14
Когда первая парализующая волна отчаяния схлынула, Чикайя попытался вызвать Мариаму. Успеха вызов не имел, но этот небольшой удар закалил его. Он не знал, по какой траектории перемещается отрезанный модуль, но с каждой минутой они с модулем удалялись от места, где погиб «Риндлер», еще на шесть километров. Не исключено, что вскоре прямой контакт Посредников окажется невозможен. В модуле наверняка есть собственный загоризонтный трансивер, однако он мог пострадать от радиации, испускаемой огненным шаром «Риндлера».
Надо терпеть. Если Мариама выжила, она так или иначе свяжется с ним.
С некоторым опозданием ему пришла другая мысль: вызвать Левую Руку. Та ответила. Голосование, о котором упомянул Янн, состоялось как раз вовремя: Левая Рука не только распознала его сигнал, но и приготовилась принять инструкции.
Он поручил Посреднику построить виртуальную реплику консоли управления в Синей Комнате и встал перед ней. Затем, подключив к интерфейсу переданный Янном библиотечный комплект, вызвал первое, самое простое меню. Несколько секунд он просто в страхе смотрел на экран, но, собравшись с духом, начертил зондограф, который должен был проникнуть на Ту Сторону и как можно быстрее вернуться. Эхо пришло через считанные минуты. По крайней мере, хотя бы поверхностный потусторонний слой не пострадал. Его заполняла взятая точно в тех же соотношениях смесь вендекопопуляций, которую они наблюдали в первом эксперименте.
Он запустил следующий зонд, которому предстояло забраться поглубже.
Результат не изменился. Все осталось как было.
Чикайя покинул виртуальное окружение и с надеждой посмотрел на горизонт, мысленно просеивая возможности сквозь решето неумолимых обстоятельств. Бунтовщики, наверное, решили не запускать планковских червей до момента, пока не завладеют кораблем. Надо полагать, они опасались, что, если Та Сторона начнет гибнуть прямо на глазах Добытчиков, сопротивление оппонентов окажется ожесточенней ожидаемого. Если бы разработчикам все же удалось подавить мятеж, то преждевременная атака на Барьер значительно ослабила бы позиции оставшихся Защитников. В любом случае возникшая у мятежников потребность уничтожить «Риндлер» свидетельствовала о том, что они не были полностью спокойны за развертывание процесса после запуска и опасались, что врагам его удастся прекратить.
Если только мятежники не привязали запуск процесса червеобразования к моменту потери связи с кораблем, то для этого требовался какой-нибудь таймер. Допустим, Мариама сумела освободить челнок. Тогда она, скорее всего, полетела прямо к Правой Руке, чтобы вычеркнуть этот член из уравнения. Бираго мог повредить механизмы управления Рукой, и в таком случае Правая Рука не приняла бы команд от Мариамы. Несомненно также, что установка может позаботиться о себе куда лучше, чем Перо, и способна выдержать сдвиг Барьера на большее расстояние. Но Чикайя сомневался, чтобы механизм мог защитить себя от целенаправленной атаки. Двигатели челнока достаточно мощны, если придется прибегнуть к грубой силе. Она может попросту протаранить Правую Руку и столкнуть ее в нововакуум.
Если она доберется туда вовремя.
Если она вообще этого захочет.
* * *
Спустя три с половиной часа после гибели «Риндлера» Барьер начал менять форму. Чикайя не испытал никаких предчувствий. Он только заметил, как ширившийся по горизонту белый свет на миг сменился опалесцирующим серым. Он обернулся как раз вовремя, чтобы уловить край этой серой вспышки. Потом все исчезло.
Сферический объект, ограниченный Барьером, был так огромен, что истинный геометрический горизонт располагался на расстоянии миллиарда километров оттуда, но для его зрения, не усиленного никакими помощниками, все, отстоящее более чем на миллион километров, превратилось в сплошную черту, слишком узкую, чтобы разобрать какие-то детали. Воспроизведя запись инцидента, он провел некоторые вычисления и пришел к выводу, что процесс мог распространяться с околосветовой скоростью. Следовательно, увидеть приход перемен было в буквальном смысле слова невозможно, и только задержка, с которой наблюдался задний фронт серой зоны, производила впечатление, что он перемещается со скоростью вполовину меньше истинной, пересекая доступные его разрешению миллион километров примерно за шесть секунд.
