Глава 8

Рори стоял на дюне, лицом к океану. Льюис топал вдоль воды, то и дело отвешивал пинка какой-нибудь деревяшке или пустой пластмассовой бутылке. Руки он глубоко засунул в карманы ветровки-камуфляжки, голова с коротко подстриженными на этот раз волосами была опущена.

Похоже, решение родителей провести летний отпуск с детьми на Гебридах Льюис воспринял как личное оскорбление. Все его спрашивают, что он делает на Саут-Уисте, если Льюис – дальше к северу.

– Он ужасно не в духе, да, дядя Рори? Рори посмотрел вслед уходящему по пляжу мальчику.

– Ага,– пожал он плечами.

– Как вы думаете, почему он нас сторонится? – На худеньком лице Прентиса читалось искреннее недоумение.

Рори улыбнулся, еще раз взглянул на удаляющуюся спину Льюиса и двинулся по склону дюны к узкой дорожке. Прентис пошел следом.

– Это вроде называется трудным возрастом,– сказал Рори.

Кеннет, Мэри и мальчики приехали на Гебриды отдыхать – так они делали почти каждый год. Пригласили и Рори, тоже как обычно, и он, что было уже необычно, согласился. Пока им везло: атлантическая погода баловала, деньки стояли ясные и теплые, ночи – тихие и звездные; кромешная тьма не наступала еще ни разу. Набегали высокие волны, широкие пляжи пустовали, а между дюнами и вспаханными землями лежал махайр – море ярких цветов на густой травяной зелени. Рори тут нравилось – он даже не ожидал, что понравится. Да и отдых был кстати. Не надо писать о самолетах и паромах, о гостиницах и ресторанах, о колоритных людях и видах. Не надо обдумывать книгу путевых очерков и сочинять газетные статьи – никакого напряга. Можно полодырничать со спокойной совестью.

Он сам вызвался в это воскресенье после завтрака погулять с мальчиками. Джеймс остался, а Льюис полчаса куксился, а потом вдруг заявил, что хочет побыть один.

Рори и Прентис шли вдвоем, их обгоняли короткие тени. Скоро дорожка заберет на восток и выведет их на большак, и по нему они двинутся на юг, к дому. Льюис окрестности знает, не заблудится – Рори не имел ничего против того, чтобы мальчик погулял в одиночестве.

По узенькому грейдеру приближалась машина, держа курс на север; пришлось отойти на обочину, чтобы пропустить. Рори и Прентис помахали водителю, когда он помахал им. Вдали шуршал прибой, невидимые отсюда волны набегали на искрящийся махайр. Заливались жаворонки – певучие точки среди небесной синевы и пушистых облачков.

– Дядя Рори, а ничего, что мы в воскресенье гуляем?

– Ничего – чего? – взглянул на мальчика Рори. Прентис казался ужасно тощим в шортиках и рубашонке с короткими рукавами. Рори надел старую рубашку-сеточку и самодельные шорты – в прошлой жизни джинсы.

– Папа говорил, не на всех островах можно ходить по воскресеньям! – выкатил глаза Прентис и раздул щеки.

– А, да,– кивнул Рори.– У крутых протестантов на Льюисе и Гаррисе это вроде запрещено, но здесь-то католики живут, они на такие вещи смотрят поспокойнее.

– Но как это – чтобы нельзя ходить? – возразил Прентис, кивая на свою тень на серо-черном асфальте.

– Кажется, в церковь и обратно – все-таки можно.

– Ха! Подумаешь! – пренебрежительно отозвался Прентис и на какое-то время умолк. А потом сказал с хитринкой: – Но ведь бывают и окольные пути, и очень даже длинные.

Рори рассмеялся, и тут ему на глаза попался маленький белый цветок, лежащий впереди на дороге. Прентис недоуменно взглянул на него, а когда понял, чему смеется дядя Рори, улыбнулся. И ступил на цветок. Подпрыгнул и взвизгнул от боли.

– Ой, нога! Больно! Ой! Ой!

Рори на секунду замер с открытым ртом, глядя, как прыгает по земле Прентис, перекосившись в лице и держась за лодыжку. Сначала Рори подумал, что Прентис притворяется, но гримаса на лице мальчика убедила его: это настоящая боль. Прентис соскочил на траву и повалился, все так же держась за ногу; из сандалии торчало что-то белое.

– В чем дело? – опустился Рори на корточки рядом с Прентисом.

