Книга: Руби
Назад: 20. Птичка в золотой клетке
Дальше: Эпилог

21. Правда выходит наружу

Вскоре выяснилось, что Лайл говорил чистую правду. Дядю Жана я узнала сразу – по фотографиям, которые видела в его комнате. С юности он мало изменился и действительно был здесь самым красивым. И уж конечно, никто не мог сравниться с ним в элегантности. К обеду он вышел в светло-голубом хлопковом пиджаке в тончайшую полоску, таких же брюках, белоснежной рубашке с синим галстуком и столь же ослепительно-белых туфлях. Его золотисто-каштановые волосы были аккуратно пострижены и тщательно причесаны. Фигура по-прежнему оставалась подтянутой и стройной. В общем, он походил не на пациента психушки, а на богатого посетителя, который заглянул сюда проведать больного родственника. Ел он без всякого аппетита, равнодушно поглядывая по сторонам.
– Вот он. – Лайл взглядом указал на дядю Жана.
– Знаю.
Сердце мое билось где-то в горле, в животе порхали бабочки.
– Как видишь, проблемы с головой не мешают ему заботиться о своей внешности, – заметил Лайл. – А видела бы ты его комнату! Порядок такой, что ужас берет. У него настоящий пунктик на чистоте и аккуратности. Если коснешься какой-нибудь его вещицы, он тут же подойдет и проверит, не испачкал ли ты ее своими грязными лапами. Я – единственный, кому он позволяет входить в свою комнату! – с гордостью сообщил Лайл. – Правда, он со мной почти не разговаривает, как и со всеми прочими. Но по крайней мере, терпит мое присутствие. А если кто-нибудь другой сядет за его стол, он устроит скандал.
– И как же он будет скандалить?
– Начнет колотить ложкой по тарелке или просто завопит как резаный. И не замолчит, пока кто-нибудь из смотрителей не уведет незваного соседа.
– Пожалуй, мне не стоит к нему приближаться, – испуганно прошептала я.
– Пожалуй, не стоит. Пожалуй, стоит, – развел руками Лайл. – Решай сама, не спрашивай у меня совета. Но если хочешь, я могу объяснить ему, кто ты такая.
– Может, он сам меня узнает, – предположила я.
– Я думал, он никогда тебя не видел.
– Зато много раз видел мою сестру-двойняшку. Он может принять меня за нее.
– У тебя есть сестра-двойняшка? Как интересно!
– Если вы намерены обедать, идите к раздаче! – распорядился подошедший к нам санитар.
– Даже не знаю, хочу ли я есть, – начал мямлить Лайл. – Кажется, я не голоден. А может, голоден.
– Определяйся, Лайл! – усмехнулся смотритель. – Мы не можем весь день ждать, когда ты решишь, голоден или нет.
– Я умираю с голоду! – заявила я, надеясь таким образом помочь своему новому другу.
Однако, когда я взяла поднос и направилась к раздаче, он все еще не двигался с места. Наконец моя решимость заставила его действовать.
– Пожалуйста, возьми мне то же самое, что и себе, – попросил он, подходя к раздаче.
Я взяла две порции тушеного мяса, а на десерт – фруктовое желе. С подносом в руках я с опаской направилась к столику дяди Жана.
– Садись куда хочешь, – пробормотал Лайл. – Я сяду рядом.
Не сводя глаз с дяди Жана, я подходила все ближе. Он продолжал вяло жевать, блуждая взглядом по сторонам. Неожиданно он замер, не донеся до рта вилку. Взгляд его сосредоточился на моем лице. Он не улыбнулся и не выразил ни малейшей радости, но я догадалась: он принял меня за Жизель.
– Добрый день, дядя Жан, – произнесла я, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Можно мне сесть рядом с вами?
Он не ответил.
– Скажи ему, кто ты на самом деле, – посоветовал Лайл у меня за спиной.
– Меня зовут Руби, – представилась я, последовав его совету. – Я не Жизель. Мы с Жизелью – сестры-двойняшки, но с вами я никогда не виделась.
Глаза дяди Жана замигали. Он наконец донес вилку до рта.
– Он заинтересовался, – сообщил Лайл. – По крайней мере, не сердится.
– Откуда ты знаешь?
– Пожелай он, чтобы ты ушла, сразу начал бы кричать или колотить вилкой по тарелке.
Едва переставляя трясущиеся ноги, я сделала еще несколько шагов и поставила поднос на стол дяди Жана. Он продолжал есть, не сводя с меня своих прекрасных глаз цвета морской волны. Набравшись храбрости, я опустилась на стул.
– Привет, Жан, – сказал Лайл, усаживаясь рядом со мной. – Вижу, у тебя сегодня гостья. Приятная неожиданность, правда?
Дядя Жан посмотрел на него, но ничего не ответил. Взгляд его вновь обратился ко мне.
– Мы с Жизелью в самом деле сестры-двойняшки, дядя Жан, – повторила я. – Родители говорят всем своим знакомым, что меня похитили сразу после рождения и только совсем недавно я смогла вернуться в семью.
У Лайла глаза полезли на лоб от изумления.
– Это правда?
– Нет, это ложь. Ложь, которую придумали отец и мачеха.
– Для чего?
– Чтобы скрыть правду.
Я снова повернулась к дяде Жану. Он растерянно мигал.
– Мой отец, ваш старший брат, познакомился с мамой, когда приехал охотиться в бухту, – начала я свой рассказ. – Они полюбили друг друга. Вскоре она забеременела. Ее уговорили отдать ребенка в семью отца. Никто не знал, что у нее будут близнецы. Жизель родилась первой, и дедушка Джек отнес ее Пьеру, вашему брату. Они с вашим отцом, моим дедушкой, ждали в машине неподалеку от дома в бухте. Тем временем родилась я.
