Глава IV
Когда Витя и близнецы были еще малышами, свои детские сокровища — свистки и орехи, лук и стрелы, птичьи перья и разноцветные черепочки битой посуды — прятали они под старой пушкой.
И теперь Костя сюда же припрятал свой походный узелок.
Люба пытливо глядела на сборы.
— Может быть передумаете?
— Это — как Витя, — ответил Костя. Он извлек из-под пушки узелок и заботливо осматривал его.
Витя насмешливо свистнул.
— А ты рад остаться?
— Сам знаешь — затея не моя. Только от тебя не отстану. Пропадать — так вместе!
Костя повернулся к сестре.
— До свиданья, Любуша.
— Прощайте, ребята, — и Люба крепко поцеловала товарищей. — Напишите хоть…
— Нет, писать уж не придется: с письмами попадешься, назад воротят!
— Правда. Я не подумала.
Еще пожали друг другу руку, и, не оборачиваясь, мальчики сбежали вниз. В глубине лощины было уже почти темно, и дикие кусты по оврагу цеплялись колючками за платье.
— Видишь, не хотят пускать нас, — заметил Витя, отдирая от себя колючую ветку.
Сверху раздался Любин голос:
— До свида-а-а-а-нья!
Люба стояла, наверху, освещенная последними лучами солнца, с лицом, мокрым от слез. Теперь мальчики не могли видеть, и она плакала на свободе, не боясь уронить свое достоинство. Но через полчаса, в то время, как мальчики подходили к полустанку, Люба с невозмутимым лицом уже доила Пашку — безрогую пятнистую холмогорку, и никто не мог бы догадаться об ее огорчении.
* * *
Сжимая в руке теплые монеты, брал Витя билеты у знакомого кассира:
— До Знаменки, пожалуйста.
Кассир от скуки спросил мальчиков, зачем они едут в «город», что делает Павел Иванович и хорош ли будет урожай винограда. Витя отвечал, что в город их послали купить чаю и еще кое-что для Ковылей, что отец велел кланяться кассиру и что виноград будет не плох.
Наконец подошел поезд. В вагонных фонарях мигали желтыми коптящими язычками толстые свечи. Под их неровным светом ребята развязали узелок и разделили имущество: по шести рублей на брата, по смене белья и по зубной щетке.
Самым ценным из всего взятого Витя считал географическую карту. Он любовался ею, ее пестрыми странами и лазурными морями. Тускло и сумрачно глядели пустыни. По ним редкими красными нитями тянулись маршруты знаменитых путешественников: Стенли, Пржевальского, Гедина… Сколько раз мечтал Витя пройти по этим дорогам! Теперь мечты переходили в действительность.
А за окном пробегали знакомые окрестности.
План мальчиков был очень прост. Их будут искать по дороге к Знаменке и Крыму, а они захватят встречный поезд на Москву и двинутся в обратную сторону, мимо Ковылей на север.
Уже стемнело, когда поезд остановился у знакомой платформы «Знаменка».
Мальчики, разговаривая нарочно громко, вышли на улицу за маленьким вокзалом. Их старый приятель, телеграфист, высунулся из окна, кивнул им, они остановились поболтать с ним и умышленно спросили, когда поезд на Севастополь. Пошли дальше. Еще десяток шагов, и мальчики скользнули в кусты желтой акации. Бегом, знакомой тропкой пробрались к насыпи, где производился ремонт пути, и где поезда круто замедляли ход.
— Витя, не зевай! Слышишь: скорый идет.
Из-за дальней рощи в мутном месячном свете осторожно полз по развороченной насыпи поезд.
От волнения Витя уронил узелок, нагнулся за ним и едва успел вскочить на ходу. Костя уже был на подножке.
Не останавливаясь в Знаменке, московский поезд все ускорял свой бег. Замелькали снова родные места. Вот штабели сложенного леса. А вот три ясных огонька, там далеко за луной светлой полосой. Это — Ковыли. Огоньки пропали за набежавшим косогором, снова мелькнули, уже правее. Потом два из них исчезли, и только один, — должно быть костер Халима, — долго еще краснел в отдалении.
