Глава 3
Откровения
– Не то ты делаешь.
Юнак Игорь вздрогнул, обернулся. В тени дерева, прислонившись плечом к стволу, стоял Захар. Тому, кто не знаком был с новоиспеченным дружинником, могло показаться, что смотрит он насмешливо, даже презрительно. Но Игорь знал – так кажется лишь из-за чудовищного шрама, полученного в той самой детской стычке с пауком-мясоедом.
– Чего это вдруг «не то»? – проворчал юнак.
Он не сомневался, что Захар хочет ему помочь, но покорно принимать его помощь не желал, чтоб побратим ненароком не возгордился. И без того старшому с самого детства прочили блестящую карьеру разведчика, нечего его сверх меры баловать!
– Да ничего, – сказал Захар, отклеиваясь от дерева. – Спорит он еще…
Он подошел к Игорю, сказал наставительно:
– Давай-ка, стань в исходное.
– Ну стал, – нехотя подчинился юнак.
– Это что еще за расхлябанность? – нахмурился Захар. – В Зоне тоже так будешь стоять, когда на тебя нео побежит, с дубиной вот такенной? – Он раскинул руки, демонстрируя размеры мутантского оружия. – А, Игорек?
– Я не Игорек, – процедил юнак, горделиво вскинув подбородок, – а Игорь. Сколько тебе повторять?
– Давай не умничай, а работай правильно! – нахмурившись, прикрикнул на него Захар.
Заносчивости он не терпел.
– Я и работал, пока ты не пожаловал! – возмутился юнак. – Принесла нелегкая!
К его удивлению, Захар потупил взгляд, отвернулся и буркнул:
– Да вот же… нелегкая!..
– Что случилось-то? – обеспокоенно поинтересовался Игорь.
Дружинник угрюмо посмотрел на юнака и с неохотой произнес:
– Шама встретили в рейде. Стравил двоих, на одного набросился, выпил, потом хотели его достать, но он сбег, паскуда, напился и дал деру…
– Так все трое полегли? – охнув, уточнил юнак.
– Двое ранены просто, а тот, кого выпил кровосос… Иван это был, – со вздохом признался Захар.
– Иван? – ужаснулся Игорь.
Иван был погодком Захара и, будучи старше, многому научил талантливого юношу. Дважды они вместе ходили в рейды, и вот на третий раз другу не свезло. Дружинники, безусловно, умирали и прежде, но, пожалуй, впервые побратим Игоря терял столь близкого человека, того, кого мог в какой-то мере считать своим наставником.
– Он, да.
Захар выглядел разбитым. Казалось, последний рейд выжал из него все соки. По крайней мере, Игорь еще никогда не видел своего названого брата таким потерянным. Юнак чувствовал, что должен сказать что-то, как-то приободрить Захара… но не знал, как, и потому лишь молчал, дабы все не ухудшить еще больше.
– Просто… ты пойми, Игорь… Там, снаружи, на расхлябанность времени нет. Там чуть расслабился, и все, покойник ты.
– То есть Иван, что… расслабился?
– Что? Нет, Ивану-то просто… очень не повезло. В том-то и смысл, Игорь – смерть и без того ходит рядом, смерть случается с лучшими, с самыми ответственными и собранными… но тех, кто слишком расслаблен, она забирает куда чаще, поверь. Едва ты за стенами оказался, надо тут же превратиться в… сжатую пружину. Надо быть готовым ко всему, и тогда у тебя, возможно, будет шанс вернуться домой.
– У меня? – переспросил юнак. – Ты это сейчас именно про меня?
– О, да нет, конечно же, не про тебя только, а вообще про всех. Я сам каждый раз, как оказываюсь дома, благодарю Бога за то, что до сих пор жив. Каждый раз. Те, кто в рейды ходят, Игорь, они все достойные, все – сильные, ловкие. Кто-то чуть больше, кто-то чуть меньше, но все. И тем не менее гибнем мы – постоянно. Поэтому – осторожней. Не будь самонадеян и всегда готовься к худшему.
Он похлопал Игоря по плечу и устремился прочь. Захар никогда не говорил напрямик, что переживает за младшего. Никогда не снисходил до фраз в духе: «Ты мне дорог», считая, что болтать о таком – удел баб, а не воинов. Даже мастеровые и пахари подобного себе не позволяли, куда там разведчикам?
«За мужчину должны говорить его поступки», – любил повторять Захар.
И его поступки действительно говорили – начиная с того самого дня, когда они вдвоем с Игорем оказались за крепостной стеной, и до дня нынешнего побратим всегда был рядом, готовый грудью встать на защиту младшего.
– Захар, – позвал дружинника юнак.
Тот обернулся и вопросительно посмотрел на названого брата.
– Спорим, не поборешь? – предложил Игорь, отбрасывая в сторону тренировочный меч и принимая стойку для рукопашной.
– Нарываешься, малолетка? – проворчал Захар, но юнак увидел, как в линии губ побратима невольно проступает улыбка, и понял, что все делает правильно.
Для чего еще нужен побратим, как не для поддержки? И речь не только о взаимовыручке на поле брани. Речь и о моральной поддержке тоже, которая подчас даже важней боевой.
– А если и так, то что? – дерзко ответил Игорь.
– Ну, держись, малолетка… – шутливо прорычал Захар и бросился на побратима…
* * *
– Эй, паренек?
Игорь вздрогнул и, удивленно хлопая глазами, воззрился на Громобоя.
– О чем задумался-то? – спросил нейромант.
– Да так… о товарище, который у этой мрази на складе сидит, – нехотя признался дружинник.
– Вы с ним близки были, как я погляжу? – заметил бородач.
Он только что закончил привязывать Вадима к спине «Рекса» и теперь утирал со лба испарину грязной промасленной тряпицей, какую нашел в одном из карманов своего видавшего виды плаща.
– По правде говоря, мы с ним побратимы, – сознался Игорь. – Мне шесть было, когда Захар – это мой названый брат – спас меня от паука-мясоеда. С тех пор я его должник. Ты ж этих мясоедов видел?
– Ну пауков я тут, в Зоне, повидал немало, конечно, – хмыкнул Громобой. – Но что вы их мясоедами кличете, не знал, не знал…
– А как их иначе зовут?
– Да никак. Пауки и пауки, только большие. А что мясом питаются, это немудрено – при таких-то лапах да челюстях. Паук же мелкий, он тоже – хищник. Мух ест. А я вон знаешь какого паука видал? Огромный такой, прям между домами сети растягивал… и рукокрылов этой сетью ловил.
– Рукокрылов? – переспросил Игорь и, закатив глаза, припомнил:
– Это, значит, арахно был.
– Да мне, веришь ли, паренек, до одного места, как его звать-величать, – усмехнулся Громобой, пряча тряпку обратно в карман. – Главное, чтоб на меня не облизывался. А остальное – плевать.
– Да не скажи, – возразил дружинник. – Как говорит отец Филарет, кто предупрежден, тот вооружен. То есть видишь тварь и уже знаешь, что от нее ждать.
– Ну, может, ты и прав, паренек, – нехотя согласился нейромант. – Хотя я вот выживал безо всякой учебы…
– Да у тебя-то вон какая защита! – хмыкнул Игорь, мотнув головой в сторону «Рекса», который памятником стоял в сторонке.
– Да ну, эта ж защита не всегда со мной была, – отмахнулся Громобой. – Защита хорошая, мощная, но недавно она у меня, да. А до того и без нее справлялся как-то.
– А как справлялся? Секрет? – спросил Игорь.
– Ну не то, чтобы секрет… но вспоминать, честно говоря, не очень хочется. Давай отправляться, пока за твоим побратимом ублюдки с Арены не прибыли.
Дружинник кивнул. То, что Громобой не хотел рассказывать о прошлом, его нисколько не насторожило. Вряд ли там, в былом, нейромант был лучшим другом нео, а потом в них разочаровался и, словно стыдясь давней связи, решил всех истребить. Скорей, имела место какая-то трагедия, связанная с проклятыми мутами. Игорь до сих пор не знал, откуда Громобой вообще взялся в московской Зоне, и потому мог только догадываться, за что нейромант так люто возненавидел дикарей и всех, кто с ними связан.
– Автоматом ты тоже пользоваться не обучен? – уточнил нейромант, глядя на болтающееся за спиной дружинника оружие. Разведчик подобрал его там же, в разрушенном доме, и забрал себе – как и несколько рожков с патронами, которые предусмотрительно рассовал по карманам. Громобой остался при своих пистолетах, сославшись на привычку. «От добра добра не ищут», как он выразился. Впрочем, дружинник и не настаивал.
– Отчего ж не обучен? – немного обиженно фыркнул Игорь. – И разбирали, и собирали…
– Только не стреляли, – докончил за него Громобой и довольно хохотнул. – Ну, паренек!..
Они неспешно побрели прочь от полуразрушенного дома Вадима и безжизненного «Спайдера», которого теперь, вероятно, не смогли бы отремонтировать все существующие на свете «сервы»: мало, что «корды» охраны неслабо потрепали броню и внутренности, так еще «Рекс» с разрешения Громобоя еще раз вдоволь потоптался по более крупному сородичу. Правда, прежде нейромант извлек из металлического хлама несколько уцелевших деталей и спрятал их в грузовой отсек, который находился под брюхом питомца. Туда, как объяснил бородач, в прежние, довоенные времена складывали канистры с топливом и запчасти, чтобы «сервы» шустро могли заменить износившийся элемент на новый.
– Гляди-ка, помалкивает, – заметил Игорь, мотнув головой в сторону привязанного к загривку «Рекса» маркитанту.
– А о чем ему с нами говорить? – пожал плечами Громобой. – Молить о пощаде? Так не пощадим, пока свое не получим. А со своим расставаться эти торгаши ох как не любят… Конечно, все не любят, – тут же оговорился он. – Но эти дельцы – особенно. Уж больно они жадные. Только одно для них дороже – собственная жизнь. А если поставят их перед выбором – близкие или товар, выберут товар, не засомневаются даже! Друзьями, братьями, матерью родной пожертвуют, и глазом не моргнув, уж мне-то поверь, паренек!
