12. Аристократическое гостеприимство
Разбудил меня щебет голубых соек и пересмешников. Но не сразу я сумела вспомнить, где нахожусь. Поездка в Новый Орлеан и события, которые за ней последовали, казались невероятными, как сон. В окна моей комнаты проникали солнечные лучи, но, судя по всему, ночью прошел дождь: листья были влажными, ветерок дышал свежестью, а бесчисленные цветы благоухали с особой силой.
Я медленно села в постели, любуясь своей комнатой при свете дня. Утром она показалась мне еще более восхитительной. Вся обстановка – мебель, лампы, безделушки, даже шкатулка на туалетном столике – была антикварной, но при этом выглядела новехонькой. Создавалось впечатление, что комнату совсем недавно отделали и обставили, готовясь к моему приезду. Или, может, я, подобно сказочной принцессе, проспала много лет, а вещи вокруг оставались новыми, ибо ход времени для них остановился.
Я встала и подошла к окну. Небо походило на лоскутное одеяло, составленное из квадратов яркой лазури и ажурной белизны облаков. В саду суетились какие-то люди – поливали клумбы, подстригали зеленые изгороди, косили траву на лужайках. Кто-то подметал теннисный корт, усыпанный опавшими листьями и маленькими веточками – последствиями ночного дождя. Кто-то вылавливал мокрые дубовые листья из бассейна.
Замечательный день для того, чтобы начать новую жизнь, решила я. Сердце мое наполнилось радостью. Умывшись и причесавшись, я достала из сумки серую юбку и белую блузку и надела их. Затем разложила все свое нехитрое имущество по ящикам ночного столика и комода, сунула ноги в мокасины и спустилась вниз.
В доме стояла тишина. Двери всех спален были плотно закрыты. Но не успела я отыскать дорогу в кухню, как входная дверь громко хлопнула и в дом ворвалась Жизель. То, что она может кого-нибудь разбудить, судя по всему, ничуть ее не заботило.
Она бросила на столик в холле плащ и шляпку с разноцветными перьями и направилась к лестнице. Ощутив на себе мой взгляд, Жизель повернулась и увидела меня.
– Ты только что вернулась с бала? – удивленно спросила я.
– О, я о тебе совсем забыла! – заявила она и глупо захихикала.
На ногах она держалась не слишком твердо: похоже, на балу пила не только лимонад.
– Я чудно провела время! – сообщила Жизель. – И у Бо хватило ума не говорить о неприятном. Я имею в виду твое появление.
– Бал продолжался до утра?
Она состроила кислую гримасу, словно мой вопрос рассердил ее своей неуместностью:
– Разумеется! Балы на Марди-Гра всегда продолжаются до утра. Это всем известно. Не думай, что сможешь рассказать родителям что-то, чего они не знают, и доставить мне неприятности, – процедила она.
– Я не собираюсь ябедничать и не хочу неприятностей для тебя. Просто удивилась, что бал продолжался так долго.
– Ты разве никогда не ходила на танцы и не развлекалась? – презрительно осведомилась она. – В вашей глуши не знают, что это такое?
– Почему? – пожала плечами я. – У нас часто устраивают танцевальные вечера. В нашей бухте все любят танцевать файс-додо, правда не ночи напролет.
– Файс-додо? Звучит очень забавно, – ухмыльнулась она и поднялась по лестнице на несколько ступенек. – Так и видишь деревенских парней и девок, которые дружно топают ногами под аккордеон.
– Это очень веселые вечера, – вступилась я за родную бухту. – На них всегда подают множество вкусных вещей. А на твоем балу было весело?
– Весело? – насмешливо переспросила Жизель. – Весело бывает только на школьной вечеринке или на чаепитии в саду. А на балу в ночь Марди-Гра было потрясающе! Там были все, – заявила она, поднявшись еще на пару ступенек. – И все буквально лопались от зависти, глядя на нас с Бо. Нас признали самой красивой креольской парой. Все мои подружки умоляли меня разрешить протанцевать с Бо хотя бы один танец. И уж конечно, всем хотелось знать, где я купила такое шикарное платье. Но я сохранила свой секрет!
– Красивое, – признала я.
– Не надейся только, что я разрешу тебе носить свои платья! – бросила она, надменно наморщив нос. – Ты свалилась на нас как снег на голову. И я до сих пор не понимаю, кто ты такая и что тебе надо.
– Твой отец… наш отец все тебе объяснит.
Жизель метнула в меня очередной презрительный взгляд и откинула волосы назад.
– Не думаю, что кто-нибудь сможет объяснить мне твое присутствие в нашем доме, – процедила она. – Так или иначе, сейчас я не намерена слушать никаких объяснений. Я страшно устала и хочу спать. И твоя персона не настолько меня интересует, чтобы уделять ей слишком много внимания. – Она окинула меня взглядом с головы до пят. – Откуда ты только берешь такие кошмарные вещи? Неужели у тебя нет другой одежды, кроме самодельной?
– Есть, – ответила я, стараясь ничем не выдать своей обиды. – Но я привезла с собой не все.
– И на том спасибо. – Жизель зевнула во весь рот. – Страшно хочется спать. Времени на сон у меня не так много, сегодня к чаю придет Бо. Мы с ним вдоволь поболтаем про нынешний бал, перемоем всем косточки. Если ты останешься здесь до вечера, сиди, слушай и мотай на ус.
– Конечно, я останусь. Теперь это и мой дом.
– Пожалуйста, и так голова болит, а ты намерена меня доконать! – И Жизель со страдальческим выражением потерла пальцами виски. – С меня хватит. Мы, молодые креолки, должны беречь себя. Ведь мы – самые нежные и хрупкие создания на свете. Мы подобны изысканным цветам, которые нужно холить и лелеять. Так говорит Бо.
