Выход из барака никем не охранялся. Выйти можно было в любой время дня и ночи, если бугор, конечно, разрешит. Без разрешения старшего по бараку пойманного снаружи горевана ждала страшная участь. Добиться же разрешения бугра было практически невозможно. Начнутся вопросы, расспросы, куда, к кому, зачем, это повлечет за собой волну подозрительности, потом донос и снова посадят как морковку в каменный электрический мешок, только вот четвертый раз Горец боялся не выдержать. В последний раз он просидел только три дня, но и этого ему показалось выше головы, к тому же все три дня шел проливной дождь и поляна каменных мешков была окутана густым паром и жутко воняла горелой проводкой. Из-за этой вони и пара Никита рассопливился, раскашлялся, у него постоянно болела голова, отказывался работать «разгонник».

Никита был готов рискнуть жизнью и нелегально пройти по территории резервации. Даже если его поймают, живым он им не дастся и умрет с уверенностью, что сделал все, чтобы выбраться из этого пекла. Только прежде чем посмотреть в глаза дракону, надо выведать где у него глаза находятся. А сослепу тыркаться во все дырки в поисках единственно верной двери, обрекать себя на нелепую глупую смерть.

Обо всем этом размышлял Никита, когда его полуживого перетащили из каменного мешка в барак. Его бросили на нары и забыли о его существовании. Надсмотрщики тут же ушли, Бодало сегодня вечером устраивал товарищескую попойку с картами и женщинами, остальным гореванам было не до освобожденного узника. Так и лежал Никита один на нарах, смотрел на входную дверь, собранную из грубых неошкуренных досок, и размышлял о побеге.

Он и не заметил, как к нему подсел молчаливый погруженный в себя гореван с заштопанными руками, бывший узник каменного мешка. От него пахло грязью, потом и слабо уловимым цветочным ароматом.

Стежок, как прозвал его про себя Горец, сидел молча и смотрел на него. Его взгляд был наполнен печалью и мудростью, словно глаза отелившейся коровы, ведомой на убой. И, смотря на него, Никита понял, что ему нужно для побега в первую очередь.

Ему нужны были соратники, готовые рискнуть жизнью ради свободы. Только вот какой странный парадокс, гореваны на воле готовы были на все, только бы сохранить свободу, оказавшись в неволе теряли вкус к жизни, становились покорной, мягкой скотиной, готовой выполнять любую команду хозяина. И как среди овец найти волка. Как в толпе забитых, измученных, измордованных тяжелой непосильной работой людей найти соратника, готового телом лечь на амбразуру пулемета, только бы спасти товарищей и подарить им свободу.

Никита чувствовал себя запертым в камере, обшитой резиновыми пружинящими подушками, даже потолок и пол был из резины. Как бы он не бегал по камере и не кидался на стены, подушки пружинили и отталкивали его. И вот он уже летает, как шарик для пинг-понга между ракетками выдающихся мастеров, и чувствует, что никогда в жизни больше не остановится, пока не треснет, не лопнет от усталости и не умрет на нарах в бараке.

Все бессмысленно и бесполезно. Где он найдет соратников, помощников? Откуда им здесь быть? От отчаянья хотелось завыть и биться головой об стену. Никита закусил губу до крови и посмотрел на неподвижного, смотрящего на него Стежка.

Вот чего он сюда сел? Что он хочет? Почему он смотрит на него? Неожиданно Никита разозлился на безобидного горевана с репутацией тихого безумца, и когда он хотел было его прогнать, Стежок неожиданно открыл рот и произнес тихо, так что его никто больше не слышал.

— Ты не такой как все. Ты другой.

Никто не слышал, чтобы Стежок разговаривал после отсидки в каменном мешке. Все думали, что он потерял разум внутри бетонной ямы с электрическими стенами, но они все ошибались. Стежок молчал, потому что ему нечего было сказать. Все это время он думал, о том что с ним произошло, что произошло со всеми гореванами, пытался увидеть выход, и не видел его.

— Я прилетел со звезд, — также тихо отозвался Никита.

Его ответ удивил Стежка и погрузил в долгие размышления.

Потом они много разговаривали, в основном вечерами и по ночам. Стежок перелег рядом с Горцем, и теперь шёпотом они могли общаться хоть всю ночь, к тому же второй сосед Никиты был тугим на ухо, либо искусно притворялся.

Утром рано их сдергивали с нар, и выводили в столовую резервации. Столовая представляла собой длинные желоба, заполненные мутной дурно пахнущей кашицей, пригодной для питания и даже очень сытной. Заключенных выстраивали в ряд вдоль желобов, и они приступали к еде. Хлебать кашу приходилось привязанными к жёлобу деревянными ложками. Надсмотрщики, прогуливающиеся вдоль рядов с поглощающими пищу гореванами, внимательно следили за тем, чтобы никто не пытался отвязать и присвоить себе ложку.

В первый раз попав в столовую, Никита почувствовал себя свиньей, приведенной на откорм, впрочем летиане по другому к ним не относились. Он и не заметил, как сам стал считать себя гореваном. Он невольно влез в шкуру горевана, примерил на себя чужой костюмчик, и неожиданно почувствовал его родным.