Мальчик дрожал; когда он повернул к Рори голову, тот увидел слезы на глазах.

– Не знаю! – проскулил Прентис– Наступил на что-то.

– Дай-ка взглянуть.– Рори уселся на траву и взялся за ногу Прентиса. Белый цветочек, который он заметил на дороге, вонзился в сандалию мальчика. И это был вовсе не цветок, а бумажный флажок «Королевского национального института спасения на водах» – такие прикалываются к одежде с помощью булавки. Булавка наличествовала – она-то и проткнула подошву. Рори, увидев ее, обмер: железка почти целиком вошла в ногу мальчика, почти в центре стопы.

У Прентиса по ноге бежали судороги, мальчик корчился на траве.

– Ой, как больно, дядя Рори,– произнес он дрожащим голосом.

– Это всего лишь иголка,– попытался ободрить его Рори.– Сейчас выну.

Он облизал губы, потер друг о друга большой и указательный пальцы, а левой рукой крепко взялся за ногу Прентиса. Ногтями нашел головку булавки, почти утонувшую в коричневой резиновой подошве. Прентис захныкал, чуть не вырвал ногу из руки Рори. Рори сжал зубы и потянул. Булавка вышла – добрый дюйм стали заблестел в лучах солнца. Прентис закричал, но тотчас утих. Рори осторожно опустил ногу мальчика. Прентис сел; у него дергались лицевые мышцы.

– Уже не так больно,– сказал он и рукавом вытер лицо.– Что это было?

– Вот.– Рори показал ему булавку.

– Ой! – снова перекосилось личико Прентиса.

– Надо бы укол от столбняка сделать,– сказал Рори.

– Опять колоться?! Ну уж нет!

Они сняли сандалию и белый носок. Рори пососал крошечную ранку и сплюнул – хотел удалить грязь. Прентис, со слезами на глазах, нервно засмеялся:

– Что, дядя Рори, плохо пахнет?

Рори бросил в мальчика его же носком и ухмыльнулся:

– Малыш, я ведь в Индии был. Это фигня по сравнению с тем, что я там нюхал.

Прентис надел носок и сандалию и встал – видно было, что это далось не безболезненно.

– Ну что, поиграем в разносчика угля и его мешок? – Рори повернулся к мальчику спиной и, пригнувшись, растопырил руки.

– Дядя Рори, а вы не боитесь? А если я слишком тяжелый?

– Запрыгивай, приятель, я же знаю, ты соломинка. Может, с тобой на закорках пойду быстрее – больно уж медленно ты плетешься. Полезай.

Прентис обвил руками шею Рори и вскарабкался на спину, и Рори припустил бегом. Прентис завизжал от восторга.

– Что я говорил? – сменил Рори бег на быструю ходьбу.

– Я правда не слишком тяжелый, дядя Рори?

– Для такого шкелета – не слишком.

– Дядя Рори, а вы не думали, что, если Бог накажет за воскресную ходьбу?

Рори рассмеялся:

– Ну, вот еще!

– Дядя Рори, а вы в Бога верите?

– Нет. То есть в христианского Бога не верю. В какого-нибудь другого – может быть.– Дядя Рори пожал плечами и усадил Прентиса поудобнее.– В Индии мне казалось, что я мог бы уверовать. А когда вернулся, все как рукой сняло. Наверное, это как-то зависит от того, где ты находишься,– Он поглядел вбок, на искрящийся махайр – бескрайний изумрудный простор, густо усеянный цветами, такими яркими, что, казалось, в них горят лампочки.– Место влияет на человека. Переезжаешь – и у тебя мысли меняются. По крайней мере, в Индии так.

– А в Америке? Она влияла на то, о чем вы думали?

Рори тихо рассмеялся:

– Да, еще как. Но чаще – совсем противоположным образом.

– А вы снова уедете?

– Думаю, да.

Прентис вытянул руки вперед. Рори глянул за запястья мальчика – худенькие, хрупкие. Одна рука гак и держала флажок института спасения на водах, булавка крутилась между пальцами.

– А когда вы в Бога верить перестали? – спросил Прентис.

Рори пожал плечами:

– Трудно сказать. Кажется, самостоятельно думать я начал примерно в твоем возрасте, может чуть пораньше.

– А-а…

– Я пытался понять, как создавался мир, и представил себе Сути. Ну, ты знаешь – кукла-рукавица…

– Знаю, знаю! У меня они есть – и Сути, и Свип,– хихикнул Прентис.

