Глава 9

Мир стал серым и плоским, как низко нависающий потолок. Желтоватый свет перестал быть уютным, сделался тревожным, как неприятный сон, который не можешь вспомнить наутро. За окном постоянно что-то лилось, то ли дождь, то ли мокрый снег, как будто кто-то открыл кран и моет, моет, трет руки, пытаясь отскоблить въевшуюся грязь.

Ужинали наскоро и без удовольствия. Телевизор бубнил, теперь включенный всегда на канале новостей, и был похож на окно в искаженный, неправильный мир, где только и дел было, что взрывать, убивать, ненавидеть и спорить до красных пятен на лицах. «Песнь о Нибелунгах» отложили до лучших времен. Теперь чтением их снабжали страницы в Сети. Как это всегда бывает с Интернетом, одним городским порталом Северосумска дело не ограничилось: вроде бы включали они компьютер, чтобы читать про события в городе, а в итоге погружались в концентрат страхов и шумных страстей внешнего мира. Аркадий Леонидович чувствовал себя так, словно после освежающей ванны вынужден был лезть в огромный мусорный бак, разыскивая там что-то среди гнили, сора и острых опасных осколков.

– Смотри, вот еще.

– И вот.

– Это тоже сегодня. Все за один день.

Недельной давности бойня открыла какие-то шлюзы, ранее сдерживавшие отчаяние и злобу. Город, все еще переживавший страшные события прошлой субботы, словно бы не замечал этих ежедневных вспышек насилия, как не замечают булавочного укола рядом с зияющей, кровоточащей раной.

Глупо было надеяться, что можно укрыться от жизни. Отсидеться с любимой женщиной в тихой квартире, спокойно ходить на работу, читать старые книги. Мир, как терпеливый и настырный рыбак, выковыривающий острым коротким ножом моллюска из раковины, настиг его снова. Только теперь Аркадий Леонидович был не один, и это все осложняло. Как ни любил он Карину, как ни больно ему было думать об этом, но все стало бы намного проще, попрощайся он тогда с ней на вокзале. Она бы и одна не пропала; может, встретила бы кого-то другого, нормальнее, проще, влюбилась бы и была счастлива. Да, Карина тоже что-то скрывала, но Аркадий Леонидович был уверен, что это сущие пустяки в сравнении с тем, что утаил он: ну какие порочные тайны могут быть у молодой медсестры? Неудавшийся брак? Ревнивый любовник? Долги? Уж точно не шесть жестоких убийств, совершенных на той войне, куда его призвали вопреки собственной воле. И если раньше он скрывал от нее только прошлое, теперь приходилось откровенно врать о настоящем и будущем.

– Как поговорили? – поинтересовалась Карина, когда Аркадий Леонидович вернулся от Трока.

Он пожал плечами.

– Нормально, – ответил Аркадий Леонидович, мысленно подбирая слова. – Поняли друг друга. Он показал мне капище.

– И что?

– Да ничего особенного. У меня есть кое-какие предположения, но их надо проверить. Пожалуй, съезжу в четверг в Михайловск.

Карина только посмотрела пристально своими черными, бездонными глазами, но ничего не спросила больше, отчего ему стало еще горше.

В четверг, свой выходной, он действительно поехал в Михайловск: выехал на автобусе рано утром и вернулся под вечер.

– Как поездка? – спросила Карина.

– Более или менее, – сообщил Аркадий Леонидович. – Не то чтобы все прояснилось, но есть зацепки.

В Михайловске Аркадий Леонидович наведался в строительный магазин: два мотка крепкого скотча, костюм для малярных работ, большие ножницы, латексные перчатки и молоток – отличный, увесистый, с резиновой ручкой. Очень хороший молоток. Он взвешивал его в руке и ощущал мрачную радость, как солдат, снова прикоснувшийся к прикладу винтовки. Затем посетил местный вещевой рынок: тут, как и в Петербурге, нетрудно было купить подержанный мобильный телефон, а потом приобрел у распространителя рядом с торговым центром сим-карту, как обычно, продиктовав на ходу выдуманные паспортные данные и назвав имя – Евгений Абрамович Баратынский.

Не стоило изменять традициям.

Католической церкви в Михайловске не оказалось. Впрочем, для Аркадия Леонидовича конфессиональные различия в христианских деноминациях были малосущественны. Он купил соли, в аптеке взял сбор засушенных трав на основе крапивы и отправился в Благовещенский храм.

