Разумеется, Ник не отказал брату. Полицию они все равно не вызвали, а Эндрю не остановить. Понаблюдав, как он сражается с останками незнакомца, которого их отец похоронил в погребе, Ник чертыхнулся и полез на помощь. Эндрю приветствовал его чуть заметной усмешкой, будто не сомневался, что рано или поздно брат не выдержит и присоединится к нему.

Задача оказалась нелегкой даже для двоих; было невыразимо противно ворочать склизкие кости и гниющую плоть, бывшие когда-то человеческим телом. Когда им удалось натянуть один мешок на верхнюю часть тела, а второй — на нижнюю, дело пошло полегче. Можно было не думать о том, что именно скрывается под мешковиной. Братья плотно обернули сверток брезентом, так что он стал напоминать безобидный скатанный ковер, и перенесли в «лендровер». Навели порядок в погребе и сели в машину.

Как и предсказывал Эндрю, в Бодмин-Муре было тихо и безлюдно. На Кэрадон-Хилл горел красный огонь маяка — единственный источник света на всю округу, да за зашторенными окнами двух-трех фермерских домишек светились неяркие лампы. После того как на перекрестке Ник и Эндрю свернули с шоссе В, им не попалось ни одной встречной машины. К шахте подъехали осторожно, по проселочной дороге, идущей от Миньонса, остановились, заглушили двигатель и подождали, когда глаза привыкнут к темноте, чтобы окончательно удостовериться, что поблизости никого нет.

Вылезли из машины, постояли, вслушиваясь в окружающую тишину. Открыли багажник, вытащили сверток; спотыкаясь, поднялись вверх по склону и медленно двинулись вокруг изгороди, отыскивая место, где Эндрю проделал проход. Нику показалось, что, когда они подняли проволоку и Эндрю прополз под ней, волоча за собой тело, звон поднялся на всю округу. Оставалось надеяться, что порывистый ветер не разнесет его далеко, тем более что пришлось включить фонарь, чтобы осветить отверстие шахты.

— О’кей, — послышался голос Эндрю — первые его слова с тех пор, как они вылезли из машины. Теперь он толкал сверток перед собой, брезент цеплялся за колючки и стебли и наконец завис над пустотой. Эндрю пихнул сверток в последний раз, и он перевалился через край. Ник тут же выключил фонарь. Он услышал, как тело несколько раз стукнулось о стенки шахты, прежде чем окончательно удариться о дно где-то глубоко внизу.

В наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал голос Эндрю:

— Пойдем-ка отсюда.

С этими словами он начал выбираться из-под изгороди.

Через несколько минут они снова мчались по дороге, фары «лендровера» резали ночную тьму. Что сделано, то сделано.

Отъехав от Мура, Эндрю заметно расслабился. Ему в отличие от Ника казалось, что проблема решена и дальше все будет легко и просто. Сжатые губы и отрывистая речь исчезли, сменившись необычной для Эндрю разговорчивостью.

— Сегодня Том ночует у матери. И на обратном пути тоже заедет туда на несколько дней. Я, видимо, должен радоваться — во всяком случае, она носа не покажет на похоронах. Завтра я должен встретить его. Ирен предложила собраться в Тренноре, к чаю. Будут она, Лора, я и Том. И ты, конечно. Может быть, Ирен уговорит и Анну с Бэзилом. Анна, наверное, скучает по Заку. Надо ее взбодрить. Ник, ты чего?

Ник почти не слушал Эндрю. Перед глазами то и дело вставала неровная дыра в черепе давно погибшего незнакомца. Руки, казалось, все еще чувствуют тяжесть и форму останков. А в голове стучал вопрос: для чего лгала Элспет?

— Ник!

— Прости, я…

— С тобой все в порядке?

— А что?

— Завтра семейное чаепитие в Тренноре.

— А… — Он попытался хоть как-то отреагировать. — Ясно. Замечательно.

Ник был уверен, что не заснет. К своему удивлению, он провалился в крепкое, без сновидений, девятичасовое забытье — отдых для измученных тела и души. Проснулся уже поздно утром.

Наступила четвертая суббота месяца — в четверть двенадцатого, если верить приходскому бюллетеню, начинается служба в церкви Ландульфа. По непонятной ему самому причине Ник решил вместо утренней пробежки зайти в церковь. Перед тем как выйти, он попытался еще раз набрать номер Элспет. Безуспешно.

