Егерь проснулся посреди ночи, почувствовав чужое присутствие. Он не открыл сразу же глаза, очнулся полностью, стряхнул с себя остатки сна, нащупал левой рукой под подушкой холодную рукоять пистолета и аккуратно сквозь прищур посмотрел.

Рядом с кроватью стоял гореван из молодняка, недавнее пополнение в поселке, видно прислали с командного пункта разбудить командира, а он испугался, топтался на месте и не знал, с какой стороны начать будить легендарного и ужасного Егеря, о котором по деревням сказки страшные рассказывали. А вдруг ты его будить, а он драться. Глаз подобьет, по ушам накостыляет, зубы пересчитает на предмет лишних, чтобы привить уважение к старшим.

— Ты в следующий раз так не подкрадывайся, а то ведь до конца не проснусь и ненароком зашибу. От двери лучше, да гортанным представлением, так вернее получится, — сказал Егерь, напугав тем самым рядового.

От неожиданности он отпрыгнул от кровати, но тут же опомнился, вытянулся, расправил плечи и бодро отрапортовал:

— Господин Егерь, вас просят незамедлительно явиться на командный пункт.

— Вольно, рядовой, можешь уже расслабиться. Раньше надо было про устав вспоминать, а не на меня спящего пялиться. Вас что в учебке этому учат? Тебя, смельчак, как зовут? Давно в поселке?

— Арви Ако. Неделю назад прибыл в расположение, — бодро отрапортовал рядовой.

— То-то я вижу, рожа мне твоя незнакомая. А я в поселке всех знаю. Я как раз всю прошлую неделю отсутствовал, в городе Прелата был, а вчера как с охотничьей партией вернулся, на Гиблые болота уехал, а ты мне поспать не даешь. Непорядок, — ворчал, натягивая брюки и рубашку, Егерь.

Арви Ако побледнел, но решил стоять до конца. Ему приказали разбудить, он же не сам своевольничает. А приказ есть приказ, от него не убежишь, не спрячешься.

— Ладно. Что в Гнезде стряслось? Отчего я так срочно стал нужен? — потребовал ответ Егерь.

«Гнездом» на местном разговорном языке назывался командный пункт поселка. Название гореваны выбрали на редкость удачное. Командный пункт располагался в самом центре подземного поселения в пятиэтажном здании, на самом верху. Сюда стекалась вся информация о состоянии охранных периметров, отсюда осуществлялось непосредственное командование живой и механической силой гореванов.

— Никак не знаю. Мне не доложили. Просили только поторопить. Что-то очень срочное, — бодро оттараторил Арви Ако.

— Хорошо. Свободен. Доложишь, что скоро буду, — устало произнес Егерь, всем своим видом показывая, что хочет остаться один.

Повторять и разжевывать рядовому не пришлось. Он резко развернулся и вышел из комнаты.

Егерь всунул ноги в ботинки, зашнуровался и встал с кровати. Подошел к вешалке, снял пальто и влез в него, повесил на спину автомат и надел на глаза черные непроницаемые очки. Сколько он уж лет под землей, а привыкнуть к тусклому искусственному освещению никак не мог. В очки была встроена дополнительная подсветка, создававшая эффект солнечного присутствия.

Что у них там могло приключиться? Одеваясь, размышлял Егерь. Если уж его посреди ночи выдергивают на командный пункт, зная что он только три часа назад вернулся с Гиблых болот, значит случилось что-то экстраординарное. Но что? Летиане что ли стаями с поверхности полезли, да Цепные Псы поселок обложили?

Егерь усмехнулся своим абсурдным предположениям, не зная, насколько он оказался прав. Только грязная ворона дурного предчувствия заворочалась в груди.

Глупости это все. Какие летиане? Какие Цепные Псы? Прорыв под землю невозможен, четыре внешних защитных барьера, пять внутренних, такую преграду невозможно преодолеть. Гореванские города и поселки были сродни невскрываемому сейфу, правда всегда оставалась вероятность того, что найдется искусный медвежатник, для которого эта задача окажется по зубам. Только не сейчас. Только не в этом столетии. Егерь сам проектировал защитные рубежи своего поселка, знал их все плюсы и минусы, и не верил в то, что летианам удастся ими воспользоваться.

