Берегись, Москва!
Неведомые люди обещали спрятать Москву в колпак. Проблема, в осуществлении которой усомнился бы даже сумасшедший.
Но стремление иметь в минуту опасности хоть надежду на спасение, авторитет Авиахима, от имени которого они выступали, были так сильны, что им поверили безоговорочно.
Уверенность, с которой говорил Корнев, директор большинству неведомого экспериментального химического завода, действовала больше, чем его слова.
План, который он развил, быстрый, короткий, пересыпанный массой имен и вереницей химических формул, собранию был мало понятен. Но в таком положении нельзя было отказываться от любой, самой фантастической, самой смелой попытки, дающей хотя бы надежду на спасение. Обсуждать и серьезно проверить предложенный план не было времени.
Потому с такой сказочной легкостью получил он возможность исполнить все свои требования.
Потому пять минут спустя делегация завода, вошедшая в Кремль пешком, уже выезжала оттуда на большой машине, снабженная чрезвычайными полномочиями, в сопровождении военных представителей, обязанных беспрекословно исполнить все приказания.
Всем было ясно, что надо действовать и действовать немедленно, так как дальнейшее сохранение тайны могло вызвать панику, гибельную для города. Слухи о событиях, пока еще сбивчивые, неясные, но уже начали просачиваться неведомыми путями за стены Кремля, находя благодарную почву в населении.
Издавняя любительница всяких сплетен и слухов, при первых признаках тревоги Москва жадно насторожилась и, еще ничего не зная достоверно, только чутьем угадывая нарастающие события, уже зашептала, заволновалась, подогревая сама себя и взвинчиваясь собственными слухами.
Откуда появились слухи, установить было трудно. Виновата была обстановка: ночью шедшие по улицам шоферы, всегда угадывающие тайны своих ответственных седоков, виновата была вся толпа, с любопытством отметившая необычайное оживление в Кремле.
Но так или иначе, Москва заговорила…
Сначала тихо, шепотом, по домам и квартирам, потом все громче и громче, уже в театрах, кафе, на бульварах…
И по мере распространения слухов они расползались все больше и больше, обрастали невероятными вымыслами, волновали своей невероятностью, становясь правдоподобными благодаря отсутствию других сведений.
Не в силах сидеть дома, люди выскакивали на улицу, заполняли тротуары, сбивались в кучи, окружали рупора радио в надежде узнать новости.
Самые нелепые, самые чудовищные слухи находили благодарных слушателей и разрастались с невероятной быстротой, взвинчивая нервы до последней крайности.
В такой обстановке молчать было нецелесообразно.
Заседание уже приняло планы и методы борьбы, и стало проводить их в жизнь. Путь был один.
Провести в три оставшихся часа эвакуацию было немыслимо…
Оставалось бороться. Бороться всеми мерами, от пулеметов на крышах до непонятных формул неведомого химика. Воззвание, с призывом к борьбе, не скрывающее всей опасности положения, было уже составлено и передано в редакции газет, конторы световых реклам, на станции радио-телефонов. Его нужно было объявить массам немедленно и решительно.
Заседавшие в Андреевском зале не боялись правды. Они сами были из той массы, к которой обращались, сами были тесно спаяны с ней, верили в нее и знали, какие слова нужны, чтобы Москва без паники встретила страшную весть.
В одиннадцатом часу ожидавшая на площадях толпа услышала треск из рупоров, ахнула, налегла, жадно насторожилась, ожидая услышать слова правды…
В то же время огни световых реклам, равнодушно возвещавшие «Хлородонт» и мыло «ТЭЖЭ», мигнули последний раз, погасли на секунду и четко, быстро стали набирать ряды новых, иных слов…
И сразу электрической искрой районы Москвы, из глоток громкоговорителей, со световых реклам, с экранов редакций, услышав только первые слова, уже закрутились, завихрились взволнованной толпой, забурлили, вихрем захваченные в события.
— Слушайте, слушайте, слушайте, — хрипло надрывались глотки рупоров…
— Слушайте, слушайте, — взвивались ярким огнем строчки реклам.
— Слушайте, — мигали экраны редакционных кино.
— Сообщение соединенного заседания при Совнаркоме СССР, — выкрикивали рупора…
— …при Совнаркоме СССР, — нервно мигали кино и лампочки.
— Флот нашей соседки, Польши, еще вчера уверявшей… сегодня, в 8 часов 30 минут… перелетел границу, направляясь к Москве… Наш доблестный Красный воздушный флот вылетел навстречу, чтобы задержать врага… Москва обеспечена средствами обороны… Однако, населению предлагается… — хрипели рупора, — принять меры защиты от случайных…
— Какие меры? Громче, не слышно! — кричали из задних рядов в нервном напряжении, забыв, что говорит машина.