– Кажется, маркитантов ты не любишь так же сильно, как нео, – заметил Игорь.
– Даже, наверное, сильней, – признался Громобой. – Нео я ненавижу, как вид, но их такими хотя бы природа сделала – чтоб они жрали все, что шевелится. А вот маркитанты – это такие же люди, как ты и я, но сами решившие, что готовы на все ради наживы. И естеством эту их жадность ты никак не оправдаешь. Вот потому они все – предатели и мрази. Так-то.
Тут дружинник был со спутником согласен от и до, а потому ничего добавлять не стал – только кивнул и отвернулся. Пора было забыть о праздных разговорах и, как завещал брат Захар, превратиться в сжатую пружину. Опасность в московской Зоне могла поджидать на каждом углу – из-за ближайшего поворота с равным успехом вполне могли появиться нео, био или те же пауки, называть которых как-то иначе, по мнению Громобоя, абсолютно бессмысленно.
Они обогнули многоэтажный дом с зияющими провалами окон, за которым полуразрушенная «крепость» Вадима пряталась от посторонних глаз, и оказались на проезде Неманского. Разведчик испытывал невольный трепет перед столь широкими улицами: стоило ему оказаться на такой, и в голову начинали лезть самые разные, но сплошь неприятные мысли. Захар всегда говорил, что это нормальная реакция мозга на происходящее в Москве сумасшествие. Обилие столичных мутантов приучило к тому, что опасность может обрушиться на путников отовсюду – сверху, сбоку, с любой стороны. Рукокрылы властвовали в небе, под землей была вотчина руколазов, которые, как поговаривали, иногда ненадолго выбирались на поверхность, дабы отловить дичь себе на прокорм. Ну а тварей, которые обитают в самых обычных развалинах, по пальцам обеих рук было не сосчитать. Кроме уже помянутых разумных рас, в современной Москве хватало мутировавших «зверушек», вроде тех же крысособак, которые трусливы только поодиночке, а вот крупной стаей вполне могут напасть даже на целый отряд…
«Правда, теперь с нами «Рекс», – подумал Игорь, покосившись в сторону Щелкуна. – Супротив такого собаки не попрут точно!..»
Безусловно, способности нейроманта очень выручали Громобоя. Иметь телохранителя в лице био, пожалуй, желал бы любой из людей, вынужденных путешествовать по Москве.
Хотя, конечно, был в этом симбиозе один немаловажный момент, который дружинника беспокоил с самого их знакомства: что, если Громобой вдруг потеряет сознание во время очередной стычки или, того хуже, умрет? Что тогда будет делать ящер? Сожрет Игоря и погибшего хозяина? Скорей всего, да. Дружинник не верил, что стальной «тираннозавр» помогает Громобою по собственной воле. Очевидно, робота сдерживали только нейромантские способности бородача и ничто иное.
Впрочем, сам Громобой наверняка взглядов дружинника не разделял и очень разозлился бы, если б Игорь озвучил ему свои опасения. Бородач явно был слегка сумасброден и, кажется, давно прикипел к «Рексу» душой, раз именовал его не иначе, как Щелкуном. Разведчик никогда прежде не встречал нейромантов и не знал, что творится у них в голове, но теперь ему казалось, что все они рано или поздно проникались симпатией к подчиненному био. В прежние времена, говорят, такая же связь была между людьми и крысособаками… пока не участились случаи бешенства среди питомцев. С тех пор на одомашнивание эти мутов в Кремле запрет.
Собственно, этим же, вероятно, заканчиваются все без исключения попытки приручить любую тварь из московской Зоны – рано или поздно она все равно ополчается против своего хозяина.
«Посмотрим, как выйдет с нашим Щелкуном…»
Внезапно Громобой замер.
– Что случилось? – тут же спросил Игорь.
Нейромант ответил не сразу. Сначала он пристальным взглядом прошелся по окружающим развалинам туда-сюда и лишь потом тихо произнес:
– Мне какой-то шорох почудился. Ничего не слышал?
– Кажется, нет, – ответил дружинник.
– Ладно, – сказал Громобой, продолжая озираться. – Идем дальше. Но ухо держим востро…
Игорь кивнул и потянулся за мечом… к собственному удивлению, ведь доставать клинок не собирался.
«Рука движется против воли!» – ошеломленно подумал разведчик.
Он попытался остановиться, но тщетно: клинок медленно выскользнул из ножен.
– Зачем тебе сейчас меч? – прошипел Громобой. – Не дребезжи!.. Там, в развалинах, как будто и впрямь кто-то есть…
Но Игорь не мог остановиться, как ни старался. Тело отказывалось его слушать, да и в мозгу стали появляться мысли одна страшней другой:
«Бей…»
«Руби…»
«Режь…»
«Но кого? Рядом ведь только Громобой! Не его же рубить-резать…»
«Хотя почему бы и нет?»
Отвратительная какофония голосов сводила с ума. А тело тем временем, будто воспользовавшись неразберихой, уже встало в боевую стойку, и рука с мечом взлетела вверх…
– Ты это чего, паренек?
Опешив от увиденного, Громобой спешно отпрянул, и это спасло ему жизнь. Впрочем, немаловажную роль тут сыграло и то, что Игорь, практически утративший контроль над своим телом, все же отчаянно сопротивлялся происходящему. Оттого и движения его были куда медленней, чем обычно.
– Тебя кто-то дурманит? – выкрикнул Громобой, обеспокоенно глядя на спутника.
Вопрос в никуда. Одурманенный на него уж точно ответить не мог. За разведчика говорили его действия – Игорь бросился на нейроманта, рыча и угрожающе размахивая мечом. Выучка Кремля неожиданно куда-то запропастилась; тот, кто овладел телом дружинника, явно распоряжался им абы как, не особо заботясь об эффективности. Игорь неловко наступал, Громобой неловко пятился, а Щелкун стоял в стороне, будто не зная, что предпринять.
«Похоже, он не торопится бросать на меня «Рекса», – отметил дружинник. – Значит, понимает, что я не сам на него пру?»
Это принесло некоторое облегчение, однако Игорь прекрасно понимал: если он в кратчайшие сроки не найдет способ отвоевать у таинственной силы свое многострадальное тело, Громобой вынужден будет призвать Щелкуна на помощь – просто потому, что справиться с дружинником иным способом не выйдет. По-хорошему, Игоря бы связать, но пока у него в руках находится трофейный меч Вадима, сделать это будет довольно проблематично. Все, что мог нейромант – это отступать, всеми правдами и неправдами избегая ударов.
«Кто же это у меня в мозгу?..»
«Убей… Убей… Еда… Кровь… Смерть…»
Меч взлетел и опустился вновь. Громобой держался молодцом, но надолго ли хватит его терпения? А даже если и надолго, то что толку? Надо решать проблему, убивать треклятого кукловода, подчинившего волю Игоря, но тот, увы, не спешит показываться на глаза.
– Ох, паренек… – пробормотал нейромант, с трудом отпрыгнув назад после очередного выпада дружинника. – Вымотал же ты меня…
Лоб Громобоя блестел от пота, дыхание было сбивчивым и частым. Игорь понимал, что конец не за горами, но ничего не мог с собой поделать – новый обладатель его тела упрямо гнул свою линию.
И вдруг раздался душераздирающий крик Вадима.
– Змея! Змея!
Громобой резко повернул голову на звук, и это сыграло с ним злую шутку: меч Игоря, по широкой дуге опустившись вниз, разрезал ткань плаща и оцарапал плечо. Нейромант вскрикнул и отшатнулся, со смесью негодования и удивления посмотрев на разведчика.
«Прости. Ей-богу, прости… Не виноват я!» – не имея возможности говорить об этом вслух, в отчаянии думал Игорь.
А Вадим меж тем продолжал орать:
– Змея там! Змея!
«Где змея? Откуда змея? Как жаль, что даже посмотреть не могу, о чем он – проклятый изверг, скрутил меня и теперь вертит, как куклой…»
Но слух по-прежнему оставался при Игоре: уже в следующий миг дружинник услышал знакомый металлический скрежет, значащий, что Щелкун пришел в движение – впервые с начала этой нелепой потасовки между разведчиком и нейромантом.
«Куда ты его направил, Громобой? – озадаченно подумал Игорь. – Не ко мне ли? Не отчаялся ли привести меня в чувство?»
В душе его зародился подлинный страх. Он в красках представлял, как металлический ящер подходит к нему, как раскрывает мощные челюсти и перекусывает пополам надоедливую блоху, размахивающую нелепой зубочисткой… а тело дружинника продолжало жить своей жизнью, совершенно не сдерживаемое отчаянным импульсом из мозга.
– Змея! Вон она! – надрывался Вадим.
Казалось бы – с чего он так переживает за двух «налетчиков», фактически похоронивших его бизнес? Но маркитант был неглуп и тоже прекрасно понимал: если бородач и кремлевский погибнут, био сожрет его на месте.
Потому-то маркитант, как мог, поддерживал «меньшее из зол».
Громобой собрался с силами и, ловко уйдя от меча одурманенного разведчика, оказался за его широкой спиной.
– Давай же, Щелкун… – услышал Игорь его шепот.
«Давай, Щелкун!» – мысленно вторил ему разведчик.
После неудачного выпада дружинника развернуло, и он наконец увидел, чем занят био. Металлический ящер, подбежав к развалинам, вцепился зубами во что-то грязно-серое, извивающееся и отчаянно пытающееся вырваться. Судя по всему, это была какая-то змея размером с хорошего тура. Приглядевшись, Игорь увидел, что из пасти вынырнула одна уродливая голова, потом другая… но через миг все они канули в пасти, попутно заляпав морду «Рекса» желто-зеленой слюной. Невидимая сила повернула Игоря вокруг собственной оси, меч взлетел, замер в высшей точке и начал падать на зазевавшегося нейроманта…
…пока разведчик отчаянным усилием воли не остановил клинок.