Никита не мог выбросить из головы страшную картинку первого дня в резервации. Их только что привезли в фургонах, в которых на многих планетах Солнечной Федерации не стали бы даже скот перевозить, построили на центральной площади резервации перед деревянным помостом, пахнущим болотной гнилью. Младшие надсмотрщики и добровольные помощники из лишенцев прошли по рядам новичков и отобрали восемь гореванов. Их заставили выйти вперед и встать рядом с помостом. Потом наступили долгие минуты ожидания.

Прошло казалось несколько часов прежде чем на помост поднялся комендант резервации, высокий пожилой летианин с некрасивым жестоким лицом. Он разразился длинной речью, суть которой сводилась к простому алгоритму: «житель резервации должен подчиняться законам резервации иначе его ждет наказание. Живите по закону, и будете довольны». Комендант не говорил каким будет наказание, но для того чтобы прибывшие гореваны убедились в искренности его слов, достал пистолет и выстрелил каждому из восьми отобранных гореванов в голову. После чего ушел, не оглядываясь, а надсмотрщики заставили гореванов, которым повезло несколько больше чем этим восьми, убирать трупы. Трупы отнесли к печкам завода.

У Никиты до сих пор в ноздрях трепетал запах свежей теплой крови. Когда он нес на плече тело несчастного горевана, он готов был броситься безоружным на надсмотрщиков и убивать их голыми руками, но сдержал себя. Поклялся отомстить, когда представится подходящий случай.

После столовой гореванов вели на работы. Еще в первый день их распределили по отрядам. Каждый из отрядов был приписан к тому или иному объекту. Первый отряд работал в инкубаторах. Второй отряд трудился на перерабатывающем заводе. Третий отряд обслуживал производственные конвейеры. К последнему отряду был приписан Горец.

Стежок был из четвертого отряда, работавшего на каменоломне. С раннего утра до позднего вечера он сидел в кабине недропроходца, управляя им при помощи силовых рычагов и руля. Монотонная утомительная работа, опасная для жизни и здоровья. Вгрызающийся в каменную породу горных подземелий, недропроходец был беззащитен перед природой. Плохо обученные операторы машины часто ошибались и погибали под завалами. Но чаще всего их убивала радиация, излучаемая добываемой рудой. Недропроходцы же не были оборудованы защитными экранами, по сути они были просто грудой железа. Летианам было дешевле найти новых узников, чем ставить на машины дорогие защитные экраны.

Отряд Горца работал на литейном производстве в жарких цехах. Здесь они выплавляли металл. Завод находился в нескольких километрах от резервации, и гореваны, работавшие в третьем отряде, единственные могли покидать территорию резервации. Утром их дожидался грузовик, который отвозил их на место работы.

В сталелитейных цехах было очень жарко и опасно. Вечно горящие печи, раскаленный льющийся в готовые формы из чанов металл и сумасшедший блеск в глазах работавших здесь гореванов. На глазах Никиты один из гореванов, должно быть работал давно на заводе, накинулся на надсмотрщика. Он прыгнул ему на спину и вцепился зубами в горло. Кровь брызнула и мигом напитала рубашку летианина. Он как не пытался, но не получалось стряхнуть горевана со спины. Он орал, точно свинья, которую режут, и метался из стороны в сторону с клещом, присосавшимся к его шее. Наконец к нему подоспели на помощь. Горевана с трудом оторвали от летианина, гореван брыкался, шипел и пытался укусить держащих его летиан. Надсмотрщики, не долго думая, подняли его и зашвырнули в ближайшую печь. Гореван не успел ничего и почувствовать, вспыхнул искрой и исчез.

Никита не хотел вот так просто исчезнуть, как этот несчастный гореван. Поэтому он осматривался по сторонам, выискивал пути к свободе, подмечал все на пути к заводу и назад, старался запомнить территорию резервации и прикидывал самые удачные пути к бегству.

Тем же самым занимался Стежок. Вечером они обменивались увиденным и делились идеями.

По подсчетам Никиты прошел уже месяц, как он попал в резервацию «Дохлая лощина», а его так и не пытались спасти, теперь нужно было заботиться о спасении самостоятельно. Только одного Стежка для удачного побега было мало, нужно привлечь на свою сторону еще пару гореван и заручиться поддержкой остальных жителей барака. Пускай помогать не станут, так хоть не помешают.

Одной из основных проблем оставался старший по бараку, от его неусыпного взора было не спрятаться, не скрыться. Чтобы выбраться незамеченным из барака, его нужно было отвлечь. Конечно, было время, когда бугор спал, но, во-первых, у него было очень чуткий сон, во-вторых, пока он отдыхал его замещал один из прихлебателей, пытавшийся выслужиться перед бугром.

Но главная проблема заключалась в том, как незаметно выбраться за территорию резервации. Дни шли, а Горец не видел выхода. Стежок ему в этом мало чем мог помочь. Он делился увиденным и порой замечал такие интересные детали, которые Никита пропускал мимо, но зацепить свежую идею было не в его силах. По части изобретения и разработки стратегических планов был Никита, да вот только как раз с этим у него было худо, если не сказать скверно.

Никита надеялся, что идея придет к нему озарением, и его надежда сбылась.