– У тебя буйная фантазия! – с ехидной улыбкой заметил Лайл.
– Моя фантазия тут ни при чем, это чистая прав да. – Я снова повернулась к дяде Жану. – До пятнадцати лет я жила в бухте, с бабушкой. Потом она умерла, и я решила отыскать отца. Он очень обрадовался, когда узнал, что у него есть еще одна дочь. Но Дафна, его жена, сразу меня возненавидела. Постоянно меня обижала. Сегодня она сказала, что мы едем сюда проведать вас. А сама договорилась с док тором Черилом, чтобы меня оставили в клинике для какого-то обследования. Она хочет от меня избавиться и ради этого готова на все. Боюсь, она…
– А-а-а-а!
Пронзительный крик дяди Жана заставил меня замереть с открытым ртом. Сейчас он начнет визжать и колотить тарелки, с ужасом думала я.
– Не надо так тараторить, – предупредил Лайл. – Ему трудно тебя понять.
– Простите, дядя Жан, – пробормотала я. – Мне просто хотелось, чтобы вы знали: папа очень страдает из-за того, что вы здесь. Ходит как в воду опущенный и каждый вечер плачет в вашей комнате. В последнее время он так ослабел от горя, что даже сегодня, в день вашего рождения, не смог вас навестить.
– В день его рождения? Но сегодня вовсе не день его рождения! – удивился Лайл. – В дни рождения пациентов здесь устраивают шумиху с тортами и поздравлениями. Его день рождения только через месяц.
– Вот как? – пожала плечами я. – Значит, Дафна меня обманула. Это меня не удивляет. Она постоянно врет. Так или иначе, дядя Жан, я очень хотела сюда приехать. Хотела познакомиться с вами.
Он буравил меня глазами, приоткрыв рот.
– Начинай есть! – посоветовал Лайл. – Веди себя как ни в чем не бывало.
Я послушно взялась за вилку. Дядя Жан, похоже, немного успокоился. Впрочем, за еду он так и не принялся и, вертя вилку в руке, продолжал меня разглядывать.
Я улыбнулась и вновь пустилась в объяснения, стараясь говорить не слишком сбивчиво:
– Мама умерла вскоре после моего рождения. Я жила с бабушкой Кэтрин и не знала, кто мой отец. Бабушка рассказала мне об этом незадолго до своей смерти. Она взяла с меня обещание во что бы то ни стало отыскать отца. И я его выполнила. Явилась к ним в дом как снег на голову. Вы себе не представляете, как все они были поражены, увидев меня!
Губы дяди Жана тронула улыбка.
– Отлично, – прошептал Лайл. – Ты ему нравишься.
– Правда? – тоже шепотом спросила я.
– Можешь не сомневаться. Продолжай!
– Папа и его жена хотели, чтобы я стала настоящей креольской леди. Я старалась изо всех сил. Но Жизель сразу стала ревновать. Она решила, что я отбила у нее поклонника, и начала мне мстить.
– А ты и правда это сделала? – полюбопытствовал Лайл.
– Что?
– Отбила у нее парня?
– Никого я не отбивала. По крайней мере, я ничего такого не хотела.
– Просто этому парню ты понравилась больше, чем она, – подсказал Лайл.
– Жизель сама во всем виновата. Я вообще не представляю, как она может кому-то нравиться. Она любит издеваться над людьми, любит смотреть, как они страдают. К тому же она постоянно всех обманывает, и в первую очередь саму себя.
– О, судя по твоим словам, ей самое место в нашем заведении! – усмехнулся Лайл.
– Жизель постоянно подстраивала мне всякие неприятности. – Я вновь обратилась к дяде Жану.
Лицо его исказила гримаса.
– Дафна всегда принимала ее сторону, а папа… у папы слишком много своих проблем, чтобы вникать в наши.
Рот дяди Жана искривился, меж бровей залегла складка, взгляд внезапно стал тяжелым и злобным. Он задрал верхнюю губу и заскрипел зубами.
– О, ты его чем-то расстроила, – вмешался Лайл. – Наверное, тебе лучше замолчать.
– Нет, – возразила я. – Он должен знать обо всем. – Глядя в искаженное болью лицо дяди Жана, я продолжила: – Меня так измучили пакости Жизели, что я пошла к колдунье вуду. Она сказала, что отныне сестра не сможет мне вредить. Вскоре после этого Жизель и ее приятель попали в автомобильную катастрофу. Парень погиб, а Жизель на всю жизнь осталась калекой. Я чувствую себя виноватой. Мне очень жаль Жизель и папу. Он от горя превратился в собственную тень.
Злоба дяди Жана, судя по всему, улеглась, складка меж бровей разгладилась.
– Прошу, дядя Жан, скажите мне что-нибудь! – взмолилась я. – Я обязательно передам ваши слова папе, когда выберусь отсюда. Мне так хочется услышать ваш голос!
Я ждала, но он молчал, не сводя с меня глаз.
– Не переживай, – подал голос Лайл. – Я же говорил, он ни с кем не разговаривает. Он…
– Знаю, знаю! – отмахнулась я. – Но я хочу доказать папе: дядя Жан понял, кто я такая…
– Кл… кли… кли… – внезапно заклокотал дядя Жан.
– Что он пытается сказать?
– Понятия не имею, – пожал плечами Лайл.
– Кли… кли… кливер…
– Кливер? – недоуменно переспросила я. – Что это значит?
Лайл задумался.
– Кливер? Кливер! – Лицо его прояснилось. – Это термин из парусного спорта. Верно, Жан?