При этих словах губы Жизели тронула улыбка, но погасла, стоило ей взглянуть на меня.
– Ты что, еще не накрасила губы? – спросила она с подчеркнутым недоумением.
– Я никогда не крашу губы, – призналась я. – У меня и помады нет.
– И Бо еще смеет утверждать, что мы близнецы! – возопила Жизель.
Я почувствовала, что терпению моему приходит конец.
– Мы действительно близнецы! – заявила я.
– Лишь в твоих мечтах, – отрезала Жизель, взбежала по лестнице и исчезла за дверями своей комнаты.
Я подошла к столу, полюбовалась ее плащом и затейливым головным убором. Почему она бросила здесь эти роскошные вещи? Кто их уберет?
Словно услышав мои мысли, в холле появилась горничная – миловидная негритянка с огромными карими глазами. Девушка показалась мне совсем юной, едва ли намного старше меня самой.
– Доброе утро, – сказала я.
– Доброе утро, – откликнулась она. – Это вы – девушка, которая похожа на мадемуазель?
– Да. Меня зовут Руби.
– А меня Венди Уильямс.
Пожирая меня глазами, горничная собрала вещи Жизели и вышла.
Я отправилась в кухню, но, проходя мимо столовой, увидела отца, сидевшего за длинным столом. Он пил кофе и читал отдел деловых новостей в газете. Заметив меня, он расплылся в улыбке:
– Доброе утро, дорогая. Присоединяйся ко мне!
Огромная столовая не уступала размерами танцевальному залу в Хоуме. Над столом висело нечто вроде огромного веера. Прежде в богатых домах слуги во время обеда приводили в движение подобные опахала, создавая легкий ветерок и отгоняя мух. Но теперь даже у каджунов – кто побогаче – эти приспособления уступили место электрическим вентиляторам. Как видно, здесь веер висел исключительно для красоты.
– Садись сюда! – Отец указал на стул слева от себя. – С нынешнего дня здесь будет твое постоянное место. Жизель сидит справа, а Дафна – на другом конце стола.
– Так далеко! – Я окинула взглядом огромный стол красного дерева, отполированный до зеркального блеска.
– Да, далековато. Но Дафне нравится. Или, скажем так, это отвечает правилам хорошего тона. Ты выспалась?
– Да, замечательно. – Я уселась. – Никогда раньше у меня не было такой удобной кровати. Как будто сплю на облаке.
Отец улыбнулся:
– Жизель требует, чтобы я купил ей новый матрас. Жалуется, что ей жестко спать. Но если я куплю ей матрас мягче прежнего, она в нем просто утонет, – сообщил он, и мы оба рассмеялись.
Интересно, он знает, что Жизель едва успела вернуться с бала? Она подняла такой шум, что не расслышать было бы затруднительно.
– Будешь завтракать?
– Да, – ответила я, чувствуя, что у меня бурчит в животе от голода.
Отец позвонил в колокольчик, и из кухни появился Эдгар.
– Ты ведь уже знакома с Эдгаром?
– Да, конечно. Доброе утро, Эдгар.
– Доброе утро, мадемуазель, – поклонился в ответ дворецкий.
– Эдгар, попроси Нину приготовить для мадемуазель Руби блинчики с черникой. Ты любишь блинчики, дорогая?
– Очень.
– Хорошо, сэр. – Эдгар улыбнулся мне и направился на кухню.
– Хочешь апельсинового сока? – Отец протянул руку к графину. – Его только что выжали.
– Хочу, спасибо.
– По-моему, Дафна напрасно думает, что ей придется приложить много усилий, исправляя твои манеры. Бабушка Кэтрин отлично тебя воспитала.
При упоминании о бабушке глаза мои мгновенно обожгли невольные слезы. Я поспешно отвернулась.
– Уверен, ты очень по ней скучаешь.
– Да.
– Когда теряешь любимого человека, никто не может его заменить. Но я надеюсь, что смогу заполнить пустоту, образовавшуюся в твоем сердце.
Мы помолчали.
– Судя по всему, Дафна сегодня будет спать допоздна. – Отец подмигнул мне. – Что до Жизели, она наверняка проваляется в постели весь день. Сегодня после обеда Дафна собиралась повезти тебя по магазинам. Но утро принадлежит нам. Как ты относишься к тому, чтобы прокатиться со мной по городу?
– Это было бы здорово. Спасибо.
После завтрака мы сели в «роллс-ройс» и по длинной аллее двинулись к воротам сада. Никогда в жизни я не каталась в таком роскошном автомобиле и теперь глупо разглядывала деревянные украшения над мягкой кожаной обивкой сидений.
– Ты умеешь водить машину? – осведомился отец.
– Нет. Мне и ездить-то на машине приходилось нечасто. В бухте мы передвигаемся в основном пешком или на лодках-пирогах.
– Да-да, я помню, – подхватил он, и лицо его просияло улыбкой. – Жизель тоже не водит машину. Ей, видите ли, лень учиться. К тому же ей больше нравится, когда ее возят. Но если ты захочешь научиться водить, я с удовольствием буду твоим учителем.
– О, я буду очень рада! Спасибо.
Мы выехали из ворот и оказались на улице, вдоль которой тянулись ажурные решетки оград, обсаженных олеандрами. В глубине садов стояли особняки, такие же роскошные, как наш. Небо было безоблачным, и на улице почти не оставалось тени. Тротуары и выложенные плиткой внутренние дворы сверкали на солнце. В водосточных желобах валялись белые и розовые камелии, принесенные ночным ливнем.