Он сверился с Левой Рукой. Она располагалась ближе к Барьеру, и поле зрения ее было уже, чем у Чикайи. Зато по сравнению с ее инструментами его органы чувств были все равно что мертвы. Рука проследила скорость распространения перемен, свидетелем которых он уже стал, и заключила, что она равняется скорости света.
Не приблизительно, не примерно, а именно скорости света, в пределах естественной погрешности измерений. Это означало, что за планковскими червями бессмысленно даже гнаться, не то что надеяться остановить их.
Битва была проиграна, а Та Сторона — потеряна.
Чикайя сердито встряхнулся. Способность процесса распространяться по Барьеру со световой скоростью не означала, что с той же быстротой он затронет и Ту Сторону. Исходя из всего, что он успел узнать, наблюдалась просто очередная вариация на тему эффекта поверхностного пришпиливания Бранко.
Он приказал Левой Руке начертить очередной зонд.
Она не смогла. Барьер отступил.
> Отступил? Как далеко?
Левая Рука не смогла этого определить. Как можно измерять расстояние до бесформенной бесструктурной нематериальной стены света? Как только Барьер откатился за пределы досягаемости пучка частиц, испускаемого стилусом, Левая Рука перестала слышать эхо и определять по нему расстояние. Она выпустила маленькое облако электронных светлячков на скорости примерно десять метров в секунду, чтобы узнать, куда они смогут долететь, не погибнув. Они оставались невредимы. Смысла ориентироваться на яркость сияния Барьера не было; каждый квадратный метр граничной поверхности потускнел, стоило Барьеру отступить, но этот эффект в точности компенсировался тем обстоятельством, что каждый измерительный инструмент, нацеленный на Барьер под определенным углом зрения, улавливает свет тем от большей части Барьера, чем дальше от него отведен. Допплеровского сдвига, по которому можно было бы определить скорость отката, тоже не отмечалось. Ту Сторону отодвинули, а не оттолкнули, а новый серый свет был результатом сложения световых волн от последовательности разных поверхностей — не от единственного источника света, который бы, так сказать, тикал, словно часы.
Однако Левая Рука сумела зарегистрировать микроскопическое понижение горизонта относительно фоновых звезд, а это означало, что планковские черви прогрызли Ту Сторону на расстояние сотен тысяч вакуумных километров. Линия обзора нового горизонта с Левой Руки, впрочем, проходила всего-навсего в двадцати с лишним метрах ниже нормальной поверхности Барьера. Растущий кратер мог быть мелким, как это понижение, а мог и углубиться в миллион раз.
Чикайя ждал.
Светлячки могли погаснуть в любой момент. Двигатели Левой Руки были не слишком мощны, и она располагала лишь небольшим запасом топлива. Она могла адаптироваться только к сдвигу скорости Барьера на несколько метров в секунду.
Прошло десять минут. Светлячки оставались видимы. Барьер отступал проворнее, чем они за ним гнались.
Но это не значило, что надежды нет. Он мог разогнать Левую Руку до скорости куда большей, чем у светлячков, мог, наверное, и догнать Барьер. Но для этого ему был нужен челнок.
От Чикайи же самого по себе не было решительно никакого проку. Все зависело от действий троицы Защитников и перемен, какие мог произвести в их умах намек на существование потусторонней жизни.
* * *
Чикайя разбудил отца, настойчиво толкая его рукой.
― Что еще? — Отец недовольно покосился на него, но потом, улыбнувшись, приложил палец к губам. Он поднялся с постели и обнял Чикайю. Взял на руки, отнес в его комнату.
Положил на кровать и сел рядом с мальчиком.
― Ты не можешь заснуть?
Чикайя покачал головой.
― А почему? Что не так?
Чикайе не было нужды увиливать.
― Я не хочу становиться старше, — сказал он. — Не хочу меняться.
Отец рассмеялся.
― Девять лет? Это еще не «старше». Завтра ничего вот так сразу не изменится.
Через несколько часов наступал его день рождения.
― Я понимаю.