Литургия закончилась, прихожане в основной своей массе уже разошлись, только некоторые толпились у церковной лавки и вокруг двух священников, один из которых совершал панихиду, а другой служил молебен рядом с иконой праздника. Аркадий Леонидович, неуклюже перекрестившись из соображений приличия, подошел ближе. На иконе была изображена Богоматерь, простирающая руку к лежащему на одре человеку, привстающему к ней навстречу. Образ был написан со строгой простотой, и Аркадий Леонидович неожиданно для себя засмотрелся. Священник читал задумчивым, монотонным речитативом. Кто-то негромко подпевал, отвечая на возгласы. Позвякивало кадило. Густой теплый дым ладана обволакивал, успокаивая взбудораженные мысли. Богородица на иконе смотрела с мягкой, скорбной укоризной и протягивала руку, изящную и тонкую, но не к лежащему на постели болящему, а к нему, будто хотела одновременно и удержать, и привлечь к себе, так, как берут за руку ребенка, когда собираются ему что-то сказать. Аркадию Леонидовичу сделалось отчего-то неловко. Он еле дождался конца молебна, подставил под большое кропило открытую пачку травы, куда загодя всыпал немного соли, быстро, стараясь не глядеть по сторонам, купил в лавке охранительный пояс, ладан, маленький черный мешочек с тесемкой и поспешно вышел.

Тем же вечером он, наскоро перекусив дома, отправился на разведку.

Сомнений в том, с чего, а точнее, с кого нужно начать распутывать историю с капищем, у него не было. «Духовный лидер, эзотерик, ведьма» – с тем же успехом Львова могла повесить себе на шею огромную мишень. Первая была у раскопа, сославшись на некий мистический зов, – Аркадий Леонидович понимал, что не только они с Кариной обладают чутьем к потустороннему. Потом эта попытка прорваться на территорию бывшей строительной площадки; он посмотрел в записи репортаж на Региональном канале и видел, что у ворот Львова и ее адепты устроили нечто вроде моления. Наконец, кукла с разломанной головой, похороненная на дне ямы, – возможно, пока остальные отвлекали полицию у ворот, кто-то все же пробрался к святилищу и положил туда изуродованную игрушку как дар… или что-то иное? Впрочем, гадать не было нужды. Скоро Львова все расскажет сама. А в том, что это произойдет, Аркадий Леонидович не сомневался.

Иначе не будь он Инквизитор.

Штаб-квартира «Северной Веды» располагалась на последнем, четвертом этаже Дома культуры «Корабел». Аркадий Леонидович вошел внутрь, прошелся по рядам уже закрывавшегося на ночь вещевого рынка, поднялся на второй этаж, к магазинам с канцелярией и электроникой, заглянул на третий, который арендовали несколько художественных студий, самодеятельный театр, хор и кружок бальных танцев. Ему опять повезло: четвертый этаж был, по сути, мансардой, куда вела отдельная пожарная лестница, дверь которой выходила на сторону, противоположную главному входу. Единственные закрытые двери на ней вели в коридоры второго и третьего этажа, а наверху лестница заканчивалась коротким проходом и офисом «Северной Веды».

Идеально.

Позади «Корабела» был темный, неухоженный садик, подобие парка, с несколькими сдвинутыми вместе сломанными скамейками и следами кострищ у берегов маленького пруда, затянутого такой густой и толстой тиной, что, казалось, по ней можно пройти от берега к берегу. Ни фонарей рядом, ни прохожих. Проспект шумел за зданием Дома культуры. Единственными свидетелями могут стать случайные пьяницы – сидит же кто-то на этих скамейках у вечернего костерка, – но Аркадий Леонидович сомневался, что холодная ненастная ночь покажется им удачным временем для пикника.

Теперь нужно было сделать так, чтобы госпожа Львова, неосторожно рекомендующаяся ведьмой и эзотериком, осталась у себя в офисе пятничным вечером, и желательно допоздна. Учитывая то, что он понял про Клариссу Львову из многочисленных публикаций о ее деятельности, сделать это было несложно.

Он достал купленный в Михайловске телефон. Свой номер Львова указывала везде: на личной странице, и в группе «Северной Веды» в социальной сети, и под некоторыми своими статьями. Когда ищешь известности, нужно быть открытым для разного рода контактов. Ответила она сразу, приятным, бархатистым контральто.

– Здравствуйте, Кларисса Львова слушает.

– Добрый вечер! – радостно поприветствовал ее Инквизитор. – Я корреспондент Центрального канала, меня зовут Олег Словицкий.

Имя он придумал заранее. Когда врешь, важно, чтобы имя было не совсем обычным. Представишься, например, Сергеем Петровым или Андреем Сидоровым – и у человека могут закрасться сомнения. А вот Олег Словицкий – самое то.

– Очень, очень приятно, Олег!

Не сомневаюсь.

– Кларисса, по заданию редакции я делаю большой репортаж о недавней археологической находке в Северосумске и решил, что без вашего интервью рассказ будет неполным. Мы внимательно изучили материалы о вашей деятельности и будем очень признательны, если вы сможете уделить нам время для беседы, это возможно?

– Конечно, Олег, разумеется! В любое удобное вам время!

Инквизитор улыбнулся. Какая-то девушка, идущая навстречу ему по тротуару, испуганно шарахнулась в сторону.

