Глава тридцать четвертая

Снова пурга, колючая, студит так, аж кости вынимает. Ехал вчера весь день, пока к вечеру не достиг многодворца у холма, за которым была большая роща и дорога, что упиралась в северный тракт. На разъезд иноземных всадников напоролся, но проблем не возникло – объяснил им свою профессиональную принадлежность, посетовал на то, что не жалуют на севере княжества наемников в последнее время. На что получил совет ехать в Городище, на том и расстались, я лишь про себя подумал, что тяжело «беднягам» в такой холод да по заснеженным проселкам перемещаться. Всадников было семеро, да еще пара вьючных лошадей, и кстати сделал для себя вывод, что это явно регулярное войско а не ополчение какое, тут да, не в пример княжеской дружине, которая покой Городища на регулярной основе блюдет, что малочисленна, а на случай войны или еще каких междоусобиц собирается ополчение.

Многодворец проскочил, не останавливаясь, уже в темноте, въехал в рощу, вытащил свой скарб из дровней, держа уставшую лошаденку под уздцы, развернул дровни в обратную сторону и громко прикрикнул:

– Пошла! Пошла живо, пока не сожрали!

Словно поняв все, лошаденка фыркнула, тряхнула головой и, разгоняясь, потащила пустые дровни к многодворцу, а я, закинув на плечи ранец и подхватив баул, зашагал вглубь рощи, утопая в снегу по колено.

Вот и сижу, второй день к концу подходит, а котеек все нет. Вроде и чую, что где-то рядом есть они, но пока никто не заявился. Не таясь, приготовил себе ужин, разместившись под выворотнем и надежно укрывшись от пурги. Так и не дождавшись котов, накидал лапника на снег, уселся и накрылся с головой одеялом, облокотился спиной на толстые корни и задремал, положив рядом взведенный арбалет.

Приближение зверя почуял под утро, уже немного рассвело, пурга прекратилась, и стало чуть-чуть теплее. Прислушался к своим ощущениям – боль, какая-то боль передалась мне от того, кто приближался к моей стоянке. Скинув одеяло, я встал с арбалетом в руках и стал разглядывать силуэты меж деревьев. Вернулись лишь трое котов, две крепких молодых особи и вожак, причем вожак рухнул мне под ноги, глядя на меня своими желтыми глазами, из которых текли слезы, его тело было изранено, в холке и задней лапе торчали стрелы. Молодым тоже порядком досталось… я присел у головы вожака, который надрывно, с хрипом дышал и постоянно облизывал сухой нос, положил ему руку меж ушей и тут же у меня перед глазами полетели картинки ночной облавы – несколько десятков человек, они метают копья, стреляют из луков, рубят топорами тех котов, которые упали и не могут подняться… это были иноземцы, они без особых проблем разглядели в ночи стаю хищников, и устроили на них засаду. Зачем? Это я тоже понял, коты несколько раз нападали на стоянки разъездов, резали и утаскивали в лес лошадей на съедение.

– Что, дружище, – я гладил по голове вожака, который все реже и реже дышал, – много их было?

В ответ вожак сделал вдох, последний… его глаза помутнели и он замер, потом еще пару раз дернулся в агонии и застыл.

Я больше часа сидел рядом с вожаком, притулившись спиной к его еще теплому телу, выкурил два раза трубку и, наконец собравшись с мыслями, обратился к коту с крупными рыжими подпалинами по бокам:

– Тебе теперь под седло вставать.

В ответ, кот тоскливо посмотрел на мертвого вожака, затем на меня, поднялся и покорно подошел, когда я поманил его рукой, а спустя час мы выехали к Чистому озеру. Я верхом, а другой кот, прихрамывая на переднюю лапу, на сотню шагов впереди. Приготовленный к стрельбе арбалет приторочен к спинке седла, да и боевой топор я сунул спереди за пояс, сейчас мы даже от трех гиен не сможем отбиться, так что смотреть в оба и быть готовым ко всему.

Ехали ночами, днем отдыхали, я кое-как перевязал голень молодому коту, что шел дозорным и, на третьи сутки, рано утром, протокой вышли к озеру.

– Неплохо обосновались, – сидя на коленях, я выглядывал поверх плотно растущего по берегу камыша, коты легли со мной рядом, справа и слева, прижимая уши, скалясь и тихонько порыкивая, – да братцы, они мне тоже, не того…

Метрах в ста от берега озера, у протоки разместился зимний гарнизон. Ведут себя более чем расслабленно – копья составлены в пирамиды у сооружений, что представляли собой нечто среднее между юртой, вигвамом и палаткой. Таких походных палаток я насчитал два десятка, в загоне, огороженном жердями – полсотни расседланных лошадей, лишь у коновязи два коня под седлами, наверняка нарочных транспорт. Горят костры, над которыми висят котелки, людей праздно шатающихся около сотни, в основном ополчение, но и несколько палаток, стоящих обособленно я разглядел – иноземцы, видно человек десять, тоже заняты готовкой у костров. Между лагерем гарнизона и озером были установлены заграждения – бревна с приколоченными к ним заточенными жердями, направленными в сторону болота, за заграждениями прохаживаются два дружинника, курсируя туда и обратно шагов на двести. Обратил внимание на несколько столбов, что были врыты в землю, их венчали железные «блины», на которых стояли костровые корзины – ночное освещение.

