Глава 6
Берег р. Оки. Обидно воину умирать в одиночку
Они пришли, когда в оконцах светлеть начало.
Сначала жеребец снаружи заржал, забил копытом… Но его, видать, отпугнули как-то, потому что сразу же застучали ноги по крыльцу, и в избу ввалились четверо старейшин.
У двоих – копья охотничьи, у одного – топор, а четвертый – с большим ножом.
Тиун встал навстречу, поднял меч…
Но голова закружилась, и он повалился обратно на лавку.
Меч подхватила Залка. Неловко, двумя руками, закричала отчаянно:
– А ну вон отсюда!
И тут в бой, завопив, кинулся монах. С голыми руками – на оружных. Монаху сунули рогатиной в живот, однако он успел ухватиться за древко, снова завопил, рванул рогатину на себя. Старейшина, хоть и большой, пузатый, на ногах не удержался, налетел на монаха, который тут же вцепился ему в бороду…
Другой старейшина ударил монаха копьем, как дубиной. Монах обмяк, отцепился от бороды…
И тут зашевелился Илья…
Илья очнулся от криков. С трудом выплыл из сонного тумана (снилось что-то недоброе), понял, что в яви тоже нехорошо, и первым делом нащупал рукоять меча, что лежал меж ним и стеной. Меч там все время лежал. Приходя в себя, Илья трогал рукоять, и это немного умаляло ощущение слабости. Словно дружескую руку сжимал.
Вот и сейчас прикосновение к мечу чуть прибавило сил и разбудило окончательно. Как раз когда монаху прилетело по голове, а тот, кто его ударил, щербато оскалясь, попытался воткнуть в Илью копье.
Что-что, а сражаться лежа Илья успел научиться. Ладонью отбил копье вверх, и острие воткнулось не в живот, а в стену.
Неудачливый убийца тут же отскочил, оставив оружие в стене.
Илья сел.
Мир плыл и качался. В серых сумерках трудно было разглядеть серые тени людей…
Но через пару мгновений в глазах прояснилось, и Илья увидел кучку сбившихся вместе перепуганных смердов.
– Да он еле дышит! – взвизгнул один из них. – Бей его, братья!
Но бить никто не спешил.
– Бейте! – взвизгнул тот же голос. – Гляньте, он даже меча не вынул!
Илья встряхнул головой, чтобы разогнать туман… И резкая боль в шее взбодрила как нельзя лучше.
Илья встал. Меч с шелестом вышел из проложенных мехом ножен.
Увидав боевую сталь, узорчатую полосу, годную лишь на то, чтоб отделять жизнь от смерти, каждый из смердов враз вообразил, будто эта жизнь будет – его. Потому стоило Илье сделать шаг – и старшинское воинство, побросав топоры-остроги, кинулось из избы прочь. Лишь одному достало храбрости, а может, наоборот, со страху, метнуть копье в Илью.
Тот ни отбивать, ни уклоняться не стал. Бросок был негодящий, да и мимо. Ударившись древком об опорный столб, копье отскочило, опрокинув ведро с помоями.
И тут снаружи захрапел, а потом жалобно заржал Голубь. Во дворе тоже происходило что-то нехорошее.
Илья сделал шаг, другой… Ноги держали. Уже хорошо.
Илья отбросил дверную завесу, шагнул на крыльцо…
Нет, совсем даже не хорошо. И не просто погано, а хуже некуда. Куда там Сварожичу! Там, на макушке горы, даже с застрявшей ногой, Илья мог отбиваться и рассчитывать на победу, а тут – никакой надежды.
Первым Илья увидал человека с уздечкой в руке. Этот человек наступал на Голубя, и боевой конь, обученный ломать грудную клетку ударом копыта, храпел, мотал головой и пятился! Отступал от человека, вооруженного лишь уздечкой!
Но это еще бы ничего, однако, кроме теснившего Голубя, во дворе были еще двое. И оба воины.
Они развернулись в сторону крыльца, когда оттуда выкатились старейшины, развернулись, взялись за оружие, но, увидев Илью, один из них тут же вернул саблю в ножны. Оценил, что на Илье вместо брони одна лишь рубаха, нательный крест да окровавленная повязка на шее.
Оценил и решил, что на такого, как Илья, и одного хватит. И был прав. Хватало. Потому что этим одним был природный хузарин. С отменным луком в левой руке и пучком стрел – в правой, легонько придерживающей тетиву кольцом на большом пальце.