— Вот и поехали.
— А едем-то как хорошо! Это тебе не коптилка знаменская!
Вагоны плавно покачивались. От окон падал свет, и яркие четырехугольники мчались по земле следом за поездом. Ушастый зайченок выскочил из овражка, присел на задние лапки и метнулся в черную степь — только его и видели. На холмах топырились неподвижные мельницы; спящие деревни мелькали одна за другой. Глаза у ребят слипались.
Очнулись товарищи, когда поезд остановился на какой-то глухой станции. Смазчик стучал по колесам вагонов, на платформе где-то в темноте переговаривались между собой двое. Голоса приближались.
— Слезем, а то не влететь бы, — шепнул Костя.
Приятели выскользнули из-под вагонов и наткнулись на смазчика. Черный промасленный человек выстукивал колеса вагонов, как врач выстукивает больного. На мальчиков он не обратил внимания.
Успокоенные Костя и Витя хотели юркнуть на прежнее место. Но с буферов кто-то сердито прошипел:
— Куда прете, дьяволы? Здесь без плацкартов ездить не полагается. — И тот же голос примирительно докончил: — Ну-ну, не пужайтесь. Я ничего… Лезь, братва!
Раздумывать не было времени. Витя и Костя примостились на буферах. Снова звякнули вагоны, зеленый фонарик кондуктора качнулся в темноте, проплыла мимо водопроводная башня, и поезд застучал по степи.
Светало. Костя и Витя рассмотрели нового товарища. Беспризорный, как беспризорный. Наверное, лет не меньше пятнадцати, а на вид — десять, много одиннадцать. Тонкий, жиденький… Грязная кожа плотно присохла к костям.
Мальчуган сверкнул улыбкой.
— Ишь, чистые какие. Из детдома утекли? — и довольный своей догадливостью протянул им папиросу.
— Утекли, — подтвердил Витя, но папиросы не взял.
— Как зовут?
Сказали.
— А меня Ленька. Я не сердитый, не. Куда едете?
— В Москву.
— В первый раз?
— В первый.
— Я тоже в Москве не был, разов десять ездил, все снимали. Дальше Харькова никак не проберусь. Зато эту дорогу, до Харькова, как свою ладошку знаю, — похвастался путешественник. — И сам ездил, и волокли меня отсюда. Чорта с два, стану я у них жить! — и он крепко ударил по стенке вагона. — Пробовал.
— Не понравилось?
— А вам нравится? — Ленька сплюнул. — А раз будто ничего было. Один парнишка московский нам о саде рассказывал, где звери живут. Он в Москве видел. И мы себе такой завели: кто кошку притащил, кто лягушек наловил, кто крота приволок. Понравилось. Хоро-о-о-шее зверье было, — с сожалением вздохнул Ленька. — Пока не присылали нового заведующего, смирные мы стали. Сад чистили, зверей мыли. А пришел новый заведующий — говорит: «И так тесно — уж лучше вместо зверей десяток ребят с улицы взять, а от лягушек и собак одна грязь». Разогнал зверков, а мы и сами ушли. Я только на дорогу дружка прихватил. Вместе работаем.
— А где же он, дружок твой?
— За пазухой сидит.
— Чего врешь?
— Показал бы, да, боюсь перепугаетесь, под вагон упадете.
— Не испугаемся.
Ленька засунул руку за пазуху и ласково проговорил:
— Ну, Кормилец, вылазь, вылазь, глупенький.
По грязной его руке поползла толстая зеленовато-черная змея. Доползла до Ленькиной шеи и замерла.
— Обыкновенный ужака, только здоровый очень, — сказал Витя.
— Жрет сильно, — ответил Ленька, немножко разочарованный равнодушием зрителей. — Положим, меня он кормит больше, чем я его.
— Как так?
— Вот как! Подкачусь я к какой барыне, она сумку прячет, а я сейчас Кормильца выволакиваю: «Не дашь, гражданка — змею науськаю».
— Помогает?
— Еще как! Вот только жиреет он больно, тяжело его, шельму, таскать. А бросить жалко.