– Ну так вот, я вообразил, как он стоит на крошечной планетке, с футбольный мяч…

– Но у него же ног нету!

– А в журнале, который мне на Рождество подарили, у него были ноги. Так вот, я вообразил, как он машет волшебной палочкой и откуда ни возьмись появляется мир. Я и в церковь ходил, и в воскресную школу и знал, что написано в Библии о сотворении мира, но почему-то мне казалось, что я должен сам это представить… Увидеть, но по-своему.

– Поня-атно.

– И вот я думаю: постой-ка, а откуда взялась планета, на которой Сути стоит? Ну, допустим, он мог махнуть волшебной палочкой и она бы появилась, но где он мог стоять, когда это делал? Совершенно непонятно. Допустим, он мог летать в космосе… И мне ни разу не пришло в голову спросить, а сам-то Сути откуда взялся и откуда взялась волшебная палочка. Но все же я, наверное, уже в те минуты на шажок приблизился к неверию в Бога. Это как с драконами.

– С драконами? – переспросил Прентис и возбужденно, и встревоженно. Рори почувствовал, как задрожал мальчик.

– Ага,– ответил Рори.– По ночам, когда гас свет, когда никого рядом не было, я прятался под одеялом и воображал себе дракончиков. Сворачивался клубком, оставлял только дырочку, чтобы дышать, и затаивался. Через дырочку для дыхания свирепым драконам не пролезть, но если высунешь руку, или ногу, или, что хуже, голову – вот тут-то они и могли наброситься. Или цапнуть, или даже вытащить целиком и слопать.

– Ва-а-а! «Чужой»! – вскричал Прентис, и его ручонки сдавили шею Рори.

– Ага,– подтвердил Рори.– Да, наверное, много на этой почве появилось фильмов ужасов. В общем, я каменел от страха перед драконами, хоть и знал, что их на самом деле, может быть, и нет. В смысле, я понимал: нет ни Санта-Клауса, ни фей, ни эльфов, но все же существование призраков и драконов вероятно, и они только и ждут, когда ты дашь себя прикончить… В общем, разве мог я не думать в такой ситуации: можно ли доверять взрослым? Даже маме и папе? Я тогда очень слабо разбирался в людях, в жизни. Обычно ты способен просто игнорировать многое из того, что не понимаешь. Но рано или поздно наступает момент, когда нужно узнать: а все ли правда, что тебе говорят?.. Почем ты знаешь, нет ли какой-нибудь великой тайны, которую от тебя скрывают? Или кругом одни злодеи, у них заговор против тебя… Что, если родители тебя просто откармливают и когда-нибудь ты сделаешься достойным блюдом для драконов? Или, может, это проверка на разумность: выживают только дети, достаточно смышленые, чтобы понять, что кругом – драконы, а те, которые доверчиво засыпают по ночам в своих кроватках, обречены, и родители не могут открыть им правды, не то их самих сожрут драконы, и сказки о драконах – это единственный ключик к разгадке, только с их помощью взрослые могут тебя предостеречь… Короче говоря, я со своими драконами сделался форменным параноиком. Иногда всю ночь напролет от страха не мог уснуть, а ну как ненароком высуну из-под одеяла голову и проснусь, когда она уже будет в пасти у дракона.

– Ух ты!

Рори крякнул, снова подкинув Прентиса на спине. А пацаненок – не такая уж и соломинка.

– Но однажды ночью, под одеялом… я уже подрос, и все-таки… я вспоминал события прошедшего дня и думал о школе, вспоминал, чему мы там учились,– а тогда шла Вторая мировая война, и мне очень не нравился Гитлер, и я спросил папу, просто для проверки, и…

– Так он еще был жив? Когда вам было десять?