– Некоторые из этих домов построены еще в восемнадцатом веке, – сообщил отец. – Например, вот этот. – Он указал на особняк справа. – Джефферсон Дэвис, президент Конфедерации, скончался в этом доме в тысяча восемьсот девяносто девятом году. Здесь все дышит историей, – с гордостью сообщил он.
Мы повернули, пропустили оливково-зеленый трамвай и направились в центр города по обсаженной пальмами улице Сен-Чарльз.
– Я очень рад возможности побыть с тобой наедине, – признался отец. – Надеюсь, за эти несколько часов ты познакомишься с городом, а мы с тобой лучше узнаем друг друга. Представляю, как трудно тебе было решиться на этот шаг – уехать из дома и отыскать меня.
Выражение моего лица подтвердило верность его догадки. Отец прочистил горло и продолжал:
– Я не мог говорить о твоей матери при других людях, особенно при Дафне. Думаю, ты догадываешься почему.
Я молча кивнула.
– Конечно, сейчас тебе трудно понять, как я мог поступить с ней… подобным образом. Иногда мне кажется, все это было во сне.
Мне тоже казалось, что все события вчерашнего и сегодняшнего дня, в том числе и наш разговор, происходят во сне. Подобным чудесам не было места в реальности.
– Хочу рассказать тебе о своем младшем брате, Жане, – донесся до меня голос отца, мягкий и задумчивый. – Он был полной моей противоположностью – энергичный, общительный, красивый. В отношениях с девушками – настоящий донжуан. А я, когда дело касалось прекрасного пола, становился застенчивым и робким до глупости, – вздохнул отец и рассеянно улыбнулся. – К тому же Жан был превосходным спортсменом. Он отлично плавал, ходил под парусом. Мог перейти на яхте озеро Пончартрейн, даже если ветер был такой слабый, что едва шевелил ветви деревьев на берегу. Стоит ли говорить, что у отца он был любимчиком, а мать души в нем не чаяла. Но я ни капельки не ревновал, – поспешно добавил отец. – Меня всегда интересовал бизнес, в офисе я чувствовал себя как рыба в воде. Проводить время в обществе сотрудников и деловых партнеров, говорить по телефону, заключать сделки мне нравилось больше, чем болтать с молодыми красотками.
Отец чуть помолчал и продолжил:
– Но так или иначе, надо признать – все обаяние, отпущенное природой для нас двоих, досталось одному Жану. Ему никогда не составляло труда найти друзей или завести знакомство. Он притягивал людей точно магнит. Всем, и мужчинам и женщинам, хотелось погреться в свете его улыбки. Наш дом всегда был полон молодежи. Возвращаясь домой, я никогда не знал, кто будет обедать в нашей столовой, сидеть в нашей гостиной или же загорать на берегу нашего бассейна.
– Жан был намного моложе тебя?
– На четыре года. Когда я окончил колледж, Жан только что поступил. Разумеется, он сразу стал одним из самых популярных студентов. Побеждал во всех спортивных состязаниях и бил своим обаянием наповал. Вскоре его выбрали президентом курса. Сама понимаешь, все свои надежды и упования наш отец связывал именно с ним.
Наш автомобиль меж тем оказался в центре Нового Орлеана и катил по оживленным улицам, запруженным народом и машинами. Но я, поглощенная историей, которую мне рассказывал отец, почти не смотрела по сторонам.
«Роллс-ройс» остановился у светофора.
– Тогда я еще не был женат, – продолжал отец. – Мы с Дафной только начали встречаться. Предполагалось, что Жан со временем женится на дочери одного отцовского партнера по делам. Про такие браки говорят, что они совершаются на небесах. Девушка была на редкость хороша собой, а отец ее чрезвычайно богат. Никто не сомневался, что вскоре их ожидает свадьба, которую устроят с поистине королевским размахом.
– А как относился к этому Жан?
– Жан? Он боготворил нашего отца и готов был выполнить все его желания. Свою грядущую женитьбу он воспринимал как неизбежность. О, будь ты с ним знакома, он бы тебе понравился. Он никогда не унывал, неизменно верил в лучшее и считал, что на свете нет неразрешимых проблем и непреодолимых трудностей.
– А… что с ним случилось? – осмелилась спросить я, с замиранием сердца ожидая ответа.
– Его яхта потерпела крушение на озере Пончартрейн. Я не был большим любителем прогулок под парусом, но в тот раз он уговорил меня составить ему компанию. Он считал меня слишком серьезным и занудным и постоянно пытался оторвать от дел и заставить хоть немного развлечься. Обычно я отмахивался от всех его попыток. Но в тот раз он сказал, что мы слишком отдалились друг от друга, что братья должны хотя бы изредка проводить время вместе. Этот довод оказался решающим. Увы, мы оба немало выпили. Внезапно поднялся сильный ветер. Я хотел немедленно повернуть к берегу, но Жан смеялся над моей трусостью и твердил, что мы должны бросить вызов стихиям. В результате яхта перевернулась. Жан плавал куда лучше, чем я, и без труда доплыл бы до берега, но мачта ударила его по затылку.
– Какой ужас! – выдохнула я.
– Когда я вытащил его на берег, он был без сознания. Выяснилось, что он впал в кому. Отец, не считаясь с расходами, приглашал лучших докторов, но медицина оказалась бессильна.
– Какой ужас! – только и могла повторить я.
– Я думал, родители никогда не оправятся после этого удара. Особенно я переживал за отца. Но маму несчастье поразило еще сильнее. Она слабела и угасала с каждым днем. Примерно через год после трагедии у нее случился сердечный приступ. Она выжила, но здоровье так и не вернулось к ней.
