Глава 17

Зима – трудное время года для степняка. Пронзительный холодный ветер несёт по открытому пространству колючую позёмку. Птицы улетают на юг. Звери уходят в леса и горные теснины. Жирные барсуки и суслики уже спят в своих глубоких норах. Реки покрываются толстой ледяной коркой, которая, бывает, трескается от лютого мороза. Вся степь становится белой, и, чтобы добраться до сухой пожелтевшей травы, скотине приходится разгребать сугробы. И хорошо, если год был удачный и удалось подготовиться к наступлению суровых месяцев, тогда степной житель может подкармливать лошадей и коров душистым сеном, а сам вместе со своей семьёй находиться в тёплой юрте, вспоминать о подвигах и рассказывать детям о деяниях славных предков.

Вот только для людей из древнего рода Капаган (Хищник) лето и осень выдались тяжёлыми. Пришельцы с востока, половцы, относились к ним, словно они люди второго сорта. И когда вождь Приднепровской орды Бачман-хан сцепился со своими приднепровскими соседями, капаганов кинули в бой первыми. Естественно, они понесли тяжёлые потери, а при разделе добычи их обделили. Обычное дело, но на этом неприятности не закончились. Осенью осевший на реке Ингулец род посетил мор. Умерло много скотины, и глава капаганов, мудрый Торэмен-бек, сидя в своей юрте, грустил. Потомственный воин, чьё тело носило немало отметин от вражеских сабель и стрел, знал, что ради выживания детей ему придётся зарезать часть лошадей и коров. А иначе до весны не дотянуть, и это его печалило, ибо он знал, что просить о помощи Бачмана бесполезно.

Впрочем, несмотря на все беды, которые свалились на его седую голову, Торэмен верил, что капаганы выживут, ведь бывало и хуже. А помимо того его вера была основана на предчувствиях, которые никогда не обманывали вождя. Близилось время перемен. Что-то должно было измениться для него самого и сородичей. Так говорило сердце. Поэтому старый вождь находился в родовом кочевье, хотя зимой частенько отъезжал со своим куренем подальше от соплеменников и советовался с шаманом Шибиром, кстати родным братом. А потом рассылал по степи молодых глазастых воинов и ждал, что вот-вот его кто-то навестит.

В ожиданиях прошёл месяц, за ним другой, и долгожданный гость появился. Это был знахарь рода Гэрэй уважаемый Аслан-бильге, с которым Торэмен некогда вместе воевал на Кавказе против горцев, когда Таматарха ещё была под русскими князьями. И, даже не видя Гэрэя, вождь капаганов понимал, что именно его он ждал всё это время. Поэтому Аслана встретили с почётом. Хотя в негласной иерархии степняков он считался менее значимой фигурой, чем Торэмен, клан которого был более знатным. Ведь в родне у него числились члены китайской императорской династии Тан. Впрочем, тем же самым половцам на это было начхать, а вслед за ними неуважение к старым тюркским кланам проявляли и другие племена, которые населяли Дикое поле и всю Великую Степь от Днепра до Уйгурии. Но посланец Гэрэев человеком был понимающим, и проявленное к нему уважение, когда стремя его коня держал старший сын вождя, конечно же оценил. А когда он проходил между отгоняющими злых духов кострами перед жилищем главы рода, то шаман Шибир двигался не впереди него, а рядом, и это тоже значило немало.

Два старика встретились в просторной юрте Торэмена, оба были одеты согласно древней традиции – в длиннополые тёмно-зелёные халаты с высоким стоячим воротником, перепоясанные цветными кушаками. Вождь и знахарь обменялись вежливыми поклонами и, кряхтя, сели напротив друг друга так, чтобы между ними был пылающий по центру огонь. После этого появилась одна из внучек вождя, ясноглазая красавица Айсылу, которая преподнесла гостю и дедушке сделанный из замороженного молока кумыс. Для жителя бескрайних степных просторов это любимый напиток, а поскольку зимой молоко кобылиц редкость, то оно ценилось высоко и подавалось только дорогим гостям, вождям и больным сородичам. Очередной знак внимания, и он был настолько дорог Аслану, что на его глаза едва не навернулись слёзы. Торэмен это заметил и довольно прищурился. Пока всё складывалось хорошо, предчувствия не обманули его, и он не зря ждал изменений. Теперь оставалось выяснить, с чем приехал знахарь Гэрэев. Но сразу переходить к делу у кочевников, особенно стариков, считалось неприличным. Поэтому, отдав должное кумысу, уважаемые в своих родах люди стали разговаривать о семье, здоровье и многом другом, и продолжалось это довольно долго. Благо никто никуда не торопился.