— Молчите! Дайте слушать! — заволновались в толпе, вытягивая шеи, скривляя головы. Стоящие вдали жали вперед, грудью налегая на трамваи и авто, заглушая их шум, только чтобы слышать…
Но уже за первыми сообщениями шли другие, более подробные. Скоропечатные ротационные машины типографий уже выбросили воззвание в сотнях тысяч. Громадные грузовики «Известий», доверху наполненные первыми оттисками, выезжали из ворот, сразу облепляясь густой толпой. Люди на ходу прыгали на подножки, цепляясь за борта, жадно рвали пахнущие краской листы. Белыми птицами сыпались пачки с автомобилей. Протянутые руки остервенело цепляли, комкали, хватали крутящуюся над головой бумагу, рвали друг у друга из рук в жадной торопливости прочесть первыми.
Мальчишки, выскочившие с экстренным выпуском, были буквально сбиты с ног и раздавлены, оставшись в одну минуту без товара, расхватанного толпой.
Редкие счастливцы, захватившие номер, стиснутые окружающей толпой, сидя на ее плечах, при свете фонарей бесчисленный раз перечитывали скудные строчки, а прибывавший возбужденный народ требовал все новою и нового повторения.
Все были на улицах. В центре прекратилось всякое движение.
Стиснутые замерли трамваи и авто, не имея возможности пробраться через толпу, которая, подняв головы, жадно читала прыгающие через улицы призывы: «Только в городе спасешься от газов», «Ищи свой противогаз у себя в домоуправлении», «Главная опасность в собственной панике».
На окраинах тревожным хором заливались гудки, ночные смены рабочих, прервав работу, возбужденным потоком выливались на улицу. Громадные пожарные автомобили МКХ с отчаянным звоном, в трепетном свете факелов, носились по улице окраин, звонким сигналом труб вызывая жителей брать огнетушители от зажигательных бомб, а на восточных вокзалах, окруженных цепями усиленной охраны, спешно грузились экстренные поезда ценностями Госбанка, документами наркоматов, всем самым важным, что требовалось вывезти в первую очередь.
Через пятнадцать минут после начала тревоги уже ничто не напоминало той беспечности праздничного вечера, которой только что жила Москва. Город превратился в один сплошной кишащий муравейник. Везде бежали люди, кричали, тащили противогазы, сталкивались, ругались и снова бежали, занятые своим, не обращая внимания на то, что творилось кругом.
Но чувствовалось, что всей этой неразберихой кто-то уже овладел, направляя ее в определенное русло нужного дела. Деловито пробегали стрелковые группы снайперов, выбирая точки, удобные для пулеметов. Дружины Авиахима быстро приводили в порядок домовые газоубежища, выкидывая из них всякий хлам: дрова, пустые ящики, которыми забили их ретивые управдомы, используя «бесполезно» пустующую площадь.
Санитарные отряды чистили и мыли мобилизованные автомобили, оборудуя их под перевозку раненых.
На людных улицах уже цепочкой раскидывались дружины по борьбе с паникой, освобождая мостовые для движения машин, и зеленые автомобили ПВО ныряли по улицам, скидывая у домов на руки ожидающих жителей груды брезентовых мешков с противогазами.
Организация обороны охватывала город, и каждый вырванный из паники моментально погружался в работу, целиком отдаваясь ей. Поэтому гудящий кремлевский автомобиль с маленьким возбужденным седоком без фуражки с растрепанными волосами, в круглых очках, съехавших на нос, беспокойно метавшимся в машине, не привлек ничьего внимания.
Беспрерывно прыгая, волнуясь, оглядываясь кругом, пытаясь даже на ходу делать какие-то вычисления, он был совсем не похож на человека, в руках которого находится судьба многомиллионного города. Но тот неистощимый запас живой энергии, который чувствовался в нем, невольно передавался другим, захватывая его спутников. Уже в пути он горел работой. Распоряжения сыпались из его уст.
— Товарищи! Будьте добры, сойдите, позвоните по телефону. Справьтесь, высланы ли грузовики на завод. Потом напомните, чтобы все химические самолеты были готовы и вылетали, как получат груз. Кстати, позвоните еще раз на завод. Пусть вызовут все смены рабочих. Велите, не ожидая меня, развозить катапульты. Схема есть у них.
Очевидно, маленький инженер работал не только сам, но умел заставить работать и других.
Едва успела машина, проскочив заставу, выбраться на лакированный асфальт загородного шоссе, как шум моторов донесся из темноты.
