Задержать во что бы то ни стало
Военный летчик Гурьев последний раз пригладил щеткой непокорную прядь волос, осмотрел себя в зеркало и поправил воротник форменной рубашки.
Такая редкая тщательность туалета свидетельствовала о том, что он собирался в город.
Действительно, накануне была получка, и каждый истый летун считал для себя позорным, имея деньги, оставаться в свой выходной день в этой проклятой дыре, как не без желчи определяли они местопребывание эскадры — Вязьму. Тем более что авиэтки Автопромторга, приобретенные в кредит, давали заманчивую и легкую возможность быстро перенестись в Москву, где есть куда тратить деньги.
Эта приятная возможность и определила то, что весь состав эскадрильи уже с раннего утра запасся увольнительными записками «сроком на 16 часов, во все города республики», и теперь по всем комнатам общежития шли деятельная чистка и приготовления к вечеру.
Летчик Гурьев осмотрел себя в зеркало и поправил воротник форменной рубашки.
Не успел Гурьев поставить на место зеркало, и в комнату ввалился подведомственный ему экипаж: бортмеханик Звонарев и наблюдатель Ключенко.
Вся эта доблестная троица составляла команду линейного истребителя 2-го отряда эскадрильи имени водников «Подарок Каспия».
— Он еще прихорашивается! — возмутилась команда. — А мы-то его ждем, ждем, все жданки прошамали.
— Не спеши. Все равно себя не обгонишь, — охладил Гурьев. — Времени хватает, ветер в хвост, домчим стрелой.
— Так-то так, но только, паря, смываться отсюда не мешает, — зловеще наклоняясь, пробасил Ключенко. — Шел я мимо штаба, да слышал краем уха, что отпуска прекратили. Взбредет на ум начальству, и совсем отменят. А тогда крак… — он сделал выразительный жест пальцами, сгребая воздух, — тогда плакала наша оперетта.
— Не врешь? — насторожился Гурьев.
— Ей-ей, как пить дать. Разве не знаешь наших гадов? Всегда тревоги в наш выходной устраивают.
И точно в ответ на его слова в углу властно и резко затрещал телефон.
Уже по выражению лица дежурного приятели поняли, что ничего хорошего ждать нельзя.
Так и случилось. Едва успев повесить трубку, дежурный крикнул на все общежитие:
— Товарищи! Приказ из штаба! На аэродроме тревога. Срочно по своим частям!
— Ну, вот я говорил? Опоздали, — уныло глядя на свой новый френч, возмущался Ключенко. — Ах, гады! Я же чувствовал. В другой день тревоги не сделают. Вот марай хорошие костюмы.
Однако воркотня не помешала им быстро одеться и выбежать на улицу. Здесь за дверьми порывы ветра ясно доносили обрывки сирены, подгоняя спешить. Тревога распространялась. Из всех улиц, переулков выбегали люди, заполняя тротуары, в темноте спотыкаясь о тумбы, узнавая друг друга и перекидываясь на ходу словами.
Настроение бежавших было веселое.
— Мы, ребята, прямо из биллиардной. Сережка приготовился положить шар, а тут вестовой в дверь.
— А я в гостях был. Только на банку с вареньем нацелился…
— А мы с собрания. Не успели даже о тактике английских истребителей дослушать.
— Ничего, после тревоги дослушаете.
— Может, долго задержат?
— Да как всегда. Добежишь, посмотрят, во сколько секунд, и топай домой.
— А сирена надрывается. В городе не слышно. Ветер от нас.
— В такой ветер заставь на Польшу лететь. Как раки, хвостом поползем.
Переговариваясь, уже выбрались на шоссе, когда яркие огни встречных автомобилей ослепили передние ряды.
Встретили весело.
— Ребята! Машины ждут. Садись. Что там у вас? Пожар, что ли?
И тут впервые, с автомобилей, еще не совсем веря, услышали неясные, жуткие слухи: война.
Не поверили, но сразу точно холодом заморозило от этих слов.
Замолкли смех, шутки. Быстро в тишине наполнялись машины.
Напряженность сковала толпу. Даже веселый Ключенко, который категорически не верил, зябко ежился в машине.
Ветер бил в лицо; машины прыгали по камням, люди в темноте отчаянно цеплялись за борта, напряженно допытываясь друг у друга: правда ли, верить или нет… нет..
Полным ходом свернули с шоссе, проехали редкую елочную изгородь и выкатились на аэродром.
Теперь сомнений в том, что произошло что-то важное, не осталось.