Однако годы брали своё, и затягивать общение тоже не стоило. Наступил черёд серьёзного разговора, а начался он с древнего стихотворения. Аслан-бильге посетовал на суровую зиму, а затем похвалил юрту Торэмена, а тот, вспомнив несколько древних строк, растягивая слова, прочитал:

Словно вторя речи Торэмена, ветер за войлочными стенами юрты взвыл. Сильный порыв ударил по пологу, и он громко хлопнул, а затем внутрь влетело несколько снежинок, которые на мгновение повисли над огнём и растаяли. Старики одновременно зябко поёжились и плотнее запахнулись в халаты. После чего Аслан сказал:

– Прекрасные стихи. Никогда раньше таких не слышал. Кто же их сочинил?

– Один китаец четыре века назад. Тогда мои предки служили императору Ли Шиминю и назывались илохэ, что значит «достойные люди».

– Жаль, что такие правильные и красивые слова сказал не степняк, а китаец. – Знахарь слегка качнул головой. – Но это ничего.

– Да, – согласился Торэмен и спросил собеседника: – Отдохнёшь с дороги, дорогой гость, или мы перейдём к делу, ради которого ты зимой и с небольшой охраной проделал долгий путь?

– Поговорим о делах.

Гэрэй потёр ладони, а капаган одобрительно кивнул:

– Так ради чего ты здесь, Аслан-бильге?

Время витиеватых бесед прошло. Вопрос был прямой, и отвечать на него требовалось прямо. Поэтому гость разговор в сторону не уводил.

– Этой осенью род Гэрэй присягнул на верность русичу с далёкого севера, и он собирает в кулак всех степняков, которые помнят свои корни. Мы уже с ним. За нами готовы пойти ещё несколько родов. А теперь я приехал к вам, храбрым людям рода Капаган.

Сердце Торэмена ёкнуло, а правая бровь удивлённо приподнялась.

– Нас хочет объединить русич?

– Именно так, – кивнул Гэрэй.

– Ца-ца-ца, – разочарованно прищёлкнул языком вождь. – Что же это творится в мире? Чужак подчиняет себе род Гэрэй и хочет подмять другие древние роды. Всякого я ожидал, но только не этого. Печально это, друг мой Аслан, очень печально, и сердце моё наполняется горечью. А более всего я расстроен тем, что ты, хранитель древних знаний своего рода и целитель, приехал ко мне с этим. Нехорошо.

Слова Торэмена были скрытым оскорблением и значили, что Аслану можно убираться в родное кочевье и переговоров не будет. Однако Гэрэй не смутился и не отступил. Он усмехнулся и, гордо вздёрнув подбородок с куцей бородкой, сказал:

– Ты не дослушал меня, вождь.

– Что же, продолжай. – Капаган недовольно поморщился.

– Это не простой русич.

– Мне без разницы. Пусть это будет хоть самый главный князь на берегах Днепра. Северяне слабы, они отринули родовых богов, сдали хитрым ромеям Таматарху и не держат своих обещаний, и потому я не верю им. Нет, Аслан, лучше я останусь под Бачманом. А летом попробую уйти на восток, за Итиль, или подамся к уграм, которые платят за верность золотом и серебром. Что в этом русиче такого, раз вы за ним пошли?

– Он колдун, который ходит по путям древних чародеев и понимает нас так, словно он наш соплеменник. Не больше и не меньше.

– Что?! – удивился Торэмен, который знал много такого, о чём простые люди, хоть степняки, хоть осёдлые, понятия не имели.

Я сказал то, что сказал. В человеке, которому род Гэрэй дал клятву на верность, течёт непростая кровь, и с ним милость старых богов. Конечно, это не наши боги. Но он, как и мы, поклоняется Солнцу и уважает наших небесных покровителей, Тэнгри и его верного слугу Кои. Это не воевода и не князь. Его зовут Вадим Сокол, и он пришёл на Днепр, а затем к нам, с далёкого чудесного острова на севере, с того самого, откуда родом Рюрик. Вот я и думаю, что с ним мы не пропадём.