Дядя Жан кивнул.
– Кливер, – повторил он, морщась, точно от сильной боли. – Кливер!
Он откинулся на спинку стула, сжал голову руками и заорал:
– Кливер! Кливер!
К нам бросился ближайший санитар:
– Жан, что случилось?
– Кливер! Кливер!
Еще один санитар, стоявший поодаль, поспешил к нашему столу. Они помогли дяде подняться на ноги. Пациенты, сидевшие поблизости, пришли в беспокойство. Кто-то кричал, кто-то хохотал, молодая девушка, на вид чуть старше меня, разразилась слезами. Дядя Жан, по-прежнему глядя на меня, старался вырваться из рук служителей. В уголках рта у него блестела слюна.
– Кливер, кливер, кливер… – твердил он без остановки.
Санитары вывели его прочь.
Несколько медсестер, расхаживая между столами, успокаивали пациентов.
– Ну и натворила я дел, – вздохнула я. – Зря тебя не послушалась и не остановилась, когда ты предупреждал.
– Ты не виновата, – махнул рукой Лайл. – Здесь постоянно происходит что-нибудь в этом роде.
Он с аппетитом уплетал тушеное мясо, а мне кусок не лез в горло. Мысль о том, как выбраться из плена, вертелась у меня в голове, вытесняя все прочие.
– А что с ним теперь сделают?
– Отведут в комнату, только и всего. Приступы у него проходят быстро. Сейчас он, скорее всего, уже успокоился.
– А мы что будем делать после обеда?
– Обычно нас выпускают в сад, но ограда очень высокая, так что вряд ли тебе удастся убежать.
– Лайл, ты же обещал мне помочь! Показать какую-то дверь в прачечную! Неужели ты передумал?
– Нет, не передумал, – покачал он головой, но мгновение спустя заявил: – Не знаю. Не приставай ко мне с этим побегом.
– Хорошо, не буду, – поспешно кивнула я.
Лайл облегченно вздохнул и принялся за десерт.
Как сказал мой новый друг, после обеда пациенты, сопровождаемые санитарами, потянулись к дверям в сад. Ко мне подошла старшая медсестра, миссис Макдональд.
– Доктор Черил хочет сегодня побеседовать с вами еще раз. Когда настанет время, я приду за вами. Ну как вы, начинаете осваиваться? Уже нашли друзей? – Взгляд ее скользнул по Лайлу, стоявшему рядом.
Я молчала.
– Привет, Лайл! – обратилась она к моему приятелю. – Как настроение?
– Не знаю, – промямлил он.
Миссис Макдональд улыбнулась и отошла к другим пациентам.
Задний двор, в который нас вывели, мало чем отличался от сада перед главным входом в клинику. Здесь тоже были гравийные дорожки, затейливые сооружения из камней, фонтаны и клумбы. Раскидистые дубы и магнолии давали густую тень, в маленьком пруду плескались рыбы и лягушки. Сад содержался в абсолютном порядке, аккуратно подстриженные лужайки казались пушистыми зелеными коврами.
– Милое местечко, – неохотно признала я.
– Иначе нельзя, – сообщил он. – Все пациенты здесь из богатых семей. Их родственники должны знать, что несчастные психи живут как в раю. Иногда здесь даже устраивают праздники, на которые приглашают родных пациентов. Видела бы ты, какая поднимается суматоха! Все блестит, нигде ни пылинки, ни соринки, на лицах сияют улыбки.
– Ты смеешься над здешними порядками, Лайл, и все равно прячешься за стенами этой клиники. Почему бы тебе не уйти отсюда? Не попробовать начать нормальную жизнь? Уверена, у тебя получится. Ты намного умнее большинства моих знакомых мальчишек.
Лайл побледнел и поспешно отвел взгляд:
– Я еще не готов. А вот тебе здесь и в самом деле не место, это видно сразу.
– Боюсь, доктор Черил иного мнения, – вздохнула я. – Он хочет еще раз со мной побеседовать. И после этого наверняка заявит, что мне необходимо здесь остаться. За деньги Дафны он готов плясать под ее дудку.
Я обхватила себя за плечи и огляделась по сторонам. Смотрителей в саду было чуть ли не больше, чем пациентов. Они не сводили с нас глаз.
– Скажи, что тебе нужно в туалет, – внезапно произнес Лайл. – Это справа от входа. Туда они за тобой не пойдут. Слева увидишь лестницу, которая ведет в подвал. Спустишься по ней и увидишь дверь в прачечную. Сегодня со стиркой уже покончили, так что там никого нет.
– Ты уверен?
– Уверен. Ты же знаешь, я здесь десять лет. Мне известно, какие часы спешат и какие отстают, какая дверь скрипит и где есть окна без решеток.
– Спасибо, Лайл.
– Пока что я ничего для тебя не сделал, – пожал он плечами.
Похоже, он пытается убедить самого себя, что не способен на решение и поступок, подумала я, а вслух сказала:
– Нет, сделал. Ты дал мне надежду.
Несколько мгновений он смотрел на меня не отрываясь, потом заморгал рыжими ресницами и опустил голову.
– Давай, действуй! – бросил он, не поворачиваясь. – Делай, как я сказал.
Я подошла к смотрительнице и сообщила, что мне нужно в туалет.
– Я покажу вам, где это, – сказала она.
– Спасибо, я знаю, – быстро ответила я.
Она пожала плечами и позволила мне войти в здание клиники в одиночестве.
Следуя инструкции Лайла, я сбежала по лестнице, дернула ручку двери и оказалась в прачечной – просторной комнате с бетонным полом и стенами, вдоль которых стояли стиральные машины, сушилки и корзины для белья. Окна, как и обещал Лайл, были без решеток, но они находились слишком высоко.