В считаных сантиметрах от того самого плеча, которое уже порезал минутой ранее.
Первые несколько мгновений компаньоны стояли, тяжело дыша и ошарашенно глядя на клинок в руках дружинника. Пот заливал Игорю глаза, но дружинник не шевелился, словно боясь опять утратить контроль.
– Может, уберешь свой меч? – осторожно предложил Громобой.
Слова бородача, будто чудесное заклятье, в момент сняли оцепенение, овладевшее разведчиком. Мотнув головой, Игорь резко отдернул меч в сторону, а затем от греха подальше загнал его в ножны и спешно повернулся к дребезжащему «Рексу». Щелкун с охоткой пережевывал многоголовую тварь, которая наконец перестала трепыхаться: по крайней мере, серый чешуйчатый хвост свисал из уголка рта безжизненной плетью.
– Вот тебе и подавление воли, паренек.
Игорь, хмуро наблюдавший за окончанием трапезы, вздрогнул и вновь оглянулся на бородача. Прекрасно понимая, что дружинник атаковал его не по своей воле, нейромант тем не менее смотрел на компаньона с долей укора.
– Прости, Громобой, – буркнул Игорь, стыдливо уставившись себе под ноги. – Я не сам… это тварь проклятая меня одурманила…
– Вот ты… интересный! – нервно усмехнулся Громобой. – Ясно, что тварь. И прощенья просить не за что. Зона есть Зона. Не сама убьет, так друг на друга натравит, мороками всякими да дурманом… Я просто в себя не пришел еще, не обращай внимания. Фух…
Нейромант утер лоб рукавом и, сделав шаг вперед, упер руки в боки. Щелкун встрепенулся и, спешно повернувшись, засеменил к хозяину. Не дойдя несколько метров, он опустил морду к земле, чтобы компаньоны могли получше рассмотреть хвост недоеденный твари. Игорь подошел к бородачу, наслаждаясь каждым шагом: вновь овладеть собственным телом было, пожалуй, равносильно второму рождению. Все казалось родным и в то же время незнакомым, будто отданным на время кому-то другому и за это время подзабывшимся. Правая ладонь машинально легла на меч, но Игорь тут же отдернул руку: вдруг последним импульсом полудохлая тварь снова заставит его выхватить клинок?
Впрочем, змея уже не подавала признаков жизни – похоже, все головы уже давно сгинули в чреве био.
– И как по науке такая тварь зовется, а, паренек? – поинтересовался Громобой, оглянувшись на спутника.
– Думаю, что аспидом, – внимательно осмотрев гладкий чешуйчатый хвост, отозвался разведчик. – Многоголовая змея-мутант, подчиняющая волю других мутов и людей.
– Во шпарит, да? – посмотрев в рубиновые глаза питомца, ухмыльнулся нейромант. – Выходит, эта вот змейка – она вроде меня, только подчиняет не био, а людей?
– Ну… сходство, конечно, есть, но…
– Ладно, не забивай себе голову, – перебил Игоря бородач. – Это я так спросил, чтоб разговор поддержать.
Он выудил из кармана кусок пластыря и шустро заклеил им рану на плече.
– Помочь? – участливо спросил дружинник, по-прежнему чувствуя себя виноватым.
– Не надо. Это – пустяк. И не такое бывало, особенно за последний год, – криво улыбнулся Громобой.
Игорю почудилось, что на последней фразе голос его спутника дрогнул, будто он вспомнил о чем-то крайне неприятном. Это только подтвердило прежнюю догадку разведчика: там, в прошлом, случилась трагедия, которая навсегда изменила нейроманта… или того, кем он был прежде.
Но, поскольку сам бородач не горел желанием откровенничать с компаньоном, Игорь решил воздержаться от прямых вопросов. Захочет – расскажет, а тянуть из него слово за словом, будто клещами – не стоит. У каждого из бывавших в Зоне воителей случались черные дни, о которых хотелось забыть навсегда.
«Если не найдем Захара, – подумал Игорь, – у меня таких будет уже два…»
И, боясь накликать лихо, дружинник трижды сплюнул через левое плечо, чтобы спугнуть ошивающегося поблизости черта.
Вадим, привязанный к загривку «Рекса», казался бледнее смерти. Несмотря на то, что у него было наиболее безопасное место из всех, он все равно перепугался до смерти. Хотя, наверное, винить его в трусости не стоило: холодный панцирь био наверняка постоянно напоминал маркитанту о близости стального чудовища, люто ненавидящего все живое. Вероятно, пока Игорь упрямо атаковал Громобоя, сердце Вадима то уходило в пятки, то поднималось обратно – в зависимости от того, как близко к горлу нейроманта находился меч дружинника.
– Есть ли обходной путь, мразь? – вопросил Громобой, привлекая внимание пленника. – Что-то не нравится мне бродить по этому… проезду Неманского. Слишком мы хорошая мишень для тварей вроде той, которую только что съел Щелкун. – Он мотнул головой в сторону клацающего челюстями «Рекса».
– По-твоему, в московской Зоне есть безопасные тропы? – презрительно фыркнул Вадим.
Он по-прежнему был бел, как глаза сиама, поэтому получилось скорей нелепо, чем надменно. Впрочем, довольно сложно выглядеть самоуверенным и высокомерным, когда ты связан по рукам и ногам, а собеседники хмуро взирают на тебя, поглаживая рукояти пистолей или, на худой конец, мечей.
– Мы бы хотели идти по тому маршруту, которым ходил ты сам и твои люди, – сказал Громобой. – В конце концов, это в твоих интересах – чтобы с нами ничего не случилось. Сам ведь понимаешь, что сделает Щелкун, ежели меня не станет?
Маркитант, конечно же, понимал, можно было даже не спрашивать.
– В общем, давай, говори, пока очередная паскуда не выползла. – Громобой покосился в сторону развалин, возле который «Рекс» сцепился с хитрым аспидом. – Хватит с нас приключений, отприключались уже.
Вадим хмуро покосился в сторону Игоря, потом оглядел нейроманта с ног до головы и, вздохнув, сказал:
– Между двумя двенадцатиэтажками есть проход, ведущий во двор, к овальному полю, где что-то вроде пашни раньше было, так, да? Вот там, где поле это, там Мертвая Зона. Где именно ее границы, сказать сложно, но ориентироваться лучше по полю, только с запасом, не то, что сразу с поля вышел и давай рубить направо и налево. А как там пройдем, так уже, считай, и пришли, так, да?
При упоминании Мертвой Зоны Громобой заметно напрягся. Выслушав сбивчивый рассказ маркитанта, нейромант повернулся к Игорю и спросил:
– Что думаешь, паренек? Ты ведь в курсе, что такое Мертвая Зона?
– В курсе. Но сам не был. Только со слов Мастеров и дружинников знаю, – не стал лукавить Игорь.
– Ну вот не знаю, чему тебя учили в Кремле, но я в Мертвой Зоне был и знаю, что там не сильно-то и безопасно. Я б даже сказал «совсем не безопасно». Стоит там кому-то кровь пустить – каюк.
– Это я знаю, – вставил дружинник, кивая.
– А многие муты, к сожалению, не знают. Или не могут знать, поскольку несказанно тупы, – продолжил Громобой, глядя на северо-восток, туда, где должно было находиться помянутое Вадимом поле. – И прежде, чем Мертвая Зона высосет из них всю кровь, они запросто успеют прикончить несчастного путника, который старался тамошних правил не нарушать и за нож не хвататься. Так что… Я даже не знаю, какой из маршрутов безопасней. Что думаешь, паренек? Как пойдем?
Игорь снова оказался на перепутье.
С одной стороны был широченный проезд Неманского. Здесь, как верно заметил Громобой, пешие путники были отличной мишенью для любого мутанта, способного держать в руках арбалет (например, как дикарь Бурт) или манипулировать людьми на расстоянии, с помощью мысли. Не обязательно, конечно, что в каждом из придорожных домов скрывается вооруженный мут-одиночка или, тем более, целое племя ловкачей, но исключать подобную возможность было нельзя. Поэтому идти по сему маршруту Игорю хотелось не слишком.
С другой же стороны был короткий (уже немаловажно) путь, пролегающий через не очень-то приятную Мертвую Зону, где негласные законы этого заповедного места под страхом смерти запрещали любое кровопролитие. Кто знает, что встретится им там? Громобой, опять же, мудро рассудил: убийственное свойство Мертвой Зоны было одновременно благословением путнику и проклятьем. Разумные туда предпочтут не соваться, но много ли в нынешней Москве существ разумных? Стоит наткнуться на стаю сбрендивших от голода крысособак, и все их планы окажутся под угрозой.
«Широкий проезд и Мертвая Зона, Мертвая Зона и широкий проезд…»
Громобой терпеливо ждал, с ленцой поглядывая то в одну сторону, то в другую.
– Наверное, по проспекту все-таки безопасней, – наконец решился дружинник.
– Я знал, что ты примешь верное решение, – сказал нейромант.
Он вытащил из-за пояса пистоль, проверил магазин и передернул затвор, загнав патрон в патронник.
– Ты бы сказал так в любом случае, да? – усмехнувшись, спросил разведчик.
– А тебе оно надо знать, паренек? – спросил бородач, хитро улыбнувшись компаньону. – Пошли. Движение есть жизнь.
Дружинник кивнул и потопал следом за союзником.
«Рекс» возглавлял отряд, выступая в роли своеобразного пугала, а Игорь с Громобоем нарочно отстали метров на пять, чтобы их не зацепила случайная стрела или, того хуже, пуля. Нейромант поглаживал рукояти пистолей, готовый выхватить и пустить в ход оба разом. Разведчик, наблюдая за старшим товарищем, невольно взял в руки автомат. Громобой отреагировал тут же.