Весь аэродром был по-жуткому нервно оживлен…
Двери ангаров были распахнуты. Аэродромные в брезентовых куртках суетились во всех концах, таща баки с бензином, запасные части, камеры, покрышки, меховые костюмы и обоймы патронов.
Все запасные прожектора шипели на вышкам, освещая дрожащим светом бегущих людей.
А там, в темноте, за стартовой чертой, далеко вытянулись ряды блестящих машин, по шести в ряд.
Красные хвосты 2-го отряда, как всегда, стояли справа, во второй линии.
Звонарев заметил первым.
— Наши, придержи, — дернул за плечо шофера.
Машина замедлила ход. Облеплявшие ее летчики кубарем скатывались вниз, разбегаясь по своим самолетам. Быстро бежали втроем мимо машин, к своему отряду.
Вот командирский «Рыбак-черноморец», в крыло ему «Ловец Байкала», третий «Работник Волги», все еще пустые, четвертый — их «Подарок Каспия».
С одного взгляда убедился, что все готово к полету.
Поперек гондолы меховые костюмы, у толстых колес обоймы патронов, ящик снарядов — для «Гочкиса».
Рядом — пустые бидоны от бензина, и моторист, стоя на колесе, завертывает крышку бака. Первый раз остановившись после стремительного бега, все трое накинулись на него:
— Ну, что Митька, как дела, что случилось?
Моторист помедлил, спрыгнул вниз, нервно облизнул губы и, точно боясь, тихо, растерянно повторил то, что они слышали:
— Не знаю. Говорят, война с поляками.
И снова от коротенького слова дунуло холодом, растаяла последняя беспечность. Вытянувшись, насторожились все.
Взгляды всех троих скрестились без слов.
— Так вот она, война, — вздохнул Гурьев. Точно не веря, оглянулся кругом.
И сразу до боли ясно почувствовал в себе что-то новое…
Аэродром, машины, знакомые лица механика, Ключенки стали не такими, — новыми, значительными, четкими.
Не спеша, размеренно, точно не сам, натягивал костюм.
Шутка ли — война? Сразу, без всякого подъема, порыва, вдруг идти убивать.
Пять минут назад сборы в театр, шутки, все такое обыденное, и сразу, без перехода, вой сирены, ветер, свет прожекторов, блеск машин и, может быть, смерть где-то здесь, близко.
Так быстро, неожиданно все свершилось, ломая все привычные представления, что не могло охватить сознание. Бестолково мотались люди, махая руками, сталкивались друг с другом, пытаясь сказать что-то важное.
Пробежал со свертком карт озабоченный командир отряда, на ходу отмахиваясь от вопросов. Выскочил откуда-то сбоку, в полузастегнутом шлеме, толстый Доброхотов, пилот «Ловца Байкала».
Путаясь в меховом костюме, говорил никому не нужное о том, как сидел дома, пил чай, вдруг жена говорит: «Петя, никак сирена».
Прибежали, запыхавшись, пилот и наблюдатель с «Работника Волги» и жадно набросились с вопросами. Но, кроме слова «война», никто ничего не знал. Люди быстро, механически делали привычное дело.
Гурьев, как все, попробовал мотор, Звонарев проверил все гайки, Ключенко пушку, спуски бомб, пулемет…
Стало хуже, когда окончилась работа. В меховых костюмах было жарко. Неизвестность томила.
А между тем рядом уже началась работа.
Стоявшая эскадрилья артиллерийских машин снялась, и отряд за отрядом ушла в воздух. Ушел за ними отряд тяжелых бомбовозов.
Дали старт 20 машинам газовой эскадрильи, и они, тяжело жужжа, рулили на линию, когда из дежурки вышли, наконец, начальники отрядов истребительной эскадрильи.
Зоркие глаза летчиков издали разглядели командира своего отряда.
Вытянувшись из кабин, напряженно смотрели, как он бежал, тяжело переваливаясь в полетном костюме, издали махая своим.
Не добежав шагов сто, задыхаясь, крикнул:
— Запускай моторы! Есть задание. Летчики отряда, ко мне!
Быстро из кабин выскакивали летчики. Плотным кольцом окружили командира.
Голос командира тихо звучал из середины, и напрасно прислушивались, вытягивая шеи, оставшиеся в самолетах механики.
Командир говорил коротко, дорожа каждой минутой.