― Для тебя ничего не изменится еще годы.
Чикайю пронизала вспышка нетерпения.
― Я не про тело. Тело меня не волнует.
― А что тогда?
― Я буду жить долго, да? Тысячи лет?
― Да.
Отец протянул руку и взъерошил Чикайе челку, погладил лоб.
― Ты не должен переживать насчет смерти. Ты знаешь, чего сейчас стоит убить человека. Если захочешь, ты проживешь дольше звезд.
― Я знаю, — сказал Чикайя. — Но если я так поступлю… откуда мне знать, что я — это все еще я?
Ему было трудно объяснить. Он все еще был тем же человеком, что в семь или восемь лет, но понимал, что существо, которое было ему известно по ранним воспоминаниям, восходившим к трех- или четырехлетнему возрасту, тоже некогда обитало в этом теле и менялось внутри него. Все в порядке: так и должно быть. Младенец и ребенок — это недоделанные люди, их нужно поглотить и преобразовать во что-то большее. Он мог смириться с мыслью, что через десять лет многие нынешние чувства и отношения с окружающим миром сильно переменятся. Но…
― Но это не прекратится? Никогда?
― Никогда, — согласился отец.
― Но откуда же мне знать, что я меняюсь правильно? Как могу я знать, что не превратился невесть в кого?
Чикайя содрогнулся. При папе ему было не так страшно, как в одиночестве, но само по себе присутствие отца не могло полностью изгнать ужас так, как обычно изгоняло оно все остальные детские страхи. Если незнакомец способен заменить его шаг за шагом за десять тысяч лет, то же самое может случиться и с кем угодно. И никто ему не поможет: их оболочки тоже могут стать добычей узурпаторов.
Отец запустил глобус планеты и поместил перед ним. Светящаяся модель отгоняла серые тени, заполонившие комнату.
― Где ты находишься? Прямо сейчас?
Чикайя жестом покрутил глобус и указал на их город — Бааке.
― Вот тебе загадка, — сказал отец. — Представь, что я рисую перед тобой стрелку и говорю: вот самое для тебя в жизни важное. — Он начертил ее на глобусе, пока говорил. — Куда бы ты ни пойдешь, куда ни отправишься, тебе надо так или иначе держаться ее.
Это было очень легко.
― Я воспользуюсь компасом, — сказал Чикайя. — А если не будет компаса, стану ориентироваться по звездам. Куда бы я ни пошел, у меня найдется способ указать себе нужное направление.
― Ты думаешь, что это наилучший способ всегда держаться одного и того же направления? Выверять его по компасу?
― Да.
Отец начертил на глобусе маленькую стрелку недалеко от северного полюса. Она указывала на север. Потом он нарисовал другую стрелку, с противоположной стороны от полюса, и она тоже указывала на север. Две стрелки указывали тот же азимут по компасу — и при этом смотрели в противоположных направлениях.
Чикайя нахмурился и решил было заявить, что это всего лишь надуманное, извращенное исключение из разумного правила, но он не был так уж уверен в этом.
― Забудь про юг и север, — сказал отец. — Забудь про звезды. Стрелка — это единственный твой компас. Ничем иным ты не вправе пользоваться. Ты должен взять ее с собой. А теперь скажи мне, как это сделать.
Чикайя смотрел на глобус. Мысленно он начертил путь, ведущий от Бааке. Как можно сдублировать стрелку?
― Я буду рисовать каждый раз новую стрелку. Такую же, как эта. На каждом шаге.
Отец улыбнулся.
― Отлично. А как ты узнаешь, что стрелка каждый раз в точности такая же?
― Я начерчу стрелку той же длины. И проведу ее параллельно старой.
― Как ты это сделаешь? — не отступал отец. — Откуда тебе знать, что новая стрелка параллельна старой?
Чикайя колебался, не зная, как ответить. Глобус искривлен, его геометрия такая мудреная… Может, лучше начать с плоскости и потом перейти к более сложным случаям? Он вызвал полупрозрачную плоскость и начертил на ней черную стрелку. По его команде Посредник мог бы скопировать стрелку и воспроизвести ее с идеальной точностью в любом месте на этой плоскости. Но ему надо было понять эти правила самому.