Мемориальную доску с именем Теодора Палеолога, по-видимому, недавно отполировали. Когда началась служба, на вырезанных по меди буквах заиграли отблески свечей. Время от времени они привлекали взгляд Ника, который бормотал молитвы и пел гимны с неуверенностью истинного агностика. И все-таки он чувствовал, что прошлая ночь оставила в нем ледяной, нестираемый след. Нику хотелось, чтобы ему отпустили грехи, но для этого следовало бы исповедаться, покаяться. А ни он, ни Эндрю не могли рассказать о содеянном даже на исповеди.

Теодор Палеолог был осужден в Италии за попытку убийства. Беглый преступник, он спасся в Корнуолле. Его предок, Михаил Палеолог вступил на византийский престол в 1259 году после гибели регента малолетнего императора, Иоанна IV. Через пару лет основатель династии Палеологов ослепил несчастного Иоанна и заточил его в тюрьму до конца дней. Наследники Михаила оказались столь же свирепы и дрались за власть до тех пор, пока два столетия спустя их всех не одолели турки. Так что гены Палеологов вряд ли наделяют своего носителя излишней мягкотелостью, и доказательство тому — пример тезки Михаила, непримиримого и ехидного Майкла Палеолога. Если надо, любой из них тут же покажет зубы.

Но генетика еще далеко не все. Выйдя из церкви, под лучи мягкого, неяркого корнуоллского солнца, Ник не почувствовал в себе ни капли семейной беспощадности. Он не понимал и не принимал ее. И не верил, что способен быть таким жестоким.

Хотя возможно, неохотно думал он, возвращаясь проселочной дорогой назад, в Треннор, это значит всего лишь, что для него еще не наступил переломный момент. Пока.

Ирен и Лора явились к чаю первыми, положив конец бесплодным попыткам Ника дозвониться до Элспет. Последний раз Ник видел племянницу на восьмидесятилетии отца. С тех пор одиннадцатилетняя девчонка с брекетами на зубах и хвостиком на затылке превратилась в высокомерную пятнадцатилетнюю красотку, которая выглядела лет на восемнадцать и унаследовала манеры и изящество матери.

Ник никогда всерьез не чувствовал себя дядюшкой, да Лора этого и не требовала. Кроме того, он понятия не имел, насколько девочка осведомлена о его тяжком прошлом, и старался как можно меньше с ней говорить. Неудивительно, что Лора считала его на редкость скучным. Обсудив с племянницей школьное расписание и поездку по железной дороге, Ник решил, что теперь она может описать разговоры с дядей одним словом. Максимум тремя: тоска, тоска, тоска. Довольно забавно: если вспомнить, чем Ник и второй дядя Лоры, Эндрю, занимались сегодня ночью, подойдет любое слово, кроме этого.

— Мама рассказала мне про мистера Тантриса, — вдруг сказала Лора. — Кто он все-таки такой?

— Очень богатый человек, — ответила Ирен.

— Да, но ведь надо же знать о нем хоть что-то еще!

— Нам — не надо.

— Кому как, — заметил Ник.

— Семейная сцена? — обрадовалась Лора. — Как интересно!

— Ничего подобного, моя милая, — сердито осадила ее Ирен. — Мистер Тантрис готов заплатить за дом гораздо больше его реальной стоимости, и от этого выиграем мы все, включая и тебя, так что если бедный Тантрис хочет сохранить конфиденциальность…

— Ничего себе — бедный!

— Ты поняла, о чем я.

— А ты что думаешь, дядя Ник?

— Что между конфиденциальностью и секретностью все же есть кое-какая разница. Хотя твоя мама, наверное, знает лучше, — примирительно улыбнулся Ник.

Вскоре приехали Анна и Бэзил, избавив Ника от необходимости вести разговор в одиночку. Трое невнимательных к племяннице дядей тут же компенсировались одной, зато весьма заботливой тетей. Было не похоже, что Анна подавлена отсутствием Зака. Она продемонстрировала родным пачку распечатанных электронных писем, в которых мальчик сокрушался, что не попадет на похороны дедушки. Видимо, в чаяниях и надеждах девочки-подростка тетя разбиралась даже лучше матери, и они с Лорой затеяли какой-то свой разговор.

Время тянулось медленно и бессмысленно. Ник и Бэзил вышли в сад, оставив женщин болтать в гостиной. Прогуливаясь между заледеневшими деревьями, Бэзил деликатно намекнул, что Ник выглядит не лучшим образом.

— Вид у тебя вымотанный, вот что я тебе скажу. Именно вымотанный. Надеюсь, это не из-за тех нестыковок в письме Бодена?

— Тебе Эндрю, что ли, рассказал?

— Да, по телефону, сегодня утром. Мне и Ирен, конечно. Мы все решили, что ты скорее всего зря волнуешься.

