ГЛАВА 16
Настоятельница полулежала на своей аскетичной кровати и… нет, не хихикала, но почти. Я же сидела рядом на стуле — пила чай и улыбалась. А что? Почему не поулыбаться, если все складывается так удачно? Ведь каким бы принципиальным Ринарион ни был, но переносить храм, пока здесь находится «божественный дар», точно не станет. Он своему королевству не враг.
Попытка вытащить отсюда иначе, с помощью банальной силы? Вариант, разумеется, возможен, но до меня же сперва добраться нужно! А мы, если его голубоглазое тиранство решение не отменит, возьмем и на осадное положение перейдем!
Тем более что запасов в подвалах храма, как заверила Лария, предостаточно. Ну и сама осада божественной обители незамеченной, конечно, не останется. Подобное точно вызовет волнения и осуждения в народе. То есть если осада и случится, то продлится недолго.
Так что поводы для радости действительно имелись! Но и без ложки дегтя, увы, не обошлось…
Я старалась не показывать и даже не думать, но в миг, когда отказывала Бирису, в сердце теплилась надежда — его величество с таким решением не согласится и лично за своим «даром» придет. Вот только… нет. Не пришел. И столько трактовок у этого поступка было…
А еще была я сама. В смысле, мои чаяния и решения. Ведь Ринар дал множество поводов для раздражения, а я тысячу раз приходила к выводу, что величество следует наказать. При этом ужасно расстраивалась из-за своей мягкости и неспособности побороть подогреваемое меткой возбуждение.
Теперь же я была лишена любой возможности свои мстительные решения нарушить, и мне следовало такому положению радоваться! Но возможность щелкнуть одного монарха по носу радости все-таки не приносила. Вернее, приносила, но…
В общем, несмотря на сиятельную улыбку, внутренне я пребывала в растерянности. Зато Лария радовалась искренне и безмерно.
— Я же говорила, что решение непременно найдется, — то и дело повторяла она. — Я же говорила, что Богиня без защиты не оставит!
Спустя час вот таких реплик и взаимного обмена улыбками настоятельница принялась расспрашивать о моей жизни и моем мире. Вот теперь внутреннее смятение подвинулось — ведь кто бы что ни говорил, но перенос храма действительно может лишить связи с родными.
При том что родители и Юльчик и так в абсолютной панике, потеря связи приведет к настоящей катастрофе. Вот только Ринару на проблемы моих близких наплевать, желание лишний раз продемонстрировать собственную власть для этого самодура важнее. Так о каких сожалениях речь?
Но сожаления все равно были. Мне все равно хотелось, чтобы все происходило иначе — лучше и светлей. Правда, рассказывать, поражая храмовницу реалиями родного мира, это не мешало.
Зато когда в дверь тесной кельи постучали, а в образовавшуюся щель протиснулась голова одной из монахинь и сообщила, что к Ларии визитер, сердце опять сжалось. Жаль только, визитером оказался не Ринар — с разрешения старушки в келью проскользнула Низа.
Увидав меня, «белая шапка» сильно удивилась и прищурилась, проверяя наличие метки. А убедившись, что знак никуда не делся, удивилась еще сильней.
— Вы здесь? — выдохнула она. — Но как? Почему?
— Пытаюсь воспитывать короля, — призналась я с улыбкой.
— А ваша телепортация? — продолжила недоумевать Низа.
Вот в этой реплике, в отличие от первой, отчетливо прозвучали нотки фальши, и я тоже прищурилась. Потом припомнила нашу первую и единственную встречу и прищурилась сильней.
Да, Ринарион, будучи представителем светской власти, забыл о столь элементарной особенности, что храм есть убежище. Но Низа-то забыть не могла! Вот только…
— Почему вы не сказали, что стены храма от телепортации защищают?
По лицу «белой шапки» пробежала тень легкого, но несколько шкодливого испуга, однако тушеваться храмовница не собиралась. Ответила:
— Вы про это не спрашивали.
Я шумно втянула ноздрями воздух и вновь попыталась вспомнить ту встречу. А ведь матушка права… Ринар интересовался возможностью переместить меня обратно в мой мир и снять метку. А вот про запрет телепортации величество не заикнулся.