От дома до «Гнезда» прогулочным шагом всего десять-пятнадцать минут. Если поторопиться, можно и в семь минут уложиться. Поэтому Егерь не стал выводить мотоцикл из гаража. К тому же по прибытии с Гиблых болот он успел два раза приложиться к чавгру, а садиться за руль одурманенным считал дурным тоном.

Егерь печатал шаг по ночной улице своего города и оглядывался по сторонам, осматривал потухшие окна жилых домов, в каждом из них жил его друг, сослуживец, знакомый, закрытые лавки менял, иногда здесь можно было найти полезные вещи, спящую столовую, там вкусно кормили и совсем не дорого, и прачечную, раз в месяц по четвергам он приносил сюда два тюка грязного белья. Город был наполнен безмятежностью и спокойствием. С ним не могло случиться ничего плохого. С ним и с десятками таких же тихих и спящих городов, которые поселок Егеря прикрывал живым щитом от внешнего врага. Они должны были разбиться в хлам, рассыпаться в песок, лечь мертвыми в землю, но добиться того, чтобы в этом городе и в остальных городах и поселках гореванов оставалось это чувство спокойствия и безмятежности.

Из-за поворота показалось здание «Гнезда», Егерь отвлекся от размышлений и ускорил шаг.

На пороге командного пункта его встретил Цалио Вый, по прозвищу Ветер.

— Наконец-то. За тобой как за миром посылать.

— Что у вас тут стряслось?

— Пока ничего существенного, но… дело пахнет выгребной ямой. Это я тебе говорю, а ты знаешь, у меня всегда нос по ветру.

Вот за эту пословицу и за гений предсказателя Цалио Выя и прозвали Ветром. Он прибыл в Пограничный поселок всего полгода назад, откомандирован откуда-то с юга с наилучшими рекомендациями от Улитки, и ничего больше для Егеря было не надо. Если Улитка, старый мудрый гореван, прошедший не один десяток сражений, вот уже двадцать лет стоявший во главе одного из южных пограничных городов, рекомендовал Ветра, то значит и впрямь человек нужный и правильный, надо к нему присмотреться и раскопать его талант как можно более глубже.

— Так в чем загвоздка? Что тебе не нравится? — спросил Егерь, не в силах сдержать раздражение. Все-таки накопившаяся усталость давала о себе знать.

— Обожди немного. Сейчас все сам увидишь, — пообещал Ветер.

Егерь шел вслед за своим помощником и время от времени ловил себя на том, что пытается спать на ходу. Все-таки он устал даже больше, чем предполагал, а это было очень плохо, сможет ли он адекватно оценивать обстановку и принимать правильные решения. Он не чувствовал в себе этой уверенности, хорошо что рядом был Ветер, есть на кого опереться в тяжелое время.

В «Гнезде» большой круглой комнате, заставленной терминалами компьютеров с рабочими местами операторов, по ночам было немноголюдно. Четыре дежурных, командир смены, им в эту ночь оказался Ветер, и двое оперативников, в одном из них Егерь узнал свой застенчивый будильник. Не смог сдержаться, насупился, изобразил разбойничью рожу и посмотрел пристально на рядового. Арви Ако побледнел, но с честью выдержал суровый взгляд командира.

Ветер подвел Егеря к центральному терминалу и упал в кресло оператора. Егерь расположился рядом. Сидеть с автоматом за спиной было неудобно, но он не стал его снимать.

Ветер при помощи консоли управления вывел на экран изображение со следящих камер в обычном, инфракрасном и тепловом режиме. Рядом возникли в отдельных экранчиках графики и таблицы, описывающие объект наблюдения.

— Помнишь тот инцидент с командой Двуликого и пришельцами, когда крысоноры прорвали туннель? — спросил Ветер.

— Отчетливо. В подробностях. Как сейчас. А что? — насторожился Егерь. Начало ему не понравилось.

