Глава 20
Вернувшись с завтрака, Уайман хотел войти в дом, но у него на пути, выскользнув откуда-то сбоку, возник Уордлоу. Форд был готов к подобному повороту.
– Поговорим? – спросил Уордлоу фальшиво-дружеским тоном. Он жевал жвачку, и над его ушами то выпирали, то прятались бугорки мышц.
Форд ждал. Устраивать разборки было не время, но, если бы потребовалось, он пошел бы и на это.
– Не знаю, что за игру ты ведешь, Форд, и кто ты такой на самом деле. Но догадываюсь, что ты действуешь по указке некой полуофициальной структуры, – понял это в день твоего появления.
Уайман молчал.
Уордлоу подошел настолько близко, что Форд почувствовал запах его лосьона после бритья.
– Моя задача – охранять «Изабеллу», даже от тебя. Наверняка ты шифруешься, потому что какой-то бюрократ в Вашингтоне прикрывает свою задницу. Стало быть, у тебя самого защиты почти никакой, правильно?
Форд по-прежнему молчал, позволяя разведчику высказаться.
– О твоей ночной проделке я не собираюсь никому рассказывать. А ты, само собой, намерен отчитаться перед своей «верхушкой». Если правда всплывет, сам понимаешь, что я скажу. Ты незаконно проник в чужой дом, а мне в подобных случаях можно смело стрелять. Или ты рассчитываешь, что разбитое стекло собьет с толку Грира? Ничего подобного не случится, потому что окно уже в полном порядке. В общем, будет лучше, если все останется между нами.
Уордлоу продумал все до мелочей. Форд удивился и где-то даже обрадовался. Иметь дело с умным противником всегда приятнее, чем с глупцом. Тупицы всегда непредсказуемы.
– Выступление окончено? – спросил Форд.
На плотной шее Уордлоу пульсировала сонная артерия.
– Словом, будь поосторожнее, коп, – произнес он, отступая чуть в сторону и освобождая Уайману путь.
Тот сделал шаг вперед и приостановился. С такого расстояния можно было спокойно двинуть разведчику коленом в пах. Взглянув Уордлоу в глаза, он невозмутимо произнес:
– Знаешь, что во всем этом самое смешное? Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты тут распространялся.
На лице Уордлоу мелькнула тень сомнения. Форд вошел в дом и громко хлопнул дверью. Теперь он знал: разведчик не слишком уверен в том, что ночью гонялся именно за ним, за Фордом. Значит, впредь будет осмотрительнее и оставит свой пренебрежительный тон. А Уайману, хоть его положение и сильно пошатнулось, можно продолжать работать.
Удостоверившись в том, что Уордлоу ушел, он в отчаянии упал на диван. За четыре дня ему не удалось выведать почти ничего такого, чего он не узнал еще в кабинете Локвуда. А в самом начале казалось, что это задание не особенно сложное… Надлежало прибегнуть к тому, без чего он надеялся обойтись.
* * *
Час спустя Форд нашел Кейт в конюшне. Остановившись в дверном проеме, он стал наблюдать, как она наполняет ведра овсом, разрывает мешки с люцерной и кладет по пучку в каждое стойло. Несмотря на измождение, всякое движение ее стройного гибкого тела поражало уверенностью и изяществом. Форд, глядя, как она выполняет свои нехитрые обязанности, чувствовал себя тем пареньком, что двенадцать лет назад глазел на нее, спящую под столом.
Негромко звучала рок-музыка. Кейт положила последний пучок травы, повернула голову и тут заметила Форда.
– Снова решил прокатиться? – глухим голосом спросила она.
Уайман шагнул в прохладную тенистость конюшни.
– Как ты себя чувствуешь, Кейт?
Она на мгновение прижала к губам руку в перчатке.
– Неважно.
– Ужасно жаль Петра.
– Да.
– Тебе помочь?
– Я уже все сделала.
Музыка продолжала тихо играть. Форд узнал песню.
– «Блонди»?
– Я часто их слушаю, когда вожусь с лошадьми. Они тоже любят музыку.
– А помнишь, как… – начал было Форд.
