Впереди показался Мирград, окруженный высокой старой бетонной стеной с двумя блокпостами, ощетиненными стволами пулеметов, и огромными черными металлическими воротами, напоминающими закрытую пасть, но Таня не сомневалась скоро эта пасть распахнется.

Город не помещался в ограду и выпирал из нее, словно сбежавшее тесто. Он возвышался иглами небоскребов, маковками куполов административных зданий, башнями спутниковых ретрансляторов и все это великолепие напоминало дряхлый пенек в дремучем лесу, заросший колониями светящихся поганок.

По пустыне они мчались несколько часов на скоростной монорельсовой пуле. Блестящая на солнце пятиметровая стальная капля неслась со скоростью свыше трехсот километров в час. Они выехали рано утром, с первыми лучами из Рубежного форта и сначала их дорога пролегала через Чернавский лес. Лишь только к обеду они выбрались из-под покрова леса в проклятые солнцем пески.

Как они выехали из Рубежного форта, Таня помнила смутно. Её доставили на поезд перед самым отбытием в сером саркофаге искусственного жизнеобеспечения. После того как ее наизнанку вывернул мозгоклюй, удивительно что она вообще сохранила разум.

Досталось ей основательно, только «разгонник» смог спасти от окончательного распада личность. Он же восстановил ее сознание, в то время как она находилась в беспамятстве после вторжения мозгоклюя.

Не смотря на все возможности «разгонника», выстроившего ментоблокаду, кое что у Тани на память о мозгоклюе осталось. И от этих воспоминаний она хотела бы избавиться, во что бы то ни стало, за любые деньги.

Таня видела себя как бы со стороны, и, не смотря на это, ей было очень страшно.

Мозгоклюем называли круглое существо на двух коротких но чрезвычайно крепких ногах, с маленькой человеческой головой и глазами дауна, и короткими руками, болтающимися точно сухие плети вдоль туловища. Увидев его где-нибудь в другом месте, можно было бы подумать, что это больное несчастное существо, за которым требуется постоянный уход и присмотр. И оно и впрямь было больным, и ему требовался уход и присмотр. Только люди в форме держали его за животное, опасное боевое животное, натасканное на врага.

Таню привели первой на свидание к мозгоклюю. Он уже сидел на диване в темной комнате и, словно ребенок, болтал ногами. На появление пациента никак не отреагировал, его это не касалось. Таню надежно привязали к креслу кожаными ремнями, затянули так что и лишний раз не вздохнуть, и перевели кресло в лежачее положение. Потом люди в форме вышли, оставив ее наедине с «безобидным» дебилом.

Как ей казалось наедине. В комнате был кто-то еще. Он прятался за ширмой, и когда посторонние люди ушли, вышел. Похоже, именно его люди в форме называли Пастухом.

Потом начался ад. Мозгоклюй не приблизился к ней, он даже до нее не дотронулся, но ей показалось, что кто-то тупой пилой начал пилить ей череп. Он действовал очень медленно и осторожно, точно хотел, чтобы она прочувствовала все до конца, до последней капли боли.

Таня хотела закричать, но не смогла. Ее рот зарос, и крик пойманной птицей бился внутри нее.

А мозгоклюй продолжал пилить ее голову. Отпилив половину, он оторвал ее и отбросил в сторону и без промедления впился ей в мозг. Тупым ножом он отпиливал от нее кусочек, и с каждой отпиленной частью перед ее глазами проносились воспоминания. Час за часом, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Каждое воспоминание давалось ей с дикой болью, от которой не было спасенья.

Если бы не «разгонник» и выстроенная ментоблокада, Таня потеряла бы рассудок, но так она укрылась в заблокированной области сознания и выглядывала из надежного укрытия, как ее режут по живому.

Когда метод распиловки сознания не привел к желаемому результату, мозгоклюй отступился, осмотрел результат своих трудов и зашел с другого края.

Он наводнил ее фальшивыми воспоминаниями. Работая в препарированной области ее памяти, мозгоклюй вживил туда события, которых никогда не было. Сначала Таня никак не могла понять, зачем он это делает, а потом догадалась. Мозгоклюй почувствовал заблокированную область сознания и искал способ проникнуть в нее.