— Это изображение поступает из затопленных туннелей. Тех самых где произошел прорыв.

— И что? — Егерь всматривался в размытую картинку, но видел только мутную воду, точно в банке с водой развели грязь.

— Там кто-то есть. По показаниям получается большое скопление живых объектов небольшого размера. Словно кто-то стаю рыб запустил к нам в туннели.

— Откуда там могут рыбы взяться? — удивился Егерь.

— Вот и я о том же. Туннели залиты протравленной водой, там не может ничего живого быть, но оно там есть и движется весьма осмысленно.

— И давно вы все это наблюдаете? — поинтересовался Егерь, разглядывая таблицу с показателями биологической активности.

— Где-то уже часа три как, только есть основание предполагать, что эта живность в наших туннелях уже давно. Сначала она была в латентном состоянии, потом стала развиваться и расти. Что скажешь, Егерь? Ветер опять учуял гадость, везет мне на всякую помойку, — печально закончил он.

— Естественным путем в нашей отраве даже микроб не может завестись. Яд суров настолько, что все убивает. По сути вода нулевой становится. В ней нет ничего живого. И если то что я перед собой вижу, это не обман зрения, то надо отдать тебе должное, ты такую помойку учуял, какой еще ни разу до этого до тебя ветер не доносил, — сказал Егерь. — А самая главная беда, что мы вынуждены тихо сидеть и ничего не делать. Туннели закупорены. В них выйти, охранный периметр нарушить. Быть может, те кто рыбок в наш пруд запустил, только этого и ждут.

— И нам остается только ждать и наблюдать за развитием событий, — подвел печальный итог Ветер и устало потер глаза.

Выглядел он неважно. Егерю стало жалко его, и, не взирая на то, что он сам не выспался, предложил другу:

— Ты устал. Может пойдешь, немного поспишь?

— Спасибо конечно, только вот если кому и отдыхать, то это тебе. Я что не в курсе, что ты часа четыре назад в поселок приехал с охоты. Говорят, неплохо поохотились.

Егерь внимательно посмотрел на улыбающегося Ветра и в его карих глазах он увидел огонь гибели. Егерь моргнул и это ощущение пропало, оставив горькое послевкусие.

— Нормально. Мясо много, на зимовку хватит. Часть добычи завтра, послезавтра к Прелату отправим. Им тоже зимовать надо. В этом году знатно заготовились.

Егерь смотрел на Ветра и в первый раз за последние двадцать лет он задумался о том, что потерял, избрав путь горевана.

Его звали Миремир, и он родился далеко отсюда в прибрежном городе Лиссе, далеко на юге летианских владений. Егерем его назовут потом, в другом мире, в другой жизни. Он родился в обеспеченной семье, владевшей собственным трехэтажным домом на земельном участке в элитном районе города, тремя автомобилями и солидным счетом в банке. Его отец занимался производством оружия, состоял в совете директоров крупного оборонного предприятия. Мама занималась домом, благотворительностью и политикой. Она неоднократно избиралась в Городскую Думу, где возглавляла Совет Попечителей, занимавшийся проблемами образования и медицины, благотворительными организациями и фондами.

С детства Миремир впитывал в себя взрослые разговоры и споры. У отца часто собирались влиятельные и умные люди. К маме заглядывали сослуживцы. Он рос в атмосфере типичной летианской семьи, с пеленок впитывал в себя неприязнь к гореванам. О гореванах друзья мамы и отца говорили чаще всего. И в основном говорили плохо, как о животных, пытающихся уничтожить их летианский уклад жизни и самих летиан. Врачи и ученые, приходившие в гости к маме, доказывали на основе медицинских исследований, что гореваны не имеют развитого головного мозга, по своему уровню развития они не далеко ушли от обезьян, и руководствуются в своих поступках инстинктами и накопленным генетическим опытом. Они рассуждали о социальной и биологической опасности гореванов. Деловые люди, приходящие к отцу, соглашались с ними, добавляя что к гореванам нужно относиться снисходительно. И не в коем случае нельзя поддаваться на пропаганду радикалов, предлагавших уничтожить популяцию гореванов. Нельзя убивать хищника за то что он хищник, нужно обезопасить себя от него, а еще лучше использовать его, проводить генетические эксперименты и выводить полезных обществу летиан шурале.