Кейт перебила его:
– Да.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Учась в МТИ, Кейт нередко с самого утра врубала на всю катушку «Атомик». Когда Форд приходил к ней в комнату, она, в наушниках и с чашкой кофе в руках, самозабвенно танцевала. Ей нравилось устраивать представления. Как-то раз ее даже посетила мысль влить в фонтан пинту бензина и поджечь воду. Воспоминания о безвозвратно ушедшем прошлом отозвались в сердце Форда болью. В ту пору Кейт была полна наивных иллюзий. Ей казалось, что жизнь дана для бунтарства и смеха. Она и не подозревала о том, насколько судьба обожает помучить. На долю Кейт страданий выпало особенно много.
Прогнав мельтешившие перед глазами картинки, Форд постарался сосредоточиться на деле. С Кейт всегда было лучше действовать прямо. Она терпеть не могла тех, кто ходит вокруг да около. Уайман проглотил слюну и задумался, простит ли он себя когда-нибудь за то, что собирался сделать.
– Что вы все тут скрываете?
Кейт посмотрела ему в глаза, не пытаясь прикидываться удивленной, возражать или отнекиваться.
– Это тебя не касается.
– Как это не касается? Я ведь член вашей команды.
– Тогда поговори с Грегори.
– Ты, я знаю, не станешь вилять. А Хазелиус… если честно, я совершенно не понимаю, что он за человек.
Взгляд Кейт смягчился.
– Поверь мне, Уайман, тебе ни к чему это знать.
– Но я хочу быть в курсе всего. Это важно для работы. Поверить не могу, Кейт! Ты, и так скрытничаешь…
– С чего ты взял, что мы скрытничаем?
– Я, как только приехал, сразу почувствовал, что у вас тут какие-то тайны. Волконский на это намекал, да и ты тоже. С «Изабеллой» серьезные проблемы, правильно?
Кейт покачала головой.
– Боже! Уайман, ты никогда не изменишься. Был до чертиков любопытным, таким и остался. – Она наклонила голову, смахнула с плеча соломинку и нахмурилась.
Последовало продолжительное молчание. Наконец Кейт взглянула на Форда своими умными карими глазами, и он понял, что она приняла какое-то решение.
– Да, с «Изабеллой» проблемы. Но какие именно, ты и представить себе не можешь. Это совершенно безынтересно. И глупо. К тому же никак не связано с твоей здешней работой. Не хочу посвящать тебя в подробности, потому что… гм… потому что это повлечет за собой новые неприятности.
Форд молча ждал продолжения. Кейт сухо хохотнула.
– Ладно, но пеняй на себя. И не надейся, что я сообщу нечто невероятное.
Форд почувствовал приступ стыда, но подавил его, пообещав себе, что с последствиями разберется после.
– Сейчас ты поймешь, почему мы секретничаем, – сказала Кейт, открыто глядя на него. – Кто-то задумал сорвать наши планы. Над нами издевается какой-то хакер.
– Как так?
– Кто-то умудрился установить на нашем суперкомпьютере вредоносную программу. Это нечто вроде «логической бомбы», которая срабатывает, когда мощность «Изабеллы» приближается к ста процентам. Сначала на визуализаторе появляются странные изображения, потом вырубается сам компьютер, а на экране высвечивается какая-нибудь глупость. Все это жутко изматывает – и грозит огромной опасностью. Если пучки при такой энергии рассеются, может произойти взрыв, и тогда нам не уцелеть. Хуже того: внезапное изменение энергии может привести к тому, что возникнут опасные частицы или миниатюрные черные дыры. Эта программа – сущая «Мона Лиза» хакерства, шедевр, творение чертовски умного компьютерщика. Обнаружить ее нам не удается.
– А какие высвечиваются надписи?
– То «доброго здоровья», то «привет», то «есть кто-нибудь?».
– Это как в ИИ-программировании.
– Именно. Нечто вроде шутки.
– Что происходит потом?
– Ничего.
– А других надписей не появляется?
– Для других надписей нет времени. Когда вырубается компьютер, мы вынуждены в аварийном порядке выключать всю систему.
– А разговаривать с этой программой вы не пробовали? Пусть рассказала бы что-нибудь еще…
– Шутишь? До болтовни ли, когда знаешь, что может вот-вот взорваться машина за сорок миллиардов долларов? И потом вряд ли это поможет. Я уверена, что ничего, кроме полной ерунды, мы не увидим. К тому же, когда «Изабелла» работает, а компьютер – нет, это все равно, что мчать ночью по мокрой дороге на сотне миль в час и с выключенными фарами. Болтать с этой программой пустились бы разве что сумасшедшие.