– Мне и моему оператору было бы удобно подъехать к вам в пятницу вечером, если можно, попозже. Сейчас мы в Михайловске, освободимся только завтра после обеда, так что в Северосумске будем не раньше часов девяти вечера. Может быть, в десять? Не слишком поздно?

Секундное раздумье.

– Да, можно в десять.

– Очень хорошо! Тогда я успею подготовить материал к воскресному эфиру. Значит, в десять вечера мы у вас! До встречи!

Тревожный или просто осторожный человек мог бы перезвонить в пятницу утром в редакцию Центрального канала и попытаться выяснить, действительно ли некая группа делает репортаж о Северосумском капище. Ну или хотя бы сделать несколько звонков в Михайловск, например, в историко-краеведческий музей, без посещения которого такой репортаж не обошелся бы. Но Львова не была осторожной и причин для тревог не испытывала. Инквизитор был в этом уверен.

К счастью, в пятницу Карины не было дома – она ушла на ночное дежурство. Иначе Аркадий Леонидович не знал бы, как объяснить ей свою вечернюю вылазку, которая к тому же имела все шансы затянуться до утра. Прислали повестку? Позвонили со старой работы? Прозвучал трубный глас, возвещающий общий сбор?

Но он все же позвонил ей, так, подстраховаться на всякий случай.

– Я тут прогуляюсь немного. Нужно собраться с мыслями, да и сплю я что-то неважно последнее время. Пройдусь до проспекта и сразу лягу.

– Хорошо, я поняла. Только оденься потеплее, ночью будут заморозки. Надень толстый свитер, тот, с горлом, ладно?

– Обязательно. – Голос почему-то осип, и Аркадий Леонидович прокашлялся.

– Знаешь, – сообщил он, – сегодня в школе драка была.

– Ох, – в голосе Карины прозвучала тревога. – Кто-нибудь пострадал?

– Ну, у одного мальчика сотрясение, он в больнице. У остальных так, по мелочи: синяки, носы разбиты… Но вот дрались очень страшно. Я такого не видел еще. Не как тринадцатилетние дети, а… я не знаю… как кровные враги. Или звери. Прямо насмерть. Наверное, если бы так дрались взрослые, то жертв бы не миновать.

– Ты считаешь?..

– Да, это связано с тем, о чем мы говорили. Причем напрямую: я так понял, что несколько мальчишек напали на Рому Лапковича и его приятелей.

Карина помолчала, а потом заметила:

– Сегодня пятница, кстати.

– Да.

– Это же по пятницам обычно там что-то происходит…

– Ну, если наши догадки верны, то да.

– И ты прогуляться идешь?

Он вздохнул.

– Карина…

– Ладно. Только будь осторожен.

И повесила трубку.

По пятницам или по субботам таинственный культ проводит свои ритуалы, они точно не знали. Но вариантов было всего два, учитывая дни недели, когда на Северосумск обрушивались несчастья и смерти. И Аркадий Леонидович, и Карина склонялись к тому, что все-таки зловещие обряды проводятся накануне. Он – потому что знал предпочтительные дни для ведьминских шабашей. Она – ну, наверное, читала что-то на эту тему.

Так он подумал.

Аркадий Леонидович аккуратно собрался: уложил в старый портфель катушку скотча, заранее сняв упаковку и прилепив к кончику ленты бумажку, чтобы удобнее и быстрее было разматывать; малярный костюм и перчатки, ножницы и молоток. Пожалел об отсутствии шокера – он бы сейчас пригодился. Надел на шею тесемки мешочка с освященной травой, солью, воском и ладаном. Обвязал вокруг груди охранительный пояс с молитвой Кресту и Девяностым псалмом. Оделся и натянул на голову свернутую шапочку, в которой заранее проделал дырки для глаз, чтобы получилась маска: маловероятно, чтобы, ведомый недоброй судьбой, какой-нибудь охранник Дома культуры высунулся на пожарную лестницу, но и такую возможность следовало предусмотреть. Убивать невиновного свидетеля он не собирался. Смерть и увечья предназначались сегодня другому человеку. Еще взял налобный фонарик, маленький, но очень мощный, и кухонный нож, которым Карина резала мясо. В дело его пускать он не собирался, но на определенном этапе предстоящего мероприятия нож был необходим.

Аркадий Леонидович понимал, что от многого ему придется отказаться. Никаких канистр с бензином, огня, надписей «ВЕДЬМА» и последующих звонков в полицию. Время манифестаций, попыток что-то сказать и доказать прошло. К тому же такой экзотический образ действий неизбежно вызовет много вопросов, которые приведут рано или поздно к ответам, имеющимся у следственных органов в Петербурге. Закрытое в связи со смертью подозреваемого дело будет мгновенно возобновлено, и арест станет вопросом недолгого времени. Конечно, такого допустить нельзя. Клариссе Львовой предстояло стать жертвой неизвестных преступников, ворвавшихся к ней в офис с целью ограбления, в ходе которого они ее пытали, видимо заставляя выдать деньги и ценности, а потом задушили. Не слишком шокирующее происшествие для того Северосумска, каким он стал в последние дни.