– Не дай Бог нам встретить еще одного аспида, паренек, – ухмыльнулся бородач, насмешливо глядя на оружие в руках дружинника. – Если ты меня мечом едва не перерубил пополам, автоматом тем более в два счета понаделаешь во мне дырок!..
– Ну а что ж теперь? – пожал плечами разведчик. – Не выбрасывать же оружие!
– Да нет, конечно, не выбрасывать, – покачал головой нейромант. – Оружие нынче дефицит, тем более – огнестрельное… Просто странно, что ты по приказу аспида не за автомат схватился первым делом, а именно за меч.
– Ну, видно, что было под рукой, за то и вцепился. Аспид есть аспид, голов много, а умом все равно обычный мут.
– Голов много – это да… – подтвердил Громобой. – Даже интересно, как он вообще управляет? Каждая голова – отдельным? Или одним – и только сообща?
– Честно говоря, никогда о таком не задумывался, – признался дружинник.
Громобой хотел сказать что-то еще, но вдруг лицо его застыло.
– В чем дело? – обеспокоенно поинтересовался Игорь.
Он принялся озираться по сторонам. Оружие разведчик держал наготове, но снимать с предохранителя пока не спешил. Опыта обращения с настоящим автоматом было маловато, и очень не хотелось зарядить очередью по своим же. Конечно, Игорь никогда не сознался бы в этом своем страхе кому-то еще, но факт оставался фактом – дружинник отлично знал хранящийся в Кремле муляж, а вот боевого автомата побаивался.
– Прислушайся, – тихо сказал Громобой. – Может, мне кажется?
Игорь послушно напряг слух.
На самом деле, московская Зона, конечно же, не молчала никогда. Дружинник снова живо вспомнил их с Захаром первую вылазку за крепостную стену и то, как будущий побратим учил его слушать обновленную Москву.
«Слышишь, как вдалеке что-то трещит, как дрова в печи?..» – пропел в голове голос одиннадцатилетнего юнака.
И сейчас, как и тринадцать лет назад, московская Зона трещала, шипела, шуршала, выла одинокими крысособаками и ветрами, гуляющими по вымершим улицам столицы. Но все эти шумы были привычными для уха любого, даже малоопытного дружинника.
А вот гул вдалеке на общем фоне казался если не чужеродным, то уж точно пугающим. Больше всего он походил на скрежет, издаваемый Щелкуном, только в стократ усиленный. Игорь мог лишь догадываться, кто издает этот звук – био или орда стальных сколопендр, числом около десятка тысяч. Но одно было совершенно очевидно: с каждой секундой источник шума становился все ближе.
Хуже всего, что скрежет доносился с севера. Игорь скрипнул зубами: судя по всему, неизвестное существо тоже находилось на проезде Неманского и двигалось путникам навстречу. Прямо оттуда, куда они только что приняли решение идти!
Дружинник повернул голову вправо. Будто по заказу, на глаза ему попался тот самый проем, о котором упоминал Вадим – между двумя двенадцатиэтажками. Раньше здания эти, судя по всему, едва ли не соприкасались стенами, но во время войны их нехило потрепало, и от угла ближайшего дома остались только горы строительного мусора. Теперь во двор могли запросто попасть не только люди, но даже и роботы средних размеров.
«Такие, как «Рекс». Просто подарок судьбы…»
Игорь закусил нижнюю губу. Как ни хотел дружинник обойти Мертвую Зону стороной, теперь это вряд ли было возможно: чем ближе подбирался к ним источник металлического скрежета, тем больше разведчик убеждался, что речь идет о чем-то крайне громоздком и устрашающем. Вероятно, о био, значительно превосходящем в размерах сопровождающего отряд Щелкуна.
– Только этого нам и не хватало для полного счастья… – проскрипел Громобой и, опережая дружинника, воскликнул:
– Надо идти вторым путем.
– Только хотел предложить, – согласно кивнул Игорь.
– Ну так шустрей надо, паренек… Мы ж все-таки в московской Зоне, а не на заднем дворе твоего дома! Ну, ходу…
Скрипя металлическими суставами, «Рекс» первым заспешил к просвету между домами. Привязанный к нему Вадим мотылялся из стороны в сторону, словно тряпичная кукла. Игорь и Громобой устремились следом за био, держа огнестрелы наготове – против непрошеного гиганта-гостя они, конечно, вряд ли годились, но ведь кроме здоровяка поблизости могли ошиваться и другие твари, поменьше да поуязвимей. Многие из них только и ждали возможности напасть исподтишка, поскольку для честной схватки лоб в лоб были слишком слабы.
«Честная схватка… – Игорь мысленно усмехнулся. – Откуда в московской Зоне вдруг взялась честь?»
Пожалуй, все честное, что имелось в полуразрушенной, истерзанной войной столице, было так или иначе связано с дружинниками Кремля. Только они, благодаря воспитывавшим их Мастерам, еще не забыли значения слов «благородство», «взаимовыручка» и «добродетель». Муты же мыслили куда примитивней, и потому моральный аспект их не волновал. Напасть могли и толпой, но, если видели, что дело плохо, бежали прочь без оглядки, забыв о собратьях. Своя шкура ближе к телу – примерно по такому принципу живут что нео, что куда более примитивное зверье, снующее по мрачным московским улочкам в поисках пищи. Это не личный выбор каждой особи – это инстинкты, которые заложила в них изменившаяся природа. Так что взывать к совести дикаря было, как минимум, бессмысленно, а, как максимум, глупо. Легче пристрелить, чем перевоспитать.
Био уже нырнул во двор и практически скрылся из виду. Громобой и дружинник за металлическим ящером, конечно же, поспеть не могли и в итоге заметно отстали.
И, воспользовавшись этим, прятавшиеся в развалинах крысособаки бросились отряду наперерез. Было их примерно с дюжину, иначе б они даже не подумали атаковать двух путников.
Переводить патроны на глупых крысособак Игорю не хотелось, и потому, скрипнув зубами от досады, он закинул автомат за спину и взялся за раритетный меч маркитанта. К тому моменту, как клинок покинул ножны, первая тварь уже была в паре метров от дружинника. Вот она распласталась в прыжке и уже раззявила зубастую пасть, дабы вцепиться в разведчика… Но Игорь не для того годами тренировался с лучшими Мастерами, чтобы теперь спасовать перед вонючей крысособакой. Он отпрыгнул в сторону и резко опустил занесенный над головой меч, метя в незащищенную шею голодного мутанта. Клинок оказался добротный, не зря на столь видном месте висел: миг – и голова крысособаки отделилась от тела и улетела прочь, а само туловище кубарем покатилось в сторону. Когда оно замерло и в какой позе, Игорь уже не видел, потому как очередной мут вовсе не собирался давать разведчику передышку. Крысособаке почти удалось застать дружинника врасплох – атаковала она его в тот самый момент, когда меч находился в завершающей фазе. Только отменная реакция спасла кремлевского воина от зубастой пасти. То-то крысособака удивилась, когда ей в челюсть прилетело навершием меча! Удар был такой силы, что хрустнула шея. Убитая, тварь рухнула к ногам разведчика, однако он даже не обратил на это внимания – слишком занят был другими, все еще живыми крысособаками. Развернувшись, Игорь выставил меч перед собой, позволив новой хищнице буквально нанизать себя на него, и ногой сбил труп с клинка, чтобы тут же рубануть следующую мерзавку…
Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Крысособаки закончились как-то очень уж неожиданно. Игорь, держа рукоять обеими руками и тяжело дыша, уставился на устланную мохнатыми трупами землю. Громобой стоял чуть в стороне, держа в каждой руке по пистолю.
– Ты чего творишь? – вопросил он у паренька.
– А что я творю? – не понял дружинник.
– Ты чего с мечом на них пошел? У тебя ж автомат в руках был! Почему ты их не расстрелял?
– Патроны экономлю, – буркнул Игорь. – Да и мечом как-то сподручней.
– Кого ты экономишь? – переспросил нейромант, подходя к дружиннику вплотную. – Да у тебя с собой этих рожков еще штуки четыре, и все полнехонькие!
– Да не хочу я на эту дрянь их переводить!
– Да мне плевать, чего ты хочешь! – выкрикнул Громобой прямо в лицо компаньону.
Они стояли так близко, что едва не касались носами. Дружинник был куда выше и шире спутника, а «Рекс» уже давно скрылся из виду, но нейроманта это, судя по всему, не смущало. Он был смел, даже немного безрассуден, и не собирался пасовать даже перед носителем D-гена.
– Ты нас всех подставляешь своей экономией, – прорычал Громобой. – Себя. Меня. Захара. Этого ты, видно, не понимаешь? Там идет неизвестно что. – Бородач махнул рукой в ту сторону, откуда доносился гул. – А ты со своим ножичком трофейным решил поиграться, патронов ему, видите ли, жалко!
Он был прав, от и до. Дружиннику бы тихо-мирно покаяться, но дурацкая привычка препираться со всеми, кто обвиняет его в глупости или неопытности, не позволяла эту ошибку признать.
– Давай обсудим это позже? – буркнул Игорь, упрямо глядя нейроманту прямо в глаза. – А то это «неизвестно что» уже скоро будет здесь! И где там твой «Рекс»?
– Его зовут Щелкун вообще-то, – напомнил Громобой. – И он уже в Мертвой Зоне. И мы там должны быть, но почему-то застряли здесь!
– Ну так вперед, – сказал дружинник, стараясь, чтобы его голос не дрожал.
Не говоря больше ни слова, нейромант первым бросился к проему. Игорь устремился следом за ним, как вдруг из развалин выпрыгнула еще одна тварь и набросилась на Громобоя. Атака оказалась настолько неожиданной и стремительной, что бородач не успел сориентироваться, и громадный мут просто припечатал его к земле. Громобой увидел два ряда желтых клыков в огромной пасти, с которых капала отвратная грязно-зеленая слюна, и зажмурился, решив, что это конец. До пистолей было не добраться – оба они находились за поясом.