– Предлагаю сначала посетить заимку Вараса, по болоту обойдем, – прошептал я, уже давно не сомневаясь, что коты меня прекрасно понимают.

В ответ Рыжий тихо и протяжно рыкнул, мол, согласен.

– Тогда пошли, заберем кое-что на заимке, а к ночи вернемся, устроим им тут ночной подъем, чтоб служба медом не казалась, – я похлопал Рыжего по холке и стал отползать назад, к болоту.

Коты, поняв меня, точнее, мое поведение, тоже, не поднимаясь на лапы, стали отползать.

К заимке Вараса вышли не сразу, лежали за кочками болота и со стороны озера наблюдали. Котам, похоже, эта «игра» понравилась – долго красться, а потом затаиться и наблюдать. Поняв, что на заимке нет ни единой живой души, я забрался в седло и, погладив Рыжего по боку, подумал – «Давай потихоньку вперед». Кот повиновался, и медленно и бесшумно ступая по покрытому снегом льду болот, направился к мосткам на берегу имения, взобрался на берег и по моему приказу остановился, второй кот выдвинулся вперед, обошел все и я «услышал» сигнал об отсутствии опасности.

– Что тут у нас? – я спешился и остановился рядом со сгоревшими останками угольного сарая.

Только пара обугленных балок торчит из-под осевшего снега. Присел на корточки и собрал снег с обугленной головешки в ладонь…

– Спите спокойно, – тихо сказал я вслух и решительно направился к дому, входная дверь которого была сорвана.

На территории самой заимки Вараса, кроме следов мелкого лесного зверья, больше никаких следов не было, а если и были, то недавняя пурга все занесла. Дом был разорен, внутри все разбросано, сундуки разломаны, рваное тряпье кругом, грязная посуда, нечищеный очаг… должно быть наемники убрались отсюда, как только поняли, что ждать меня тут бесполезно, ну или приказ им был такой. С сожалением еще раз осмотрев некогда уютный дом кузнеца, я направился к покосившемуся старому срубу, в котором когда-то «квартировал» я, а потом покойный Даук, коты все это время лежали посередине двора и следили за моими перемещениями, не забывая вертеть ушами и двигать ноздрями больших черных носов, «сканируя» окрестности. Да уж, наемники Корена в отхожее место старый дом превратили… отодвинув низкий топчан от стены я взломал доски пола, расковырял топориком мерзлую землю и поднял деревянный шит…

– Что у нас тут? – пробубнил я и начал извлекать на свет божий нашу с Варасом захоронку.

После трагедии в посаде, когда колдуны, присланные Талесом и себя, и людей угробили, пытаясь повторить технологический процесс производства пороха, был строгий наказ князя прекратить все работы, связанные с этим, испугался князь, что простой люд его в сговоре с колдунами заподозрит. Мы и прекратили, только вот оставался у нас готовый продукт, затопить который в болоте, как хотел Варас, я не позволил, а спрятал четыре небольших бочонка с порохом, да бочонок с налитой картечью. Там же лежали корпуса пяти мин, что мы с Варасом изготавливали для катапульты… стоит она, наверное, сейчас как памятник, в форту у Городища. Еще маленький ларь с пеньковой веревкой, вымоченной в пороховом растворе, там же лежали несколько стреляных гильз от моего дробовика, и свиток с моими записями, что сделал в экспедиции в Икербские горы. Собрав все, я вернулся в хозяйский дом, кое-как притулил на место дверь, чтобы не сквозило, вычистил очаг, развел огонь и повесил топиться туго набитый в котелок снег.

Процесс засыпания пороха в маленькое отверстие чугунных сфер, через воронку, свернутую из куска кожи, занял достаточно много времени. Два раза снега в котелок подкидывал, да дров в очаг, в конце концов, когда уже почти выкипела вода и распарилась каша, я уже набил ВВ, то есть порохом, все пять сфер и просунул запальные шнуры в отверстия. Не уверен, что проку выйдет много, так как порох не гранулированный, но все одно жахнет знатно – проверено, и осколки, если удачно посекутся, то дело свое сделают. Таким образом, у меня осталось лишь два бочонка с порохом и пять снаряженных мин. Взвесил одну из них в руке – тяжела! Килограмма три, метнуть если и получится, то недалеко, если только веревкой обвязать, раскрутить да швырнуть – вариант, но без должной сноровки и навыка так себе и под ноги ее метнуть можно.