На улице действительно сильно похолодало. Небо расчистилось, в вышине зло мерцали колючие звезды. Под ногами хрустели схваченные заморозком листья и ледяные корки на подсохших лужах. Деревья застыли, раскорячив черные ветви. Наступило то особенно мрачное время года, между осенью и зимой, когда мир как будто бы умер уже, но еще не похоронен под белым снежным покровом. Угрюмая улица Красных Матросов была пуста. Со стороны ангаров и складов кто-то кричал, то ли жалобно, то ли с угрозой. На часах было ровно десять вечера.

Аркадий Леонидович достал телефон и набрал номер Львовой.

– Кларисса, здравствуйте, это Олег, корреспондент с Центрального…

– Да, Олег, добрый вечер, жду вас! Все в силе?

– Да, просто мы тут задержались немного, будем у вас буквально минут через десять-пятнадцать, хорошо?

– Отлично, не торопитесь, я освободила весь вечер специально для вас!

Иногда людей нужно заставлять ждать. Так притупляется бдительность, а тревога, если она и была, уступает место беспокойству о том, состоится ли запланированная встреча, и легкому раздражению. К тому же в десять вечера из «Корабела» уходили последние люди: вещевой рынок и магазины были закрыты еще час назад, а сейчас Дом культуры покидали любители бальных танцев и живописи. Пожилой усатый охранник – насколько успел заметить Аркадий Леонидович, один на все здание – закрывал двери и мыслями уже был в уютной каморке с телевизором, сканвордами и стаканчиком горячительного.

На четвертом этаже светились три мансардных окна – их хорошо было видно сбоку, с проулка между зданием и костлявыми деревьями сада. Скамейки позади Дома культуры пустовали, костры не горели, тинистая поверхность пруда неподвижно темнела в ночи. Инквизитор подошел к железной двери пожарного выхода, огляделся еще раз по сторонам и потянул ручку. Дверь медленно и бесшумно открылась. Он шагнул внутрь. Узкая лестница была залита неживым белым светом, в гулкой тиши негромко гудели лампы. Одним движением он опустил на лицо шапочку, поправил маску, расстегнул портфель, придерживая его коленом, достал оттуда фонарь, длинный нож и моток клейкой ленты. Нож засунул в рукав пальто, скотч – в карман, а фонарь нацепил на голову. Щелкнул кнопкой – работает. Все готово. Инквизитор натянул перчатки, перехватил портфель в левую руку и, стараясь не греметь башмаками, стал быстро подниматься по лестнице.

На площадке четвертого этажа пришлось постоять немного, чтобы перевести дыхание. К белой двери с вычурной серебристо-черной табличкой «Северная Веда» вел короткий коридор. Инквизитор подошел к входу в офис, затаил дыхание и прислушался. Если Львова вдруг окажется не одна, придется все отменять. Нет, вроде бы тихо: ни разговоров, ни шагов, ни каких-то других звуков, которые производят обычно несколько человек, собравшиеся в помещении. Он поставил портфель у стены, вытряхнул из рукава нож, ухватив его за пластиковую рукоять, и открыл железные створки электрического щитка рядом с дверью. Над белыми рычажками были приклеены маленькие бумажные бирки: «лест.», «кор.», «офис». Инквизитор вздохнул и опустил все три вниз.

Раздался щелчок, и упала кромешная тьма, будто все разом накрыли толстой черной портьерой. Он быстро включил фонарик, направил яркий голубоватый луч на дверь и стал ждать. Из глубины офиса застучали высокими каблуками шаги, что-то загремело, упало, раздраженный женский голос ахнул и выругался. По стене, совсем рядом, с другой стороны двери, прошелестела ладонь, нащупывая ручку. Потом щелкнул замок, и дверь распахнулась.

Для встречи с журналистами главного телевизионного канала страны Кларисса Львова надела парадное ярко-алое платье с подолом до пола и вырезом до середины бедра. Сейчас, выхваченная из тьмы ярким лучом фонаря, она походила на актрису из готического спектакля или манекен в аттракционе дешевых кошмаров: длинная, худая, темные прямые волосы, бледное лицо и огромные, густо подведенные черным, испуганно мигающие глаза. Она застыла, как животное в свете фар на шоссе, и не успела даже испугаться, когда Инквизитор рванулся вперед, врезался в нее плечом и сшиб с каблуков на пол узкого коридора. О линолеум громко стукнулся костлявый зад. Кларисса инстинктивно открыла рот, чтобы завопить, но сильные пальцы в резиновой перчатке схватили ее за волосы, а к горлу прижалась острая сталь.