– Быстрей! – раздался у меня за спиной его голос.
Оказывается, Лайл пошел со мной.
– То окно, что слева, можно открыть. Оно не заперто.
– Откуда ты это знаешь? – спросила я, с подозрением взглянув на него.
– Знаю, и все, – замялся он. – Видишь ли, иногда мне тоже приходит мысль о побеге. Несколько раз я спускался сюда, даже пробовал вылезти в окно… но потом возвращался… Я еще не готов уйти отсюда.
– Надеюсь, когда-нибудь ты все же примешь решение, – вздохнула я.
– Не теряй времени, а то тебя хватятся. Давай я тебя подсажу.
Он переплел руки, сделав из них подобие ступеньки.
– Жаль, что ты не хочешь бежать вместе со мной, – сказала я, опираясь на эту ступеньку ногой.
Лайл подсадил меня, и я уселась на подоконник. Окно слева, как и сказал Лайл, с легкостью открылось. Я взглянула вниз.
– Давай быстрее! – торопил Лайл.
– Спасибо, Лайл. Я понимаю, как тяжело тебе было решиться.
– Вовсе нет, – признался он. – Я хотел тебе помочь.
Я высунула голову в окно и огляделась по сторонам. Нигде ни души. За лужайкой начиналась небольшая рощица, а дальше – дорога. Я снова оглянулась на Лайла.
– Ты знаешь, в какую сторону идти? – спросил он.
– Нет. Соображу по ходу дела.
– Двигайся на юг. Там недалеко автобусная остановка. Сядешь на автобус и приедешь в Новый Орлеан. На, возьми. – Он сунул руку в карман брюк и вытащил несколько смятых купюр. – Мне они здесь не нужны.
– Спасибо, Лайл. – Я протянула руку и взяла деньги.
– Будь осторожна. Старайся не возбуждать подозрений. Не шарахайся от людей, а, наоборот, улыбайся им. Веди себя так, словно вышла немного прогуляться после обеда, – напутствовал он.
Несомненно, все эти советы он мысленно повторял себе множество раз, строя планы побега, которые так и не решился осуществить.
– Я обязательно приеду тебя навестить, – пообещала я. – Если только ты не выйдешь отсюда раньше, на что я очень надеюсь. Когда окажешься на свободе, позвони мне.
– Я с семи лет не пользовался телефоном, – признался он.
Глядя на него сверху вниз, я ощутила острый при ступ жалости. Лайл, загнанный в ловушку собственной неуверенности, казался таким маленьким и одиноким.
– Но если я все-таки выйду отсюда, то тебе позвоню, – улыбнулся он.
– Отлично.
– Не теряй времени! – поторопил он. – И помни, главное – не возбуждать подозрений.
Лайл повернулся и пошел к дверям. Я вылезла в окно, спрыгнула на землю и пустилась бегом. Отбежав футов на тридцать, я оглянулась и увидела чей-то силуэт у окна на третьем этаже. Солнечный свет, отражаясь от стекол, не давал мне разглядеть, кто это. Но вот набежавшая туча бросила тень на здание, и я увидела: у окна – дядя Жан.
Он смотрел прямо на меня. И улыбался. Он медленно поднял правую руку. Я помахала в ответ, повернулась и побежала прочь со всех ног. Во второй раз я обернулась, лишь когда оказалась среди деревьев. Все было спокойно. Кажется, благодаря Лайлу мне действительно удалось убежать! Я попыталась отыскать глазами комнату дяди Жана, но его уже не было у окна. Повернувшись, я пустилась через рощу к шоссе, вышла на него и пошла на юг, как советовал Лайл.
Вскоре я вышла на автобусную остановку. Рядом был магазинчик, где торговали жевательной резинкой, леденцами, печеньем и лимонадом. На мою удачу, следующий автобус на Новый Орлеан должен был прийти всего через двадцать минут. Я взяла билет и осталась в магазине, листая иллюстрированные журналы. Один я даже купила и принялась читать, прикрыв таким образом лицо. Если бы в клинике меня хватились и отправились на поиски, от подобной маскировки было бы мало проку, но ничего другого я придумать не могла.
К счастью, автобус прибыл минута в минуту. Я вздохнула с облегчением. Следуя совету Лайла, я пыталась вести себя как можно более спокойно и непринужденно. Неспешно вошла, села на свободное сиденье и открыла свой журнал. Автобус тронулся и через несколько минут проехал мимо главных ворот клиники. Сердце у меня ушло в пятки. Но вот клиника скрылась из виду, и я поняла, что свободна! От счастья я заплакала и ничего не могла с этим поделать. Оставалось лишь незаметно всхлипывать, прячась за журналом.
Немного успокоившись, я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Внезапно в памяти у меня всплыло бормотание дяди Жана: «Кливер… кливер…» Слова эти звучали у меня в ушах, я слышала их в шуме мотора, в шуршании колес автобуса. «Кливер… кливер… кливер»… Что он пытался сказать? Я ломала над этим голову, пока впереди не показались очертания Нового Орлеана. Тогда мне пришлось решать другой вопрос: что делать дальше?
Честно говоря, больше всего мне хотелось, не заходя в дом Дюма, вернуться в бухту. Перспектива встречи с Дафной меня ничуть не радовала. Но все же я была истинной каджункой, внучкой бабушки Кэтрин, и гордость, бурлившая в моей крови, не позволяла мне отступить и смириться со своим поражением. В конце концов, я тоже принадлежу к семье Дюма. Отец любит меня, а я – его. Дафна не имеет права выживать меня из дома.