Автомобиль наш двигался по улицам делового квартала. Совершив несколько поворотов, отец заехал на стоянку, но не стал выключать мотор. Глядя в пространство перед собой, он предавался воспоминаниям:
– Однажды отец вошел в наш офис и плотно закрыл за собой дверь. Несчастье с братом и болезнь матери подкосили его, он на глазах превратился в старика. Еще совсем недавно он был статным и сильным мужчиной, а теперь ходил сгорбившись и опустив голову. Щеки его ввалились, глаза потухли, и бизнес почти не вызывал у него интереса. «Пьер, – сказал он, – судя по всему, твоя мать вскоре покинет этот мир. Скажу откровенно, я тоже чувствую, что дни мои сочтены. Если бы ты женился и обзавелся семьей, это стало бы для нас обоих большим утешением на закате жизни». Мы с Дафной так или иначе собирались пожениться, – продолжал свой рассказ отец. – Но после этого разговора я решил ускорить события. Сразу после свадьбы я заявил, что нам нужно как можно скорее произвести на свет ребенка. Дафна отнеслась к этому с пониманием. Но месяц проходил за месяцем, а ей никак не удавалось забеременеть. Естественно, мы начали тревожиться. Дафна обратилась к лучшим специалистам, и они вынесли приговор: она не может иметь детей. Причина в каких-то там гормонах, которые ее организм не вырабатывал в достаточном количестве. Точный диагноз я уже не помню. Известие это как громом поразило моего отца, который жил только мечтой о внуках. Вскоре после этого умерла мать.
– Какой ужас, – в очередной раз простонала я.
– Отец впал в глубочайшую депрессию. Он окончательно забросил дела, перестал следить за собой и проводил целые дни, сидя в кресле и глядя в пространство. Дафна ухаживала за ним. Они прекрасно ладили, но я знал – она чувствует себя виноватой. Впрочем, сама она это отрицала и отрицает до сих пор. Я испробовал все способы, пытаясь вывести отца из депрессии. Наконец мне удалось заинтересовать его охотой. Мы отправились в бухту, чтобы пострелять уток и гусей. Там мы и познакомились с твоим дедушкой Джеком, который взялся быть нашим проводником. А потом встретил Габриеллу.
Я слушала затаив дыхание.
– Ты не представляешь, какой унылой была тогда моя жизнь, – продолжал отец, бросив на меня беглый взгляд. – Я лишился сначала горячо любимого брата, потом матери. Моя жена не могла иметь детей, отец проводил дни в полусонном оцепенении. И тут вдруг она… Никогда не забуду это мгновение… Я разгружал машину у пристани, повернулся и увидел Габриеллу, идущую по берегу канала. Волосы ее, точно такие же рыжие, как у тебя, развевались на ветру, на губах играла ангельская улыбка. Сердце мое замерло на мгновение, а потом забилось с удвоенной силой, кровь хлынула к щекам. Я почувствовал, что заливаюсь багровым румянцем. Рисовая птичка опустилась ей на плечо. Габриелла вытянула руку, и пичуга принялась переступать по ней, как по ветке дерева, а потом взмыла в небо. Смех Габриеллы, детский, серебристый смех, до сих пор звучит у меня в ушах. «Кто это?» – спросил я у твоего дедушки. «Всего лишь моя дочь», – ответил он. Я поверить не мог, что эта богиня, эта нимфа, появившаяся из гущи лесов, – его дочь, обычная девушка-каджунка. Никогда в жизни не испытывал я подобного смятения. Бороться с охватившей меня страстью было невозможно. Я пользовался любым поводом побыть рядом с ней, смотреть на нее, слышать ее голос. И вскоре… она тоже стала ждать встреч со мной с нетерпением.
Отец погрузился в молчание. Я ждала, когда он заговорит вновь.
– Разумеется, отец видел, что со мной творится. Но не чинил мне препятствий – напротив, стал заядлым охотником и каждую неделю стремился в бухту, тем самым потворствуя моим встречам с Габриеллой. Я не догадывался, по какой причине он поощряет наши отношения. Это стало ясно лишь в тот день, когда я сообщил ему, что Габриелла беременна. Узнав, что у нее будет от меня ребенок, отец откровенно обрадовался.
– И, не спросив тебя, договорился обо всем с дедушкой Джеком, – подсказала я.
– Да, это было против моего желания. Я рассчитывал навещать Габриеллу и ребенка, помогать им. Габриелла была на это согласна. Но мой отец твердо держался за свой замысел. Он носился со своим планом как одержимый, и отговорить его было невозможно. Дошло до того, что он рассказал обо всем Дафне.
Отец смолк и несколько раз судорожно сглотнул.
– А ты? Что тогда сделал ты?
– Что мне оставалось? Отрицать что-либо было бессмысленно. Я признался Дафне во всем.
– Она… очень расстроилась?
– Еще бы! Но Дафна – женщина с характером, с огромной выдержкой, – улыбнулся он. – Она сказала, что мой отец просил ее имитировать беременность, а потом воспитать ребенка как своего собственного. И что она согласилась. Он кое-что обещал ей взамен. Но это совершенно не важно. Оставалось уговорить Габриеллу. Ее чувства и желания заботили их меньше всего. Я сказал Дафне, что Габриелла не хочет расставаться с малышом и может воспротивиться сделке, заключенной за ее спиной.
– Бабушка Кэтрин рассказывала мне, как переживала мама, узнав об этой сделке, – вставила я. – Но я так и не поняла, почему она уступила дедушке Джеку и согласилась отдать Жизель.
– На нее давил не только дедушка Джек, – вздохнул отец. – Думаю, решающую роль тут сыграла Дафна. – Он резко повернулся и взглянул на меня. – Судя по твоему удивленному лицу, ты ничего об этом не знаешь.