– Крикнешь – умрешь, – прозвучал из тьмы низкий мужской голос.

Кларисса завертела головой, но пальцы сильнее стиснули ее волосы, так, что из глаз брызнули слезы, а лезвие ножа больно укололо кожу.

– Я сказал, тихо. Не дергайся и останешься жить. Если поняла, кивни.

Львова судорожно сглотнула и закивала.

Мужчина, огромной широкой тенью возвышавшийся в полумраке, легко подхватил ее с пола, поставил на ноги и, не отпуская накрученных на руку волос, поволок по коридору, к открытой двери кабинета.

Луч фонаря запрыгал в темноте: на стенах в рамках благодарности и дипломы самопровозглашенных оккультных академий, плакаты с анонсами встреч «Северной Веды», изображение мандалы из причудливо переплетающихся линий; большой стол с бумагами, книгами и безделушками; за столом кресло с высокой спинкой; два стула с подлокотниками, приготовленные для гостей; слева шкаф с открытыми полками, на полках корешки книг, статуэтки индуистских божков, подставки для благовоний; в углу у двери две пачки новых книг в упаковке из серой бумаги; одна упаковка надорвана и видна обложка с крупной фотографией Львовой и часть названия: «Советы… мудрости».

Инквизитор с силой усадил Львову на один из стульев, прижал острие ножа под судорожно вздымающейся тощей грудью и еще раз предупредил:

– Не дергайся.

– Послушайте, просто скажите, что вам нужно, если деньги, то… – затараторила Кларисса.

Пришлось снова кольнуть ее лезвием. Она тихо ойкнула и замолчала.

Он достал скотч и, орудуя катушкой и длинным ножом, принялся приматывать руки и ноги Львовой к ножкам и подлокотникам стула. Старые навыки возвращались стремительно. Дело спорилось. Через пару минут клейкая лента плотно прижала запястья и щиколотки жертвы к блестящему никелированному металлу. Львова шумно дышала, но молчала. Инквизитор поднялся, подергал ее за руки и ноги, удовлетворенно кивнул, одним движением отхватил короткий кусок скотча и залепил вымазанные ярко-красной помадой тонкие губы. Спокойно вернулся к входу в офис, взял портфель, закрыл дверь и защелкнул замок. Прислушался. Тишина.

Он вернулся в кабинет и внимательно посмотрел на Клариссу. Она замигала, прищурилась и отвернулась. Черные волосы растрепались и липли к щедро смазанному тональным кремом лицу. Инквизитор поставил портфель на стол, сдвинул в сторону бумаги и канцелярскую мелочь и не спеша выложил на столешницу инструменты: большие ножницы и молоток.

Кларисса тихонько завыла и дернулась.

– Подожди, – строго произнес Инквизитор. – Еще не время кричать. Я скажу, когда можно.

Он взял ножницы, присел рядом с ней на корточки, присмотрелся, прицелился и двумя щелчками перерезал ремешки на черных туфлях. Львова вздрогнула. Инквизитор стащил туфли и отбросил в сторону. Стопы, обтянутые черными тонкими колготками, были костлявые, длинные, ногти на пальцах вымазаны темным лаком.

Интересно, какой это цвет? Вишневый? Темно-синий? Угольно-черный?

Он помотал головой. Вместе с навыками, похоже, возвращались и привычные мысли.

Заклацали ножницы. Львова вся сжалась на своем стуле и только дрожала, когда холодный металл касался теплой кожи. Платье стекло вниз потоком красного шелка. Черные обрезки колготок скукожились мелкими лужицами. Он разрезал бюстгальтер, обнажив мелкие, помятые груди с набухшими, как зимние ягоды, сосками, и принялся за трусы. Кларисса судорожно вздохнула. Инквизитор рассек тонкую лямку стрингов, рывком выдернул их из-под Львовой, отбросил в сторону и глубоко втянул носом воздух, тут же мысленно себя отчитав: нельзя, нужно сдерживаться. Концентрироваться на главном. Не давать воли двум главным врагам палача и судьи: гневу и похоти.

Впрочем, никакого запаха не было. Он даже успел ощутить быстрый укол разочарования. Ни горячего, интимного, животного духа, ни даже пота, ну или мочи, на худой конец. Львова вообще ничем не пахла, кроме духов и женского крема для тела, – как будто пластиковый манекен привязали к офисному стулу. Кожа была матовой, белой, сквозь нее выпирали ребра и похожие на две ручки кости таза, в луче фонаря чуть поблескивал наголо бритый лобок, над которым подрагивал плоский живот с тонким слоем мягкого жира.

Ладно, так даже лучше. Ничто не будет отвлекать от главной цели.