Сияло утро. Поезд отмахивал километр за километром. Костя и Витя жадно глядели по сторонам. Все было интересно. Правда, ныли от тряски все косточки, но нужно было хотя бы перед Ленькой бодриться, и Витя тянулся изо всех сил. А Костя чувствовал себя не плохо. Несмотря на толчки, он достал карандаш и клеенчатую тетрадь, в которой решил записывать все свои и Витины приключения.
— Да ты грамотный? — удивился Ленька.
— Грамотный. А тебе зачем?
— Да вот, видишь…
Витя и Костя заметили, что Ленька смущается.
— В чем дело? Не крути.
— Говорил мне один дядя, что в Москве есть вроде школы, обучают ребят за зверьми глядеть. Ребята змеенышей кормят. Птиц разводят. Слона чистят. А я, — мечтательно прибавил Ленька, — слона в Харькове видал. Страсть, понравился.
— Ты что ж, — никак в эту школу хочешь?
— В такую — захочу. Я со зверьми не сердитый, не. А только, может, соврали мне?
Из-под рваной рубахи Ленька вытащил затертый газетный клок.
— Вот сказывали: здесь про все написано. А я неграмотный. Прочитай.
Витя взял обрывок газеты. Это была статья о станции юных натуралистов.
Ленька, щурясь от ветра, внимательно слушал и завидовал.
— Вот туда и пойду с Кормильцем. У-у, собачий сын, ты у меня еще больше отъешься, — ласково обратился он к ужу.
* * *
Витя и Костя хитрили: на остановках бегали мыться под кран, чистили щеткой зубы, чтобы не походить на «беспризорных», усыпляя этим бдительность железнодорожников.
Деньги таяли: бабы выносили к поезду соблазнительные пироги и ватрушки.
Ленька же эти самые съестные припасы вытаскивал из-под носа у торговок и с необычайной изворотливостью спасался от погони.
Но, видно, не судьба была Леньке проехать роковую для него черту. На последнем перегоне перед Харьковом приключилась беда.
Мальчики по Ленькиному совету залезли на крышу вагона. Сначала было жутко, но скоро привыкли.
Кормилец лежал рядом с ними, греясь на горячей железной крыше.
Но Кормильцу вздумалось поймать муху. Уж взвился, в эту минуту вагон тряхнуло на крутом повороте, и Кормилец сорвался вниз.
С криком отчаяния за ним рванулся Ленька, Костя едва удержал его.
— Пусти, дьявол! — вырывался Ленька.
— Да ты себе шею сломаешь! Ведь как поезд летит!
Тогда с ловкостью кошки беспризорный соскользнул на буфера, юркнул в вагон и дернул ручку тормоза.
С протяжным, стонущим звуком поезд остановился, и Ленька со всех ног пустился назад по полотну.
Загудел паровоз, послышались свистки, кондуктора перекликались, встревоженные пассажиры выглядывали из окон…
— Что, что такое? — раздавались восклицания. — Говорят — мост разобран…
— Какой там мост на гладком месте — просто человека переехали…
— Да нет же, это котел взорвался…
Вскоре, однако, заметили бегущую оборванную фигуру. Бросились догонять Леньку. А он бежал назад к тому месту, где круто поворачивали блестевшие серебром рельсы.
Добежал и опустился на землю. Кормилец лежал смирно, словно грелся на солнышке. Маленькая плоская головка разбилась вдребезги о придорожные камни.
Ленька потрогал неподвижного друга и взвыл пронзительно и без слез…
— Хулиган! Озорник! Босячье! — слышались возмущенные голоса, когда беспризорного привели к поезду. Ленька вырывался, ругался, а мертвый уж мотался в его руке.
Вите и Косте очень хотелось чем-нибудь помочь неудачливому товарищу, но они сами едва успели улизнуть с вагонной крыши.
Пришлось брести пешком до Харькова. Часа через три-четыре они доберутся.
А вот Ленька-то… опять не попадет, бедняга, в Москву. Доберется ли он когда-нибудь до школы, где сможет вдоволь возиться с лягушками и слонами?
Витя и Костя шли вперед ровным шагом и говорили о своем случайном товарище.