– Да, он умер, когда мне было двенадцать. В общем, он принес книгу – историю войны в картинках, и там были фотографии лагерей смерти, где фашисты убили миллионы евреев, коммунистов, гомосексуалистов, цыган и всех остальных, кого не любили… Но больше всего – евреев, там были целые горы трупов, невероятно худые тела, кожа да кости… И скелеты обмотаны папиросной бумагой и уложены в штабеля выше дома или сброшены в ямы – длинные ямы, полные трупов… И металлические носилки, на которых мертвецов засовывали в печи, и груды обручальных колец и очков, и даже искусственные ноги – просто жуть… Короче, в тот вечер родители принесли в мою комнату ночник – на случай, если будут кошмары. Но тени были еще хуже, чем потемки, и вот я лежу под одеялом и дрожу от страха, думая об этих проклятых драконах, и еще думаю: скорей бы Кен приехал на каникулы, потому что мне иногда позволяли спать в его комнате, и вот бы мне здесь разрешили не гасить торшер… В общем, до того себя довел, что разревелся. Лежу и плачу, как девчонка. И тут я вдруг подумал… Может, и есть на свете драконы. Может, они реальны и коварства им не занимать, но я-то – человек. И подонок Адольф Гитлер был человеком, и он убил миллионы людей… И я, вместо того чтобы дальше бояться и нюни распускать, отбросил одеяло, соскочил с кровати, выбежал на середину спальни – и ну орать, визжать, реветь и лупить по всему что попало.

– Ха! – заерзал на нем Прентис.

– На шум прибежали мама и папа, думали, у меня припадок. А я стою на ковре и гляжу на них, и на лице у меня такая счастливая улыбка, и я им твердо говорю: беспокоиться не о чем.

Рори улыбнулся воспоминанию и, подняв голову, огляделся. Здесь, в лощинке между дюнами, громче звучал прибой. Вдали виднелась машина, она приближалась.

– Блеск! – сказал Прентис.

Рори крякнул, в очередной раз подкидывая на спине Прентиса:

– И с тех пор у меня с драконами никаких проблем.

– Еще бы!

Гул автомобиля нарастал, а с другой стороны, в промежутке между дюнами, открывались вечно искрящийся пляж и сине-зеленый океан.

– Ну что, попробуем старый добрый автостоп? – спросил Рори.– Ты уже готов слезть?

– Ага!

Прентис съехал на траву. Он стоял на здоровой ноге, пока Рори потягивался и массировал поясницу. Когда машина была в сотне ярдов, он вытянул руку с оттопыренным большим пальцем. Прентис подался вперед и что-то сунул за воротник рубашки Рори. Это был бумажный флажок спасения на водах. Рори оттянул воротник, чтобы взглянуть на флажок, затем посмотрел на ухмыляющееся лицо мальчика.

– Это вам медаль, дядя Рори,– объяснил Прентис– За то, что вы такой классный дядя.

Рори взъерошил волосы мальчику:

– Спасибо, Прентис.

И снова посмотрел на машину: притормаживает или нет?

– А я часто Дарта Вейдера боялся,– признался Прентис, обнимая Рори рукой за талию и поднимая ногу, чтобы помассировать ее другой рукой.—Лежал под одеялом и звуки такие делал, ну, как он дышит, а потом резко прекращал, но иногда это продолжалось и после того, как я прекращал! – Прентис покачал головой и шлепнул себя по лбу ладонью.– Правда, я параноик?

Рори рассмеялся. Машина сбрасывала скорость.

– Да, вот что с нами иногда делают книжки и киношки. Твой отец пытался вам не лгать и не рассказывать ничего такого, что могло бы вызвать страх и суеверия, но…

– Ха! – воскликнул Прентис, когда ветхая «кортина» остановилась, чуть обогнав их.– А я помню, как он нам про облака рассказывал: они выходят из «Стим-Пэкет-Хоутела». Говорил, это они и есть – паровые пакеты. Ха!

Рори улыбнулся и повел, поддерживая, к машине прихрамывающего мальчика. Перед тем как сесть в салон, оглянулся на пляж, где длинные атлантические валы разбивались о широкую золотую ленту.

Он понюхал стакан: виски было янтарным, и было его немного. Запах шибал в ноздри. Он поднес стакан к губам, помедлил, затем махнул одним глотком. Защипало губы и язык, заболело горло, пары хлынули в нос и легкие. Он изо всех сил старался не закашляться – видел в вестернах, как люди кашляют, когда впервые пробуют виски,– и слишком громко прочистил горло. Оглянулся на занавеси – вдруг кто-то услышал. Потекло из глаз и носа, он достал из брючного кармана носовой платок. Высморкался. Ну и дрянь же, оказывается, это виски, неужели такое пьют ради удовольствия? Он надеялся чуть лучше понять взрослых, отведав виски,– но теперь их жизнь кажется еще бессмысленней.

