Бородино
На темном небе вспыхивали, рассыпаясь, огненные клубки искр, извиваясь причудливым узором. За ревом моторов не было слышно других звуков, и казалось, что крутятся огни причудливого фейерверка, зажженного для чьей-то забавы.
Но опытному глазу эти прыгающие искры рассказывали многое.
Там, впереди, в темноте, в мертвой схватке, сплелись передовые машины эскадрильи, настигнув наконец врага.
С решимостью отчаянья, прямо в лоб атаковали противника, не давая ему перестроиться для встречи.
Это было заметно по тому, как огненная полоса беспорядочно росла, вглубь и вширь расползаясь по небу.
Эскадрилья, не уменьшая хода, летела наперерез этой огненной ленте.
— Паша, я думаю, что до них не более 15 километров, — взволнованно кричал в трубку Ключенко и странно непривычно было слышать Гурьеву его незнакомый вздрагивающий голос.
Вытянувшись из кабин, не замечая холодного режущего ветра, — все трое напряженно смотрели вперед, считая секунды, когда машины ввяжутся в бой.
Но ведущий «Рыбак-черноморец» спокойно шел впереди, не подавая сигналов, и Ключенко напрасно водил дуло своего Гочкиса, нервно щелкая затвором. Далеко не доходя до боя, «Черноморец» развернулся и пошел параллельно, набирая высоту. Бригада перестраивалась. В ночной темноте, при близком расстоянии машин — маневр очень серьезный.
Весь поглощенный машиной, Гурьев забыл обо всем.
Зато для остальной команды, сидевшей без дела, эта подготовка к бою была еще более мучительна и взвинчивала нервы.
Слева, под ними, арьергардные дирижабли польского флота, развернувшись двухъярусной висячей крепостью, с обоих бортов свинцом выметали небо, сосредоточив силу огня на том участке, где пытались прорваться атакующие самолеты.
Выше, тысячи на две метров над ними, тонкой цепочкой вытянулись легкие мягкие дирижабли, охраняя гигантов от нападения сверху.
В то время как внизу темные силуэты перекидывались бешено вихрящимся каскадом вспышек, здесь, наверху, был полный мрак, и скорее чутье, чем зрение, улавливало в темных точках контуры неприятельских дирижаблей.
— Погасить сигналы. Прикрыть свет приборов. Полный газ, — крикнул в телефон Ключенко, переводя ход радио.
Автоматически повинуясь, Гурьев выключил ветрянку динамо, надвинул зеленые козырьки на лампы контрольной доски и потянул до отказа ручку газа.
Мерный рокот мотора перескочил в ужасающий рев. Машина задрожала, вибрируя каждой стяжкой, рванулась вперед, толкнув спинкой сиденья своих пассажиров, и полетела, точно падая в пространство.
Теперь уже высунуться за козырек было совершенно невозможно. Ветер моментально сворачивал голову, рвал щеки, набивая воздухом грудь, точно песком бил в глаза.
Компрессоры, захлебываясь, с присвистом нагнетали воздух, зло подвывая.
— Павлик, мотор сожжешь, — слыша нездоровый звук и страдая за свое детище, крикнул Звонарев. Напрасно. Всегда внимательный Гурьев даже не ответил. Впереди на таких же бешеных оборотах уходил «Черноморец». Отставать было нельзя. Он уже ясно понял цель маневра. Бригада хотела обойти верхнюю линию врага и, пикируя сверху, атаковать главные силы противника с наиболее слабого места.
Но этого без борьбы противник не мог допустить. Тотчас же поняв маневр, черные точки развернулись и пошли параллельно бригаде, стараясь находиться напротив.
Началось напряженное соревнование на скорость. Обе линии шли параллельно одна другой, напрягая все силы, чтобы выиграть лишний десяток метров. Летя с огромной скоростью неизвестно куда в пространство, жадно наблюдали друг за другом, ища признаков расстройства.
Такого напряжения долго выдержать было нельзя.
Скоро за темными фигурами дирижаблей показались огненные язычки пламени, которые вытягивались, разрастаясь все больше и больше.
— А, гады! — радостно кричал в трубку Звонарев, забыв, что их собственные моторы задыхаются, надрываясь в непосильной работе, — перегрели моторы. Огонь из труб выкидывает. Сейчас — сядут.
Действительно, ровная линия противника растянулась, разорвалась. Часть машин осталась далеко позади, и весь состав противника перед бригадой сильно поредел, растрепавшись в пространстве.
— Готовь пулеметы! — приказал Гурьев, — сейчас, наверно атака.
И в ответ вдруг услышал успокоенный голос Ключенко:
— Не бузи, Пашка. Начальник велит сбавить ход, сигналить положение и строиться.