Илья очень хорошо знал, на что способен такой стрелок. Такому ничего не стоило попасть в подброшенный дирхем или в центр любой из чешуек панциря с сорока шагов.
А сейчас меж ними – дюжина. И – ни кольчуги, ни панциря.
Увидавший Илью Голубь прыгнул, едва не сбив человека с уздечкой (но тот все же успел увернуться), и встал рядом, готовый сражаться хоть с кем, лишь бы заедино с хозяином-другом.
Все трое засмеялись. Одобрительно.
– Я хочу этого коня! – по-хузарски воскликнул человек с уздечкой звонким молодым голосом.
– Зато он тебя не хочет, Акиба! – заметил тот, что спрятал саблю.
На Илью они не обращали внимания. Равно как и на сбившихся в стороне старейшин.
Солнце всходило, подкрашивало розовым облака.
«Хороший будет день», – подумал Илья.
– Захочет, – пообещал Акиба. – Он просто еще не знает, что его настоящая любовь я, а не этот рус.
– Мне убить руса? – спросил тот, кто с луком.
– Не спеши, Стриж, – ответил Акиба. – Пусть попрощаются.
– Если ты его убьешь, об этом могут узнать, – заметил второй. Этот был не хузарин, на угра похож. – Рус молод, но смотри: у него не только конь хорош, но и меч. Его отец может оказаться важным человеком. Убьешь его – и наживешь опасных врагов.
– Никто не узнает! От кого? От этих? – Акиба махнул уздечкой в сторону старейшин. – Кто их будет слушать!
– Там еще законник судеревский и его дочка.
– Законника – в землю, а дочка – хороша! – Акиба засмеялся. – Хочешь ее, Режей?
– Я предпочту серебро, – сказал угр. – Говорили, она – девица. Тогда лучше ее продать. Да подальше, чтоб не узнали.
– Как скажешь, – согласился Акиба. – Но коня я продавать не стану.
«Они меня убьют, – подумал Илья. – За такого коня, как Голубь, я бы и сам убил. Но если кто-то из наших узнает коня… Я не завидую этому Акибе».
– Хочешь моего коня? – спросил он по-хузарски. – Докажи, что ты его стоишь!
– Ого! – воскликнул Акиба весело. – Рус знает наш язык! Это хорошо! Тогда ты оценишь мою щедрость. Я даю тебе время, чтобы попрощаться с конем и помолиться своему Христу. Не каждый был бы так щедр, но у меня сегодня счастливый день: я обрел богатство и будущего верного друга, – он указал на Голубя.
– У меня есть брат, – сказал Илья. – Он тоже хузарин. Он говорит: всё, что можно сказать о воине – он умрет.
– Мудрая мысль, – согласился Акиба. – Но не новая. Как зовут твоего брата, который повторяет чужие слова, прислуживая русам?
– Прислуживая? – Илья засмеялся. Смеяться было больно, но представить Йонаша прислуживающим…
– Его зовут Йонах бар Машег! Ты недостоин…
И тут Илья боковым зрением засек, что рука стрелка опустилась. На вершок, не более, но даря Илье целое мгновенье…
Одно, не больше, но Илья его не упустил – прыгнул.
Не сказать, что прыжок вышел ловким. Скорее Илья просто упал. Но упал точно: прямо на щедрого Акибу. Левой рукой Илья вцепился в рыжую бороду, рванул с такой силой, что борода затрещала, а Акиба вскрикнул… и замер, ощутив лезвие меча на горле.
– …Это не все, что сказал мой брат, – сообщил Илья хузарину. – Воин умрет, да. Но воину обидно умирать в одиночку. Особенно в такой хороший день.
– Убей его, Стриж! – крикнул Акиба.
Илья не мог спрятаться за хузарином. Даже не будь тот на полголовы ниже, все равно от хузарской стрелы не спрячешься. Однако вскрыть горло Илья успел бы…
Но не сделал этого. Потому что Стриж опустил лук.
– Йонах и впрямь твой брат? – спросил он.
– Да. – Сила ушла. Илья с трудом удерживался на ногах. Он упал бы, если бы Акиба не был ему опорой. Рана на шее открылась, кровь струйкой поползла из-под повязки. – Он муж моей сестры.
– Сегодня и впрямь хороший день, – заметил Стриж. – У моей семьи долг перед домом Машега. Долг жизни. Сегодня я его возвращаю. Наполовину. Отпусти его, рус. Мы не причиним тебе вреда. Бог мне свидетель: я убью любого, кто захочет это сделать! Даже тебя, Акиба, не трогай нож…
Но этого Илья уже не услышал.