– Нет, – призналась я.
– Возможно, твоя бабушка Кэтрин тоже ничего не знала об их разговоре. Так или иначе, Дафна вмешалась, и сопротивление Габриеллы было сломлено. Конец истории тебе известен, – произнес он и поспешно спросил: – Хочешь прогуляться по Французскому кварталу? Мы как раз на Бурбон-стрит.
– Давай прогуляемся, – согласилась я.
Мы вышли из машины и, взявшись за руки, направились по улице. День только начинался, однако из баров, ресторанов и клубов, которых здесь было великое множество, неслась музыка.
– Французский квартал – это сердце Нового Орлеана, – пояснил отец. – Жизнь бьет здесь ключом в любое время суток. Кстати, Французским он называется скорее по старой памяти, сейчас было бы вернее называть его испанским. В конце восемнадцатого века город пережил два опустошительных пожара, которые уничтожили большинство зданий, возведенных французами.
Отец говорил с таким увлечением, что было сразу видно: он обожает Новый Орлеан и гордится им. Любопытно, смогу ли я когда-нибудь полюбить этот город так же сильно? Мы шли по мощеному тротуару мимо затейливых колоннад и железных ворот, за которыми скрывались внутренние дворы. На балконах домов разговаривали и смеялись люди; увидев на улице знакомых, окликали их. В арке одного дома молодой негр играл на гитаре. Вид у него был такой отрешенный, словно играет он для собственного удовольствия и ничуть не нуждается в слушателях, стоявших вокруг.
– В этом городе происходило множество удивительных событий, – заметил отец, сделав широкий жест рукой. – Жан Лафит, знаменитый пират, и его брат Пьер торговали здесь контрабандными товарами. В этих внутренних дворах неуемные авантюристы обсуждали свои планы, а после создавали мощные компании и корпорации.
Я смотрела по сторонам во все глаза, поражаясь обилию кафе, ресторанов, сувенирных и антикварных магазинов. Вскоре мы дошли до Джексон-сквер, в центре которой возвышался собор Сен-Луи.
– На этой площади проходили собрания и празднества, – сообщил отец. – Здесь Новый Орлеан приветствовал своих героев.
Мы полюбовались конной статуей Эндрю Джексона и вошли в собор. Я поставила свечу за упокой души бабушки Кэтрин и прочла молитву. Выйдя, мы вновь оказались на площади, по краям которой художники продавали свои работы.
– Давай выпьем кофе с молоком и съедим по бенье, – предложил отец.
Я с радостью согласилась. Бенье, круглые булочки, покрытые сахарной глазурью или пудрой, относились к числу моих любимых лакомств.
Сидя за столиком уличного кафе, мы ели, пили и наблюдали, как художники рисуют портреты туристов.
– Ты слыхал про галерею Доминик? – спросила я.
– Доминик? Да, конечно. Она недалеко отсюда. А почему ты спрашиваешь?
– Там выставлено несколько моих картин, – с гордостью сообщила я.
– Правда? – У отца глаза на лоб полезли от удивления. – Твои картины в художественной галерее?
– Да. Одна уже продана. На деньги, которые я за нее получила, я смогла сюда приехать.
Я рассказала отцу, как однажды владелец художественной галереи по имени Доминик подъехал к прилавку, где мы с бабушкой торговали своими изделиями, и пожелал приобрести мои картины.
– Мы немедленно пойдем туда! – заявил отец. – И ты молчала все это время! Поразительная скромность! Жизель должна брать с тебя пример.
Пока мы шли к галерее Доминик, сердце мое замирало. Картину с взлетающей цаплей мы увидели сразу – она была выставлена в витрине. Самого Доминика на месте не оказалось. Смотрительница, очаровательная молодая женщина, явно пришла в волнение, узнав, кто я такая.
– Сколько стоит картина в витрине? – спросил отец.
– Пятьсот пятьдесят долларов.
Пятьсот пятьдесят долларов! За картину, которую написала я! С ума можно сойти!
Отец тут же достал бумажник и отсчитал деньги.
– Изумительная работа! – воскликнул он, разглядывая свое приобретение. – Но ты должна изменить подпись. Теперь ты – Руби Дюма. Я хочу, чтобы все знали: этот дивный талант принадлежит нашей семье.
Я вспомнила слова бабушки Кэтрин о том, что болотная цапля – любимая мамина птица. Мне ужасно хотелось спросить, знает ли об этом отец, но я постеснялась.
Взяв аккуратно запакованную картину, мы с отцом вышли на улицу.
– Представляю, что будет с Дафной, когда она увидит это чудо. Мы создадим тебе все условия для занятий живописью. Одну комнату превратим в студию, купим все необходимое. Самые лучшие учителя в Новом Орлеане будут давать тебе уроки.
Я не знала, что и сказать. Голова у меня шла кругом от счастья.
Вернувшись к машине, мы положили картину на заднее сиденье.
– Сейчас сходим в музей, побываем на двух знаменитых кладбищах, а потом пообедаем в моем любимом ресторане на пристани, – сказал отец. – Сегодня мы должны кутнуть как следует! – добавил он со смехом.
Это была замечательная прогулка. Мы болтали и смеялись, будто были знакомы давным-давно. Ресторан, в который отвел меня отец, поразил мое воображение. Одна стена в нем была стеклянной, и, сидя за столиком, мы могли любоваться теплоходами и баржами, идущими по Миссисипи. За обедом отец расспрашивал меня о жизни в бухте. Я рассказала, как мы с бабушкой Кэтрин ткали на продажу полотенца и салфетки, делали шляпы из пальмовых листьев. Потом разговор зашел о школе. Отец спросил, встречалась ли я с каким-нибудь молодым человеком. Я начала рассказывать о своем романе с Полом и осеклась. Вспоминать о нем было слишком больно, к тому же мне не хотелось углубляться в дебри еще одной темной семейной истории.