— Что значит «скорее всего»?

— Ну, мое мнение не слишком интересно…

— Только не мне.

— Правда? Приятная неожиданность.

— Бэзил, Бога ради, прекрати прибедняться.

— Ладно, ладно. Значит так: мисс Хартли клялась, что в письме определенно говорится о витраже Суда, а теперь мы узнали, что все не так просто.

— Пока согласен.

— Дальше. Стоит ли из-за этого волноваться?

Ник подождал и, когда стало ясно, что Бэзил не будет отвечать на свой собственный вопрос, повернулся и спросил:

— Ну? Стоит?

— А вот не знаю, — ласково улыбнулся брат.

В последний раз Ник официально виделся с Томом все тогда же, на восьмидесятилетии отца, однако недавно встретил его в Лондоне. Сырым октябрьским днем они столкнулись возле Британской библиотеки, Ник — по дороге на вокзал Юстон, Том — на Кингз-Кросс. Зашли в кафе при библиотеке, заказали по чашке капуччино и поболтали минут десять. Ник уже и не помнил, о чем, настолько незначительной была сама встреча. Оба старались не касаться серьезных тем, так — поговорили из вежливости, родственники все-таки. Том тогда не мог найти работу после окончания университета, у Ника были свои причины для уныния. Выглядел племянник неплохо — светлая растрепанная шевелюра, бархатные карие глаза, легкая небритость, которая делала твердую линию подбородка еще более мужественной, но о том, что было у него на душе, Ник узнал так же мало, как если бы они, не заметив друг друга, разминулись в толпе.

Когда Том и Эндрю появились в Тренноре, Ник тут же заметил в племяннике перемену, которую, похоже, не углядели остальные. Конечно, Том был более приветлив, чем в тот дождливый день на Юстон-роуд, что неудивительно в компании всех до единого дядей, теть и кузины, не говоря уже об отце, которого давно не видел. Но Ник совершенно точно чувствовал, что юноша изменился, хотя и не сразу определил, в чем именно. Будто взгляд стал более острым, каким-то настороженным. Да и похудел он. Все дело в безработице, решил Ник.

Эндрю казался перевозбужденным, много и громко говорил. Том со своей стороны ловко уходил от прямых ответов на вопросы о жизни в Эдинбурге, а потом и вовсе перевел разговор на деда: дескать, как жалко, что в последние годы они так редко виделись. Он так легко влился в общий настрой, уловив царившую в семье сдержанную печаль, что Ник удивился, когда выяснилось: Том пока ничего не знает о предложении Тантриса.

Открылось это, когда Лора, которая явно заинтересовалась кузеном намного больше, чем во время их последней встречи, спросила:

— А на что ты думаешь потратить деньги?

— У нас пока нет никаких денег, — оборвал ее Эндрю, бросив на Ирен недовольный взгляд.

— Вы вообще-то о чем? — со смесью удивления и раздражения спросил Том, обводя взглядом гостиную.

— Нам сделали заманчивое предложение, точнее, твоему деду, но теперь выходит, что именно нам, — объяснил Эндрю, не уточняя, понятное дело, как отнесся к заманчивому предложению сам дед. — Дело в том, что где-то в Тренноре могли спрятать старинный витраж…

— Витраж? — недоверчиво переспросил Том.

— Да, так нам сказали. Во времена гражданской войны. Некая дама — историк — считает, что в шестнадцатом веке одно из окон церкви Сент-Неот было укрыто от армии Кромвеля, и скорее всего именно в Тренноре. Она работает на человека, который готов хорошо заплатить, чтобы начать поиски в нашем доме.

— А как он будет искать?

— Как захочет, так и будет.

— То есть разберет дом по кусочкам?

— Ну, не совсем… — замялся Эндрю.

— Но почти, — закончил за него Бэзил.

Том иронически присвистнул.

— Могу поспорить, дед страшно взбесился.

— Сначала — да, — нехотя признал Эндрю.

— А что за человек?

— Да какая разница?

— Просто интересно.

— Его фамилия Тантрис, — подала голос Ирен. — Вот в принципе и все, что мы…

— Тантрис?! — вытаращился на тетю Том.

— Да. Как я сказала…

— Нет, серьезно?!

— А что тут такого? — засмеялась Анна. — В конце концов, Палеолог — тоже редкое имя.

— Да… но… — Том будто пытался ухватить какие-то простые слова, которые все ускользали из головы. — Да нет, не могут его звать Тантрисом!

— И все-таки зовут, — ответила Ирен.

— Вы разыграть меня решили, что ли?