Но это была уже софистика! Низа прекрасно ситуацию понимала и могла подсказать! Тем не менее, равно как и сопровождавшие ее коллеги, предпочла промолчать. Ну не зараза ли?
— Леди Светлана, метка на вашей ауре — символ воли Богини-Матери, — видя мой скепсис, напомнила Низа. — Пойти против Богини? Да еще по собственной инициативе? Вы же понимаете, что я не могла.
Увы, но я действительно понимала. А еще я понимала, что, напомни «белая шапка» про храм, и все бы сложилось совсем иначе. Да, наши с Ринаром отношения не идеальны, но и не так уж плохи. И тот факт, что мы с величеством постоянно были вместе, сыграл в этом вопросе не последнюю роль.
Так что поводов ворчать на Низу все-таки не имелось, поэтому я выдохнула и беспечно махнула рукой. А храмовница просияла и обратилась уже к Ларии:
— Как себя чувствуешь?
— Чудесно! — прощебетала старушка. И слегка вытянув шею, дабы рассмотреть получше, спросила: — А что это у тебя?
Вот только теперь я заметила в руках Низы стопку скрепленных между собой листков. Но, в отличие от Ларии, никакого интереса к этим листкам не испытала.
— Легенда о возникновении Железных гор, — сказала «белая шапка». — Помнишь, ты просила?
Старушка, безусловно, помнила, а Низа…
— Я хотела принести сами свитки, но они буквально рассыпались в руках, и часть текста от старости поплыла. Поэтому я переписала.
— Ой, ну зачем… — начала было настоятельница.
— Мне несложно, — с улыбкой ответила Низа. После чего шагнула к высокому столику, который стоял между кроватью и оккупированным мною стулом, и, водрузив на него обсуждаемый документ, огляделась.
«Белая шапка» искала, куда бы присесть, но единственный стул был занят, поэтому Лария подтянула ноги и указала на край кровати.
Я попыталась проявить вежливость и встать, дабы освободить место и вообще келью покинуть. Но была остановлена…
— Нет-нет, — сказала Лария. — Сиди.
— Но…
— Все хорошо, — заверила старушка. — Ты не помешаешь.
Низа это мнение разделяла, о чем сообщила ее улыбка, и я, подумав, осталась. Подхватила чашку с недопитым чаем, сделала глоток и услышала:
— Ты хорошо выглядишь. — Реплика принадлежала Низе и адресовалась, разумеется, «больной».
— Это все Фивия, — пояснила настоятельница. — И ее тонизирующий настой.
«Белая шапка» неожиданно скривилась, чем невольно напомнила об отношении к Фивии Ринариона. И добавила, покачав головой:
— Лария-Лария…
Старушка картинно закатила глаза, а через секунду парировала:
— Матушка Фивия давно доказала свою преданность храму. Она работает не покладая рук и делает побольше многих. Ее прошлые взгляды — это юношеский максимализм. Низа, ты ведь знаешь, как молодые к жизни относятся! Им кажется, что жизнь будет длиться вечно и что все окружающие — дураки. Молодости свойственно бунтовать против устоев общества. Но это проходит.
Слова точно звучали не впервые, и «белую шапку» они не впечатлили. Только уходить в философию Низа не стала, ее ответный аргумент был проще и носил чисто прикладной характер:
— Если Фивия оставила прошлые взгляды, то почему она не принимает участие в таинствах, посвященных Богине? Почему, когда речь об обрядах, где в свидетелях сами боги, Фивия всегда остается в стороне?
— Мм… А вот до этого еще не дозрела, — чуть растеряв пыл, ответила старушка.
— Не дозрела? — переспросила Низа. — За столько лет?
В общем, взгляды на матушку Фивию у Низы и Ринара совпадали, однако улыбки этот момент не вызвал. Наоборот — я ощутила толику тревоги, правда проникнуться этой тревогой не успела. Просто отвлеклась…
Дело в том, что когда возвращала чашку на столик, зацепилась взглядом за надпись, украшавшую первый лист переписанного «белой шапкой» сочинения. Что-то в этой надписи показалось странным, и я слегка выпала из реальности.
Я сидела, смотрела и усиленно пыталась понять, что именно меня смущает. А потом догадалась — надпись была слишком аккуратной и какой-то очень округлой. Этакий даже не женский, а истинно девчачий почерк.