Миремир никогда не видел живого горевана, но они стали составляющей частью его жизни с ранних лет. Его отношение к гореванам изменилось внезапно, когда ему исполнилось двенадцать лет и помог этому гражданин Парвус, ставший частым гостем отца.

Гражданин Парвус с первой же минуты знакомства приковал внимание молодого Миремира. Он говорил о том, о чем все остальные граждане предпочитали либо молчать, либо цитировать учебники. Он выглядел старым, повидавшим жизнь, потрепанным и несколько обозленным летианином. Седые вечно всклокоченные волосы, очки с резинкой и трещиной на правом стекле, длинные серые пальцы, которыми он любил хрустеть, когда рассуждал о чем-то. Когда говорил господин Парвус, все остальные умолкали. Они боялись согласиться с ним, опасались ему возражать. Они считали, что стоит им вступить в полемику с Парвусом, как их посчитают соучастниками. В этом они были недалеко от истины. Через полгода после первого визита Парвуса арестовали, его перевели в касту лишенцев и после этого никто о нем больше не слышал. Отца спасло высокое положение, влияние и деньги. Дома о Парвусе больше никто не вспоминал, эта тема попала под негласный запрет. Только Миремир никак не мог забыть провокационные речи Парвуса.

Парвус говорил, что летиане и гореваны две параллельные цивилизации, оказавшиеся запертыми на одной планете, вынужденные развиваться подле друг друга. Гореваны, считал Парвус, такие же разумные существа, как и летиане, беда же двух цивилизаций в том, что на одной кухне две хозяйки обязательно поцапаются. Сильный побеждает слабого, закон развития, только вот кто сильный, а кто слабый. Так ли слабы гореваны, если за девять с лишним столетий летиане не смогли выжить их с планеты, или загнать в резервации, научиться регулировать численность их популяции.

Парвус говорил много и каждое слово становилось благотворным зерном, ложащимся на плодородную почву разума Миремира.

В девятнадцать лет Миремир ушел из дома, предварительно запасшись солидной пачкой денег, украденной из бумажника отца. Ему удалось купить билет на скоростной поезд и покинуть Лисс.

Уже тогда у него созрел план найти гореванов и стать одним из них, и ему это удалось. Когда гореваны подобрали в Гиблом болоте одинокого умирающего летианина, желавшего жить с ними, Миремир умер, а родился Егерь, ставший гореваном не по рождению, а по духу…

Настойчивая сирена тревоги прервала воспоминания Егеря.

— Прорыв заблокированных туннелей!!! — Ветер озвучил то, что Егерь и сам видел на экране компьютера.

Эти слова прозвучали приговором. Живые организмы, запущенные летианами в затопленные туннели, прогрызли дыру в сухие не захваченные туннели и теперь вместе с потоком отравленной воды неслись по направлению к поселку.

— Отрезайте сушу дальше по течению! — приказал Егерь.

— Это не поможет. Если они смогли прогрызть одну преграду, то и вторая им окажется по зубам, — тихо, чтобы не слышали остальные, сказал Ветер.

— Это их задержит хотя бы на время, — ответил ему Егерь. — Отправь на блокпост по движению гореванов, пусть займутся укреплением. Эти золотые рыбки не должны проникнуть в город. Потому что если они проникнут, то вместе с отравленной водой, а для нас это сам понимаешь…

Ветер отправил команду по терминалу в казармы, и доложил, что пятьдесят бойцов выехали на первый блокпост, находящийся на границе между затопленными туннелями и городом.

Егерь кивнул и уставился на экраны.

Все это ему не нравилось. Какой смысл запускать к ним рыбок, пускай даже и бетоногрызов, в городе без воды они окажутся также бессмысленны, как и ядовитые комары в зимнюю стужу. Зачем летиане, никогда не делавшие ничего предварительно не посчитав своей выгоды, затеяли эту рыбную ловлю. Что-то тут было не так, концы не желали увязываться вместе.