Торэмен задумался, поиграл желваками и пожевал сухими старческими губами. После чего вождь признался сам себе, что поторопился с выводами, и выдохнул:

– Расскажи о нём подробней, старый друг, и прости мою горячность.

Аслан-бильге кивнул, мол, с кем не бывает, и продолжил. Он говорил о неудачной поездке своих сородичей в Киев, о нападении врагов и спасении Гэрэев, о щедрости, богатстве и силе нового властителя, на плече коего сидит змей, и о кланах, которые уже готовы встать под его руку. Древние племена, точнее, их осколки, страдали от половцев и давно стремились обрести самостоятельность. И тут появляется крепкий лидер, за которого – могучие северные чародеи, великий князь Киевской Руси, чёрные клобуки и немалая дружина. Этот вождь не требует от старых родов унижаться или менять обычаи и веру, но он суров, и в конце весны Сокол появится на реке Саксагань и примет клятвы на верность от всякого, кто будет готов пойти за ним. А поскольку многие желали отделиться от половцев, что приднепровских, что лукоморских, что заорельских, к кочевью рода Гэрэй уже сейчас, зимой, начинают стягиваться степняки, и это не просто какие-то захудалые бродяги, а лучшие из лучших. Роды Юйгу (Совы), Алып (Герои), Тугбир (Знаменосцы), Ак-Барс (Белые Барсы), Ышбара (Могучие), Кара-Дженчу (Чёрный Жемчуг), Ак-Тагир (Белая Гора) и Мага (Великие). Вожди этих родов уже решили для себя, что им нужен единый правитель, который пообещал, что именно они станут властителями Дикого поля. Всё, как встарь. И только одно смущало Аслана-бильге. Это угроза со стороны половцев, которые могли наброситься на тюрок толпой и задавить их, но Вадим Сокол сказал, что если он не сможет унять Бачмана и других ханов, то вставших на его сторону степняков прикроют киевляне и чёрные клобуки. Это было слово колдуна, по-славянски – ведуна, а как всем известно, наделённые даром люди стараются говорить только правду или молчат, ибо ложь ослабляет их и делает беспомощными.

Гость замолчал, а Торэмен слегка качнул головой и произнёс:

– Красиво ты всё рассказал, но одного я никак не пойму. Зачем чужаку делать нас сильными и объединять?

– Сокол говорит, что только те, кто держится заветов своих предков и живёт по древним законам, достойны править степями. Он жаждет вечного мира между Диким полем и Русью, и если мы создадим орду, то она станет помогать русичам. Колдун честен, он сразу обозначил свой интерес и готов нам помочь, но не просто так.

Торэмен-бек, чьё имя переводилось как «блюститель законов» или просто «законник», покивал. Он понимал, о чём говорит Аслан, и ещё он чётко осознавал, что тот, кто ходит по древним путям, должен иметь огромную силу воли, которая подобна стальному клинку. Такие люди – большая редкость, и подчиниться Соколу не зазорно даже ему, главе рода Капаган. Поэтому, ещё раз всё обдумав и взвесив, Торэмен принял решение:

– Весной мой род придёт на реку Саксагань.

Холодный и промозглый дождь вот уже несколько дней подряд поливал столицу Восточной Римской империи великолепный Константинополь. Погода мерзкая, и на улицах города не было даже нищих. Люди сидели в своих домах и без нужды старались не выходить. Однако редкие прохожие всё же мелькали, и среди них на общем фоне особенно выделялся один, закутанный в тёплый кожаный плащ с меховой подбивкой, белоголовый и голубоглазый северянин, юноша не старше семнадцати лет, который бродил по Константинополю и внимательно всматривался в величественные здания. Он уже видел Большой Императорский дворец и Буколеон, ипподром и акрополь, Святую Софию, форум Феодосия и величественные несокрушимые стены города. Однако сколько бы он ни бродил по столице ромеев, всегда находилось что-то новое, что парень не видел. Поэтому, как только у него появлялось свободное время, он сразу же выходил на улицу.