Отец заметил, что я погрустнела.
– Не переживай, – улыбнулся он. – Поклонников у тебя будет хоть отбавляй. Уверен, как только Жизель познакомит тебя со своими школьными друзьями, все мальчишки начнут сходить по тебе с ума.
– Я буду ходить в школу? – растерянно спросила я.
Это обстоятельство до сих пор не приходило мне в голову.
– А как же! Мы уладим это на следующей неделе.
По спине у меня пробежал холодок. Что, если все девочки в этой школе похожи на Жизель? Чего тогда мне ожидать?
– Успокойся. – Отец погладил меня по руке. – Все будет хорошо. О, наши дамы, наверное, уже изволили проснуться, – добавил он, взглянув на часы. – Нам с тобой пора возвращаться. Помимо всего прочего, надо наконец поговорить с Жизелью.
Он сказал это так спокойно, словно предстоящий разговор не вызывал у него ни малейшего волнения. А у меня в памяти всплыли слова бабушки Кэтрин: «Сплести лоскуток лжи куда труднее, чем целое покрывало правды».
Дафну мы застали в саду – она сидела за столом под полотняным зонтиком и пила кофе. По всей видимости, то был ее поздний завтрак. Она была в домашних туфлях и голубом шелковом халате, но лицо ее было подкрашено, а волосы – аккуратно причесаны. При дневном свете я поняла, что они медового оттенка. Дафна выглядела в точности как модель с обложки журнала «Вог», который читала. Увидев нас, она отложила журнал. Отец наклонился и поцеловал ее в щеку:
– Добрый день, дорогая! Или я должен сказать – доброе утро?
– Я вижу, для вас обоих давно уже наступил день, – протянула она, скользнув по мне взглядом. – Хорошо провели время?
– Замечательно! – воскликнула я.
– Рада слышать. Вижу, Пьер, ты купил еще одну картину.
– Это не просто еще одна картина. Это картина Руби Дюма, – сообщил отец с торжествующей улыбкой.
Дафна недоуменно вскинула бровь:
– Что ты имеешь в виду?
Отец поспешно развернул картину.
– Нравится? – спросил он у Дафны.
– Неплохо, – уклончиво ответила она. – Но я все равно ничего не понимаю.
– Ты не поверишь, Дафна, но я приобрел это в галерее Доминик!
Отец опустился на стул напротив жены и принялся рассказывать историю, которую только что услышал. Дафна недоверчиво переводила взгляд с картины на меня и обратно.
– Да, все это удивительно, – изрекла Дафна, когда отец смолк.
– Ты видишь сама, у нее большой талант. Талант, который необходимо развивать!
– Да, – равнодушным тоном согласилась Дафна.
Отца ее сдержанная реакция ничуть не разочаровала. По всей видимости, он и не ожидал ничего другого. Он стал рассказывать, чем еще мы занимались этим утром. Дафна слушала, время от времени поднося ко рту изящную кофейную чашечку. Лицо ее становилось все более бесстрастным и непроницаемым.
– Я давно не видела тебя таким оживленным, Пьер, – заметила она наконец.
– У меня есть на это причина.
– Не хочу омрачать твоего радужного настроения, но вынуждена напомнить: ты до сих пор не поговорил с Жизелью.
Отец мгновенно стал серьезным, веселые огоньки в его глазах погасли.
– Ты, как всегда, права, дорогая. Настало время разбудить нашу принцессу и поговорить с ней.
Он поднялся и взял мою картину.
– Где мы ее повесим? В гостиной?
– Думаю, Пьер, лучше всего будет повесить ее в твоем кабинете.
Судя по всему, она хочет, чтобы моя картина как можно реже попадалась ей на глаза.
– Отличная мысль, – кивнул отец. – Я буду смотреть на нее постоянно, и это поднимет мне настроение. Ладно, пора к Жизели. Пожелайте мне удачи.
Улыбнувшись напоследок, он направился к дому. Мы с Дафной переглянулись.
– Вижу, ты подружилась со своим отцом. – Она отставила чашку.
– Надеюсь, так оно и есть.
Дафна вперила в меня пристальный взгляд:
– Он давно не был таким счастливым. Раз уж ты стала членом нашей семьи, тебе, наверное, следует знать, что Пьер, твой отец, частенько впадает в меланхолию. Тебе известно, что это такое?
Я покачала головой.
– Что-то вроде глубокой депрессии, которая овладевает им внезапно, без всяких видимых причин.
– И… как эта депрессия проявляется? – рискнула спросить я.
– По-разному. Иногда он целыми днями не выходит из своего кабинета и никого не желает видеть. Иногда перестает понимать, что ему говорят, отвечает невпопад, а то и вовсе уйдет, не дослушав. А после не помнит, что с ним было.
Я покачала головой. Невозможно было поверить, что человек, с которым я только что провела несколько счастливых часов, способен вести себя подобным образом.
– Иногда он запирается у себя и часами слушает какие-то унылые мелодии. Мы обращались к докторам, они прописывали ему лекарства, но он отказывается их принимать, – продолжала Дафна. – Его мать была такой же. Семейная история Дюма слишком богата печальными событиями.
– Я знаю. Отец рассказал мне о своем младшем брате. О катастрофе, которая с ним произошла.
Дафна вскинула на меня взгляд:
– Вот как? Он уже успел тебе рассказать? – Она покачала головой. – Это тоже свидетельствует о его душевных проблемах. Его постоянно тянет вспоминать всякого рода печальные события и наводить тоску на окружающих.