Из мрака ночи, приближаясь, росли навстречу какие-то силуэты. Маленький гусеничный трактор, пыхтя, тащил большую черную машину, длинной трубой вытянувшейся в небо.
Маленький гусеничный трактор, пыхтя, тащил большую машину.
Быстро проехали они мимо целого транспорта таких машин.
— Шесть, — отметил военный и сразу услышал детский восторженный голос Корнева.
— Молодцы, работает. Уже выехали. Только бы не подкачали наши машинки. Ведь первый опыт.
Человек с наганом обернулся. Хотел расспросить подробнее, но не успел.
В темноте загорелись огни, машина въехала во двор. Прямо из темноты к подножке бросилась фигура.
— Иван Аркадьевич! Наконец-то! Я без вас все уже выполнил. Машины отправлены. Грузовики на аэродроме. Дал 50 тысяч килограмм последней марки С84. Сейчас отправляю машины в центр.
— Как атмосфера? — напряженно спросил Корнев.
— Сейчас метеорологическая станция сообщила. Влажность минимальная. Ветер стихает. На двухстах метрах 3 м/с, к 500 повышается до 4 метров.
— Хорошо бы удержалось так до утра. Пойдемте, поговорим.
Корнев слез с машины.
В маленькой тесной комнате конторы было жарко.
На большом чертежном столе лежала карта Москвы, размеченная точками и заштрихованная в разных направлениях.
— Вот наша дислокация, смотрите, — обернулся маленький химик и наклонился, поднимая на лоб круглые очки. — Мы ставим наши машины по кольцу Садовой на площадях. Шесть в центре. Район, который они захватывают, около 19 1/2 тысяч десятин. Больше взять невозможно. Остальное на обязанности аэропланов. Одну машину мы оставили здесь. На всякий случай, для заплат, так сказать…
Снова, прерывая, в углу затрещал телефон. Корнев, оторвавшись от карты, снял трубку:
— Алло! Алло! Химоборона? Говорит начштаба воздухфлота. Получено сообщение. Поляки, после полуторачасовой битвы, прорвались под Можайском. Наши части больше держаться не могут и отступают.
— Хорошо! — бросил Корнев. — А сколько еще могут задержать наши силы врага?
— Начальник сообщает, что положение тяжелое. Самое большое наши продержатся еще минут 30–40.
— Так, значит, через час ждать гостей здесь. Ладно.
Корнев повесил трубку. Глаза его заблестели. Голос зазвучал новыми нотками. Он несколько раз бросил бровями очки, привычным нервным жестом.
— Ну что ж. Выходит, одни мы остались. Давайте начинать.
Все трое снова вышли на двор.
Мимо темных корпусов, мимо складов, где копошились темные тени и фыркали моторы, вышли на заводской двор.
Посреди, на желтом песке, едва освещенная наспех проведенной лампой, стояла машина с поднятым жерлом, такая же, как встреченные на дороге. Около суетились темные фигуры рабочих, укрепляя последние гайки.
Корнев узнавал людей в темноте. Ласковым голосом окликал работающих…
— Ну что, Михеев, как дела?
— Все в порядке, — ответили из темноты.
— Придется наши штучки прямо без опытов в дело пускать.
— Ничего, не подгадят, — любовно ответил голос. — Хорошо, что на опыты, за город, как собирались, не увезли.
— Да, хорошо, — согласился Корнев, — испытаем в деле. У тебя все готово?
— Готово, — ответил невидимый Михеев. И вместе с ним из тьмы, но с другого конца, от конторы, другой голос крикнул:
— Тов. Корнев! Из районов звонят. Машины прибыли и начали действовать.
— Ну, все готово, — вздохнул маленький химик, в темноте бровями подкидывая очки, что, очевидно, служило у него признаком волнения.
— Давай пробный. На максимальную высоту.
Фигурка Михеева, наклонившись, потянула рычаг. Машина дернулась, лязгнула частями, что-то, рассекая воздух, со свистом метнулось вверх.
Прошло несколько секунд. В темноте неба сверкнул огонек, и слабый звук разрыва донесся на землю. И тотчас в этом месте начали гаснуть звезды, точно кто-то невидимый гасил их одну за другой, оставляя большую черную яму на фоне блестящею звездами неба.
— Хорошо работает, — вырвался общий вздох; и сразу за ним робкий, неуверенный голос управляющего спросил:
— Иван Аркадьевич, а что если мы неправильно вычислили площадь? Ошиблись в расчетах поглощения?
— Тогда конец. Удушат, — спокойно ответил из темноты голос Корнева.
— Давай пробный!