Он нарисовал вторую стрелку и показал, как она соотносится с первой.
― Они параллельны. Если соединить их основаниями и остриями, получится параллелограмм.
― Да. Но откуда ты знаешь, что это именно параллелограмм?
Отец протянул руку и, коснувшись второй стрелки, искривил ее.
― Просто взглянув, ты теперь можешь сказать, что я его испортил. Но на что ты смотришь, когда понимаешь это?
― Расстояния больше не одинаковы, — Чикайя проследил их пальцем. — От основания к основанию и от острия к острию — они не совпадают. А чтобы сделать вторую стрелку копией первой, я должен увериться, что она той же длины, и что ее острие отстоит от острия первой стрелки на то же расстояние, каким разделены основания.
― Да, ты прав, — согласился отец. — А теперь усложним задачу. Пускай у тебя нет ни рулетки, ни линейки. И тебе нечем измерить расстояние вдоль одной линии и отложить равное ему расстояние вдоль другой.
Чикайя рассмеялся.
― Это слишком сложно! Да нет, невозможно!
― Погоди. Ты это можешь. Ты можешь сравнить отрезки, отложенные вдоль одной и той же линии. Если ты идешь из пункта А в пункт Б и дальше в пункт В, ты можешь узнать, в точности ли половина пути преодолена в пункте Б.
Чикайя поглядел на стрелки. Там не было половины пути. Не было в параллелограмме линии, которая была бы рассечена надвое.
― Посмотри внимательнее, — настаивал отец. — Посмотри на то, что ты еще не нарисовал.
Он понял.
― Диагонали?
— Да.
Диагонали параллелограмма проходили от основания первой стрелки к острию второй и наоборот. И каждая диагональ разделяла другую точно пополам.
Они работали над построением вместе, выявляя детали и уточняя их. Можно скопировать стрелку, начертив линию от ее острия к основанию будущей второй стрелки, разделив эту линию надвое, нарисовав линию от основания первой стрелки через середину предыдущей линии и продлив ее на равное расстояние. Дальний конец второй диагонали и будет острием копии.
___
Чикайя с гордостью осматривал чертеж.
Отец сказал:
― А как выполнить аналогичное построение для сферы?
Он толкнул глобус к Чикайе.
― Все в точности повторить. Нарисовать те же линии.
― Прямые или кривые?
― Прямые. — Чикайя запнулся; прямые линии на глобусе? — Большие круги. Дуги больших кругов. — Для двух любых точек на сферической поверхности можно построить проходящую через них и через центр сферы плоскость. Дуга этого экваториального круга отсекается плоскостью от поверхности сферы, это и будет кратчайшее расстояние между точками.
― Да.
Отец указал на путь, который начертил Чикайя от их родного города.
― Попробуй. Увидишь, что получится.
Чикайя скопировал стрелку один раз, перенеся ее на небольшое расстояние вдоль пути. Для этого он использовал ранее найденное построение параллелограмма с арками больших кругов вместо диагоналей. После этого он отдал команду Посреднику повторять построение автоматически до тех пор, пока не будет достигнут конец пути.
___
― Вот он. — восхитился Чикайя. — Мы это сделали!
Диагональная сетка вела вдоль пути, отмечая направление перемещения стрелки. Ни компаса, ни путеводных звезд — и все же им удалось безошибочно скопировать стрелку от исходной точки к пункту назначения столько раз, сколько было нужно.
― Красиво, не так ли? — сказал отец. — Это построение называется лестницей Шильда. В геометрии и физике эта идея всплывает вновь и вновь. В тысяче обличий. Как перенести что-нибудь отсюда сюда, оставив его неизменным? Шаг за шагом. Сохраняя параллельность. Это единственный разумный способ. Восхождение по лестнице Шильда.
Чикайя не стал уточнять, применим ли этот способ где-то еще, помимо физики. Конечно, это было только метафорическое лекарство от его страха. Но — метафора оказалась преисполнена надежды. Даже меняясь, он способен внимательно следить за собой и выверять свои действия по указующей стрелке личности.
― Тебе стоит посмотреть еще вот на что, — продолжал отец. Он начертил на глобусе другой маршрут, соединив те же точки немного отличным путем. — Попробуй повторить.