Уже не слыша, о чем говорят храмовницы, я потянулась и осторожно приподняла первый лист. Только надежда не оправдалась — сам текст был написан той же рукой, и от заголовка, который вполне мог сделать кто-то другой, не отличался.
Это вызвало новый прилив растерянности, и я решила уточнить.
— Матушка Низа, — некультурно перебив разговор, позвала я. А когда храмовница отвлеклась, продолжила: — Извините, а вы точно сами этот текст писали?
На лице «белой шапки» отразилось недоумение, и ответ прозвучал далеко не сразу.
— Да. А почему вы спрашиваете?
Я подхватила документ, пролистала… Потом озвучила:
— Ваш почерк. В письме, которое вы прислали Ринариону, он был совершенно другим. В письме он был размашистым, с острыми углами.
— В каком еще письме? — нахмурилась Низа.
— В том, в котором вы угрожали его величеству общим молебном и рассказывали о решении Большого собора.
— Чего-чего? — шокированно выпалила «шапка».
А я замолчала. Бросила новый взгляд на переписанную легенду и непонимающе уставилась на замерших храмовниц.
— Так, еще раз… — выдержав паузу, выдохнула Низа. — Какое такое письмо?
— С угрозами, — повторила я. — С сообщением, что вы созвали Большой собор, на котором постановили, что возвращать меня в родной мир нельзя. И где говорилось, что в случае если Ринарион на этот шаг пойдет, то вы организуете общий молебен, призванный убедить Богиню запретить мой переход. Но это в случае, если у проведенного матушкой Ларией обряда все-таки найдется «зеркало».
Я замолчала, а Низа и Лария вытаращились еще сильней. И хотя ситуация была уже ясна, «белая шапка» сказала:
— Я такого не писала, и Большой собор с весны не собирался. В том же, что касается угроз королю, подобное вообще невозможно. Самоубийц среди нас нет. Не считая разве что матушки Ларии. — Храмовница иронично ухмыльнулась.
Келью заполнила тишина, и хотя ситуация опять-таки была ясна, я спросила:
— Выходит, Ринариону подсунули фальшивку?
— Подождите, — ответила Низа.
— А чего тут ждать? — Жутко хотелось вскочить и пробежаться по комнате, но тесная келья к пробежкам не располагала. — Получается, Ринара дезинформировали, а он…
— Леди Светлана! — перебила Низа. И добавила уже мягче: — Подождите.
Я действительно замолчала, а на губах собеседницы вспыхнула внезапная и не слишком логичная улыбка. Лария тоже отчего-то повеселела и даже хихикнула пару раз.
— Леди Светлана, я являюсь секретарем Большого и Малого соборов, — вновь заговорила матушка Низа. — И именно я уведомляю его величество о тех решениях, которые представителями нашего духовенства принимаются. Отчеты пишу не часто, но они, как правило, весьма конфиденциальны. Эти отчеты передаются лично королю, и поверьте, уж что-что, а мой почерк его величество знает.
Я… нет, не поверила. Просто видела количество бумаг, которые через монарха проходят, и запомнить почерк какой-то, пусть даже важной храмовницы? Нет, теоретически это, конечно, возможно, но…
— К тому же на всех официальных документах храма и на бумагах, которые ссылаются на собор, всегда ставится большая красная печать, — продолжила Низа. — На документе, который видели вы, такая печать была?
— Нет, — выдохнула я.
И поняла: Ринар действительно знал, что письмо — фальшивка. Ведь даже если закрыть глаза на очень примечательный «девчачий» почерк Низы, то забыть про печать, которая удостоверяет подлинность и правомочность храмовых документов, невозможно. Особенно, когда в документе написано про бунт!
Вот только…
— Откуда же эта фальшивка взялась? И почему Ринар преподнес ее как подлинник?
Мои вопросы потонули… нет, не в смехе, но в улыбках. Причем улыбки эти были до того радостными, что стало неуютно. И хотя на грани сознания замаячила одна догадка, я эту догадку придушила. Предпочла немного абстрагироваться.
— Откуда фальшивка взялась… — хитро протянула Лария.
— Откуда взялась фальшивка, которую Ринарион преподнес как подлинник?! — торжественно перефразировала Низа.
Возникло иррациональное желание взвыть и спрятаться куда-нибудь под коврик, но вместо этого пришлось сказать:
— Я видела почерк Ринара, тот документ писал не он.