— Что они бухтят? Боятся, что ли? — недовольно рявкал Звонарев, — им все маневры, моторы гонят, — и, не успев кончить, сразу переходя на тонкий фальцет, крикнул:
— Смотри! Поляк горит…
Крик его заставил повернуть головы. Желтовато-красный факел, вспыхнув вправо от них, быстро расширился в гигантский воздушный костер, озаряя небо.
Точно наклеенные на красном фоне, четко замерли польские дирижабли и самолеты эскадрильи, сразу обрисовывая все положение.
С короткого взгляда было понятно, что атаковать нельзя. Все отряды разбились, потеряв всякий строй и связь. Из их отряда только они одни шли за «Черноморцем». Три левых машины сильно отстали, а «Байкал» и «Работник Волги» совершенно пропали, и за короткую вспышку их нельзя было отыскать в пространстве.
В следующую минуту свет стал меркнуть. На фоне горящего костра обрисовались черные переплеты каркаса и остов стал быстро падать, выбрасывая вверх длинные языки пламени.
Перегнувшись из кабины, Звонарев смотрел, пока последняя искра не исчезла в пространстве. Расстроенные отряды добирались, сигналили ведущим и снова строились.
Теперь главная схватка осталась далеко сзади. Дальше уходить было нельзя.
— Курс обратный на 160°. Максимальный набор высоты, — снова передал Ключенко.
Приказ понятный. Не победив на скорость, эскадрилья решила состязаться на высоту и перелететь через врага.
Гурьев дал время надеть новые кислородные маски, развернул самолет и снова дал полный газ. Но на этот раз машина уже не скакнула вперед. Она медленно, тяжело дрожа заиндевевшими стяжками, начала лезть вверх, беря метр за метром.
Высунувшийся снова справа «Байкал» быстро провалился вниз и точно стоял на месте с задранным кверху носом.
— Смотри, смотри. Проняло чертей, — тихо, чуть слышным голосом из-за недостатка воздуха, передавал Звонарев, — завозились.
Теперь отряд шел обратно под углом к прежней линии, и расстояние между ним и поляками медленно сокращалось.
Контуры росли и было видно, как из темных гондол летели какие-то предметы, быстро пропадая за бортом.
«Балласта нет. Вещи выкидывают», радостно подумал Гурьев.
Горизонт медленно серел. Справа внизу по черноте строчили огненные узоры, изредка меркнущие яркими большими метеорами, падающими вниз длиннохвостыми кометами.
Каждый раз, уловив такой метеор, глаза всех трех провожали его вниз, пытаясь уловить, чья еще жизнь закончилась огненной точкой: своя — товарища, или чужая — врага.
Но уже оглядываться вниз не хватало внимания. Здесь, наверху, тоже наступала решительная минута.
Напряжение борющихся достигло высшего предела. Казалось, еще минута — и люди не выдержат этого колоссального напряжения. Теперь расстояние сократилось до дистанции огня.
Машина задралась, замедлила ход, свист ветра сразу стих. Ползя брюхом вперед, машина стала оседать на хвост.
Звонарев, высунувшись за борт, спеша выкидывал жестянки с маслом, ключи. Сзади, качнув машину, рявкнула пушка. Это Ключенко, облегчая вес, выбросил в пространство 5 фунтов свинца. Самолет, точно под ударом хлыста, подался вперед. Черные силуэты сползли вниз под козырек. Уже безостановочно грохотала пушка Ключенко. И сразу в ответ на это резкий рокот прошелся по броневой обшивке кабины.
Звонарев резко рванулся и медленно опустился на сиденье.
— Сережка, Сережка! — тревожно закричал Гурьев, но телефон молчал.
Шедший впереди «Черноморец» лег на крыло и быстро скользнул вниз — вовремя! Небо в этом месте вспыхнуло, закипев клубком взрывов. Эскадрилья и дирижабли, столкнувшись искрили вспышками, точно два полюса мощной батареи.
Ррр… ррр… злобно трещало небо, покрывая рев моторов.
Здинь… пак… со звоном рвались пули, ударяя в алюминиевую обшивку.
Прожектор! Дуло Гочкиса два раза плюнуло свинцом навстречу голубому столбу. Третий раз Ключенко не успел. Под самым крылом с грохотом лопнуло небо. Точно из горна печи, обжигая замерзшее тело, дунул горячий воздух, перевернув тяжелую машину, как щепку.
Мелькнул сереющий горизонт. Грудные ремни больно впились.
Только на секунду растерялся Гурьев. Почувствовав знакомое положение ремней, центробежную силу верчения, он сообразил, что случилось. Штопор!
Раз! — замолчали выключенные моторы, два! — верчение прекратилось, засвистал, усиливаясь, ветер. Падали камнем, набирая скорость. Три! — точно пробка из воды, на секунду плотно прижав к сиденью, выскочила машина из бездны. 1 1/2 километра в 16 секунд. Сразу заметно потеплело кругом.