Он стоял между занавесками и окнами бального зала «Стим-Пэкет-Хоутела», на железнодорожной станции под Галланахом. Снаружи был день – мокрый, жалкий, и свет под стать ему – водянистый и серый. В бухте гулял ветер, обдувал пароходы и паромы, выстроившиеся обочь пристани, и разбивался о темно-серые городские дома. Уже зажглись уличные фонари, и немногочисленные машины с горящими фарами и мотающимися дворниками пробирались по шершавым зеркалам улиц через дождевые завесы.

Позади Рори играла музыка. Он водрузил пустой стакан на подоконник, еще раз вытер нос и спрятал платок. Пожалуй, лучше вернуться в бальный зал. Бальный зал – эти слова ему были ненавистны. Не выносил он и звучавшую там музыку – главным образом фольклорную горскую дребедень,– и вообще, паршиво ему было в этом сером городишке, среди серых людишек, которые слушают серую музычку на серых свадебках. Нет бы зарядить «Битлз» или «Роллинг стоунз»… Да если уж на то пошло, то и жениться им бы не надо – современные люди не женятся.

Раздался возглас совсем рядом, и Рори подпрыгнул от неожиданности. В нескольких ярдах вздулась штора, почти коснулась подоконника – по ней будто волна прошла. Рори услышал топот, шлепанье подошв в ритме скрипок и аккордеонов – плясали джигу. Люди захлопали, закричали. Ну до чего же провинциально, господи!

Рори поправил галстук. Виски еще жгло горло да теперь вдобавок и живот. Он выскользнул через проем между шторами в зал, где за деревянными длинными столами сидели и пили люди, и между столами танцоры группами кружились в мудреной пляске – развевались длинные подолы, хлопали ладоши, повсюду мелькали широкие красные потные лица, белые рубашки, галстуки, брюки в обтяжку, или – еще хуже – кильты.

Рори двинулся к эстраде, за столы, туда, где сидели, беседуя с мамой, Кеннет и Мэри. Зануда Хеймиш и Антонайна – кобыла кобылой – явились на свадьбу, он – в кильте, она – в белом подвенечном платье. Плясали как полоумные, не попадали в ритм, но были явно довольны собой.

– Вот что,– услышал он голос мамы,– вам лучше поторопиться, а то Хеймиш с Тоуни вас обскачут.

Она рассмеялась и хлебнула из стакана. На голове у нее была шляпа. Рори злился, когда мать надевала шляпу. Он подумал, что у нее пьяный голос. Кеннет и Мэри неуверенно улыбнулись друг другу.

– Да ладно, мама.– Кеннет сидел, откинувшись на спинку скамьи, и набивал трубку.– Мы пока тренируемся.

– Кеннет! – тихо сказала его жена. Мама покачала головой:

– Не берите в голову, времени еще уйма.– Она заглянула в опустевший стакан.– Не скажу, что мне без внуков невмоготу, но…– Она пожала плечами. Наступила неловкая пауза – тем временем играла музыка, а плясуны орали, хлопали в ладоши и топали ногами.

Рори увидел, как еще раз двинулись плечи матери, она на секунду опустила голову, шмыгнула носом и потянулась к лежащей на полу сумочке. Кеннет дал матери свой носовой платок, обнял ее за плечи. Мэри пересела к ней поближе, взяла в свои ладони руку пожилой женщины.

– Господи, как я тоскую без моего старого чертяки!

Мама высморкалась. Заблестели увлажнившиеся глаза; она взглянула на Мэри, а потом увидела стоящего позади нее и чуть сбоку Рори.

– Рори, дорогой,– постаралась она произнести как ни в чем не бывало,– а мы-то гадаем, где ты. Ну, как тебе, весело?

– Да,– солгал Рори, злившийся, когда она называла его «дорогим». Он остался на месте: не хотел, чтобы кто-нибудь почуял запах виски.

Мать улыбнулась.

– Хороший мальчик. Может, поищешь кузину Шейлу? Ты, помнится, говорил, что пригласишь ее на танец.

– Ага, ладно.– Он отвернулся.

Кузину Шейлу он тоже недолюбливал: та еще зуда. Но, похоже, кроме нее, здесь нет девушек его возраста. Паршиво, когда кругом взрослые или мелюзга и нет твоих сверстников. А все из-за его родителей. В основном из-за отца. Если б заботился о себе, если б не довел себя до инфаркта, сейчас был бы здесь. Нельзя же быть таким безрассудным. Рори подозревал, что именно по причине такого вот безрассудства мама с папой родили его так поздно, гораздо позже, чем других детей. Люди не задумываются о том, что делают, в этом вся проблема.