– Конечно, это очень грустная история, но он вовсе не навел на меня тоску, – возразила я.
Дафна поджала губы. Взгляд ее стал холодным и колючим. Она явно не любила, когда ей возражали.
– Полагаю, он представил все как несчастный случай на воде, – бросила она.
– Да. А разве это было не так?
– Не важно. У меня нет желания погружаться в воспоминания и портить себе настроение, – заявила она. – Я делаю все, что могу, чтобы Пьер был спокоен и счастлив. Если ты намерена жить в этом доме, ты должна способствовать тому, чтобы здесь всегда царила гармония. Ссорам, взаимным оскорблениям, зависти и обидам нет места в семье Дюма.
Против этого мне нечего было возразить. Несколько секунд мы обе молчали.
– Сейчас Пьер на седьмом небе от радости и не отдает себе отчета, сколько проблем породит твое внезапное появление, – снова заговорила Дафна.
Голос ее был мягок и нежен, но тон исполнен такой властности, что мне оставалось лишь слушать, почтительно глядя ей в рот.
– Он не сознает всех сложностей той задачи, которая стоит перед нами, – продолжала Дафна. – В отличие от него, я понимаю, что ты жила в мире, бесконечно далеком от нашего. Этот мир сформировал твои взгляды и привычки.
– Что вы имеете в виду, мадам? – вскинула я голову.
Я действительно не понимала, к чему она клонит.
– Я имею в виду твои взгляды и привычки, – отрезала Дафна. – Все это относится к области, о которой не принято говорить вслух. По крайней мере, в приличном обществе.
– У меня нет таких взглядов и привычек, о которых было бы стыдно говорить вслух! – возмутилась я.
– То, что кажется вам, каджунам, вполне естественным, другие люди воспринимают совершенно иначе. Я знаю, у вас своя мораль, свои правила поведения…
– Это не так, мадам! – перебила я, но она продолжала, будто не услышав моих слов:
– Лишь вырвавшись из привычной среды, попав в хорошее общество, получив образование, вы осознаёте всю дикость этой морали. Пьер хочет, чтобы ты стала членом нашей семьи, и я попытаюсь стать твоей руководительницей и наставницей. Но если ты хочешь добиться успеха, то должна слушаться меня беспрекословно. Да, и еще… Если у тебя возникнут затруднения – а в том, что они возникнут, можно не сомневаться, – обращайся ко мне. Не вздумай беспокоить Пьера. Его душевное равновесие необходимо тщательно оберегать, – добавила она вполголоса, словно для себя самой. – Иначе Пьера ожидает участь его младшего брата.
Я устремила на нее недоуменный взгляд.
– Впрочем, сейчас это не важно, – махнула рукой Дафна. Она грациозным движением отодвинула стул и встала: – Сейчас я переоденусь, и мы с тобой отправимся по магазинам. Встретимся в холле минут через двадцать.
– Хорошо, мадам.
Дафна подошла ко мне и откинула прядь волос с моего лба.
– Надеюсь, со временем ты сочтешь возможным называть меня «мама», – произнесла она.
– Я тоже на это надеюсь.
Против моего желания эта фраза прозвучала почти угрожающе.
Дафна слегка отступила, прищурилась, растянула губы в напряженной улыбке, затем повернулась и, держа спину безупречно прямо, направилась в дом.
Коротая время в ожидании Дафны, я продолжила знакомство с домом, отыскала кабинет отца и заглянула в него. Прежде чем отправиться к Жизели, он зашел сюда и положил мою картину на письменный стол. На стене над столом висел портрет пожилого мужчины – я догадалась, что это мой дедушка, отец отца. Он был изображен в строгом костюме, на лице – ни тени улыбки, губы плотно сжаты. Тем не менее выглядел он скорее не суровым, а задумчивым.
Помимо орехового письменного стола, обстановка кабинета состояла из обитых кожей кресел, французского комода и многочисленных книжных шкафов. Пол был отполирован до блеска, под столом лежал небольшой пушистый коврик. В дальнем углу я заметила глобус. Все дышало безупречной чистотой, нигде ни пылинки. Создавалось впечатление, что в этой комнате ходят на цыпочках, опасаясь что-нибудь задеть, а если надо взять какую-то вещь, надевают перчатки. Посреди этого великолепия – дорогой сверкающей мебели, картин, статуэток – я чувствовала себя как слон в посудной лавке. Тем не менее я сделала несколько осторожных шагов, чтобы рассмотреть фотографии в серебряных рамках, стоящие на письменном столе. Это были Дафна и Жизель и еще какая-то супружеская пара – по всей видимости, родители отца, мои бабушка и дедушка. Миссис Дюма-старшая оказалась миниатюрной женщиной, ее лицо с тонкими изящными чертами дышало печалью. Странно, что на столе у отца не было фотографии младшего брата, несчастного Жана.
Выйдя из кабинета, я обнаружила рядом библиотеку – очень уютную комнату, где стояли удобные кожаные диваны, стулья с высокими спинками, а на резных столах красовались бронзовые лампы. В стеклянной горке переливались разноцветные бокалы – красные, зеленые, пурпурные, без сомнения страшно дорогие. Стены были сплошь завешаны потемневшими от времени картинами. Я подошла к полкам и стала читать названия на корешках книг.
– Вот ты где! – раздался за моей спиной голос отца.
Резко повернувшись, я увидела его в дверях. Рядом стояла бледная заспанная Жизель, в розовом шелковом халате и розовых шлепанцах. Волосы ее были в беспорядке, руки скрещены на груди.