Инквизитор отложил ножницы, не спеша влез в шуршащий защитный костюм, взял молоток и снова присел рядом с привязанной женщиной. Задумчиво погладил хрупкие пальцы ног. Посветил фонарем. Лак на ногтях был цвета крови.

– Теперь послушай меня. Сейчас я буду спрашивать, а ты отвечать. Если ты ответишь неправильно или соврешь, то я раздроблю тебе палец.

Он чуть прикоснулся молотком к мизинцу на ее левой ноге. Львова дернулась так, что стул подпрыгнул.

– Да, это будет очень больно. Если ты продолжишь упорствовать, то я переломаю все пальцы один за одним, потом расплющу обе стопы, а после примусь за колени. Ты поняла меня? Готова говорить правду?

Львова громко замычала, замотав головой.

Вот незадача. Об этом он не подумал. Рот у ведьмы был заклеен, так как же она станет с ним говорить? А если отлепить клейкую ленту, то после первого же удара молотка вопли раздадутся такие, что встрепенется даже пенсионер-охранник в своей каморке на первом этаже «Корабела». Там, где он раньше проводил допросы и казни, ведьмы могли орать во весь голос сколько угодно, никто бы их не услышал. Но как быть сейчас? Придется как-то выкручиваться. Сначала он поговорит с ней, а потом, если будет упрямиться, снова заклеит рот. Может быть, еще и затолкает туда обрезки белья.

Инквизитор помедлил и сорвал с губ женщины скотч. Она глухо вскрикнула, задышала ртом и прерывисто заговорила:

– Я… все сделаю… как скажешь… скажете… вы… – перевела дух и быстро добавила: – Деньги в верхнем ящике стола, ключ у меня в сумочке, в боковом кармашке.

– Спасибо, это полезная информация, – серьезно сказал Инквизитор.

Соски у Львовой набухли сильнее. Ему захотелось их ущипнуть. Или укусить. Он зажмурился и сжал рукой висящий на шее мешочек со святынями.

Помогло.

– Это полезная информация, – повторил он, – но я хочу спросить о другом.

– О чем?

Инквизитор встал, нависнув карающей тенью, и громко, раздельно произнес:

– Во имя Господне, аминь. В год от рождества Христова 20…, двадцать восьмого дня месяца сентября, до моего слуха дошло, что ты, Кларисса Львова из города Северосумска, вошла в союз с дьяволом с целью околдования, наведения порчи и прочего, что идет против веры и служит во вред обществу. Понятно ли тебе данное обвинение и признаешь ли ты его?

Львова молча вытаращилась на стоящего перед ней незнакомца. Вначале, когда он сбил ее с ног и приставил к горлу нож, она подумала про ограбление. Потом, когда дело дошло до привязывания к стулу и срезания одежды, кое о чем похуже, хотя, может быть, и получше – как посмотреть: несмотря на дикий, парализующий страх, она даже почувствовала некоторое возбуждение, может быть, вызванное тем самым страхом, а может, мыслями и фантазиями, которые пронеслись в голове, едва мужчина в маске сорвал с нее трусики. Не то чтобы Кларисса была как-то особо сексуально не удовлетворена, но ее постоянный любовник, тренер по карате Гена, был не слишком изобретателен, а еще тороплив и стремителен, как удар ногой в прыжке, так что временами ей хотелось разнообразить свою интимную жизнь чем-нибудь эдаким. Страшно было только от мыслей, что изнасилованием дело может не ограничиться, но вот теперь выясняется, что дело вовсе не в сексуальном насилии… а в чем? Она попыталась сосредоточиться.

– Понятно ли тебе, в чем я тебя обвиняю?

Кларисса замотала головой.

– Извините, я отвлеклась… можно еще раз?

Хитрит, понял Инквизитор.

– Я обвиняю тебя в том, что ты ведьма, – объяснил он. – Признаешь ли ты это?

Львова согласно закивала.

– Да, да, признаю. Обязательно. У меня и сертификат есть.

Он опешил. Некоторое время оба молчали.

– Кларисса, – мягко сказал Инквизитор, – ты понимаешь смысл собственных слов?

Та замотала головой еще сильнее. Длинные черные волосы разметались по плечам и груди.

– Да, я же сказала, у меня есть сертификат истинной ведьмы седьмой ступени посвящения, между прочим выданный Страсбургской академией оккультизма и метафизики. Что вы так смотрите? У меня более десяти дипломов и свидетельств в области эзотерических дисциплин, я практикующий пара-психолог, провожу тренинги и семинары, возглавляю общество «Северная Веда», а еще пишу книги, вот, в углу, видите, это уже третья, из типографии только что…

– Хватит! – рявкнул Инквизитор.

– Ну вы же сами спросили, велели мне отвечать, вот я и отвечаю, на любые вопросы, очень подробно, спрашивайте…

Он с силой ударил молотком в пол, и Львова испуганно замолчала.