— А почерки Бириса и Сарса ты знаешь? — встряла… излишне живая после летаргического сна старушка.
Сердце сжалось в непонятной судороге, в душе вспыхнуло какое-то странное, неясное чувство. А еще вспомнилось, как эти трое шушукались накануне, и канцеляриты, которыми прямо-таки пестрело письмо. Такие слова не слишком с образом храмовницы вязались, зато с образом королевских помощников — вполне.
— Итак, в письме были угрозы, — продолжила рассуждения Низа. — А что случилось дальше? После того как вы об этих угрозах узнали?
Отвечать не хотелось. Ну вот совсем! Тем не менее я сказала:
— Ринар заявил, что отпустить меня не может. Что я навсегда останусь здесь.
Храмовницы дружно расцвели совершенно невероятными улыбками, а через миг я услышала слова, от которых сердце сжалось еще сильнее.
— Кажется, кто-то влюбился, — протянула Низа.
— Не кажется, — откликнулась Лария. — Точно!
Не выдержав, я закрыла лицо руками и глубоко вздохнула. Безумно хотелось поверить, но…
— Да при чем тут любовь? — убирая руки, возразила я. — Просто он, видимо, не знал, как сказать.
— Ринар не знал? — рассмеялась Низа.
— Скорее, пытался остаться хорошим в твоих глазах, — добавила Лария проницательно. — Хотел спихнуть свое решение на собор. Мол, это не я, это служители храма виноваты.
Увы, но не согласиться с этим выводом было сложно. Вот только…
— Нет, я все равно не понимаю. Ведь это абсолютная детскость. Глупость, достойная подростка, а никак не короля.
— Думаю, ему простительно, — вступилась за правителя Лария. — Ведь он никогда не влюблялся. У него это в первый раз.
— И, как понимаю, в последний, — добавила Низа. И тут же поспешила вернуться к главному: — А что дальше? Как вы на эти слова отреагировали?
— Обрадовалась, — чувствуя прежнее смущение, призналась я. — А потом расстроилась и разревелась.
— А он?
— Разозлился и…
— Что? — подтолкнула «шапка» нетерпеливо, а я на несколько коротких, но таких удивительных секунд провалилась в воспоминание.
Если предположить, что Ринарион и впрямь испытывает какие-то чувства, то события того дня обретают совсем другой смысл. Ведь он решил, что причина моих слез в том, что придется остаться в этом мире. А потом напомнил про письмо, адресованное Юльке, и нарвался на весьма жесткий ответ. И да, в тот момент я была крайне убедительна. Ну а дальше мне выдвинули совершенно хамский ультиматум, и…
— Леди Светлана! — Низа аж заерзала.
— И ничего, — помедлив, выдохнула я. — Простите, но там уже личное.
Храмовницы дружно скисли, что же касается меня…
Мысль о том, что мои чувства взаимны, согрела сердце, однако верить я все-таки не спешила. Ведь на вопрос о свадьбе его величество скривился, и еще — я тут, а он до сих пор не пришел. И решение о переносе храма не отменил, хотя знает, насколько это для меня важно. Вот как такое поведение понимать?
Однако, невзирая на сомнения, сердце пело и трепетало, а к губам буквально прилипла совершенно глупая улыбка. И мысли устремились в облака, так что оклик матушки Ларии я услышала раза с третьего, наверное.
— Света! Света, ты с нами? — вопрошала она.
А после того как я отрицательно мотнула головой, расплылась в очередной улыбке и поинтересовалась:
— Хочешь побыть одна?
Я внезапно поняла — да, очень. И, конечно, кивнула.
— Тогда можешь идти, — сказала Лария. — Комната для тебя наверняка готова. Если в коридоре никого не встретишь, то там на стене есть колокольчик. Позвони, и кто-нибудь обязательно придет и проводит.
— Спасибо, — поднимаясь с насиженного стула, сказала я.
— Не за что… — вновь просияла Лария.
Келья, в которую меня поселили, была столь же крошечной и аскетичной, как и та, где обитала настоятельница. Впрочем, тут, как поняла, все комнаты такие: все-таки храм — обитель духа, а не плоти.