Подбадривая себя подобными рассуждениями, я пересела на городской автобус, затем на трамвай и вскоре оказалась у ворот нашего особняка. Можно было не сомневаться: доктор Черил уже позвонил Дафне и сообщил о моем побеге. Испуганный взгляд Эдгара, открывшего мне дверь, подтвердил мои предположения.
– Мадам Дюма ждет вас, – сообщил он, отведя глаза. – Она в гостиной.
– А где отец, Эдгар?
Он покачал головой и ответил чуть слышно:
– Наверху, мадемуазель.
– Прежде всего я поднимусь к нему. Так и скажите мадам Дюма.
У Эдгара глаза на лоб полезли. Он никак не ожидал, что я выйду из повиновения.
– Ты к нему не пойдешь! – раздался за моей спиной резкий голос.
Я обернулась. В дверях гостиной стояла Дафна.
– Немедленно иди сюда! – скомандовала она, повелительным жестом указав на дверь.
Эдгар тихонько проскользнул в столовую. Оттуда он наверняка отправился в кухню, доложить Нине о последних событиях.
Я не сводила глаз с Дафны. Ее указующий перст по-прежнему был устремлен в направлении гостиной.
– Неужели вы думаете, что я буду вас слушаться? – спросила я, медленно приближаясь к ней. – После того, что вы со мной сделали?
– Все, что я делаю, подчинено лишь одной цели – защите моей семьи, – отчеканила она, опуская руку.
– Ложь! – отрезала я. – Цель у вас совсем другая – избавиться от меня, разлучить с отцом.
Дафна попыталась испепелить меня взглядом, но я в ответ, думаю, смотрела не менее гневно.
– Вы ревнуете, потому что отец меня любит, – продолжала я свою обвинительную речь. – Вы сразу меня возненавидели. Я напоминаю вам, что ваш муж когда-то любил другую женщину. В этом все и дело.
– Это просто смешно, – пожала плечами Дафна. – Я не собираюсь выслушивать нелепые каджунские бредни и…
– Хватит! – заорала я. – Хватит поливать каджунов грязью! Вы прекрасно знаете, что никто меня не похищал и не продавал в каджунскую семью. Это все – обман, вами же сочиненный. Чем вы гордитесь? Почему говорите о каджунах свысока? Среди них такие лживые и жестокие люди, как вы, – редкость.
– Да как ты смеешь говорить со мной в подобном тоне? – возвысила голос Дафна.
Она пыталась сохранять невозмутимость, но я видела – губы ее дрожат, пальцы тоже.
– Ты забыла, кто ты такая!
– А каким тоном мне разговаривать с вами? Может, поблагодарить за то, что вы пытались упечь меня в психушку? Не сомневайтесь, я расскажу обо всем папе. Когда он узнает, что вы со мной сделали…
– До чего ты все-таки глупа, – с ехидной улыбкой перебила Дафна. – Давай, иди к нему наверх. Полюбуйся на своего ненаглядного папочку, спасителя и защитника. Посмотри, как он стонет и рыдает перед фотографиями братца. Если хочешь знать, я подумываю о том, чтобы отстранить его от дел. Все равно от него никакого толку. – Дафна вскинула голову. Прежняя надменность стремительно возвращалась к ней. – Как ты думаешь, кто управляет делами компании? Кто обеспечивает семье роскошную жизнь? Этот слюнтяй, твой отец? Ха! Он только и знает, что носиться со своей меланхолией. Или ты думаешь, бизнес может ждать, пока он вдоволь наплачется? Вот кто держит в своих руках все! – Дафна так сильно ударила себя пальцем в грудь, что я невольно вздрогнула. – Я веду дела уже много лет. Если бы не я, компания Дюма давным-давно полетела бы в тартарары. Пьер даже не знает, сколько у нас денег и куда они вложены.
– Ложь! – вновь заявила я, но далеко не так уверенно, как прежде.
Дафна расхохоталась:
– Можешь верить, можешь нет, мне все равно. Ступай к папочке, как собиралась. Ступай, расскажи, как ужасно я с тобой поступила.
Она приблизилась ко мне, угрожающе прищурив глаза, и прошипела:
– А я объясню ему и всем прочим, что ты совершенно неуправляема и постоянно компрометируешь семью. Заставлю мальчишку Эндрюсов подтвердить, что ты вовлекала его в развратные игры. А Жизель с радостью расскажет, что ты дружишь с проституткой. – Глаза ее сверлили меня как два буравчика. – Я сумею всех убедить, что ты – малолетняя шлюха, до мозга костей пропитанная похотью. Кстати, я не сомневаюсь, так оно и есть.
– Ложь! Ложь! Наглая, подлая ложь! – простонала я.
Лицо Дафны было бледным как алебастр, но взгляд горел злобным торжеством.
– Разве? – спросила она, растянув губы в ниточку. – К твоему сведению, выводы доктора Черила подтверждают мои слова. Он полагает, что у тебя наблюдается глубокая зависимость от сексуальных эмоций. И разумеется, не откажется это подтвердить. Своим побегом из клиники, где тебе оказали бы необходимую помощь, ты создала нам новые проблемы.
Я затрясла головой, чувствуя, что спорить бессмысленно. Все мои возражения разбились бы о стену ее ледяной ненависти.
– Пойду к папе, – прошептала я. – Расскажу ему все.
– Иди, иди!
Дафна схватила меня за плечи и подтолкнула к лестнице.
– Иди, дурочка каджунская! Пожалуйся папочке.
Она толкнула меня еще раз, так сильно, что я едва удержалась на ногах. Заливаясь слезами, я поднялась по ступенькам. Дверь комнаты дяди Жана оказалась запертой. Но мне нужно было поговорить с отцом во что бы то ни стало. Я постучала, сначала тихонько, потом громче. Никакого ответа.