«Неужто скоро свидимся, Бо?..»
Вдруг послышался странный рокот, и давление на грудную клетку резко уменьшилось.
Не понимая, почему все еще жив, нейромант осторожно приоткрыл один глаз. Крысособака пропала. Осмелев, бородач открыл второй глаз и приподнял голову. Монстр лежал чуть в стороне. Мускулистый бок неровно подрагивал, но конец, судя по темной от крови шерсти, был близок. Пара-тройка секунд – и тварь замерла.
Сдохла.
В сердцах нейромант лягнул покойного мута ногой и сел.
– Один должок я тебе, кажется, вернул? – донесся до ушей знакомый голос дружинника.
– Считай, что так, – нехотя отозвался Громобой.
Опершись на руку, он поднялся. Ребра его болели: тварь, напавшая на него, оказалась куда мощней, чем обычная крысособака. Он скосил глаза на грудь и ужаснулся: слюна крысособаки прожгла ткань и оставила на коже красные пятна.
– Эта, похоже, тоже в Красном Поле побывала, – заметил нейромант, когда дружинник подошел к нему. – Ну, как та, подвальная.
Они в две пары глаз уставились на труп мутанта. Размерами дохлая псина не уступала годовалому туру. И зубы-когти у нее были соответствующие.
– А с чего они вообще туда повадились, в это Красное Поле? – озадаченно пробормотал разведчик.
– Не знаю. Наверное, подстраиваются под окружающий мир. Как био. Они ведь тоже не сразу аркебузами и арбалетами обросли. Поначалу у них пулеметы были типа «корд» и другие орудия, еще более крупного калибра. Но потом боеприпасы стали подходить к концу. Пришлось искать альтернативу. Со стрелами-то попроще – ими по несколько раз можно выстреливать. Лишь бы пристяжь была, которая будет их из жертвы вырезать и нести обратно.
Игорь кивнул и спросил:
– Ну ты как вообще? Цел?
– Более-менее. Рубаху ее слюнями проело, – проворчал бородач, проводя рукой по груди. – Ожог на коже, похоже, ноет. И ребро-другое наверняка сломано. Но, главное, живой.
– Ладно, в путь. А то мне совсем не хочется связываться с той махиной, что сюда идет.
– Согласен, – не стал спорить Громобой. – Хватит с меня впечатлений на сегодня.
Перешагнув через труп прожженной крысособаки, они устремились во двор, где, по заверению Вадима, находилась Мертвая Зона.
А гул меж тем продолжал нарастать, с каждой секундой становясь все громче и громче. Таинственное существо медленно, но верно приближалось к месту, где нашла свою погибель стая крысособак под предводительством пса-гиганта, едва не прикончившего Громобоя.
Преданный «Рекс» стоял на самом краю заброшенного поля, о котором рассказывал маркитант. Робот едва ли не приваливался боком к полуразрушенной многоэтажке, давно растерявшей все оконные стекла. Двери и рамы из дерева шли на растопку костров, у которых ночевали самые разные путники – от местных нео и разведчиков Кремля до пришлых, пожаловавших сюда из-за МКАДа.
Не успели они добраться до био, а Вадим уже заорал:
– Где вы застряли, уважаемые? Я уже решил, что вас сожрали!
– Помалкивай, мразь, – огрызнулся Громобой, но как-то непривычно вяло, без огонька.
Игорь покосился в сторону нейроманта. Состояние его явно стремительно ухудшалось: лицо стало бледное, глаза красные, идет, пошатывается. Вот бородач подошел к био вплотную и, привалившись к нему плечом, сказал:
– Не до тебя…
«Пришла беда, откуда не ждали, – думал Игорь, глядя на спутника. – Интересно, насколько все плохо? Громобой, конечно, тертый калач, и в Москве явно не первый день, но мало ли? Имея в соратниках такого могучего робота, как «Рекс», наверное, быстро отвыкаешь от постоянных стычек… Да и со сломанными ребрами и ожогами явно приятного мало бродить…»
– Ты как? – спросил дружинник вслух.
– Я? Я… нормально. – Бородач с явным трудом выдавил из себя улыбку, которая не продержалась в линии губ и секунды. – Давай, наверное, дальше пойдем…
Он попытался отклеиться от металлического корпуса Щелкуна, но, пошатнувшись, без сил вернулся на исходную.
– Чего-то… тяжко, если честно, – признался нейромант.
Задрав голову, он отыскал взглядом привязанного к био маркитанта и спросил:
– Сколько тут идти осталось?
– Да вот сейчас через Мертвую Зону пройдем, потом полквартала и, считай, на месте.
– Ага… То есть уже рукой подать… – констатировал нейромант. – Ну, стало быть, дотянем как-нибудь…
– Постой-ка, – вмешался Игорь.
Громобой вопросительно уставился на компаньона. Взгляд у него стал совсем мутный, словно он пировал неделю, а потом оказался разбужен среди ночи грубым ударом под дых. Пожалуй, штурмовать склад с нейромантом в его нынешнем состоянии было не слишком хорошей идеей. Казалось, он даже один пистоль не сможет поднять, не говоря уже о двух. О том же, чтобы из них стрелять, речи и вовсе не шло.
– Чего такое… паренек? – промямлил бородач.
– Не спеши, – наставительно изрек дружинник и, повернувшись к маркитанту, попросил:
– А когда там вообще твои покупатели за грузом прибудут, напомни-ка, мразь?
Вадим скривился, но все же сказал:
– Завтра, ближе к полудню.
– Значит, завтра… – задумчиво произнес дружинник.
Игорь в который уж раз с тех пор, как остался один, стоял перед непростым выбором: либо идти на склад прямо сейчас, выжимая из нейроманта последние соки, либо устроить привал, дабы Громобой немного отдохнул, и заодно помочь ему обработать раны. Конечно, с побратимом их связывали долгие годы дружбы и, фактически, родство, пусть и не по крови. Но Громобой дважды спасал Игоря от верной смерти, и дружинник пока что даже один из двух долгов толком не вернул: что толку в спасении от зубов крысособаки, если последствия встречи с прожженной псиной уложат нейроманта в могилу? Нет, безусловно, если бы покупатели прибывали с минуты на минуту, разведчик, скрепя сердце, потащил бы бородача на склад. Но у них было в запасе часов пятнадцать, не меньше: еще толком смеркаться не начало, до утра времени – уйма, а там можно дойти, не спеша, раз Вадим утверждает, что склад находится совсем рядом. Так стоит ли ставить под угрозу жизнь Громобоя, если можно спокойно переночевать в развалинах и с новыми силами отправиться в путь?
Ну и, кроме прочего, он все еще беспокоился о «Рексе». Кто знает, как поведет себя металлический ящер, если его хозяина начнет трепать лихорадка? Очень может быть, что все они тогда сгинут у него в пасти – включая и самого Громобоя.
– Давай остановимся на привал, – сказал Игорь.
Это могло показаться вопросом, но по взгляду дружинника было ясно: отказа он не примет. Но Громобой, всегда отличавшийся завидной упертостью, сделал вид, что не понял намека.
– Но там ведь… твой брат, – вяло запротестовал он. – Какие тут привалы?
– Ты слишком слаб, – покачал головой разведчик, – чтобы идти туда. Давай обработаем твои ожоги, забинтуем ребра, пластырь наложим… все, что надо, сделаем, ты поспишь, и утром пойдем.
– А если мы опоздаем? – спросил Громобой, беззастенчиво посмотрев компаньону прямо в глаза. – Я не хочу, чтоб ты… из-за меня…
– Мы успеем, – перебил его Игорь. – Обязательно успеем. Да и потом… Эй, мразь! А без тебя сделку могут провести?
– Нет, – не задумываясь, ответил Вадим. – Я обязательно должен присутствовать. Сказал же, еще утром, меня там ждут!
– Видишь? – сказал дружинник, кладя руку на грязное плечо нейроманта. – Значит, мы ничем не рискуем.
– Ну ладно, паренек… – выдавил Громобой с трудом. – Раз ты так думаешь…
Разведчик хотел убрать руку, когда бородач вдруг схватился за нее и сжал, как будто из последних сил.
– Спасибо, – прошептал он тихо.
Не найдя подходящих слов, Игорь лишь кивнул в ответ.
Гул с проспекта был уже практически невыносим.
* * *
Это оказался «Аконкагуа 5А», самый громадный робот Последней Войны. Вращая из стороны в сторону круглой головной башней, он, к счастью, прошел не по Неманскому, а кварталом дальше. Однако даже с такого расстояния соратники смогли насладиться прекрасным и одновременно ужасающим зрелищем – гигант полз по улице, попросту не замечая домов, стоящих по обеим сторонам от дороги, и нередко цеплял их боками. Фасады при столкновении с титановым корпусом рушились, вздымая пыль, и складывалось впечатление, что робот ползет через серый ноябрьский туман.
«Возможно ли, что это просто морок? Галлюцинация?» – думал Игорь, с открытым ртом наблюдая за дефилирующим великаном.
И сам себе отвечал, что нет. Мороки, генерируемые Полями Смерти, обычно принимали вид каких-то безобидных существ; чаще всего морок обращался человеком, ведь кто еще мог без риска для жизни подойти к людям, не вызвав града стрел или пуль? А вот есть ли смысл становиться гигантским био? Вряд ли. Подобного здоровяка любой, даже самый смелый или сумасбродный путешественник, станет обходить за километр, потому как данная модель, пусть не самая убийственная, имела такой запас прочности, что ее целой армии было не пробить. Поэтому Игорь и Громобой только смотрели, затаив дыхание, и мысленно умоляли Всевышнего, чтобы избавил их от встречи с великаном-био: ее бы они точно не пережили.