Таня из надежного укрытия наблюдала за фальшивыми воспоминаниями. Если бы не ментоблокада, то под давлением этих жутких картин она сдалась бы и позволила мозгоклюю вывернуть ее разум наизнанку.

Таня видела, как ее отец сгорел у нее на глазах. Он собирался лететь в город за продуктами. Это было десять лет назад. Они жили в маленьком коттеджном поселке на планете Люберия, в Солнечной Федерации. Он попрощался с ней, сел во флаер, поднял машину в воздух, и она вспыхнула изнутри. Таня видела, как пламя проглотило ее отца.

Это было самое страшное видение, подаренное мозгоклюем, но и оно не смогло полностью завладеть ею. Не смотря на это, мозгоклюй продолжал трудиться, засеивая ее разум фальшивками. Картина гибели ее отца повторялась раз за разом, менялись только декорации и обстоятельства гибели. Мозгоклюй со старательностью школяра пытался пронять её, но не выходило. Если бы Таня не спряталась в изолированную область, она бы поверила в калейдоскоп смерти и сошла бы с ума от горя. Так она словно смотрела мелодраму, снятую посредственным режиссером. Но у наспех состряпанных фальшивок имелось и другое предназначение, и Таня догадалась о нём, мозгоклюй занимался перепрограммированием ее личности. Он пытался создать покорную кроткую овцу, которой прикажи, она добровольно и под кого угодно ляжет, и сама себе вены зубами перегрызет. Таня стала запоминать последовательность действий мозгоклюя, чтобы потом стереть всю программу.

После нее на прием к мозгоклюю повели Горца. Таня не смогла предупредить его. Если бы она покинула заблокированную область, новая программа стерла бы ее прежнюю личность и запустила новую.

Наверное, в глазах Никиты она выглядела ужасно. Пустая кукла, выпотрошенная оболочка, пускающая слюни на подбородок и глупо улыбающаяся. Тане оставалось только надеяться, что Никита догадается выставить ментоблокаду и спрятаться.

После посещения мозгоклюя ее накачали транквилизаторами, и она провалилась в глубокий чёрный омут. Перед падением она успела задать команду «разгоннику», и он приступил к постепенной очистке ее организма от наркотиков, и чужой программы.

Вот такую беспомощную и безучастную ее погрузили на поезд вместе с Горцем. Выглядел он не лучше.

Тане было себя очень жалко. Угораздило же ее вляпаться в передрягу, а она могла ее избежать. Зачем она полезла в добровольцы исследователи? Славы захотелось. Так откуда она слава то, никто и не узнает об ее участии в первом спуске на Россу. Или суть в том, что она хотела поступить наперекор отцу, взять свое, самой решить, как ей жить.

Глупо. Теперь она понимала, насколько глупо она поступила. Но сделанного назад не воротишь. Она на корабле, корабль получил пробоину и медленно тонет, надо найти способ спастись, и вытащить Горца, если он, конечно, еще жив. Может теперь в его оболочке находится новая покорная воле хозяев личность. Об этом и думать не хотелось. Стоило себе это только представить, как слезы на глаза навернулись, еле удержала. Их мучители не должны знать, что она все еще умеет плакать.

Время от времени она вспоминала о судьбе Заира. С ним она не была близка, даже теплых приятельских отношений не завязалось. Не судьба, но сейчас она снова и снова вспоминала о его гибели, каждое мгновение с фотографической точностью, и ей становилось страшно и больно. Еще несколько дней назад Заир был жив, полон сил и энергии, улыбался ей и шутливо кокетничал, зная о серьезном отношении Горца, а теперь его не стало. Его пустили под нож, только чтобы запугать их, показать свою силу. Для убийцы он был не более чем мелкое насекомое, случайно попавшееся под руку. Таня пообещала себе, что никогда не забудет Заира, будет помнить о нем всегда.

Стараясь отвлечься от грустных мыслей, Таня запросила данные о работе «разгонника». Оказалось, что не все так страшно, еще несколько часов, и она сможет выглянуть из своего вынужденного укрытия и взять тело под контроль. Пока она оставалась безучастным наблюдателем, и ничего не могла с этим поделать.