После просторов дворца подобный минимализм, включая голые, покрытые побелкой стены и очень низкие потолки, должен был давить, но я чувствовала себя вполне комфортно. Даже кровать, на которую сразу улеглась и которая оказалась не жесткой, а прямо-таки каменной, не напрягала.
Просто я была не здесь. Несмотря на то что особой склонностью к фантазиям никогда не страдала, всецело витала в облаках и вернуться на землю не могла. А думала, разумеется, о Ринаре. Ну и обо всем, что случилось за последние дни.
Мне вспоминалось пробуждение в королевской кровати, первая встреча с его величеством и статуэтка, которой намеревалась в правителя Накаса запустить. Алое покрывало, которое так и норовило сползти, первый телепортационный скачок, благожелательность Визо, знакомство с Сантой и вообще все.
Отдельно и особенно ярко вспоминались губы, руки и, как ни странно, бесчисленные недовольные гримасы. Ну и жар, который посещал каждый раз, едва Ринарион оказывался ближе положенного…
Сейчас жар тоже присутствовал, но, к моему огромному счастью, это напоминало лишь тление. И очень хотелось верить, что до стадии настоящего жара, который может заставить плюнуть на принципиальность и покинуть храм раньше, чем его величество одумается, не дойдет.
То есть да. Да, я по-прежнему намеревалась держаться! Хотя мысль о том, что Ринарион, возможно, тоже что-то испытывает, будила желание оказаться как можно ближе. Чтобы попробовать проверить. Чтобы попробовать понять. Чтобы…
Но я все-таки держалась! Героически дожила до обеда и даже попробовала храмовую кухню — столь же аскетичную, но вполне вкусную. До ужина тоже дотянула, а вот потом…
Когда на мир опустилась ночь, а морось, капавшая с неба последние несколько часов, превратилась в тугой ливень, стало невыносимо. Я почувствовала себя лишенным дозы наркоманом! Причем хотелось вовсе не интима, а просто ощущения, что он здесь, рядом.
Только Ринар был далеко. Более того, он так и не пришел. И это било по нервам с невероятной силой. Он заставлял мерить шагами тесную, освещенную светом единственного магического фонаря келью и молчаливо выть.
В какой-то момент я даже шагнула к двери в твердом намерении покинуть храм, чтобы… нет, не увидеться, а объясниться! Чтобы спросить у его величества — почему?! Но вовремя это желание укротила.
Отвесив себе дюжину мысленных пощечин и напомнив о гордости, решительно шагнула к еще застеленной кровати. А в следующий миг подскочила и едва не взвизгнула. Просто стук в дверь прозвучал слишком неожиданно и на фоне царящей вокруг тишины оглушительно громко.
Отвечать не хотелось, но мысль о том, что посетителем может оказаться король, заставила развернуться и стремительно пересечь узкое пространство. Откинуть крючок, на который дверь запиралась, и осторожно эту самую дверь приоткрыть.
Увы, но надежда не оправдалась. Только вместо положенного разочарования я испытала толику страха. Просто там, в коридоре, стояла матушка Фивия. Как всегда, доброжелательная, но…
Все-таки прав был тот, кто сказал, что паранойя заразна. Отношение Ринариона и сегодняшние гримасы Низы сделали свое дело, и смотреть на Фивию как прежде, без эмоций, я не могла. Зато отлично сознавала неадекватность такого отношения и сделала все, чтобы свои эмоции скрыть.
— Матушка? — спросила я недоуменно.
— Я увидела свет из-под вашей двери, — с обычной благожелательностью ответила та. — Не можете уснуть?
Я невольно прислушалась к тишине и с некоторым неудовольствием отметила, что мы с Фивией, кажется, единственные, кто еще на ногах. Этот момент заставил мысленно поежиться и вызвал необъяснимое желание захлопнуть дверь, но я опять сдержалась. И ответила совершенно честно:
— Нет, не могу.
— Я так и подумала, — отозвалась Фивия.
В следующий миг мне протянули кружку, над которой поднимался заметный парок.
— Я заварила для вас успокоительный чай. Выпейте, он поможет.
Подумав, я кивнула, предложенную кружку приняла и невольно почувствовала себя героиней старого фильма о трех мушкетерах. Угу, той самой Констанцией Бонасье, которая в Бетюнском монастыре с миледи воркует.