– Папа, пожалуйста, открой! – взмолилась я, прижавшись к двери щекой. – Я должна рассказать тебе, что произошло. Про то, что задумала Дафна. И про дядю Жана тоже. Я его видела. Разговаривала с ним.
Но все мои мольбы были напрасны. Из-за двери не доносилось ни звука. Наконец я опустилась на пол, обхватила колени руками и зарыдала. Все мои усилия оказались напрасными; победа осталась за Дафной. В полном отчаянии я принялась биться о дверь головой. Внезапно она распахнулась. На пороге стоял отец. Волосы его растрепались, глаза покраснели от рыданий, щеки покрывала щетина. Узел галстука был распущен, и рубашка вылезла из брюк. Выглядел он как человек, несколько ночей спавший в одежде.
Я поспешно вскочила на ноги и вытерла слезы:
– Папа, мне нужно с тобой поговорить!
Он бросил на меня взгляд, исполненный отчаяния, и отступил на шаг, давая мне возможность войти в комнату.
Свечи перед фотографиями дяди Жана почти догорели, и в комнате царил полумрак. Отец тяжело рухнул на стул. Лицо его оставалось в тени, и я не могла разглядеть его выражения.
– Руби, что случилось? – выдавил он.
Казалось, для того чтобы произнести эти три слова, он собрал все оставшиеся у него силы.
Я опустилась на колени у ног отца и схватила его руку:
– Папа, сегодня утром Дафна повезла меня в клинику. Сказала, у дяди Жана день рождения и мы едем его навестить. Но выяснилось, что она договорилась с врачами запереть меня там. Меня оставили в клинике обманом и не хотели выпускать. К счастью, один парень помог мне убежать.
Отец поднял голову и посмотрел на меня долгим печальным взглядом, в котором мелькнула лишь легкая тень удивления. На ресницах у него висели слезы.
– Я не понял, кто это сделал?
– Дафна! – ответила я. – Она хотела от меня избавиться!
– Дафна?
– Но я видела дядю Жана, папа. Сидела с ним за одним столом, разговаривала с ним.
– Правда? – В тусклом взгляде отца вспыхнули искорки интереса. – Как он?
– Выглядит отлично, – сообщила я, смахивая слезы тыльной стороной ладони. – Но не доверяет людям, которые окружают его в клинике. Ни с кем не разговаривает.
Отец кивнул и вновь понурил голову.
– Но все же он кое-что сказал! – выпалила я.
– Что же? – вновь оживился отец.
– Я просила его поговорить со мной. Обещала, что передам его слова тебе. И тогда он сказал «кливер»! Что это может значить, папа?
– Кливер? Он сказал «кливер»?
– Да, он повторил это слово много раз. Потом стал кричать и уронил голову на руки. Санитарам пришлось увести его в комнату.
– Бедный Жан, – проронил отец. – Бедный мой, бедный брат. Что я натворил?
Одна свеча догорела, и лицо отца потонуло в сумраке.
– О чем ты, папа? И что он хотел сказать, когда без конца твердил «кливер»? Парень, с которым я там познакомилась, сказал, что это слово имеет отношение к парусному спорту.
– Да, – вздохнул отец.
Невидящий его взгляд, казалось, устремился в прошлое.
Несколько секунд он молчал, потом заговорил ровным невыразительным голосом, словно человек, впавший в гипнотический транс:
– В тот день погода была прекрасная. Честно говоря, мне совершенно не хотелось отправляться в плавание под парусом. Но Жан постоянно поддразнивал меня, называл слабаком, говорил, что мне нужно больше времени проводить на воздухе. «Ты бледный, как банковский клерк, – говорил он. – Неудивительно, что Дафна предпочитает мое общество. Тебе необходимо как следует проветриться и размяться». В конце концов я сдался. Но когда мы добрались до озера Пончартрейн, погода начала меняться. На горизонте собрались тучи. Я предупреждал Жана, но он в ответ лишь смеялся. Дескать, я ищу предлог, чтобы вернуться домой. В результате мы подняли парус и вышли на середину озера. Я был вовсе не так несведущ в парусном спорте, как считал Жан. И мне совсем не нравилось, что мой младший брат командует мной, как галерным рабом. А он, напротив, был уверен, что имеет право мной помыкать. Как я ненавидел эту его самонадеянность! В отличие от меня, он никогда не сомневался в собственной неотразимости. Никогда не терялся в присутствии женщин. В присутствии Дафны. Тучи затягивали небо все плотнее, ветер усиливался, – продолжал отец. – Разгулявшиеся волны швыряли нашу яхту то вверх, то вниз. Несколько раз я говорил Жану, что нам лучше вернуться на берег. Но он хохотал мне в лицо. Называл трусом, лишенным авантюрной жилки. «Вот отличный случай проверить, на что мы годимся, – говорил он. – Настоящий мужчина должен смело глядеть в лицо разъяренной природы». Я умолял его быть благоразумнее. Он отвечал, что я слишком благоразумен и в этом моя беда. «Женщины, Пьер, считают здравомыслящих мужчин занудами, – говорил он. – Авантюристы и искатели приключений им куда больше по душе. Опасность их возбуждает. Если хочешь завоевать сердце Дафны, обязательно предложи ей покататься по озеру в такую погоду, как сейчас. Пусть яхту качает из стороны в сторону, а брызги летят Дафне в лицо. Дай ей возможность вдоволь повизжать». Но шторм становился все сильнее. Я видел, что Жан начал беспокоиться, и злился, что он заставил меня попусту рисковать жизнью. А еще я отчаянно ревновал. И вот, когда он боролся с парусом, я… – Отец испустил тяжкий вздох, закрыл глаза и произнес: – Я выпустил кливер из рук и позволил мачте ударить Жана по голове. Это была вовсе не случайность.