– Мне хотелось посмотреть книги, – смущенно пробормотала я. – Я ничего здесь не трогала, только…
– Ты можешь заходить куда угодно, смотреть и трогать все, что угодно, – перебил отец. – Это твой дом. Теперь, когда Жизель все знает, она хочет тебя поприветствовать. Будем считать, что вашей первой встречи не существовало, – улыбнулся он.
Жизель вздохнула и сделала шаг вперед.
– Прости, что я так вела себя, – начала она. – Я ведь не знала всей этой жуткой истории. От меня все скрывали!
Она бросила сердитый взгляд на отца, который стоял с виноватым видом.
– Как бы то ни было, теперь я знаю, что ты моя сестра, – продолжала Жизель. – Мне очень жаль, что все так вышло.
– Не за что извиняться! – воскликнула я. – Естественно, ты была ошарашена, когда я явилась без предупреждения!
Жизель, похоже, приятно было это услышать. Она вновь бросила взгляд на отца, на этот раз довольный, и повернулась ко мне.
– Я рада, что ты станешь членом нашей семьи! – произнесла она. – Не сомневаюсь, мы с тобой подружимся, когда лучше узнаем друг друга.
Слова ее звучали как заученные, тем не менее мне приятно было их слышать.
– Папа сказал, ты переживаешь насчет школы, – сообщила Жизель. – Совершенно напрасно. Никто не посмеет обидеть мою сестру.
– Жизель – главная школьная командирша, – с улыбкой заметил отец.
– Никакая я не командирша! – возмутилась Жизель. – Просто я умею поставить на место всяких там воображал и выскочек. В общем, приходи как-нибудь в мою комнату, поговорим спокойно.
– С удовольствием, – откликнулась я.
– Может, ты пройдешься вместе с мамой и сестрой по магазинам, поможешь выбрать для Руби новые платья? – предложил отец.
– Не могу, – покачала головой Жизель. – Скоро должен прийти Бо. – Она залилась румянцем. – Конечно, я могу позвонить ему и сказать, что бы не приходил. Но он жутко расстроится, – добавила она с улыбкой. – Он так ждет встречи со мной. К тому же, пока я соберусь, вы с мамой уже приедете с покупками. Когда вернешься, приходи к бассейну.
– Хорошо, – кивнула я.
– И не позволяй маме покупать тебе эти кошмарные длинные юбки, которые полностью закрывают ноги, – посоветовала Жизель. – Сейчас таких уже никто не носит.
Я снова кивнула, про себя твердо решив: ни за что не буду спорить с Дафной и смирюсь с любым ее выбором. Впрочем, вряд ли какая-нибудь вещь, отвечающая ее вкусам, покажется мне кошмарной.
Жизель словно прочла мои мысли.
– Ох, боюсь, накупите вы всякого старомодного барахла, – вздохнула она. – Ладно, в случае чего я одолжу тебе что-нибудь из моих вещей для первого дня в школе.
– Это будет очень мило с твоей стороны, – улыбнулся отец. – Я рад, что ты все поняла, дорогая моя девочка.
– А я рада, что ты рад, папа! – воскликнула Жизель и чмокнула его в щеку.
Он просиял, довольно потер руки и воскликнул:
– Кто бы мог подумать: у меня дочери-близнецы, обе красавицы и умницы! И чем только я заслужил подобное счастье! Трудно поверить, что все это происходит наяву.
Я мысленно согласилась с последней его фразой. Жизель отправилась в свою комнату, сказав, что ей нужно привести себя в порядок, а мы с отцом спустились в гостиную.
– Уверен, вы с Жизелью подружитесь, – заметил отец. – Но в отношениях между людьми неизбежны шероховатости, особенно если речь идет о сестрах, до пятнадцати лет не знавших друг о друге. Если у тебя возникнут какие-то проблемы, прошу, обращайся ко мне. Не стоит беспокоить Дафну. Она стала для Жизели замечательной матерью и, не сомневаюсь, станет замечательной матерью и для тебя. Но главная ответственность за твое счастье и благополучие лежит на мне. Думаю, ты понимаешь это, дорогая. Ты кажешься мне очень взрослой, куда более взрослой, чем Жизель.
Довольно странное положение, подумала я. Дафна предупреждает меня, чтобы я не беспокоила своими проблемами отца, он предупреждает, чтобы я не тревожила Дафну. И у каждого имеются на это веские причины. Будем надеяться, что неразрешимых проблем у меня не возникнет и мне не придется беспокоить никого из них.
На лестнице раздались шаги, и перед нами предстала Дафна, в черной юбке из тонкой струящейся ткани и белом бархатном жакете. На ногах – черные туфли на низком каблуке, на шее – нитка жемчуга. Ее голубые глаза сияли, улыбка обнажала белоснежные зубы. Да, эта элегантная дама могла бы украсить обложку любого модного журнала!
– Должна признаться, ходить по магазинам – одно из самых любимых моих занятий, – сообщила она, поцеловав мужа в щеку. – Нет более надежного способа поднять себе настроение, чем удачные покупки.
– Когда вы с Жизелью веселы и счастливы, я тоже чувствую себя счастливым. А теперь у меня появился еще один источник радости – Руби.
– Иди работай, дорогой, – усмехнулась Дафна. – Ты должен зарабатывать деньги. А я тем временем научу твою дочь тратить их.
– Да, лучшего учителя не найти во всем свете! – со смехом подхватил он и распахнул перед нами дверь.
Я по-прежнему не могла избавиться от ощущения, что сплю и вижу сон. Все это было слишком прекрасно, чтобы происходить в реальности. Украдкой я ущипнула себя за руку и едва не подпрыгнула от радости, ощутив боль.