— А что тебя удивило, Том? — осведомился Ник. — Чем тебе не нравится фамилия Тантрис?

— Вы что, правда не знаете?

— Очевидно, нет, — сказал Бэзил.

Том переводил взгляд с одного на другого, будто не веря глазам. Потом сказал:

— Я только сбегаю достану кое-что из сумки. Дай мне ключи от машины, пап.

Эндрю озадаченно вытащил из кармана ключи и протянул сыну. Тот выбежал из комнаты, родственники озадаченно переглянулись.

— Свихнулся, — пробормотала Лора.

— Не говори, — поддержала ее Анна. — Что это с ним? — спросила она у Эндрю.

— Понятия не имею, — пожал плечами тот.

— Просто какое-то недоразумение, — предположила Ирен.

— Что для нашей семьи в порядке вещей, — заметил Бэзил.

— Замолчи, — нахмурилась Анна.

— Свихнулся, — повторила Лора.

— Не волнуйтесь, — ободряюще улыбнулся Эндрю. — Сейчас все узнаем.

Через несколько минут Том вернулся, держа в руках книгу в бумажной обложке. Рухнул в кресло и поднял ее перед собой, показывая всем сразу. Издательство «Пингвин», серия «Классика», «Роман о Тристане» Беруля.

— Дед прислал мне это пару недель назад с припиской: «Прочитай непременно». И все. Я решил, что это одна из его шуточек. Только что тут смешного… — Том недоуменно пожал плечами.

— Ты мне об этом не рассказывал, — заметил Эндрю.

— В голову не пришло, тем более это такая мелочь по сравнению с тем, что не рассказал мне ты.

— Я хотя бы собирался.

— И что там важного в книге, Том? — прервал начинающуюся ссору Ник.

— Надеюсь, все в курсе истории несчастных влюбленных — Тристана и Изольды?

— Напомни, — попросила Ирен.

— Легко. Я просмотрел книгу в поезде, главным образом для того, чтобы понять, зачем дед мне ее прислал. Беруль — поэт, живший в двенадцатом веке. Его версия легенды — самая старая из дошедших до нас. Согласно ей, Тристан был племянником Марка, короля Корнуолла…

— Чей двор располагался в Тинтагеле, — перебил Бэзил.

— Да. Думаю, дело именно в этом. Дед любил рассказывать мне легенды, связанные с замком, где он копал в тридцатых.

— И при этом всю жизнь их высмеивал, — вставил Ник.

— Может, уже объяснишь, в чем дело, Том? — вздохнула Ирен.

— Я и пытаюсь. Дело не в самой легенде, я только что понял. Изольда — дочь короля Ирландии. Тристан убил ее дядю в честном поединке, но был ранен. Рана не заживала, и Тристан поплыл куда глаза глядят в лодке без парусов и весел, надеясь, что Бог вынесет лодку туда, где смогут его вылечить. Его прибило к ирландскому берегу, он явился ко двору под видом менестреля, и Изольда вылечила его рану. Исцеленный Тристан вернулся в Корнуолл. Они с Изольдой полюбили друг друга позже, когда Изольда под охраной Тристана отправилась в путешествие, чтобы стать женой короля Марка. Мать дала ей любовное зелье, чтобы она выпила его вместе с Марком в день свадьбы. Но Изольда приняла напиток за вино и разделила его с Тристаном. Тут и развертывается основная история несчастной любви. Но еще раньше, когда Тристан впервые встречает Изольду, он использует вымышленное имя, чтобы в нем не опознали убийцу ее дяди. Выдуманное имя — анаграмма настоящего. Он называет себя…

— Тантрис, — мягко закончил Бэзил.

— Что?! — Ирен метнула взгляд в сторону брата.

— Тантрис, — повторил тот. — Ну разумеется. Два слога просто переставлены местами. Я обязан был догадаться.

— Вот именно, — кивнул Том. — Тристан назвался Тантрисом, когда захотел скрыть свое истинное имя.

— Погодите, погодите, — заволновался Эндрю. — Вы что же, хотите сказать…

— Что никакого Тантриса нет.

Последние слова произнес Ник, на ходу осознавая, что догадался об этом уже давно и рассказ Тома лишь заставил его признать очевидное.

— И никогда не было.

Анна в величайшем недоумении смотрела на брата:

— Кто-нибудь объяснит мне, о чем мы тут говорим?

— Нет никакого Тантриса, — снова повторил Ник. — Вот и все.

— А нет Тантриса, — подхватил Бэзил, — нет и…

— …денег, — глухо, закрыв руками лицо, закончил Эндрю.