Он уронил голову и закрыл лицо руками. Плечи его содрогались.
– О, папа! – прошептала я, обнимая его колени. – Я уверена, ты не думал, что удар будет таким сильным. И наверняка ты сразу пожалел о том, что сделал. Но исправить было ничего нельзя.
– Исправить было ничего нельзя, – эхом повторил отец, отнимая ладони от лица. – Я погубил его. Из-за меня он оказался там, где сейчас. Посмотри, каким он был! – Отец указал на фотографию. – Никто не мог с ним сравниться!
Слезы вновь поползли у него по щекам. Он вздохнул так тяжело, что казалось, сердце его разрывается на части.
– Папа, но ведь он жив! И он такой же красивый, как в молодости! Вполне вероятно, ему станет лучше и он выйдет из клиники. Уверена, так и будет. Когда я с ним разговаривала, он все понимал.
– Думаешь?
В затуманенных слезами глазах отца блеснула слабая тень надежды.
– О, если бы это было правдой! Если бы Жан мог поправиться! За это я отдал бы все… все свои деньги.
– Конечно, он может поправиться, папа! Но ты должен чаще его навещать. И наверное, стоит поискать другую клинику, других докторов, которые будут лечить его лучше. Здесь его содержат в комфортных условиях, и только. Все, что их заботит, – как вытянуть из тебя побольше денег, – с горечью заявила я.
– Возможно, так и есть.
Отец помолчал, взглянул на меня и неуверенно улыбнулся:
– Руби, ты такая милая. Если б я верил, что мой грех можно простить, я бы решил, что ты послана мне в знак прощения. Я не заслуживаю такой дочери.
– Меня тоже хотели запереть в этой клинике, папа, – вернулась я к теме, волновавшей меня сильнее всего.
– Да-да, – спохватился он. – Расскажи, что произошло.
Я принялась описывать сегодняшние злоключения. Отец слушал внимательно, взгляд его становился все более беспокойным.
– Папа, тебе нужно взять себя в руки, – заключила я. – Дафна призналась, что собирается отстранить тебя от дел. Не позволяй ей вертеть собой как хочется. Не позволяй командовать мной. И даже командовать Жизелью.
– Ты права, моя девочка. Я слишком долго хандрил. Позволил себе погрязнуть в печали.
– Мы погрязли во лжи, папа. Надо положить этому конец. Ложь – как лишний груз в лодке. Она может пустить ко дну всю нашу жизнь.
Отец кивнул.
– Папа, Жизель должна узнать правду, – продолжала я. – Правду о нашем рождении. Нравится это Дафне или нет. Все эти хитросплетения не делают Дафну нашей матерью. Матерью ее может сделать только любовь.
– Ты права, моя девочка, – повторил отец и вновь тяжело вздохнул.
Он встал, пригладил волосы, подтянул узел галстука, заправил рубашку в брюки.
– Я немедленно поговорю с Дафной. Обещаю, Руби, она больше не сделает… ничего такого.
– А я пойду к Жизели и расскажу ей все. Боюсь только, она мне не поверит. Ты должен подтвердить мои слова.
– Конечно, конечно. – Он привлек меня к себе и поцеловал в макушку. – Видела бы тебя Габриелла! Она бы так тобой гордилась.
Высоко подняв голову и расправив плечи, он вышел из комнаты.
Я бросила прощальный взгляд на фотографии дяди Жана и пошла к сестре. Настало время рассказать ей правду.
– Ну что, набегалась? – протянула Жизель, увидев меня. – Мама давным-давно вернулась. Я сто раз спрашивала, где ты, и мне отвечали, что тебя нет дома. Потом мама призналась, что ты сбежала. Я так и знала, что этим кончится, – доверительно сообщила она. – Не сомневалась, рано или поздно тебя потянет в обожаемое грязное болото, к разлюбезным дикарям.
Я молчала. Довольная улыбка, сияющая на лице Жизели, погасла.
– Что стоишь как столб? – набросилась она на меня. – Как ты смела меня бросить? Ты же знаешь, что эта чертова сиделка сводит меня с ума.
– Жизель, мама солгала тебе, – спокойно произнесла я.
– Солгала?
– Я и не думала убегать. – Я уселась на кровать напротив ее инвалидного кресла. – Утром мы отправились в клинику проведать дядю Жана. Только…
– Только что? – нетерпеливо спросила Жизель.
– У Дафны были другие намерения. Она хотела оставить меня в этой клинике. Хотела объявить меня сумасшедшей. Меня завлекли туда обманом и отказались выпускать.
– Да ты что!
У Жизели глаза на лоб полезли.
– Один замечательный парень помог мне сбежать. Я уже рассказала папе, что произошло.
Жизель недоверчиво покачала головой:
– Не верю, что мама на это способна.
– Зря, – пожала плечами я. – Может, поверишь, когда узнаешь, что она вовсе не наша мать.
– Что ты несешь?
Жизель попыталась насмешливо улыбнуться, но я схватила ее руку и крепко сжала:
– Жизель, мы с тобой родились в бухте. Наш папа приезжал туда охотиться вместе с дедушкой Дюма. Там он познакомился с нашей настоящей мамой, Габриеллой Лэндри, и влюбился в нее. Вскоре она забеременела. Дедушка Дюма очень хотел иметь внуков, но Дафна бесплодна. Тогда дедушка Дюма заключил сделку с нашим вторым дедушкой, Джеком. Попросту говоря, уговорил дедушку Джека продать будущего ребенка. Но никто не знал, что родятся близнецы. Бабушка Кэтрин догадывалась, но сохранила это в секрете. Когда мы родились, тебя дедушка Джек отдал семье Дюма, а я осталась в бухте.