Стальная пуля с устрашающей скоростью приближалась к городу. Надвигались железные ворота, которые и не спешили открываться. Казалось, еще пару мгновений и поезд расплющится о преграду, но вместо столкновения, поезд прошел сквозь ворота, точно они были голографическими. Через некоторое время он стал замедляться, пока окончательно не остановился.

Солдаты из отряда сопровождения засуетились. Поезд прибыл на конечную станцию, которую люди в форме называли Сортировка.

Полковник Нимрод скомандовал:

— Не суетится. Выгружаем груз. И аккуратнее. Смотрите мне не покалечьте. Капитан Рудоу за старшего. Я отправляюсь на доклад к военному коменданту.

С этими словами полковник Нимрод первым покинул вагон поезда. Его уход сопровождался молчанием.

— Знаем мы этот доклад, — наконец заговорил один из солдат. — Опять с комендантом будут чавгр глушить. Пару суток его не увидим.

— А тебе что очень хочется миловаться с полковником до конца командировки? — ехидно спросил тот, кого Нимрод назначил за старшего. — А то смотри, мы сейчас полковника вернем, и все ему объясним. Расскажем ему о твоей неразделенной любви. Ты главное, Милк, не молчи только.

Милк насупился и смолк.

— Кто-нибудь еще хочет высказаться? Так милости просим, — предложил капитан Рудоу.

Не найдя желающих, он скомандовал:

— Выгружаемся на платформу. А ты, Милк, сбегай-ка к начальнику Сортировки и попроси его прислать нам двух камнелобов. Пусть выгрузят капсулы с пленниками.

Милк, стройный невысокого роста юноша восемнадцати лет, вытянулся в струнку, отдал честь и выскочил пулей из вагона.

Солдаты из группы сопровождения споро покинули вагон. Последним из него вышел капитан Рудоу. На пороге он задержался, бросил взгляд на капсулы, убедился что с ними все в порядке и спустился на перрон.

С платформы донеслись голоса беседующих солдат:

— И чего мы с этими возимся? Надо было сразу к стенке и всего делов-то. С чего такой почет гореванам. Не понимаю, — говорил один.

— Да вроде это какие-то непростые гореваны. Очень начальству важны. Нимрод вишь говорил, что за такую находку можно и чин новый получить и в деньгах подняться, — отвечал второй.

— И чего такого в этих гореванах? Не понимаю, — сокрушенно вздыхал первый.

— А, может, это и не гореваны вовсе.

— Тогда кто?

— А как бы не пришельцы со звезд.

— Скажешь тоже, — фыркнул от возмущения первый.

— Разговорчики мне тут, — рявкнул капитан Рудоу.

И разговоры стихли.

Все эти внезапно появившиеся и ожившие лица немного развеяли Танину скуку. Она все это время чувствовала что не одна в поезде, что помимо саркофага с таким же беспомощным Никитой, рядом полно людей, только ни одного звука всю дорогу она не слышала, ни одного лица или фигуры не видела. Словно в вагоне с призраками ехала.

Через некоторое время, крыша вагона приподнялась и отъехала в сторону, правый борт медленно опустился на перрон, образовав пандус, по которому медленно вошли два высоких раздутых от мышц человека. Они были похожи друг на друга, точно однояйцовые близнецы. Крупные перекаченные тела, массивные головы на плечах, маленькие колючие глазки и нависающие козырьком над глазами лбы. Вошедшие были одеты в простые серые рабочие штаны свободного кроя и рубашку простыню с коротким рукавом. И от них неприятно пахло аптекой. Больше всего поразил Таню этот мерзкий аптечный запах. И странные стальные ошейники с острыми шипами, воткнутыми глубоко в шею.

— Камнелобы зашли, — послышался голос Милка.

— Со мной пойдешь, документы подписывать, — распорядился капитан Рудоу. — Остальные получают сутки увольнения.

Камнелобы подняли капсулы с Никитой и Таней, поместили на плечи и легко направились на выход. Точно не стальные саркофаги, заполненные жидкостью с человеческими телами несли, а картонные коробки с цветами. Камнелобы вышли из вагона поезда, спустились по пандусу, и направились к белой бетонной коробке ангара.