Только я, в отличие от книжно-киношной героини, пить предложенное зелье не собиралась. Нет, умом понимала, что напиток, скорее всего, безопасен, но подхваченная от Ринара паранойя была сильней.
— Спасибо, матушка Фивия.
— А платье? — вновь заговорила та. — Вы ведь не сможете расстегнуть самостоятельно.
Это была чистейшая правда, только чувство тревоги усилилось, поэтому…
— Не волнуйтесь, справлюсь.
С этими словами я отступила от двери, дабы поставить чашку на столик, а когда вновь повернулась к Фивии, увидела на ее лице неестественно широкую улыбку. Следом прозвучало:
— Не верите?
Я недоуменно приподняла бровь, а храмовница улыбнулась еще шире.
— В мои благие намерения не верите.
Это был уже не вопрос, а констатация факта. И как на подобное ответить? Нет, ну в самом деле?
— Мне известно о вашем прошлом, — пытаясь выкрутиться из неловкой и в общем-то пугающей ситуации, сказала я. — Но каждый имеет право на ошибку…
— Не лгите, — перебила Фивия.
Я искренне растерялась, и собеседница эту реакцию, конечно, заметила. И продолжила с некоторой задумчивостью:
— Его величество не раз требовал у Ларии если не прогнать, то хотя бы перевести меня в другой храм подальше отсюда. Годы верной службы его не убеждали. Король верил, что я просто жду удобного случая. Что, если он был прав?
Все. Уровень тревоги достиг пика, но растерянность оказалась сильней. Дело в том, что улыбка Фивии поблекла, а голос звучал слишком спокойно. Полагаю, именно поэтому я не закричала, а просто шагнула к двери, взялась за ручку и сказала:
— Уйдите.
Вот теперь улыбка вспыхнула снова, а я услышала тихое и насмешливое:
— Нет.
Раньше, чем успела хоть как-то среагировать, Фивия махнула рукой, и мир перед глазами подернулся странной серой дымкой. Я попыталась закричать, но даже рта раскрыть не смогла. С ужасом и какой-то отстраненностью наблюдала, как татуировка, украшающая одну из рук храмовницы, оживает. Как черный узор вытягивается, превращаясь в призрачные щупальца. Как эти щупальца тянутся ко мне.
Несколько бесконечных секунд, и тьма обвилась вокруг горла, а дымка, застилавшая глаза и лишавшая воли, растаяла. Только легче от этого, увы, не стало. Как и секунду назад, ни пошевелиться, ни закричать я не могла.
А Фивия вновь посерьезнела…
— Все давно спят, — подтверждая прежнюю догадку, сказала она. — Нас никто не услышит. Что же касается тебя… это даже хорошо, что ты будешь в сознании. Думаю, Богиня твой страх оценит.
Страх? Да это не страх, это ужас! Вот только…
Магия Фивии парализовала, но я внутренне уперлась и, повинуясь скорее интуиции, нежели разуму, попыталась сжимающую горло тьму оттолкнуть.
Думала — бесполезно. Думала, никто этих усилий не заметит. Но…
— Очень смешно. — Фивия действительно повеселела. — Только я все равно сильней. Даже при том, что эти стены частично мои способности глушат.
Невольно вспомнились слова Ринара о том, что Фивия одна из сильнейших, и сердце будто льдом сковало. А храмовница тихо рассмеялась и сказала:
— Пойдем.
Идти? Клянусь, это было невозможно! Просто тело оцепенело от ужаса! Но тьме, которая, кажется, начала проникать под кожу, было плевать. Она заставила двигаться!
Повинуясь жесту храмовницы и чувствуя себя подвешенной на ниточки марионеткой, я покорно вышла в коридор. А Фивия переступила порог кельи, дабы щелкнуть пальцами свободной руки, гася магический светильник.
Невзирая на то что по стенам коридора также мерцали светильники, тьма ударила по глазам — к сожалению, эти светильники были настолько тусклыми, что не отгоняли, а только разбавляли мрак.
Пройти в вот такой темени? Это опять-таки было невозможно, чему я вообще-то порадовалась. Я понадеялась, что споткнусь, упаду и наделаю много шума. Что этот шум разбудит кого-нибудь, и кошмар закончится.