– А изображение? Что оно собой представляет?
– Нечто крайне странное. Сложно описать. Эта картинка завораживает. Кажется, что она очень глубокая, и вся подрагивает, будто привидение. Тот, кто это создал, – своего рода талантливый художник.
– Говоришь, найти программу вам так и не удалось?
– Нет. Она немыслимо умная. И, похоже, перемещается из одного места в другое по всей системе, заметая за собой следы, чтобы не попасться.
– А почему вы не сообщаете об этом в Вашингтон? Они прислали бы команду первоклассных специалистов, и все проблемы решились бы.
Кейт ответила после некоторого молчания:
– Теперь слишком поздно. Если станет известно, что нас водит за нос хакер, вспыхнет неслыханный скандал. А Конгресс и так одобрил этот проект с большим скрипом… Тогда пиши пропало.
– А почему вы в самом начале не рассказали правду? Зачем эти тайны?
– Мы собирались! – Кейт смахнула со лба прядь волос. – Но потом решили, что попробуем устранить проблему сами и доложим, что сложности были, но теперь все в порядке. Прошел один день, другой, еще и еще, но мы все никак не могли поймать эту программу. Промелькнула неделя, десять дней… Потом до нас дошло, что мы молчали слишком долго. И что теперь выставим себя врунами, не желавшими признать ошибку.
– Зря вы так.
– Может быть. Но, честное слово, я понятия не имею, как так вышло… Наверное, дело в том, что мы валились с ног от усталости, а на полный цикл работы уходит самое меньшее сорок восемь часов… – Кейт покачала головой.
– Кто же это устроил? У вас есть какие-нибудь предположения?
– Грегори считает, что это дело рук некой высококвалифицированной хакерской группы, которая затеяла преступный акт саботажа. Но есть и другая версия, которую почти не высказывают вслух… этим хакером может быть любой из нас. – Она помолчала, тяжело дыша. – Понимаешь, в каком мы положении, Уайман?
В густой тени стойла негромко заржала лошадь.
– Так вот почему Хазелиус убежден, что Волконский сам наложил на себя руки, – произнес Форд.
– Естественно, сам. Он был инженером по программному обеспечению и, став жертвой хакерства, чувствовал себя особенно униженным. Бедняга. Он был так чувствителен! Настоящий гиперактивный, впечатлительный и незащищенный двенадцатилетний подросток в футболках на два размера больше. – Кейт вновь покачала головой. – Он просто не выдержал. Еще бы! Ведь совершенно не спал, потому что просиживал за проклятым компьютером день и ночь. А найти код все никак не мог. Это его убивало. Вот он и запил; а может, стал травиться и более серьезными гадостями… Если выяснится, что это так, я ни капли не удивлюсь.
– А Иннс? Он же психолог и несет ответственность за психическое состояние всей группы.
– Иннс… – Кейт сдвинула брови. – Он очень старается, но от него мало толку. Понимаешь, все эти еженедельные «разговоры по душам» и призывы высказывать все, что скопилось на сердце, быть может, хороши с нормальными людьми, а нам они как мертвому припарки. Мы давно изучили все его хитрости и стратегии, знаем наперед, о чем он спросит. Петр его на дух не переносил. – Она вытерла со щеки слезинку тыльной стороной руки, обтянутой перчаткой. – А самого Петра все любили.
– За исключением Уордлоу, – сказал Форд. – И Коркоран.
– Уордлоу… Знаешь, его раздражаем все мы, кроме Хазелиуса. Однако это вполне понятно: на его плечах еще более тяжелый груз. Он разведчик и обязан обеспечивать полную безопасность. Если о происходящем узнают, Уордлоу отправится за решетку.
Теперь понятно, почему он так взвинчен, подумал Форд.
– Что же касается Мелиссы, она цапается со многими из нас. Я бы… посоветовала тебе быть с ней поосторожнее.
Форд вспомнил про записку, но вслух ничего не сказал.
Кейт стянула с рук перчатки и бросила их в корзину, которая висела на стене.
– Ну, теперь доволен? – немного нервно спросила она.
«Доволен ли?» – раздумывал Форд, возвращаясь к своему дому.