Он не пошел искать Шейлу, решил просто побродить. Можно и свалить потихоньку. Сваливать потихоньку – это он всегда любил. Уходил с вечеринок, когда никто не обращал на него внимания, и остальные очень поздно спохватывались, куда же он девался. Когда на улице с детьми играл в солдатики или в футбол жестяной банкой, часто ухитрялся ускользнуть, и его искали, опасаясь, что он свалился в канализационный люк, или в речку, или в лох. Как это классно – взять да исчезнуть; от этого чувствуешь себя особенным, не таким, как все. Ты сбежал, ты всех перехитрил, а им и невдомек, что ты это сделал нарочно. Мечутся там, где ты их оставил, и гадают, как дураки, куда же ты подевался, и ищут, и волнуются.

Когда ансамбль доиграл очередной шумный и невыразимо идиотский шотландский танец, Рори под восторженные хлопки незамеченным прошел за двери. В вестибюле было попрохладнее. Он выпрямил спину, расправил плечи и с целеустремленным видом двинулся в бар, где толпились мужчины с красными физиономиями: закатанные рукава, ослабленные галстуки, очередь за выпивкой, подносы с напитками, громкие разговоры, сопение и смех.

Он прошел через очередные двери, спустился по каким-то ступенькам, повернул за угол и нашел единственный на всю гостиницу лифт. С усилием раздвинул створки, вошел, сдвинул. Кабинка была чуть побольше телефонной. Он вдавил медную кнопку последнего этажа. Лифт дернулся, с гулом пошел вверх. Беленые стены шахты медленно ползли в противоположном направлении. Трафаретные цифры на пульте: 1, 2… Господи, вот занесет нелегкая сюда американцев – решат, что у нас тут каменный век. Стыдобища…

Верхний этаж – тоска зеленая. Он прошел из конца в конец по U-образной гостинице, поднялся и спустился по лестницам, которые отмечали границы двух крыльев «Стим-Пэкет-Хоутела». Окон здесь не было, только световые люки, забрызганные дождем и расчерченные ручейками сбегающей воды.

Он-то надеялся обнаружить окна с видом на бухту или город. Рори снова пробежался по коридорам в поисках незапертой двери. Может, горничные оставляют номера открытыми, если в них постояльцев нет. Понажимал на ручки. Единственная незапертая дверь – кладовка со швабрами и прочим инвентарем.

Подходя к следующей двери, он услышал хихиканье. Взглянул на цифру. Номер 48. 48 —хороший номер. Не такой хороший, правда, как 32 или 64, но все же лучше, чем 49, и уж куда лучше, чем 47. Хотя это тоже интересно, потому что простое число. А наилучшие цифры – это 20, 23, 30, 40, 57, 75, 105 и 155. Это номера калибров, пушечные цифры. Они – самые классные. Но и 48 ничего.

Снова хихиканье. Он окинул взглядом коридор, затем опустился на корточки и заглянул в замочную скважину. Пусть это непристойно и банально, но чем еще можно заняться в сером отеле, в сером городе, в серой стране? Только этим вот.

В замочной скважине не оказалось ключа, так что ему было видно через большое старомодное отверстие. Перед большим окном-эркером стояло трюмо с высоченным зеркалом, в котором отражалась почти вся комната. В зеркале Рори увидел свою сестру Фиону, а затем и Фергюса Эрвилла. Они убирали большую двуспальную кровать.

Фиона еще не сняла персиковое подвенечное платье, очень длинное и прекрасно отутюженное. В волосах – цветы, отчего Фиона выглядела просто классно. Может, она потому так классно смотрится, предположил Рори, что больше здесь не живет, а живет она в Лондоне, тетя Ильза устроила ее в какую-то телевизионную компанию. Фиона продает время. Так она сама называет то, чем занимается. Размещение рекламы на телевидении – торговля временем. Рори понравились эти слова – показались довольно интересными.