Однако подчиненному магии телу свет не требовался — вышагивая вслед за Фивией на поводке, сотканном из тьмы, я не споткнулась ни разу. Даже узкую крутую лестницу, выводящую на первый этаж, прошла без проблем.
Когда оказались в первом из трех храмовых залов, мрак отступил. Тут, в отличие от коридоров жилой части, освещение было не в пример ярче и насыщенней. Это придало сил. Заставило предпринять новую попытку оттолкнуть сжимавшую горло тьму и не расстроиться, вновь услышав тихий смех Фивии.
Почитательница богини смерти вела дальше — в последний и самый важный из залов. В тот, который при первом знакомстве, несмотря на установленную в нем бронзовую статую, вызвал ассоциацию со склепом.
И хотя паниковать категорически не хотелось, но кровь в жилах все-таки заледенела. А в голову полезли истеричные мысли…
Ведь, очутившись в этом мире, я сразу вспомнила о прочтенных книгах и том, что на попаданок всегда кто-то да покушается. Что «счастливицам» вроде меня постоянно грозит какая-нибудь опасность!
Только мои будни оказались наполнены совершенно другими событиями, а сам мир, несмотря на некоторые малоприятные моменты, был весьма дружелюбным. У меня даже мысли не возникло, что все может повернуться вот так!
Почему, спрашивается? За что? Неужели нельзя было обойтись без этого?!
Когда мы переступили порог и взгляду предстал алтарь, я молчаливо взвыла и дернулась изо всех сил! И на какую-то долю секунды действительно обрела контроль над телом, только этого времени, конечно, не хватило.
— Да, тут моя магия еще слабее, — прокомментировала Фивия. Потом повела рукой, заставляя меня пройти дальше вглубь зала, а свободной рукой неторопливо прикрыла дверь.
Я стояла спиной и не видела, но откуда-то знала, что на двери есть широкий засов. Что, несмотря на поздний час и полную убежденность в успехе, Фивия этот засов запирает.
От понимания, что вот теперь мы действительно остались вдвоем, к горлу подкатил комок ужаса, а ощущение того, что тьма, призванная татуировкой, проникает под кожу, усилилось.
А еще этот каменный алтарь… Только не говорите, что именно на нем меня и зарежут!
Не сказали… Более того, спустя несколько секунд меня развернуло, подняло над полом и швырнуло назад. В результате я впечаталась спиной в нечто неровное и очень твердое, однако, испытывая совершенно бешеную боль, закричать не смогла.
Потребовалось несколько секунд, дабы осознать, что я прижата спиной к статуе. Вот только Фивии эта поза не понравилась…
— Нет, — чуть нахмурившись и мотнув головой, сказала она. — Не так.
Рука, от которой тянулась сотканная из тьмы лента, поднялась выше, и меня, разумеется, тоже вверх подняло. Я оказалась подвешена аккурат над животом бронзовой «Мадонны».
— А вот теперь подходит, — ухмыльнулась Фивия.
После этих слов магия ослабла. Хотелось думать, что виной тому упомянутые стены и тот факт, что находимся в главном храмовом зале, но интуиция шепнула — все проще, это сама Фивия немного поводок отпустила.
Только закричать я по-прежнему не могла. Зато сумела поднять руки, дотянуться до собственного горла и обнаружить, что ошейник из тьмы вполне материален. А еще мне удалось прохрипеть:
— Зачем?
Удивительно, но Фивия ответила.
— Ну как же? Первый храм, статуя Богини и дар, милостиво преподнесенный нашему королю. Утрата дара — уже повод для гнева, а ты представь, что случится, если дар будет убит в Первом храме, если его кровь прольется на истинную святыню?
Я представила. И спросила снова:
— Зачем?!
— Затем, что, когда одно божество от людей отворачивается, люди рано или поздно начинают обращаться к другому — им, в сущности, совершенно не важно, кому молиться, лишь бы помогло. Месть тоже не последнюю роль играет. Если бы ты знала, сколько из наших сторонников пострадали от рук Ринариона, ты бы не удивлялась. Ну и осквернение… знаешь, это кое-что да значит. Разрушая чужие святыни, так или иначе превозносишь свои.
— Думаешь, богиня смерти оценит такое превознесение? — все так же цепляясь за ошейник, прохрипела я.
— Вообще-то не уверена. Но почему не попробовать?