— Товарищи, 35 минут назад, когда мы ничего не знали, польский флот прошел над нами на Москву. Московские эскадрильи выйдут ему навстречу и попытаются задержать. Мы должны поддержать их. Наша задача — догнать поляков. Три отряда эскадрильи, из которых наш — ведущий, идут на семь тысяч, охраняя эскадру от нападенья в пути. Тайна полная; до боя радио не пользоваться…
— А теперь, братва, — добавил он просто, — давай попрощаемся. Служили вместе и умрем вместе. Потому, скрывать не стану, гроб дело. На победу надежды нет. Велено только задержать, во что бы то ни стало…
На мачте стартера замелькали сигналы: «2-й истребительный отряд — на старт».
Быстро разбежались летчики. Загудели моторы.
— Ну что, брат? Куда? — набросился Звонарев, не успел Гурьев впрыгнуть в кабину.
— На Москву поляки прошли, — догонять.
— А, пся кревь. Насыпем панам, — фанфаронил Звонарев, возясь внизу у мотора. Молодецки налег плечом на винт, крикнув:
— Контакт!
Гурьев включил стартер. Мотор чихнул два раза, отдал обратно и громко запел, обдувая ветром, сразу отрезав их от земли.
Внимательно идя в хвост «Черноморцу», бороздящему костылем землю, Гурьев вывел машину на старт. Мигнул стартер сигналом. «Черноморец» окутался пылью, искрящейся в луче прожектора, тяжело побежал, поднял хвост и грузно оторвался от земли.
Сигнал мигнул второй раз.
Гурьев налег на штурвал. Самолет задрожал, рванулся, побежал, прыгая по кочкам, ударился раза два колесами и точно замер.
Далекий огонек сигнала проскочил внизу.
Громадные, обтянутые алюминием колеса, медленно затихая, вертелись уже в воздухе. Аэродром внизу провалился. На то место, где они только что были, в конусный свет прожекторов, выползали самолеты 3-го отряда, похожие сверху на огромных неуклюжих жуков.
Самолет шел выше. Огни внизу быстро расплывались в одно общее световое пятно.
На крыльях ведущего «Черноморца» зажегся сигнал. Гурьев прибавил скорость, вышел на свое место, справа выше ведущего и, убавив обороты мотора, огляделся.
Отряд строился. Справа от него, тяжело гудя, лез на свое место «Ловец Байкала». Влево от ведущего, на длинной стороне стайки, вытягивались три остальных машины.
Все отряды бригады, выстроившись трехъярусным амфитеатром, быстро шли вверх, с максимальным углом подъема.
Начало быстро холодеть. Сидевший в передней кабине Звонарев бросил возиться с пулеметом и застывшими непослушными пальцами застегивал петли шлема. Сидящий сзади Ключенко, прячась от ветра, опустил сиденье под козырек и копался в своей кабине.
Воздух был изумительно спокоен. Машина шла сама, почти не требуя управления. Гурьев проверил приборы.
Несмотря на набор высоты, скорость росла, увеличившись до 220 километров. Высота перешла за 4 000, что было самым выгодным для полета машин этого типа. Предугадывая сигнал, Гурьев вывел машину в горизонтальный полет. Скорость сразу возросла до 260.
Звонарев из передней кабины, обернувшись, махал руками, пытаясь привлечь вниманье. Гурьев взял телефон.
— Здорово жарим, паря! — закричала трубка. — Пора уж своих каракатиц нагнать. А там и панов нахлопаем. Всего на сорок минут ушли..
И точно. Новый сигнал приказал:
— На высоту 7 000.
Гурьев прищурился, вглядываясь, кивнул головой, вытащил из чехла кислородную маску и, прибавив газ, снова задрал нос машины. Холод стал еще невыносимее. Он уже пробирался сквозь мех, пощипывая пальцы, даже через электрические подогреватели костюма.
Теперь бригада поднялась выше всех, и далеко внизу поблескивали цветные огоньки остальных машин эскадры.
Сверху, близко, точно над самой головой, горели звезды, чистым белым светом, в десятки раз ярче, чем это видно с земли.
— Паря, не зацепи Венеру! — снова озорно закричал в трубку Звонарев, — холодно драться-то, спиртику не захватили; Москва скоро, а панов нет, зря небось шпилим, наверное давно винта нарезали.
Он не успел кончить. Далеко в темноте ярким голубым столбом вспыхнул прожектор и, перерезая тьму, повел по небу, выхватывая повисшие в воздухе машины.
В ту же минуту голос Ключенко громко, в телефонную трубку крикнул:
— Павел! Начальник по радио велит задержать ход и приготовиться. Неприятель открыт.
Назад: В поисках защиты
Дальше: Берегись, Москва!