Несколько мгновений Жизель молчала, словно лишившись дара речи. Вдруг она резко выдернула у меня руку:
– Ты просто спятила! Неужели ты думаешь, я по верю в подобную чушь?
– Это правда, – невозмутимо возразила я. – Чушь – вся эта история с моим похищением. Ее выдумали с одной только целью: чтобы все считали Дафну нашей матерью.
Жизель отъехала от меня прочь.
– Но я не каджунка! – воскликнула она с обидой. – Я не могу быть каджункой!
– Какая разница, каджунка ты или креолка, Жизель. Правда – вот что действительно важно. Оттого что она тебе не нравится, она не перестает быть правдой.
Усталость внезапно навалилась на меня свинцовой тяжестью. Потрясения сегодняшнего дня, одного из самых трудных за всю мою жизнь, давали о себе знать.
– Я никогда не видела нашей матери, потому что она умерла вскоре после нашего рождения. Но бабушка Кэтрин много мне о ней рассказывала, и папа тоже. Я знаю, мы бы очень любили ее. Она была красивой и доброй.
Жизель мотала головой, ничего не желая слушать. Но видно, мои слова коснулись ее сердца. Губы ее начали дрожать, глаза затуманились слезами.
– Подожди минуту! – Я открыла дверь между нашими комнатами, подошла к своему ночному столику, отыскала в ящике мамину фотографию и протянула ее Жизели. – Ее звали Габриелла.
Она бросила на фотографию быстрый взгляд и отвернулась.
– Зачем мне смотреть на какую-то каджунку, – пробормотала она. – Это не моя мать, что бы ты там ни плела.
– Это твоя мать. Да, и, кроме нас, у нее был сын. Так что у нас с тобой есть сводный брат. Его зовут Пол.
– Теперь я вижу, ты окончательно рехнулась! Мама была права, когда решила упечь тебя в психушку. Там твое место. Я хочу увидеть папу. Папа! Папа! – завопила она.
На крик явилась миссис Уоррен.
– Что за шум? – осведомилась она.
– Я хочу поговорить с папой. Позовите его! – распорядилась Жизель.
– Я тебе не прислуга, – пожала плечами миссис Уоррен.
– Позовите папу! – во всю глотку заорала Жизель.
Лицо ее стало красным как свекла.
– Пойду приведу его! – сказала я и вышла из комнаты, оставив Жизель на попечение сиделки.
Отца и Дафну я нашла в гостиной. Дафна сидела на диване, вид у нее был непривычно растерянный. Отец, стоявший рядом, наоборот, выглядел, как никогда, бодрым и решительным. Встретив мой взгляд, Дафна поспешно отвела глаза.
– Я все рассказала Жизели, – сообщила я.
– Что? – выдавила Дафна.
– Настало время взглянуть в лицо правде, какой бы горькой она ни была, – произнес отец. – Хорошо, что Руби заставила нас сделать это. Иначе мы задохнулись бы в собственной лжи. То, что ты пыталась сделать с Руби, – ужасно. Но я виноват перед ней еще сильнее. Я заставлял ее лгать.
– Тебе легко говорить, Пьер, – простонала Дафна, и губы ее задрожали. – В обществе к мужским изменам относятся снисходительно. За мужчиной чуть ли не открыто признают право иметь связь на стороне. А каково мне? Как я буду смотреть в глаза знакомым?
Я с удивлением заметила, что глаза ее увлажнились. Прежде мне казалось, что Дафна не способна плакать. Но она так отчаянно жалела себя, что льдинки ее глаз растопились.
Несмотря на все зло, которое она мне причинила, я ощутила приступ жалости. Мир Дафны, основанный на обмане и оплетенный ложью, рушился у нее на глазах, и это было для нее катастрофой.
– Нам многое придется исправить, Дафна, – сказал отец. – Я причинил немало вреда людям, которых любил.
– Хорошо, что ты это сознаешь, – прорыдала она.
– Да, но ты тоже должна кое-что осознать. В том, что происходило, есть доля твоей вины.
Дафна лишь молча всхлипывала.
– Сейчас я пойду к Жизели, – сообщил отец. – А потом поеду в клинику, к брату. Сделаю все возможное для его излечения. И добьюсь, чтобы он меня простил.
Дафна отвела взгляд. Отец улыбнулся мне и пошел наверх, где его с нетерпением ждала Жизель, подавленная обрушившейся на нее правдой.
Несколько секунд мы с Дафной молчали. Наконец она медленно повернулась ко мне. Слезы у нее на глазах высохли, губы больше не дрожали.
– Не думай, что ты победила, – произнесла она обычным ледяным тоном.
– Победа мне не нужна, – возразила я. – Но я не могу позволить вам разрушить мою жизнь. Вы поступили со мной подло, и пока я не готова вас простить. Но верю – мы сможем уживаться мирно. Иначе папа никогда не будет счастлив.
Дафна молчала.
– И может быть, настанет день, когда я смогу на звать вас матерью и не покривить при этом душой, – добавила я.
Дафна по-прежнему молчала. Лицо ее было непроницаемым, как маска.
– Пока что мне самой трудно в это поверить, – призналась я. – Но все в наших руках. Зачем становиться врагами, если мы можем стать близкими людьми?
Я повернулась и вышла, оставив ее размышлять о будущем семьи Дюма.
Назад: 20. Птичка в золотой клетке
Дальше: Эпилог