Фергюс Эрвилл находился по другую сторону кровати. Он был одет в кильт, рубашку и жилет. Рори знал, что Фергюс – ровесник Кеннета, но почему-то он всегда выглядел старше. Может, потому, что учился в частной школе. Рори почти не знал Фергюса – тот хоть иногда и бывал в Лохгайре, разговаривал не так, как все,– шикарно разговаривал – и много времени тратил на стрельбу по птицам и зверям в компании других богатеев. Рори всегда побаивался Фергюса Эрвилла. Несколько лет назад Кеннет рассказал о том, как Фергюс лишил Лахи Уотта глаза: воткнул в него окаменелую кость или что-то в этом роде. Рори думал, что брат преувеличил, на самом деле все было не так ужасно; и он конечно же не верил, что Лахи подался в дальние моря, чтобы там носить черную повязку и строить из себя пирата. Он нанялся на торговый флот – об этом Рори узнал от отца,– и у него искусственный глаз, а не повязка. Уж в этом-то Рори сам убедился, потому что однажды они с мамой встретили Лахи с какой-то женщиной на улице Лохгилпхеда. Рори очень напряженно всматривался, но так и не смог понять, какой глаз – настоящий, а какой – искусственный.

Тут его собственный глаз дал о себе знать: заболел от нажима. Рори поморгал и прильнул к отверстию другим.

Фиона и Фергюс заправляли кровать, и делали они это очень смешно: сложенная вдвое нижняя простыня покрывала матрас только с изголовья. При этом оба хихикали и переговаривались напряженным шепотом. Фиона то и дело озиралась. Рори догадался, что она оглядывается на дверь, за которой он сидит на корточках.

Они убирали кровать – ну и, спрашивается, что тут такого? Однако Рори не спешил пойти дальше по коридору, потому что Фиона и Фергюс не собирались уходить из номера. Вместо этого они, поминутно хихикая, возбужденно болтали. И вдруг принялись опрокидывать мебель! Кровать, конечно, оставили в покое, но зато перевернули стол, комод, две прикроватные тумбочки, два стула и кресло. Не забыли опрокинуть торшеры и вазы. Постояли немного перед трюмо, наверное, решая, валить или нет, и в конце концов просто развернули его на сто восемьдесят, зеркалом к стене.

Тяжело дышащая Фиона прислонилась спиной к деревянной изнанке зеркала и замахала ладонью перед лицом – жарко. Щеки красные, из прически на виски упали выбившиеся прядки. Оттянула лиф спереди, дунула вниз: «Фу-у…» В этот момент Рори не видел Фергюса, а в следующий он появился рядом с Фионой, держа в руках ключ и два рулона туалетной бумаги. Что-то сказал, но Рори не услышал. «О нет!» – воскликнула Фиона и дотронулась до руки Фергюса. И лицо у Фионы было веселым, но встревоженным. «Это же гадко…»

Фергюс стоял не двигаясь, и Рори не видел его лица. «А я всегда гадкий»,– услышал его слова Рори, а затем Фергюс шагнул вперед и, не выпуская ключа и бумаги, обнял Фиону.

«Что это?» – подумал Рори. Похоже, наконец что-то интересное. Сестрица Фи и крутой Ферг Эр-вилл. Вот дурочка! Ему же, небось, только ее тело и нужно!

«Ферг! – воскликнула Фиона, вырываясь,– в глазах испуг, щеки пунцовые. Держа Фергюса за локти, она широко улыбнулась: – Это так… неожиданно». «А я всегда…» – Фергюс сбавил тон и наклонился поцеловать ее, зарылся лицом в ее волосы, накрыл ртом Фионин рот. Конца фразы Рори недослышал.

«Ну, давайте! – мысленно торопил он,– Давайте, посмотреть хочу!»

Фергюс выронил ключ и рулоны, схватил Фиону за ягодицы. Она попыталась отпрянуть. «Ферг!..» – У нее размазалась помада. «Фиона! – простонал, лапая ее, Фергюс.– Ты меня заводишь! Я хочу тебя!»

Фиона судорожно сглотнула: «Ну что ж… Я понимаю… Но не здесь же…»

Фергюс прижал ее к себе: «Давай отвезу тебя домой».

«Мне кажется, будет лучше на такси».

«Нет, лучше я. Фиона, пожалуйста! Ты не можешь меня понять…– Фергюс снова ткнулся носом в ее волосы, застонал сладострастно: – Зато можешь почувствовать!» Взял руку Фионы и прижал к своему кильту спереди.

«Опаньки!» – восхитился Рори. Огляделся по сторонам и вновь прилип к замочной скважине.

