрыла чашу такой же полосатою скатертью, какою был накрыт столик, и снова принялась вертеться, постепенно ускоряя теми движения. На этот раз она сделала девять кругов. Все эти манипуляции она сопровождала заклинаниями на каком-то неизвестном Авдею Макаровичу языке и при этом иные фразы произносила медленно нараспев, другие скороговоркой, с шумом втягивая в себя воздух, оскаливая свои белые, острые зубы и расширяя тонкие ноздри своего горбатого носа, подобно горячей арабской лошади, когда она, закусив удила, мчится в пустыне быстрее ветра. Мало-помалу все эти атрибуты колдовства — эти полосатые покрывала, заклинания, таинственные круги и т. п. начали будоражить нервы наших путешественников, для чего, вероятно, они и были придуманы. По крайней мере Андрей Иванович, несмотря на весь свой скептицизм, начал ощущать легкую дрожь во всем теле и даже по временам стал чувствовать легкое дрожание нижней челюсти. "Немногого недоставало, чтобы я стал щелкать зубами", — рассказывал он впоследствии.

Окончив свой девятый круг, колдунья поманила к себе Крауфорда, подвела к столику, поставила на колени и слегка прикрыла ему голову концом свесившейся скатерти, которой была накрыта таинственная чаша. Крауфорд, задавшийся целью сделать правильный опыт, предоставил себя в распоряжение колдуньи и покорно исполнял все ее требования. Старуха заставила его еще немного наклонить голову, поближе к столику и затем снова принялась кружиться, произнося свои заклинания. У Андрея Ивановича начало даже рябить в глазах. Наконец, после двенадцатого круга, ворожея на ломаном английском языке велела Крауфорду осторожно снять с чаши покрывало и глядеться в поверхность жидкости, как в зеркало. Но не успел Крауфорд бросить взгляд в чашу, как лицо его изменилось и побледнело. Он поднял руки, чтобы протереть глаза, но когда он снова заглянул в чашу, видение уже исчезло.

— Ради Бога, — воскликнул он, оборотясь к Авдею Макаровичу, — скажите ей, чтобы она показала мне снова то, что было в чаше!

Но старуха отрицательно трясла головою и твердила:

— Довольно. Больше нельзя.

Расстроенный Крауфорд медленно поднялся на ноги, бросив несколько гиней на столик старухи, и подошел к своим спутникам.

— Ну, что, батенька? — спросил Авдей Макарович, вглядываясь в его бледное, печальное лицо.

— Стоит испытать, — отвечал Крауфорд, силясь улыбнуться, — довольно интересно.

— Давайте же, коли так, — решил Авдей Макарович, вставая, — давайте посмотрю и я, что это за кофейная гуща.

Крауфорд сел на место Авдея Макаровича и задумался.

— Неужели вы что-нибудь видели? — спросил Грачев.

— После расскажу… А лучше всего — испытайте сами.

С Авдеем Макаровичем старуха также добросовестно проделала весь ритуал своего колдовства, также поставила его на колени, накрыла его голову той же полосатой скатертью и затем, после определенного количества кругов и заклинаний, разрешила ему посмотреть в чашу. Грачев и Крауфорд с большим любопытством, хотя вследствие различных побуждений, следили за опытом Авдея Макаровича: их обоих интересовал вопрос, увидит ли он что-нибудь. Авдей Макарович, с комической покорностью исполнявший все требования старухи, освободившись от закрывавшей его скатерти, сначала забавно подмигнул своим приятелям и затем уже, улыбаясь, взглянул на поверхность волшебной жидкости, как в тот же момент улыбка его исчезла, лицо вытянулось и приняло выражение величайшего изумления.

— Что за чертовщина? — проговорил он сквозь зубы, пожимая плечами и продолжая пристально всматриваться в глубину чаши. Так прошло около минуты. Наконец старуха подошла к нему и дунула в чашу. Изображение исчезло.

— Как, уже конец? — спросил с сожалением Авдей Макарович и, пошарив в кармане, положил в руку старухи несколько серебряных монет.

— Вот чудеса! — сказал он, — подходя к своим спутникам и вытирая платком вспотевшее лицо. — Ни за чтобы не поверил, если бы кто другой рассказывал… Попытайте, — продолжал он, обращаясь к Грачеву, — попытайте, батенька, право стоит…

— Да что вы такое видели?