Костер развели, лишь когда «Аконкагуа» окончательно скрылся из вида. Из грузового отсека Щелкуна достали два огромных потасканных одеяла, которые, судя по количеству заплат да и общему внешнему виду, были ровесниками самого био. Одним, недолго думая, укрыли Вадима, чтоб за ночь не замерз. Отвязывать от био маркитанта, к слову, не стали, чтоб не доставлял лишних хлопот – так и остался он на загривке у «Рекса», несмотря на протестующее ворчание.
Второе же одеяло Игорь отнес к костру, где уже возился нейромант. Первым делом Громобой выпил почти всю бутыль отвара покой-травы, после чего скинул плащ и через голову стянул с себя кольчугу, затем грязный свитер болотного цвета и клетчатую рубашку – потеряв все пуговицы, нейромант не растерялся и просто сшил стык, оставив достаточно широкий ворот. Торс его, как и следовало ожидать, покрывало множество шрамов, которые, по сути, представляли собой иллюстрированную историю их обладателя: были тут шрамы постарше, давным-давно зарубцевавшиеся, были посвежей. Игорь сразу увидел пятна на груди – явно работа гигантской крысособаки, едва не похоронившей нейроманта, а заодно и шансы на спасение Захара.
Но, кроме шрамов, под грязной клетчатой рубахой скрывалось еще кое-что, сразу заинтересовавшее Игоря.
– Шестеренка? – недоуменно пробормотал он, подойдя к компаньону, дабы наклеить на синяки кусочки пластыря из коры березы-мутанта.
Громобой невольно вздрогнул и рефлекторно сжал в пальцах висящий на шее амулет.
– Ты знаешь, что это значит? – первым делом спросил нейромант.
Он заметно напрягся – даже несмотря на общее недомогание видно было, как ожесточились черты его лица.
– То, что ты из Зоны трех заводов, веришь в Великого Механика… – закатив глаза, припомнил дружинник. – Кажется, из основного все.
– Все… да не все про меня, – буркнул Громобой.
И добавил, в ответ на вопросительный взгляд Игоря:
– Я утратил веру в Великого Механика еще давным-давно.
– Поэтому ты сбежал в Москву? – догадался разведчик.
– Давай займемся моими ушибами-переломами, паренек… – сказал нейромант.
Он до сих пор не очень-то хотел распространяться о своем прошлом, несмотря на все то, через что они прошли вместе.
«А ведь мы знакомы меньше суток, – вдруг понял разведчик. – Утром я пришел в себя и впервые его увидел. И вот – вечер того же дня… Чертовски долгого и трудного, но – всего одного дня».
Захар не единожды рассказывал младшему брату, что каждый день в Зоне вмещает в себя событий больше, чем за месяц происходит в Кремле. Мир в пределах Крепости жил по заветам прошлого: казалось, Последняя Война отобрала у человечества без малого двести лет – ровно столько понадобилось, чтобы радиационный фон снизился и люди смогли перемещаться по поверхности Земли без спецзащиты. Фактически же Кремль потерял гораздо больше – в чем-то около десяти-двенадцати веков. Лишь прототипы автоматов и пистолей да те же самые роботы, ошивающиеся за крепостными стенами, напоминали о том, что прежде в ходу было оружие поэффективней, чем мечи и даже арбалеты.
Ну и упоминания о жизни за МКАДом, конечно же, будоражили фантазию молодых юнаков. Игорь, к примеру, больше всего любил истории о Людях Зоны трех заводов, которая находилась на территории довоенного города Химки.
Собственно, о них было не так уж много известно – скорей всего, потому, что тамошние жители не очень хотели попадать на страницы учебников – но те крохи, что имелись, Игорь выучил назубок. В Зоне трех заводов всем руководил один-единственный человек – Директор. Ему подчиняется Внутренняя Служба и стабберы – аналог дружинников Кремля, разведчики, совершающие вылазки в Москву. Внутренняя Служба по большей части присматривает за мирным населением – рабами, которые, как ни удивительно, сами избрали такую участь. Впрочем, поразить это могло только юнака или человека, совершенно не понимающего, до чего сложно выживать в условиях Зоны трех заводов. Рабы усердно работали, чтобы получить еду и защиту от внешних угроз, и вместе с Директором и воинством усердно молились Великому Механику. Последний считался создателем и единственным подлинным правителем Упорядоченного – так меж собой тамошние люди называли Вселенную.
«Что-то не очень ты походишь на человека из Зоны трех заводов, – думал Игорь, обматывая торс компаньона бинтом. – На шее висит шестеренка – символ веры в Великого Механика, но сам утверждает, что в него не верит и Бога поминает все время… Христианин? В Зоне трех заводов? Да и имя какое-то чересчур длинное для уроженца тех мест – Громобой… Просто «Гром» или просто «Бой» – вполне. Но не все же вместе! А если он из рабов, то у тех вообще вместо имен порядковые номера…»
– Достаточно, – сказал нейромант.
Игорь молчал, пока бородач натягивал рубашку и свитер, пока надевал кольчугу и забирался в плащ. Когда же нейромант, кряхтя, принялся усаживаться на пол, разведчик без слов бросил ему одеяло.
– Спасибо… паренек… – пробормотал бородач.
Укутавшись в одеяло, он отполз к стене и, привалившись к ней спиной, отхлебнул из початой бутыли с отваром покой-травы. Исподлобья посмотрел на Игоря, который, все так же молча, взирал на компаньона с каменным выражением лица.
– Садишь, поешь, – сказал нейромант, стараясь казаться приветливей, чем обычно. – Мне уже получше. Честно.
Дружинник обошел костер кругом и, плюхнувшись на пол у соседней стены, подвинул к себе мешок с провиантом, который до того прятался в грузовом отсеке «Рекса». Вытащив одну из помятых банок, разведчик щелкнул перочинным ножом и ловко вогнал его в крышку. Громобой наблюдал за ним со странной улыбкой, застывшей в линии губ, окаймленных густой бородой.
– Как быстро растут чужие дети… – услышал дружинник его тихое бормотание.
Наверное, оно не предназначалось для него. Наверное, Игорь не должен был расслышать эти слова. Но он расслышал. И невольно вздрогнул: эту фразу частенько повторял его отец-дружинник.
– Будешь? – нехотя спросил разведчик, протягивая руку с открытой банкой навстречу Громобою.
– Нет, у меня вот. – Нейромант помахал в воздухе бутылкой. – Мне пока больше ничего не хочется. Аппетита нет.
Дружинник кивнул.
Они помолчали. Игорь на сей раз ел неспешно – на него произвела неизгладимое впечатление фраза бородача про «последнюю банку»; нейромант же смотрел в стену напротив рассеянным взглядом. Могло показаться, что он спит с открытыми глазами.
Однако, когда разведчик съел чуть больше полбанки, Громобой вдруг сказал:
– Ты действительно хочешь знать мою историю?
Ложка замерла в тушенке. Не поднимая головы, Игорь посмотрел на спутника исподлобья.
– Да, – ответил, кивая. – Действительно хочу.
– Но… зачем? Что тебе даст это знание?
– Ну, наверное, это вопрос доверия, – подумав, ответил разведчик. – Чем лучше я тебя знаю, тем проще мне тебе доверять.
– Глупые предрассудки, – хмыкнув, сказал бородач. – Разве то, что я дважды спас тебя от смерти, не повод мне доверять?
– Повод. Но, согласись, это довольно странно – утверждать, что не веришь в Великого Механика, и носить на шее веревку с шестеренкой.
– А разве я не мог разочароваться в прежней вере, когда подчинил себе волю Щелкуна? – ехидно сощурившись, поинтересовался Громобой.
– Но зачем тогда ты продолжаешь носить шестеренку?
– Ну, знаешь ли, московская Зона – такое место, где можно встретить кого угодно. Что, если однажды я столкнусь с нашими стабберами?
– Если ты – беглец, думаю, размахивать шестеренкой перед носом разведчиков – не самая лучшая идея.
– А ты неплохо подкован в новейшей истории, да? – уважительно хмыкнул нейромант. – Знаешь, что стабберы – это разведчики… Но вот что они же – главный карательный орган Зоны трех заводов, ты, надо думать, не знал?
– Нет, – признался Игорь.
– Ну так вот теперь знай. И что перед тобой сидит чистокровный стаббер – тоже знай.
– Да ладно! – недоверчиво хмыкнул дружинник.
– Так и есть, – кивнул Громобой. – Не зря ж я тебе сразу сказал, что мы с Щелкуном – два карателя.
Он, кажется, выздоравливал прямо на глазах – то ли это пластырь начал действовать так быстро, то ли трофейная настойка оказалась крайне чудодейственной, но дела определенно шли на лад.
– Имя у тебя не очень похоже на ваши… ну, по крайней мере, нам рассказывали, что они у вас чуть ли не односложные. Но точно короче, чем Громобой.
– Это потому, что мое нынешнее имя состоит из двух, – пояснил нейромант. – Настоящее – Гром – это то, что досталось мне при рождении. А Бой…
Он на секунду завис, будто перегруженный «серв».
– А Бой? – выждав какое-то время, напомнил о себе Игорь.
– А? – встрепенулся бородач. – Ах, да… Бой – это в память о моей… – Он снова запнулся. – В память о моей жене.
– Жене?
– Ладно, паренек, убедил. Попробую рассказать тебе все по порядку, – сдался Громобой.
Он откашлялся и начал:
– Жила в Зоне трех заводов рабыня под именем «шестьдесят», которую я ласково звал Бо…
* * *
Бо закашлялась, и Гром воздел глаза к небу, будто спрашивая Бога, за что тот обрушивает на их головы все новые и новые испытания? Разве так порочна любовь между мужчиной и женщиной, пусть первый – стаббер, а вторая – рабыня?
Но Господь молчал.
– Спроси, спроси своего Великого Механика, что он думает обо всем этом? – предложила Бо заговорщицким шепотом, утирая слезы, проступившие на глазах от яростного кашля.