Адреналин стремительно исчезал, а вместе с ним и знакомое, мрачное возбуждение, сочетающее в себе муку и наслаждение – такое чувство испытывали, верно, подвижники и аскеты, терзающие себя власяницами и бичами из воловьей кожи. Но сейчас на смену ему приходило ощущение какого-то абсурда, нелепости, будто его разыграли, как мальчика, которому подсунули пустой свернутый фантик вместо конфетки.

Он подумал и решил зайти с другой стороны.

– Откуда тебе стало известно про древнее капище? Ты оказалась на стройплощадке раньше всех прочих, как ты узнала про то, что там обнаружили?

Львова прикусила губу.

– Знаете, у меня есть свои методы, я же недаром занимаюсь духовными практиками. Не уверена, что вы поймете, но был мистический зов…

– То есть тебе сообщил об этом дьявол?

– При чем тут дьявол? – подняла брови Львова. – Я же пытаюсь объяснить, это как откровение…

– Ответ неверный, – с сумрачным удовлетворением сообщил Инквизитор.

Он поднял с пола комок черных обрезков, запихал отчаянно дергающейся Клариссе в рот и заклеил губы скотчем. Лукавая ведьма чуть было не увела его в сторону своими фальшивыми признаниями. На самом деле выяснить нужно только два вопроса: во-первых, убедиться, что именно она со своими присными совершает темные ритуалы, связанные с древним святилищем, а во-вторых, выяснить, как остановить их последствия. То, что Львова заупрямилась именно при упоминании про сатану, было весьма показательно. Впрочем, против такого упрямства есть эффективное и проверенное средство.

Он прицелился и взмахнул молотком. Кларисса дернулась, отшатнулась, стул завалился назад вместе с ней, и она с гулким стуком врезалась головой в белый гипрок стены. Из-под кляпа донесся приглушенный, сдавленный вопль. Привязанные к ножкам босые стопы вздернулись, и одна из них угодила Инквизитору в подбородок. Он выругался и вскочил. Это было ошибкой – забыть прислонить стул плотнее к стене или попытаться как-то его зафиксировать. Он отложил молоток, схватился за стул и с усилием поднял бьющуюся, воющую и дергающуюся Львову. Она продолжала орать. Скотч глушил звуки, но Инквизитору показалось, что ведьма не просто кричит, а пытается что-то сказать.

– А ну, тихо! – прикрикнул он. – Ты хочешь ответить на мой вопрос? Честно ответить?

Та бешено закивала. В слезах, застилавших глаза, приплясывал ужас.

– Хорошо. Я вытащу кляп. Но если начнешь кричать или снова попытаешься меня обмануть – знаешь, что будет. Второй раз я не промахнусь.

Снова затрещала клейкая лента. Обмусоленный, промокший от слюны комок ткани полетел на пол.

– Тамара! – выдохнула Кларисса.

– Что? Кто такая Тамара?

– Тамара сказала. Мне. Позвонила. Тамара.

Львова резко перегнулась вперед, издала хриплый, утробный звук и выпустила из судорожно раскрывшегося рта струйку липкой, тягучей желчи. Слизь закапала на сиденье стула между раздвинутых ног, заблестела на животе и на подбородке. Резко завоняло кислятиной. Инквизитор поморщился.

– Так, теперь говори спокойно и членораздельно. Кто такая Тамара и что она тебе рассказала?

Кларисса сидела свесив голову и икая. Инквизитор осмотрелся по сторонам, увидел на столе бутылку с водой, открыл крышку и поднес к губам женщины.

– Вот. Попей.

Та сделала несколько жадных глотков. Вода потекла по лицу.

– Все? Можешь теперь разговаривать?

Львова звонко икнула и ответила:

– Да. Могу.

– Слушаю.

Она выпрямилась, откинулась на спинку стула и заговорила. Голос стал тусклым и монотонным. Таким голосом признаются в обмане.

– Тамара – жена губернатора области, Пустовара. Мы с ней в школе вместе учились, в одном классе, здесь, в Северосумске. Я потом в Москву уехала, а она в Михайловск. Ну, общались, созванивались иногда. Потом, когда я вернулась, стали видеться чаще. Она мне помогала книги издавать – их ведь никто печатать не хотел, вот Тамара и выручила. По дружбе. Говорит, что ей нравится то, чем я занимаюсь. Вообще Тамара – она интересная, тоже увлекается эзотерикой, восточной философией…

– Ближе к делу.

– Тамара мне позвонила вечером, как раз накануне находки. Сказала, что ночью на строительной площадке «Лиги» обнаружат кое-что интересное.

– И сообщила, что именно?