Исчезло ощущение боли в висках и рези в горле.
— Павел, управление не перебили? — первым тревожным вопросом закричал Ключенко.
— А как Звонарев? Убит? Может быть, ранен? Тогда спустимся, а то замерзнет?
— Пошли вперед, — вдруг тихо отозвалась трубка Звонарева, — я ранен, перебита рука, но с пулеметом справлюсь.
— Вызовем начальника, как прикажет, — заколебался Гурьев. — Подождем.
Аппарат Ключенко заработал, давая позывные «Черноморца».
Бой наверху продолжался. Уже три темных массы сбитых, изуродованных машин пронеслись мимо них, со свистом рассекая воздух.
— Павлик, пошли туда, не могу, — болезненно кричал Звонарев, — вон еще падает.
На этот раз не падал, а быстро спускался маленький дирижабль мягкого типа. Снаряд, очевидно, пробил несколько камер.
— А ну, посветим, будет работа, — резко крикнул в телефон Звонарев и включил ручной прожектор.
В мигающем свете на желтой оболочке заметались окоченевшие фигурки людей, цеплявшихся за тросы и петли.
— Крой, ребята! — диким, режущим голосом завопил Звонарев.
Бах, бах! — рычит Гочкис. Та-та-та-та! — трещит пулемет Звонарева.
Резкий поворот на месте, машина ложится почти на крыло и снова враг перед носом. Снова тявкает пушка и трещит пулемет. На этот раз удачнее. Пулемет срезает целую гирлянду людей, уцепившихся за тросы.
Огонь ручных пулеметиков и револьверов, которым хотят защититься обреченные, не страшен бронированному «Каспию».
Не третий, так четвертый разворот будет последним…
Ключенко опережает Звонарева.
Хлоп!
Зажигательный снаряд с треском разрывает оболочку дирижабля и разрывается внутри. Громадный столб пламени вырывается наружу, слизывая прижавшихся людей.
Гурьев смотрит на часы. 40 минут второго. Неужели всего 36 минут назад Ключенко крикнул: «Неприятель открыт!» Но долго думать не приходится.
— Павел! Пашка! — неистово кричал Ключенко, — направо в три гондолы флагман. Пикируй, подожжем.
Флагман польского флота, сам «Маршал Пилсудский» — находился под ними. Ошибки быть не может. Гурьев сразу узнал его по фотографиям.
Не принимая участия в битве, он висит в центре, защищенный цепью дирижаблей и отрядом самолетов сверху.
Камнем падая на «Пилсудского», повел машину Гурьев.
Снаряд Гочкиса пробивает стену средней моторной гондолы, огонь взрыва виден сквозь стекла. Моторы на полутакте обрывают работу.
Навстречу несутся потоки свинца. Весь правый борт «Пилсудского» замигал линиями вспышки.
«Каспий» еще раз проносится над чудовищем. Ключенко, наклонившись, выкидывает ему на спину 35 килограммов тротила в жестяной оболочке.
Попав в заднюю кабину, снаряд проходит насквозь, не взорвавшись, разметав в щепы динамо и электроприборы. Вся внутренность корабля моментально погружается в тьму.
— Пашка, верти! Верти! — исступленно кричит Ключенко, запихивая новый снаряд.
Нет, не слушается машина. Левый мотор неисправен. Стрелка счетчика оборотов поползла вверх, прыгая, как шальная. В чем дело? Температура воды поднялась до 150°. Гурьев вытянул радиатор под поток воздуха до конца, но температура не падает, зато быстро падает уровень воды в водомерном стекле. Идти в бой с неисправным мотором — верная гибель; через две минуты он станет.
— Звонарев! Радиатор пробит!
Раненый механик слышит. Значит, надо выйти на крыло, в темноте нащупать скобы, добраться до мотора и заделать пробоину.
Четыре машины наседают сзади. Обернув пулемет, строчит по наступающим Ключенко. Карманный фонарик Звонарева заблестел у мотора. В свете огня виден пар, струей бьющий из пробитого шланга.
— Сережа, туши, поляки близко, — крикнул, забыв ветер, Гурьев, но поздно… Резким грохотом разрывая мглу, взорвалась граната под крылом.
Потоком воздуха рвануло Звонарева с крыла. Балансируя на краю, он ухватился рукой за обледенелую скобку. Но в обескровленных отмороженных пальцах не было прежней силы, способной удержать тело.
Пальцы сорвались и Звонарев, взмахнув руками, вывалился вперед на злобно жужжащие винты.
Граната взорвалась под крылом.
Назад: Берегись, Москва!
Дальше: Город в дыму