— Вообразите: приятеля вашего видел, Кноблауха… Да, впрочем, всех видел — и Глиствайба, и Нюцлихштуля, и Пптербаума. Вот уже расскажу, посмеемся досыта. Ступайте, ступайте, батенька, попробуйте и вы.

Теперь и Андрей Иванович уже не стал отговариваться. То, что он видел, так сильно его заинтересовало, что теперь он уже боялся, как бы старуха не отказалась погадать. Напротив, она была очень довольна, что ее лавочка так бойко торгует сегодня. Она тотчас же принялась за свои круги и заклинания, показавшиеся Андрею Ивановичу бесконечными: так нетерпеливо хотелось ему узнать, что скрывается для него на дне этой таинственной чаши. Особенно долгим показалось ему время, когда он принужден был стоять на коленях у столика, склонив голову под покрывалом, свесившимся с чаши. Еще прежде, во время заклинаний старухи, он чувствовал, что как будто какая-то невидимая паутина цеплялась ему за лицо, щекотала уши, шею и руки. Потом к этому присоединилось ощущение, как будто кто-то дышал ему прямо в лицо. В то же время ему довольно ясно послышалось, что в чаше как будто что-то кипело, и чем громче были заклинания старухи, тем явственнее слышалось это кипение, ослабевая и становясь почти неслышным, когда старуха принималась шептать. Андрею Ивановичу становилось жутко, казалось, мурашки бегали по телу, волосы как будто приподнимались на голове. Напрасно старался он смотреть на все это, как на простой фокус: какой-то невольный страх перед чем-то таинственным мало-помалу охватывал все его существо. Он как будто чувствовал на себе леденящее дыхание чуждого неведомого мира.

Наконец магическое число кругов было кончено, заклинания прекратились. Ворожея подошла к Грачеву и велела ему поднять покров с волшебной чаши. Трепетной рукой поднял он этот покров и заглянул в глубину чаши. Сначала он видел только одну темную поверхность жидкости, в которой отражался полосатый потолок палатки: затем эта поверхность стала яснеть, приобрела прозрачность и глубину и там, в этой прозрачной глубине, стали вдруг складываться знакомые очертания той самой полукруглой залы нагорного храма, в которой он сделал свое чудесное открытие и которую по справедливости назвал sancta sanctorum храма. Те же стройные, полувоздушные резные колонны вдоль стен полукруглого зала, тот же украшенный резьбою потолок, те же чудные барельефы на стенах, та же полураскрытая гробница и около нее обломки разбитой статуи. Все так хорошо, так ясно видно, что можно рассмотреть мельчайшие подробности. Вот, между обломками статуи, на полу чернеет пятно… Он помнит это пятно: здесь он лежал в крови и без чувств в ту достопамятную ночь… А где же она — царица и богиня этого чудного храма?.. Вот она здесь, все в том же положении: золотистые волосы по-прежнему свешиваются к подножию трона, глаза закрыты, руки беспомощно опущены вдоль тела. Ничто не изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Но вот — показалось это ему или всколыхнулась поверхность жидкости? — вот она вздрогнула и подняла свои красивые бледные руки к глазам… вот она открыла глаза… Какие чудные синие глаза! В них как будто еще отражается лучистое сияние глубокого неба ее волшебной, чарующей родины… Куда она смотрит? Она поднимается и протягивает руки… Она как будто манит, как будто ждет кого-то. Но чья же эта темная закутанная фигура в глубине зала? Лица не видно, сверкают только одни черные глаза… Это — мужчина… Как он строен и высок! Вот он приближается… сейчас откроет лицо…

Но в это самое мгновение рука ворожеи неожиданно дотронулась до чашки, поверхность жидкости заколебалась, видение исчезло и вместо него по-прежнему появилось отражение полосатой, местами заплатанной ткани, составлявшей потолок палатки.

— Зачем ты мне помешала? — с гневом вскричал Андрей Иванович, хватая руку колдуньи.

— Довольно… больше нельзя, — прошептала она на ломаном английском языке, силясь высвободить сжатую руку.

— Отчего нельзя? Я заплачу, — настаивал Андрей Иванович.

— Нельзя, нельзя… Пусти! Довольно и того, что ты видел, чтобы судьба совершилась… Даже слишком довольно!

Как-будто очнувшись от глубокого сна, Андрей Иванович выпустил руку старухи, бросил на столик несколько золотых и быстрыми шагами вышел из палатки. Андрей Макарович и Крауфорд, пораженные разыгравшейся сценой, молча последовали за ним. Полисмен шел впереди, расталкивая толпу и указывая дорогу к европейской части города.