Егерь чувствовал, что ему нужно подумать, только здесь у него не получалось. Ему нужно побыть одному. Он поднялся, кивнул Ветру и вышел из «Гнезда». Егерь спустился вниз и вышел на улицу.

Свежий воздух был наполнен безмятежностью и тонкими еле уловимыми запахами фруктов, только Егерь не обращал на них внимание. Он сел на ступеньки крыльца и, уставившись немым взглядом в пол, погрузился в себя.

Рыбки в туннели появились не случайно. Они приведут за собой отравленную воду, и она окажется в городе, но это еще полбеды. Егерь знал, как не допустить воду и рыбок, правда при этом обнаруженные противником туннели окажутся свободными. Штурмуй город, не хочу. Но другого выхода он не видел. Если рыбкам удастся проникнуть за третий защитный периметр, он вынужден будет приказать слить воду. Вместе с водой сольются и рыбки. Что ж это и к лучшему. Очистители, куда попадет слитая вода, уничтожит всю живность. Только Егерь был уверен, что именно этого и ждут от них летиане. Если же вода не будет слита с туннелей, через какое-то время она попадет в город, и по освобожденным туннелям зашагают летианские регулярные войска. Куда не посмотришь, один беспросветный заход солнца получался.

Егерь принял решение, и уже собрался было возвращаться в «Гнездо», когда увидел в конце улицы неясную, заштрихованную тенями ночи фигуру в темном плаще до пят с капюшоном, скрывающим лицо. Егерь не на шутку испугался. В этой черной фигуре было что-то неестественное, потустороннее, чуждое этим тихим спящим подземным улицам, наполненным безмятежностью и счастьем довоенной жизни. В фигуре же зрела буря, несущая смерть всему, что встанет у нее на пути. Смотря на эту фигуру в черном, Егерь явственно почувствовал, что жизнь та которую он знал и любил, закончилась, на ее смену пришло что-то новое, только вот будет ли ему и остальным гореванам в этой новой жизни место?

Нельзя построить что-то новое, предварительно не разрушив старое. Теоретически можно, но в жизни так не бывает. Новое растет, расправляет плечи и постепенно разрушает тесную скорлупу старой жизни. Так и летиане открыли сезон охоты на гореванов несколько сотен лет назад, теперь разуверились в этой идее, но живые гореваны для них, как вечное напоминание о былой ошибке, а об ошибках никто вспоминать не хочет. Проще уничтожить воспоминание, заставить себя забыть его.

Существо в черном продолжало неподвижно стоять, окутанное тенями улицы, словно теплым ватным одеялом. Оно, казалось, наблюдало за Егерем, размышляло над тем, что делать дальше. И чем больше Егерь смотрел на черное пятно, тем больше ему становилось страшно.

Первый испуг был внезапным, точно на него из темноты выпрыгнула исполинская собака, оказавшаяся на деле очень дружелюбной. Но то что испытывал Егерь сейчас было в десятки раз хуже и тяжелее.

Он смотрел на черного, и чувствовал, как в голову пробираются предательские мысли, все бессмысленно, жизнь глупа и не стоит и выеденного яйца. Имеет смысл только лишь смерть, потому что смерть преображает и меняет человека. Смерть это инструмент трансформации, это хирургический скальпель творца, позволяющий исправить все недочеты, допущенные при творении. Смерть это детский конструктор, в который играет высшая сила, не отдающая себе отчет в том, что она делает. Из этого конструктора вырастает готовая композиция, которая затем разрушается, чтобы из тех же самых кирпичиков создать новую композицию, новую конструкцию, новую жизнь. И от этой бессмысленности на душе стало так тоскливо и утопично, что хоть сейчас в петлю лезь.

Егерь посмотрел на окружающий его мир по новому, он видел всю бессмысленность сопротивления гореванов, поскольку сопротивляясь натиску летиан, они тем самым отодвигают смерть все дальше и дальше, а смерть ведет за собой свободу и новую конструкцию, новую концепцию мироздания. Они же, для свое существования, ютятся под землей, ограничивают себя во всем, дети рождаются и до совершеннолетия не видят солнечного света. Зачем? Какой смысл и прок? Тот кто продлевает жизнь, воюет с собственным счастьем.