Гром с неодобрением покосился на девушку. Она всегда была дерзкой. Куда более, чем следовало бы быть рабыне. Впрочем, если б не эта задиристость, стаббер, возможно, никогда бы не обратил на девушку внимания. И уж точно они не лежали бы сейчас на животах в развалинах посреди Москвы, зорко наблюдая за тем, как по улице ползет орда стальных сколопендр.
– Ты знаешь, что я больше в него не верю, – прошептал Гром в ответ.
– Знаю. Но шестеренку до сих пор не снял.
Левая рука стаббера сама собой потянулась к груди, нырнула под кольчугу и коснулась шершавыми пальцами зубчатого колесика, что болталось на капроновом шнурке.
– Это… немного другое.
– И что же? – надув губы, спросила Бо.
«Нашла время истерики катать! Ох уж мне эти женщины…»
– Напоминание. Но не о Великом Механике, а о том, откуда я родом.
Гром ожидал, что она взорвется, что скажет много не самых ласковых слов насчет их «дома», где требовалось лишь слепое поклонение и нездоровый цинизм. Люди в том обществе считались расходным материалом – до того, что вместо имен им присваивали порядковые номера, причем, дабы не плодить лишних чисел, новоиспеченные рабы наследовали имена умерших.
Собственно, так Бо и стала Шестьдесят.
«Шестьдесят…» – думал Гром, глядя на ее перепачканное лицо.
Даже грязь и шрамы, полученные в ходе тяжелых работ, не могли скрыть красоту, которой обладала эта девушка. Ей было двадцать девять лет, что, само по себе, считалось весьма почтенным возрастом для рабыни: немногие доживали до тридцати, а эта чаровница умудрилась в столь неказистых условиях еще и привлекательной остаться. Гром любовался Бо, восхищался ей и готов был весь мир отправить в тартарары, если от этого будет зависеть жизнь его возлюбленной.
Он ожидал, что Бо без стеснения назовет Зону трех заводов адом на Земле, но она не стала. Вместо этого ее пальцы, привычно-холодные, нащупали его мозолистую руку и сжали грубую кисть. Затем девушка посмотрела на него с неловкой полуулыбкой, которая совсем не вязалась с ее прежней едкостью, и тепло сказала:
– У нас будет новый дом, любимый. Где будем только мы трое. Я верю, что это возможно.
И он тоже не сдержался – улыбнулся и кивнул. Раз Бо в это верит, то так оно и будет. По крайней мере, Гром приложит все усилия, чтобы их мечта стала реальностью.
«Трое…»
Он снова и снова прокручивал это слово в голове. Конечно, до сих пор верилось с трудом, но факт от этого не переставал быть фактом: Бо ждала ребенка. И в том, что отец – именно Гром, тоже сомнений не было. С того дня, как они познакомились, прошло больше года, и все это время стаббер неустанно следил за рабыней, используя любую возможность, чтобы провести время с ней. Об их связи знали, но смотрели на нее сквозь пальцы: мол, понятно же, что все это – забавы ради, страсть в голову бьет, наиграется и забудет. Но другие просто не понимали, что с самого первого дня их связывал не азарт и не похоть, а куда более крепкое чувство.
Любовь. Казалось, ей не по силам проклюнуться на неблагодатной радиоактивной почве, но она все же нашла путь наружу и расцвела ярче, чем можно было представить в самых дерзких мечтах.
И беременность Бо стала венцом этой любви. Гром отлично помнил свою реакцию: радость, которая рвалась наружу с блеском глаз и глупой полуулыбкой, гордость за себя и возлюбленную. Он был на седьмом небе от счастья. Сначала Бо любезно подарила ему веру в истинного Бога, и вот теперь сделала соучастником рождения новой жизни… Гром чувствовал себя если не небожителем, то, как минимум, посланцем свыше, призванным свершить некий великий подвиг…
Однако, немного успокоившись, он испытал и страх – вполне уместный. Одно дело – забавляться с рабыней, это ни к чему не обязывает и считается если не нормой, то незначительным отклонением от правил (безусловно, если сама рабыня не против связи). И совсем другое – заводить совместного ребенка с «номерной». Две ночи Гром просто не мог уснуть из-за обилия разных мыслей; он ломал голову, пытаясь найти лучшее решение из возможных… и вскоре понял, что единственный шанс остаться с любимой и их ребенком – это сбежать из Зоны трех заводов.
Куда?
В Кремль.
– Но зачем мы им? – недоуменно нахмурилась Бо, когда стаббер во время очередного рандеву поведал ей о своем плане.
– Мы дадим им оружие и знания, которых у них нет. Плюс мой опыт разведчика. У них ведь дружина этим и занимается!
Она, подумав, кивнула, соглашаясь с ним. Впрочем, был ли у нее выбор? Она хотела провести с ним остаток дней, но здесь им не позволили бы наслаждаться друг другом. Им не готовы были даже подарить право вместе растить ребенка; честно говоря, они и близко не представляли, что их ждет, если они пойдут по пассивному пути.
«Заставят бросить ее и даже дорогу в трущобы позабыть? – гадал Гром, лежа на тощем тюфяке и глядя в грязный потолок барака. – Чтоб я до конца дней ходил и мучился от мысли, как они там, живы ли, и ничего не мог поделать?»
Он перевернулся на бок и уставился в не менее грязную стену, через которую тянулась паутина трещин.
«А если и вовсе велят убить, чтобы скрыть любые следы нашей связи?..»
От этой мысли внутри все похолодело. Гадание, способны ли старшие офицеры отдать подобный приказ, закончилось ничем. Масса доводов за и против, а в итоге остается лишь тревога и одна-единственная мысль: «Оставаться здесь нельзя».
И вот они – среди развалин, уже в Москве. Тут не намазано медом, дорога не усыпана лепестками роз и проклятые мутанты не торопятся расступаться перед двумя «голубками».
– Любить в нынешнем мире трудно, – продолжая сжимать его руку, сказала Бо. – Но мы уже много пережили. И мы обязательно доберемся до Кремля. Непременно.
Стаббер кивнул. Он тоже не допускал мысли, что их может ждать провал. Воображение рисовало картины их совместного грядущего – Гром возвращается в крепость после очередного рейда, Бо и малышка (почему-то он уверен был, что у них будет именно дочь) встречают его у стен покосившейся, но родной избы.
Подлинная идиллия, которая с каждой секундой казалась все более реальной.
Сколопендры прошли мимо.
«Пронесло».
– Теперь смотри, – мягко сказал Гром. – Я наружу. Раньше, чем дам отмашку, не высовывайся.
Она кивнула, и стаббер, осторожно высвободив свою руку из ее изящной кисти, на четвереньках устремился к выходу из развалин.
«Интересно, меня ищут только в районе Зоны трех заводов? – думал Гром по дороге. – Или в Москву тоже стабберов направили?»
По сути, он ничего не крал, кроме штатного оружия – двух пистолетов, обойму одного из которых уже умудрился потратить на нескольких обезумевших от голода крысособак, которые стянулись к их костру прошлой ночью. Кроме того, он прихватил дорожный плащ и кольчугу. Но хуже всего было то, что Гром сам по себе представлял немалую ценность – такую, что оставлять его в живых по случаю дезертирства, скорей всего, не стали бы. Другое дело, что высылать за одним-единственным беглецом целый карательный отряд Директор решился бы вряд ли.
«Можно ли считать, что от своих мы спаслись и беспокоиться стоит только о мутантах?»
Не поднимаясь с четверенек, Гром осторожно выглянул наружу. Сколопендр видно не было, только удаляющийся характерный скрежет напоминал о том, что стая совсем недавно прошла этой улицей. Стаббер посмотрел в другую сторону, затем, улегшись набок, задрал голову вверх – не кружит ли там какая-нибудь дрянь, готовая спикировать на зазевавшегося путника? Но небо было на удивление чистым. Даже туч, казалось, было не так много, как обычно.
Однако Гром не спешил давать отмашку. Перво-наперво он выбрался из развалин сам, неспешно отряхнулся, взял в одну руку пистолет (пять патронов плюс один уже в стволе), а в другую – меч, который за годы в разведке привык таскать в заплечных ножнах. Не потому, конечно, что удобней доставать, а потому, что с клинком у бедра сильно не поползаешь.
Бо наблюдала за суженым из темноты развалин: Гром спиной чувствовал взволнованный взгляд жены.
«Какое все же чудесное слово – жена! Теплое и такое… родное…»
Понятно, что официально они в браке не состояли, но как иначе называть благоверную? Мать будущего ребенка? Разве что просто Бо… Но так ее могут звать и другие. Они же были слишком близки, чтобы отдаляться именами.
Он поманил к себе Бо, и девушка, пыхтя, выбралась из развалин следом за мужем.
– Чисто? – одними губами осведомилась она.
В правой кисти Бо сжимала небольшой нож, с клинком в палец длиной. Практически безобидная мелочь, но хоть что-то!.. Отдавать жене последний оставшийся пистолет Гром не решился – все равно в его руках от огнестрела было куда больше проку – а мечом она орудовать не могла.
– Чисто, – тихо ответил стаббер.
Он бросил взгляд в одну сторону, затем – в другую.
– Кремль – это туда. – Грязный палец указал на юго-восток. – Уже скоро…
– Не могу поверить, что мы смогли оттуда сбежать, Гром, – сказала Бо, глядя в противоположную сторону. – Иногда я думаю, что все это не взаправду, что это мне только снится, и в один ужасный миг я открою глаза и увижу грязный потолок моей лачуги…
– О, нет, это не сон, – усмехнулся стаббер. – Поверь, все более чем реально! И совсем скоро мы окажемся в самом центре…
– Скорей бы, – сказала она, поворачиваясь и улыбаясь суженому. – Тут… страшно.