Звали этого северянина Вегейр, сын Торира-рыбака. Но это имя осталось в прошлом, ибо он стал варогом и откликался на другое. Дичко – так называли его собратья по варожьему десятку и наставники, и так к нему обращался Вождь (с большой буквы), который послал его в город зла, тлена, разврата и всемирной грязи. И если сначала Дичко, который был вынужден носить на шее крест и учить ромейский язык, не мог понять, почему Вадим Сокол даёт Великому Городу такие характеристики, то чем больше парень видел и узнавал, тем чётче осознавал, что Вождь прав.

Грандиозные постройки, блеск надраенных гвардейских доспехов, шёлк, меха и пурпур знати, умопомрачительная красота придворных красавиц и куртизанок, стройные колонны проходящих по городу парадных полков, большие корабли, акведуки, форумы и постоянное движение сотен тысяч населявших столицу людей. Всё это мишура, которая должна была скрыть слабость некогда могучей империи. Вот, кажется, есть здание. Если судить по фасаду, оно красивое, высокое, прочное и внушительное. А что можно увидеть, обойдя его с тыльной стороны? Грязь, груды мусора, толпу увечных бродяг, которые роются в объедках, одичавших псов, уже распробовавших вкус человеческого мяса, постаревших и потрёпанных жизнью седых беззубых проституток, воров, измазанные дерьмом и политые мочой облупившиеся стены да испуганных стражников. Так и империя. На лицо она прекрасна, но задница её обнажена и изгваздана навозом, который расползается по всему телу. Коррупция стала неотъемлемой частью имперской жизни. Продавалось и покупалось всё, что только возможно, включая честь, дружбу, любовь и верность. Горожане, большинство из которых никогда не покидали пределов города, жили на подачки от правительства и не желали работать, а уж тем более воевать за свою страну. Столица стремительно ветшала, и окраины контролировались бандами трущобных варваров, всё больший вес набирали иностранцы, а государство, от которого отгрызали куски территорий, год от года уменьшалось.

На то, чтобы понять истинное положение дел в империи, замаскированному под приказчика варогу понадобился месяц. Однако Дичко разобрался, что происходит вокруг него, и в очередной раз убедился, что он на стороне Добра, которое обязано быть с кулаками, а лучше с мечом или арбалетом, и будет противостоять Злу. Это сказал Вождь, и это правильно. А раз так, то настанет срок, и братья вароги, варяги, русичи и степняки придут в этот злокозненный град, после чего сровняют его с землёй.

Впрочем, до этого далеко. Сначала Дичко и другим шпионам Вадима Сокола следовало обрасти в городе связями и пристроиться здесь, и первые шаги в этом направлении уже сделаны. По рекомендациям ладожских и киевских купцов он стал учеником суздальского торговца Никифора Лодейника, который занимался тем, что перепродавал в Константинополе русские меха и имел с этого неплохой доход. Никифор мужиком был незлым и понимающим. Он сразу сообразил, что Дичко никакой не русич, слишком заметен был его венедско-датский акцент. Однако в душу молчаливого парня купец не влезал, слишком серьёзные люди за него просили, и у Дичко имелись свои собственные деньги и оружие. Всё это неспроста, понятно же, но проблем варог не создавал, учился добросовестно и от работы в лавке не отлынивал. Так что претензий купец не имел и помогал парню, чем мог. А недавно Лодейник свёл его с несколькими заметными фигурами в славянской диаспоре Константинополя, и это была услуга, которую Дичко поклялся не забывать никогда. Ведь в коррумпированном и насквозь прогнившем обществе ромеев связи значили даже больше, чем деньги. Особенно если они появились в среде земляков, которые служили в гвардии, были чиновниками, торговали и командовали имперскими полками.

«Да, Никифор человек хороший, – вспомнив о купце, подумал варог, после чего, задрав голову к тёмным небесам, решил: – Надо возвращаться в лавку. Пора уже».

Дичко оглянулся, понял, что находится невдалеке от форума Тавра, и поёжился. Потом развернулся и быстрым шагом направился в район Елеферий, где жил приютивший его купец. Впереди была половина рабочего дня, только-только полдень минул, и варог уже знал, чем будет заниматься. Разумеется, ему предстояло перетряхивать находившиеся в подсобке связки с мехами, которые были связаны по сорок штук. Однако его ожидал сюрприз.

– Ну как, нагулялся? – усмехаясь, окликнул из-за прилавка парня Лодейник, румяный и русоволосый бородач с длинными волосами до плеч и в богатой меховой накидке поверх шерстяной рубахи.