Егерь захлебнулся тоской. Он понял, что прожил жизнь зря, что вместо того, чтобы идти в пещеры к гореванам, он должен был остаться в Лиссе и жить, развиваться, становиться личностью в тех условиях, в которых он был рожден. Он должен был найти девушку, влюбиться в нее, а не в борьбу за призрачную чужую свободу, чужие идеалы, чужие жизни, обзавестись детьми, а не соратниками и боевыми ранами, которые в сырость и по осени начинали петь болью на разные голоса.

Егерь окинул взглядом окрестность и обнаружил, что вокруг него одни дымящиеся руины. Он стоял в центре догорающего умершего города, олицетворявшего его бессмысленную, растраченную за чужие идеалы жизнь.

А напротив него возвышался немым укором, восклицательным знаком, обвинительным приговором чёрный, видом смиренный монах, опоясанный власяницей. Вот чёрный пошевелился, поднял руки к капюшону, рукава спали, обнажая густую черную шерсть волка, откинул капюшон, и Егерь увидел человеческое лицо, перехваченное кожаными ремнями с шипами. Чёрный оказался зеркалом, в котором он увидел собственное отражение. Он сам был скован ремнями собственного ограниченного мировосприятия, собственного одиночества среди чужаков. Это он был чёрным, это он пришел сам к себе напоминанием об упущенном времени.

Вокруг дымились руины, выгоревшие разрушенные дома, каждый из них — непрожитая часть отпущенной ему судьбы. Вот некогда нарядный и богатый трехэтажный домик, с проваленными внутрь балками и перекрытиями: его семейный дом, отчий кров, где он вырос, был воспитан и где он исковеркал извратил свою судьбу, отправившись искать гореванов. Рядом величественный пятиэтажный особняк, от него остались только внешние стены, внутри же все сгорело, это дом в котором ему предстояло растить свою семью. По несуществующим этажам бродили полупрозрачные фигуры людей: его не встреченная и непознанная жена, не рожденные дети, новые элементы детского конструктора создателя.

Егерь все решил для себя, он стянул со спины автомат и снял с предохранителя. Он не мог повернуть время вспять и вразумить себя, молодого и горячего, помешанного на поиске истины и идеалов, но он мог приблизить момент переконструирования модели, и он мог помочь остальным гореванам в этом.

Егерь повернулся спиной к чёрному и направился назад в «Гнездо». Дежурные гореваны, уткнувшиеся в экраны компьютеров, не успели ничего понять и попытаться спастись. Егерь хладнокровно расстрелял их, разрушая по пути терминалы. Последним живым гореваном на командном пункте остался Ветер. Не понимая, что происходит, он выхватил пистолет, но не успел им воспользоваться. В его глазах застыло недоумение, когда короткая очередь разорвала ему грудь. Ветер выронил пистолет и рухнул на спину.

Егерь отбросил назад не нужную больше игрушку, приблизился к мертвому Ветру, постоял над ним, разглядывая его обиженное лицо, потом наклонился и поднял пистолет.

Он помог им, избавил от бессмысленного существования, и уже сейчас создатель принялся конструировать из высвободившихся элементов новую форму жизни. Остался неохваченным только он.

Егерь понимающе улыбнулся и поднес дуло к виску. Он не сомневался ни секунды. Громыхнул выстрел. Тело упало на пол подле остывающего Ветра. Егерь умер. Миремир умер.

На улице Цепной Пес накинул капюшон, скрывая свое уродливое лицо и с ощущением исполненного долга, отправился прочь навстречу надвигающимся на подземный город войскам летиан.

Когда пираньи изгрызли четвертые бетонные створы, из затопленных туннелей откачали воду вместе с выполнившими свою миссию рыбами, и тут же летиане запустили в освобожденные туннели крысоноров.