«Хм… Да уж, почувствовать могу…» – «Я хочу тебя!» – И Фергюс снова прижал Фиону. «Фергюс, не здесь!» – «Фи, умоляю!» – «Ладно, Ферг, ладно. Попробую. Как получится, хорошо?» – «Да, да, спасибо!» – Фергюс схватил ее за руки. «Ну, все,– рассмеялась она.– Пошли отсюда, пока не явилась счастливая чета. А это положи в туалет,– указала Фиона на рулоны и, поправив прическу, добавила с ухмылкой: – А на свою игрушку побрызгай холодной водой, не то решат, что у тебя спорран летать учится».

Фергюс исчез из виду, а Фиона двинулась к выходу. Рори отвалился от двери, поднялся на одеревеневшие ноги и успел юркнуть в кладовку со швабрами за миг до того, как отворилась дверь. Через замочную скважину из кладовки он ничего не увидел. Доносился невнятный разговор, но шагов не слыхать.

Рори ждал во мгле. Сердце колотилось, дыхание спирало, рука непроизвольно забралась в карман брюк и принялась гладить.

– А знаешь, где были зачаты близняшки?

– Именно.

– Прости засранца. Вмажем?

– Твое здоровье. Для марксистского ублюдка ты классный чувак.

Однажды он на долгой прогулке чуть ли не в буквальном смысле этого слова наткнулся на Фергюса Эрвилла: тот сидел на корточках, держал наперевес винтарь с оптикой и поджидал раненого оленя сика. Фергюс жестом предложил забраться к нему в укрытие и сидеть тихо. Четверть часа ожидания прошла в безмолвии (Фергюс только шепотом поздоровался и в двух словах объяснил, что происходит), и тут появились несколько оленей, рыжевато-коричневые силуэты на фоне рыжевато-коричневого холма. Одно животное отставало, сильно хромая. Фергюс подождал, когда олени приблизятся – а они и впрямь приближались,– затем прицелился в подранка, отставшего ярдов на двести.

– Ну да, ты ж у нас путешественник. Я, между прочим, купил твою индийскую книговину.

– Да есть… про Штаты и Мексику. В прошлом году.

– Нет. В этом отношении Индия мало на меня повлияла.

– Отлично, завтра с тобой едем на рыбалку. На Адде есть местечко, форель там – во! – показал Фергюс. – Я за этой скотиной несколько месяцев охочусь. Мелочи тоже хватает, конечно. Это я к тому, что перестану с тобой разговаривать, если мою выловишь. Ну что, годится?

– А все-таки,– Фергюс по-прежнему лежал, прислонив голову к дивану, и глядел вверх,– ничего, что я так о Фионе говорю, а? Она ведь тебе сестра, а мне жена. Ты не в претензии, а ?

– Гм…– Фергюс запрокинул голову, заморгал.– Да можно, пожалуй. Если честно, еще ни разу не пробовал. Двоих ребят из школы за дурь вышибли, ну, я и решил не связываться.

– Крысы, точно!—заявил Фергюс и перевернулся – лицом к рюкзаку.

Кругом все заволокло дымом. В ушах звенело. Рори встряхнул помповуху, загоняя патрон в ствол. Снова резко ударил «ли энфильд». В потолке, почти над головой Рори, появилась новая дыра. Отлично – можно достать крысеныша, даже не поднимаясь с пола. Доски послужат дополнительным упором для приклада. Он снова нажал на спуск. Ба-бах! Уже не так оглушительно, как в первый раз, хотя в плечо ударило побольнее.

– В чем дело, приятель?

– О господи! Рори, я должен это кому-нибудь рассказать, но ты обещай… дай слово, что сам – ни словечка ни единой душе! Поклянись!

– Нет!– помотал головой Фергюс, воздев очи горе.– Боже упаси! Да это и не обо мне.

Потом они над всем этим посмеялись, но то был тяжелый смех – растерянный и горький, и ничего им больше не оставалось, как тяпнуть виски и долбануть скрученный Рори косяк. Короче, Рори вздохнул с облегчением, когда Фергюсу круто поплохело и он до половины высунулся в мансардное окно – блевать на черепицы и водосточный желоб, пока Рори сбрасывал штукатурку с коек и укладывал оружие в чехол ~ от греха подальше. Проснулись они со свирепым похмельем в изувеченной комнате. Пахло черным порохом и рвотой. У очага валялась крыса – выстрелом ее почти разорвало надвое.