– Да, святилище времен неолита. Говорит, это отличный шанс для «Северной Веды»: настоящее сакральное место на территории Северосумска, нужно только грамотно, так сказать, разыграть карты. О нас не очень много говорили в последнее время, а тут можно воспользоваться новостным поводом, создавать события… В общем, я так поняла, что ей и самой надо было зачем-то, чтобы мы пошумели как следует. Не дали замять это дело, то есть находку. Попросила, чтобы я ночью вместе со всеми, кого соберу, приехала на раскоп, сделала фотографии, видео сняла, распространила все это в Сети… Ну, я обрадовалась, что скрывать, это реально хороший повод. И Тамаре помочь, она же подруга, много делала для меня…

Инквизитор задумался.

– Есть доказательства того, что она звонила?

– Да. Телефон мой возьмите.

Он встал и подошел к вешалке в углу, где висело черное длинное пальто и маленькая алая сумка.

– Нет, – сказала Львова. – Другой. У меня второй есть. Он в столе, в нижнем ящике.

Инквизитор достал старомодный мобильник, металлический, с выдвигающейся панелью. Открыл список звонков и пролистал до 5 сентября. Тамара Пустовар. Входящий. 20.44. Потом еще один, в 21.10. Исходящий – 6 сентября в 11.15. Видимо, Львова отчиталась перед подругой о проделанной работе.

– Вторая трубка тебе зачем?

– Ну, есть мой номер, который все знают. Для работы. А этот старый, он для друзей. На бывшего мужа зарегистрирован.

Инквизитор убрал телефон обратно в ящик стола. Медленно обошел вокруг, вздохнув, стащил оставшийся чистым малярный комбинезон, сел, открыл портфель, засунул туда моток скотча, ножницы, нож, молоток. Львова ждала, не сводя с него глаз.

– Вот как мы поступим, Кларисса. Слова твои я проверю. Если ты меня обманула – то увидишь меня еще один раз, последний, понятно?

– Да, – выдавила она.

– Найду где угодно, имей в виду. Далее. Тамаре рассказывать о том, что случилось, не вздумай. Ей ничего не грозит, вреда я не причиню. Если узнаю, что ты ей звонила, – найду и убью. Ясно?

Львова обреченно кивнула.

– Молодец. У тебя может возникнуть идея обратиться к сотрудникам полиции. В этом случае подумай, что ты им скажешь. Я тебя не грабил, не насиловал, телесных повреждений не нанес. Ущерб от порчи вещей минимальный, так что квалифицируют это как хулиганство. Не думаю, что сейчас, учитывая происходящее в городе, это кого-то сильно заинтересует. Выслушают только с любопытством, как ты голая на стуле сидела. Но даже если случится так, что меня будут искать и поймают, учти: я не один. Нас много. И другие найдут тебя…

– …И убьют, – закончила за него Львова.

– Верно. Быстро схватываешь. И последнее. Ты, Кларисса Львова, наверное, что-то хорошее сделала в жизни, раз осталась сегодня жива и даже здорова. Послушай моего совета, бросай эту чушь. Работу найди себе настоящую. Полезным чем-то займись. Потому что в следующий раз тебе может так не повезти.

Он встал.

– А вы меня не развяжете? – робко поинтересовалась Львова.

– Разумеется, нет. Дверь в офис я оставлю открытой, свет включу. Думаю, тебя скоро найдут: может быть, охранник забеспокоится, что лампы горят среди ночи. Или уборщица утром придет – бывает же тут уборщица? Можешь попробовать добраться до телефона, позвонить кому-нибудь. В общем, справишься. Переживешь. А я пошел.

Аркадий Леонидович взял портфель и вышел на лестницу. Сухо щелкнули рычажки рубильников в электрощите, и он зажмурился от яркого света. Стащил с головы ставший ненужным фонарик, спустился по лестнице, вышел на улицу, огляделся. Никого, только все те же неподвижные, оцепеневшие от мороза деревья, черный пруд и недобрые звезды. Он стянул маску, свернул ее, надел шапочку на голову и поплелся домой.

Мрачные тайны древнего капища остались пока без ответа: растерзанная кукла, закопанная в песке, зло, гуляющее, словно ветер, по улицам города; зато прояснилось кое-что другое, и от этого другого на душе было гадко. Как будто вышел во всеоружии на бой с трехглавым драконом и уже готов был сразить его мечом наповал, а вместо дракона увидел, к примеру, рекламный щит с объявлением о распродаже или о снижении процентной ставки по потребительскому кредиту.

Реальность порой страшнее любых фантастических чудищ, а иногда она их порождает.

Впрочем, исходя из того, что он сегодня узнал, появился шанс действительно закопать эту чертову яму.

Когда он вошел в подъезд, на часах было начало двенадцатого. Отважная вылазка для совершения акта инквизиции, допроса и казни и правда оказалась недолгой прогулкой. Дурачок из соседней квартиры стоял в приоткрытой двери.

– Привет, – поздоровался по привычке Аркадий Леонидович.

– Получилось? – осклабился тот.

Аркадий Леонидович покачал головой.

– Да как-то не очень, мой друг.