– Да, Никифор Фомич, – слегка поклонившись, ответил Дичко и скинул с плеч мокрый плащ.

– Опять по городу ходил?

– Да.

– Это хорошо. Помню, когда я в Царьград приехал, за седмицу почти весь город обошёл. – Купец прищурил левый глаз, отчего его лицо приобрело хитрое выражение, и кивнул на плащ в руках варога: – А ты чего раздеваешься?

– Так ведь за работу пора браться. – Парень пожал плечами.

– Не торопись. К тебе гость заходил. Земляк.

– И где он?

– Корчму Мики Пафлагона знаешь?

– Знаю. Она недалеко, в Феодосийской бухте.

– Правильно. Вот он тебя там будет ждать.

– А земляк как-то назвался?

– Ага. – Купец пригладил волосы. – Но я не запомнил, больно имя хитрое, то ли Сверомир, то ли Свентослав, то ли Светорад. Как-то так.

– Может, Свойрад? – уточнил Дичко.

– О-о! – Никифор поднял вверх указательный палец. – Точно.

– Так вы меня отпускаете?

– Да. Но ненадолго. Одна нога здесь – другая там.

– Понял. – Парень кивнул и накинул плащ. – Благодарствую, Никифор Фомич.

Купец промолчал, а Дичко поспешил к Феодосийской бухте.

В корчме Мики Пафлагона, бывшего моряка, который сумел скопить денег на безбедную старость, варога ждали. Поэтому, едва он оказался в заполненном людьми, как правило, матросами торговых судов, заведении, как его окликнули по имени. Парень пару раз моргнул, неосознанно положил ладонь на рукоять кинжала, который торчал у него за поясом, а затем заметил варяга Свойрада, крепкого статного бойца, одетого как бедный купчик в потёртый кафтан, и подошёл к нему.

– Здрав будь, земляк. – Разведчик из группы Бравлина Осоки указал ему на место рядом с собой: – Присаживайся.

Варог присел и тут же, понизив голос до полушёпота, спросил варяга:

– Что-то случилось?

Свойрад приложился к деревянной кружке с дрянным пивом, смочил усы и ответил:

– Нет. Просто завтра мы покидаем Царьград и возвращаемся в Киев. Сначала пойдём на Таматарху, затем на Корсунь, а оттуда доберёмся до Руси.

– Значит, у вас всё сладилось?

– Да. Сокол оказался прав, ромеи очень любят золото, и никого убивать не пришлось. За долю малую мы выкупили семью Кедрина, и теперь нам здесь делать нечего.

– Ясно. А как же я? – Парень немного растерялся, и варяг ободряюще улыбнулся:

– А разве ты не знаешь, что должен делать?

– Знаю, конечно. Надо обживаться, заводить новые знакомства, особенно среди варяжских гвардейцев, купцов и чиновников, и ждать указаний.

– Правильно. Вот живи и радуйся. Гуляй с ромейскими девками, отдыхай и будь счастлив, но не забывай, что за потраченное серебро придётся дать отчёт.

– Это понятно. Но трудно мне одному придётся. Народ в Царьграде мутный и неприветливый, и опереться в общем-то не на кого.

– Ничего. Обживёшься, и появится опора, потому что настоящие люди везде есть. А лучше свою лихую ватажку сколоти, которая сможет местных толстопузов щипать и важные сведения силой добывать. Ведь сможешь?

Дичко подумал и согласно мотнул головой:

– Да, смогу. А что с другими варогами, которые вместе со мной к ромеям приплыли?

– Не спрашивай об этом. Не надо.

– Ладно, не стану, и так ведь понятно, что они в других городах.

Свойрад обвёл корчму взглядом и одним махом допил пиво.

– Вот и всё. Я тебя предупредил, а дальше ты сам. Бывай, Дичко, и запомни главное. Рарог о тебе не забудет, и сколько бы времени ни прошло, знай, наступит срок – и к тебе придёт человек, который назовёт пароль.

– Я буду помнить.

Взгляды варяга и варога встретились. Воины, молодой и пожилой, одновременно кивнули, поднялись, и их руки сомкнулись в крепком рукопожатии. Одному предстояло вернуться домой, а другой оставался на территории противника. Однако оба были уверены, что они ещё обязательно встретятся, ибо делают одно дело и служат одному вождю.