Первые взрывы прогремели возле последнего рубежного кольца через две минуты после смерти Егеря. Этими взрывами были разрушены последние ворота, и крысоноры хлынули в город, но на их пути встал блокпост и горстка гореванов, которая еще в течение получаса сдерживала натиск крысоноров, пока не оказалась зажатой противником в кольцо.

На другом конце города через десять минут после смерти Егеря из туннелей, ведущих в Запредельные леса, самые спокойные гореванские владения, куда летиане никогда не лезли, толи опасались охранявших лес гореванских партизан, толи боялись враждебности самого леса, на гореванские улицы хлынули легионеры, особый вид шурале, выращенный для войны. Легионеры были зависимыми шурале и управлялись Операторами Управления. Легионеры в считанные минуты захватили южную часть города и стали медленно продвигаться к центру, уничтожая все на своем пути. Гореванские патрули, охранявшие южные ворота в город, не смогли остановить продвижение легионеров. Отправленное им подкрепление, четыре десятка гореванов, не смогли задержать нахлынувшую на них лавину врагов. Лавина накрыла их, перемолола и выплюнула мертвыми.

Повсюду на улицах завязались бои.

Через двадцать минут после смерти Егеря, в город вошли регулярные летианские войска. Западные ворота, ведущие в Чернавский лес, рухнули под натиском превосходящих сил противника. Не встретив активного сопротивления солдаты летиан рассредоточились по улицам, и начали наступление на центр.

Лишенные централизованного командования гореваны еще пытались сопротивляться, но все больше их сопротивление напоминало партизанщину, а не работу регулярной армии. Из-за беспорядка, возникшего среди младших офицеров, большая часть солдат так и не была выведена из казарм, а через сорок три минуты после смерти Егеря в казармы вошли четверо Цепных Псов, управляемых на расстоянии Поводырем.

В жилом доме на Солнечной улице засели два десятка гореванских солдат. Они забаррикадировали все входы в дом и в течении получаса держали его оборону. Они надеялись, что гореванское командование опомниться и начнет спасать положение, свяжется с центральными городами и попросит подкрепление, а уж до его прибытия они продержатся. Через два с половиной часа после смерти Егеря два крысонора проделали дыры в стенах дома, и ворвавшиеся внутрь легионеры зачистили его за пятнадцать минут.

В расстрелянном Егерем «Гнезде» младшие офицеры гореванов пытались наладить работу системы и передать информацию в город Прелата о прорыве летиан под землю, также привести к централизованному управлению раскиданные по городу гореванские войска. Через два часа сорок три минуты после смерти Егеря, в «Гнездо» прорвались легионеры, завязался ожесточенный бой, спустя полчаса последний гореван испустил дух.

Понимая, что город они потеряли, гореванские офицеры отправляли одного за другим гонцов к Прелату и в другие гореванские города. Гонцы на мотоциклах пытались прорваться через разные выезды из города. Семеро гонцов были убиты при попытке покинуть город. И только одному удалось прорваться. Это случилось спустя четыре часа восемь минут после гибели Егеря.

В центре города встретились подразделения легионеров, управляемых Операторами (они ехали позади войск в специально оборудованных грузовиках), и регулярные летианские подразделения. Это произошло через четыре часа двадцать две минуты после смерти Егеря. Объединенная армия летиан и легионеров приступила к зачистке оставшейся части города.

Спустя пять с половиной часов после гибели Егеря город оказался полностью захвачен летианами.

Улицы были завалены трупами, валялись все вместе без разбора люди в гореванской и в летианской форме, уродливые крысоноры и обезличенные легионеры. Залитые кровью мостовые высыхали, покрываясь трескающееся кровавой коркой. Выжившие легионеры бездумно стаскивали трупы в кучи и поджигали их. В городе было невозможно дышать от непереносимой вони. Летианские солдаты в противогазах строили захваченных в плен гореванов и под присмотром Цепных Псов (один Цепной Пес мог подчинить своей воле до сотни гореван), отправляли партии с новыми рабами на поверхность.

Город Егеря больше не существовал. Его медленно и не обратимо жрал огонь. А соединенные войска легионеров и летиан вступили в глубь гореванских владений.