Он мотнул головой:
– Пошли. Чему я научился за годы в разведке, так это тому, что стоять на одном месте куда опасней, чем двигаться. Конечно, постоянное движение в Зоне невозможно, но к этому определенно надо стремиться…
Выбора, куда идти, особо не было. Внешний мир цинично считал Зону трех заводов частью Москвы и не собирался связываться с беженцами оттуда. Вот и получалось, что единственной надеждой двух жертв запретной любви стал Кремль – последний оплот человечества и человечности в пределах столицы. По крайней мере, они сами очень хотели в это верить.
Путники прошли метров пять, не больше, когда из-за поворота вдруг выскочила, подвывая, одинокая крысособака. Стаббер вскинул руку, призывая Бо остановиться, и поднял меч, но хищник промчался мимо, даже не обратив на путников внимания. Причина такой спешки выяснилась очень быстро: не успел Гром скомандовать отступление, как на улицу вывалился нео в деревянном шлеме и с мечом. Неизвестно, с чего он вдруг погнался за какой-то вшивой крысособакой, но кто возьмется угадывать, откуда берется в голове у этих дикарей та или иная мысль? Главное, что нео появился и увидел двух замерших спутников. Немую сцену прервал выстрел. Скалящийся дикарь недоуменно охнул и упал на колени, а потом и вовсе распластался по земле. Однако на этом проблемы беглецов, конечно же, не закончились: не успела тупая морда неандертальца повстречаться с асфальтом, а из-за угла уже послышались крики его сородичей:
– Габрр!
– Что?
– Кто?!
– Бежим! – прошипел Гром, довольно грубо развернув жену и потащив ее за собой в сторону трехэтажного здания, стоящего прямо напротив того, где беглецы хоронились от сколопендр. Крики нео с каждой секундой становились все громче. Стаббер оглянулся: дикарей было не меньше десятка. Довольно большая стая. По счастью, луков и арбалетов Гром у догоняющих не наблюдал, значит, стрелы в спину можно было не опасаться. Не сбавляя хода, беглец выстрелил, не целясь: один из нео выронил дубину и, ухватившись за продырявленное предплечье, яростно зарычал.
Ситуация была – не позавидуешь: на всю ораву дикарей у стаббера осталось три патрона, то есть, в лучшем случае, еще троих он прикончит. Еще столько же, положим, успеет зарубить мечом… но что делать с оставшимися четырьмя?
«Главное – спасти Бо и ребенка», – возникает в голове ясная, как день, мысль.
– Беги! – рявкнул Гром, выпуская ее руку и резко поворачиваясь к галдящим нео, которые неслись на него. – Я догоню!
Это был момент истины, момент, ради которого он родился, рос и тренировался, момент, который мог определить будущее стаббера или беспощадно его перечеркнуть. Момент, который требовал от разведчика всего мастерства, обретенного за минувшие годы.
Ситуация требовала от него невозможного.
И он готов был рискнуть.
Три пули – в три головы. Нео падают один за другим, катятся по асфальту, стремительно гася инерцию. Гром без замаха кидает бесполезный пистолет в кадык ближайшего нео, другого встречает рубящим горизонтальным ударом, рассекая ему глотку самым острием клинка.
«Четыре».
Ногой бьет в грудь зажимающего смертельную рану дикаря, отправляя его в объятья двух собратьев, бегущих следом. Выходя из разворота, рубящим ударом сверху сносит ублюдку со сломанным кадыком полчерепа.
«Пять».
Мигом утратив интерес к убитому, росчерком слева направо сносит голову шестому нео, но от дубины седьмого уйти не удается. Благо, удар приходится в слабую, левую руку, и стаббер хладнокровно пронзает дикаря насквозь, вогнав меч на ладонь ниже грудины.
«Семь».
Он отпихивает покойника, освобождая клинок, резко возвращается в боевую стойку… и тупо смотрит перед собой. На земле у ног – только трупы убитых. Ни одного живого дикаря.
«Куда они делись?»
– Гром! – вдруг доносится до ушей отчаянный крик Бо.
Ее голос мигом привел его в чувство. Обернувшись, стаббер бросился на голос, который, судя по всему, доносился из-за ближайших развалин. Он обогнул полуразрушенное здание… и замер, пораженный увиденным: трое выживших нео упрямо теснили Бо к Красному Полю Смерти, которое раскинулось красной полусферой прямо посреди улицы, между двумя потрепанными домами. Границы находились так близко к грязным стенам, что обойти Поле не стоило и пытаться – даже худому ворму проскользнуть бы не удалось.
Гром заорал, отвлекая внимание дикарей на себя. Двое обернулись к нему, поигрывая дубинами, неспешно устремились навстречу. А вот третий продолжал напирать на Бо, и она пятилась, набухшими от слез глазами испуганно глядя на Поле Смерти позади.
Один из нео махнул дубиной справа налево, и стаббер, поднырнув под оружием дикаря, метнулся к ублюдку вплотную и вогнал меч прямо в дрожащий от напряжения живот. Понимая, что выдернуть клинок не успевает, невзирая на боль, Гром ухватил мертвеца увечной левой рукой и развернул. Дубина второго нео обрушилась на спину покойника, да с такой силой, что первый дикарь едва не придавил своего убийцу. Пыхтя, Гром оттолкнул труп и попятился, увлекая за собой клинок. Второй нео отшвырнул покойного собрата в сторону, будто тряпичную куклу, и бросился на стаббера, размахивая дубиной над головой. Он был слишком взбешен, чтобы действовать разумно, и разведчик, без особого труда разминувшись с грозным оружием, снес нападающему голову.
– Гром!
Стаббер резко повернулся на голос и увидел, что Бо провалилась в Поле Смерти и упала на землю, а нео навалился на нее сверху, прижав к асфальту тяжеленной своей тушей. Гром с отвращением наблюдал, как лопается и слазит кожа на его плечах и спине, как сам нео начинает стремительно увеличиваться в габаритах.
Внезапно неандерталец вздрогнул, после чего мелко затрясся и выпал из Красного Поля. Из глаза его торчал кинжал беглой рабыни.
– Бо! – воскликнул Громобой и бросился к Полю смерти.
Стаббер уже пересекал его пылающую алую границу, когда яркая вспышка ослепила его…
А потом наступило абсолютное ничто.
Когда же стаббер открыл глаза вновь, на него смотрели алые глаза «Рекса».
* * *
– Я не могу объяснить, как я подчинил его волю, – признался Громобой, сделав еще глоток из бутылки. – Сложно описать, как это выглядит. Я будто видел яркое пламя, которое обвивала черная змея, и я эту змею прогнал… не знаю, как, но прогнал. И сжал пламя в кулаке. Так я это все ощущаю, паренек.
Он замолчал. Воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая только привычными уху шумами московской Зоны.
– Ты, надо думать, хочешь спросить, что стало с Бо? – невесело усмехнулся нейромант, глядя в пол.
Он облизал пересохшие губы, а затем со всего размаху швырнул полупустую бутыль в «Рекса». Игорь вздрогнул от неожиданности. Бутылка разбилась об обшивку стального ящера и осталась на грязном боку темным пятном. Вадим прокричал что-то, явно недовольный, но на него никто даже внимания не обратил.
– От нее ничего не осталось! – проорал бородач. – Красное Поле сожгло ее полностью! Когда я открыл глаза, там не было ни ее, ни нео, которому моя храбрая Бо вогнала в глаз свой кинжал… С того момента прошло уже больше года, но я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что моей жены… и ребенка… больше нет…
Он закрыл лицо рукой и мелко затрясся – видно, ударившись в воспоминания, до того распереживался, что боль утраты, будто волна, снова накрыла его с головой. Игорь же молча смотрел на пламя костра, и глаза его предательски блестели. Что можно сказать человеку в такой ситуации? Любые слова, даже те, что будут тщательно отобраны из массы прочих, никогда не вернут с того света Бо и ее нерожденного ребенка.
– Все было кончено, – сказал нейромант, пару минут спустя убрав руку. Судя по тому, что голос его почти не дрожал, он сумел взять себя в руки. – Поняв это, я некоторое время потратил на осознание своего странного дара, а потом вместе с Щелкуном ушел из того района. Меня не покидало и до сих пор не покидает чувство, что я увел моего соратника у другого нейроманта – того самого, который ассоциировался у меня с черной змеей, обвивающей пламя. И я не думаю, что бывший хозяин очень обрадовался, когда лишился своего питомца. Но мне, конечно же, было на это плевать. Поначалу я искренне хотел свести счеты с жизнью, чтобы поскорей встретиться с Бо, но ее слова о грехе самоубийцы уберегли меня от этого опрометчивого шага. Я побоялся, что, наложив на себя руки, попаду в ад, а не в рай, где оказалась моя чудесная жена с нашей нерожденной дочкой. Тогда я поклялся, что использую свой новый дар, чтобы мстить богомерзкому роду нео до тех пор, пока дышу. И вот, по-прежнему мщу. Сколько могу.
Он замолчал, теперь, судя по всему, уже надолго. Дрова трещали в костре, пламя споро пожирало их, превращая в черные искрящие головешки.
«Так и мы сгораем, день за днем, – думал Игорь, наблюдая за пляской рыжего пламени. – Рождаемся и отправляемся навстречу смерти… Кто-то доходит быстрей, кто-то медленней, но все рано или поздно сгорают дотла…»
Его взгляд переметнулся на Громобоя, который, кажется, начинал проваливаться в сон: по крайней мере, веки он поднимал уже с очевидным трудом, все дольше времени проводя с закрытыми глазами.
«Но это не значит, что мы должны пускать все на самотек. Наши близкие – это все, что у нас есть. Без них происходящее окончательно утратит смысл».
Наконец момент настал. Веки нейроманта опустились и уже не поднялись: он наконец-то забылся сном.
Некоторое время дружинник сидел, просто глядя на спящего. Потом встал, подошел и, поправив видавшее виды одеяло, прошептал:
– Поправляйся, стаббер Гром.
И, вернувшись на свое место, положил на колени автомат.
Это был долгий, чертовски долгий день.
Но завтрашний обещал стать еще длинней.