Поужинав, я выдвинулся в обратный путь, то есть к гарнизонному лагерю, уже давно стемнело и коты, чувствуя свое время, шли достаточно быстро и уверенно, но при этом абсолютно тихо, я специально прислушивался, и кроме скрипа и бряцанья еще не совершенной подпруги седла, больше не уловил никакого постороннего шума. Ненадолго пришлось остановиться и устранить демаскирующий элемент, проверив и подтянув все пряжки. Обошли с большим крюком и, остановились на границе Гиблого леса и болот, аккурат напротив гарнизонного лагеря. Теперь стояла задача, точнее, я сам себе ее поставил, помножить на ноль иноземцев, как-то вредить ополченцам не хотелось, все ж вчерашние посадские ремесленники да крестьяне, но там уж как получится, не до расшаркиваний. Битый час просидел, наблюдая, как усиленный ночной караул иноземцев шарахается у лагеря, девять человек, с одной стороны многовато, а с другой… с другой стороны им эта служба уже порядком осточертела. В сторону болот почти и не смотрят, часто собираются у одного из костров по периметру и болтают. У двух палаток, что стояли обособленно и в которых уже давно видели сны своими темными глазами остальные иноземные воины, тоже горел костер, рядом один из столбов с ночным светильником – очень кстати…

«Вот, к нему мне и надо», – подумал я, запихал три мины за пазуху, закинул лямку взведенного арбалета на плечо и прошептал:

– Здесь ждите и головы не высовывайте, а то глазищи ваши в темноте издалека видать.

Не знаю, поняли меня коты дословно или нет, но прокравшись метров десять придерживая рукой опасный груз на груди, я оглянулся и не увидел над болотными кустами и камышом любопытных глаз. «Вот и хорошо» – подумал я и направился к левой стороне лагеря.

Дождавшись, пока караульные пройдут мимо заграждения из пик и снова остановятся поболтать со своими темноглазыми друзьями у костра метрах в пятидесяти, я осторожно, как крот, почти зарываясь в снег, прополз на территорию лагеря. В одной из палаток, что была рядом, стоял такой храп, что казалось, в такт ему трясутся шкуры на жердях. Ага, идут двое, прямо на меня, вдоль ограждения… быстро переполз к платке, так, чтобы меня не было видно остальным, поглубже запихал мины за пазуху, уложил арбалетный болт в желоб, поправил ножны шахарского меча на пояснице и замер…

Шаги, позвякивание амуниции и доспехов все ближе, слышно как говорят о чем-то… Должно быть, в глазах иноземцев я выглядел ужасающе, как черт из табакерки, я выскочил из-за палатки, прицелился в шею ближайшему, спуск тетивы, хрип… еще шаг и, бросив арбалет, вынул меч и, с выпадом чуть приподняв за шлем голову опешившего от неожиданности второго караульного, резанул его по горлу. Быстро оглянулся по сторонам и, подскочив к тому, что хрипя и плюясь кровью, корчился на снегу, схватившись кольчужной рукавицей за оперение болта, прервал его мучения, ударив мечом в грудь, сбоку, где сердце не было защищено доспехом. Шальная мысль промелькнула – до чего же легко, в азарте рукопашного боя, режется плоть, пробиваются хрящи и кости… наверное, кто хоть раз испытал подобное, то есть вкусил адреналин рукопашной схватки, никогда не забудет об этом.

Быстро метнулся к арбалету, снова взвел тетиву и замер, прислушиваясь – от костра, где грелись другие караульные, раздался смех… ага, пусть веселятся, недолго осталось. Постоял еще несколько секунд, и услышав очередную руладу храпа, пригнувшись побежал к палаткам иноземцев… Всполохи костра и осветительной корзины периодически разрезали темноту, и должно быть я, склонившись над костром с двумя чугунными чушками мин в руках, выглядел как зловещий колдун, пытаясь поджечь от углей концы фитилей… наконец они зашипели, заискрились… но мать их! Слишком, слишком быстро они горят! Метнулся к ближайшей палатке иноземцев и закатил в нее сразу две мины, донести до второй палатки «подарок» я не успею. Рванул в сторону болота, пробегая мимо осветительной корзины, со словами:

– Джордан проходит в центр! – я закинул в корзину последнюю мину и наподдал бегом, уже не таясь.

Когда я добежал почти до ограждения, сзади послышались крики и… рвануло! Почти одновременно, два раза. Громко, очень громко, как ни крути, а СВУ оболочное… Мимо меня что-то просвистело, упало в снег и зашипело. Что тут началось! Крики, беготня, горели палатки, упав в снег, я мог видеть только мечущиеся тени во всполохах огня. Забили барабаны, играя, вероятно, «боевую тревогу»… и тут рвануло еще раз!

Может, по моим следам и пошлют погоню, но напрасно, да и не пойдут ополченцы в гиблый лес далеко. Прежде чем скрыться за деревьями и сидя в седле, я еще несколько минут понаблюдал, как пламя охватывает гарнизонный лагерь, а ополченцы тщетно пытаются засыпать огонь снегом. Заметил, как проломив условный забор из жердей, из загона вырвались перепуганные лошади и понесли вдоль берега озера.

– Тут вам не там! – бросил я последний взгляд на результаты своей диверсии, сплюнул на снег и погладив по холке Рыжего добавил: – поехали уже, в Шахаре заждались, поди.