― Получится то же самое, — уверенно заявил Чикайя. — Если подняться по лестнице Шильда дважды, оба раза получим превосходную копию исходной стрелки.
С тем же успехом можно было спрашивать, изменится ли результат сложения дюжины чисел от перестановки слагаемых. Ответ будет одинаков.
― И все же проверь, — настоял отец.
Чикайя повиновался.
___
― Я где-то ошибся, — сказал он и стер вторую лестницу. Затем повторил построение. И вновь вторая копия стрелки под конец пути не совпадала с первой.
― Я не понимаю, что не так, — признался Чикайя.
― Ничего, — заверил его отец. — Этого ты и должен ожидать. Всегда есть способ переместить стрелку, но он зависит от того, по какому пути перемещать.
Чикайя не ответил.
Он-то думал, что ему наконец указали путь к безопасности и постоянству. А теперь у него на глазах дорога эта истаяла в пучине противоречий.
Отец проговорил:
― Ты никогда не перестанешь меняться, но это не значит, что ты можешь безвольно плыть по ветру. Ежедневно ты властен судить того, кем был, и то, чему стал свидетелем, меркой собственного честного выбора — кем ты хочешь и должен стать. Что бы ни стряслось, всегда будь честен с самим собой. Но не жди, что у тебя появится такой же внутренний компас, как и у всех прочих. Пока они не станут с тобой бок о бок и не поднимутся по той же лестнице след в след за тобою, этого не будет.
Чикайя убрал глобус.
― Уже поздно, — сказал он. — Я лучше попробую поспать.
― Как хочешь. — Отец поднялся, собираясь уходить, но задержался и потрепал Чикайю по плечу. — Тебе нечего бояться. Ты никогда не станешь незнакомцем для самого себя, если останешься здесь, в кругу семьи и друзей. Пока мы поднимаемся по одной и той же лестнице, мы все меняемся вместе и одинаково.
* * *
― Чикайя. Чикайя, ты меня слышишь?
Мариама.
― Громко и четко, — ответил он. — Ты в порядке?
― Зависит от того, что ты понимаешь под словом «ты». Мой квасп работает нормально. Посредник частично изжарился, у меня осталась только ИК-связь на коротких расстояниях. Тело не в лучшей форме, но потихоньку восстанавливает себя.
Сигнал пришел через Левую Руку. Она должна была покинуть челнок и явиться туда во плоти. Дальнобросовые трансиверы в модуле и челноке, по всей вероятности, необратимо повреждены радиацией, и это позволяло составить некоторое представление о том, каково пришлось ее телу.
― Что с остальными?
― Вайль и Алехандро получили примерно такие же дозы. Они помогали отсоединить челнок, но не захотели высовываться наружу. Боятся попасть в дурную компанию. Тело Бираго выглядит лучше, чем мое, но разработчики вырубили его квасп, поэтому для простоты считаем, что его с нами нет. Когда я улетала, мятежникам приходилось несладко. У некоторых тела распались в неструктурированную слизь, и даже у тех, кто до сих пор цел и дышит, с мозгами явно что-то не в порядке. Я не уверена, что они переживут восстановительные процедуры.
Она, скорее всего, была нрава. Тела риндлеровского шаблона допускали ограниченный апоптоз при обширных радиационных поражениях клеток, и нервной ткани вряд ли стоило рассчитывать на какое-то снисхождение.
Мариама продолжала:
― Сперва я подлетела к Правой Руке, но оказалось, что она уже выпустила планковских червей. Вдогонку за Барьером она перемещаться не стала, но на всякий случай я отвела ее в противоположном направлении — слишком быстро, чтобы она успела восстановить исходную позицию. Если она нам на что-то пригодится, всегда можно перетащить ее обратно, однако я надеюсь, что Левой Руки нам с головой хватит.
― Должно хватить.
Что бы ни сделали с Правой Рукой, от этого оснований доверять ей больше не станет.
― Бранко рассказал мне про библиотеки, которые отдал тебе Янн, перед тем, как отсоединить модуль. Но у меня не было времени принять копию. Проще всего тебе будет послать ее мне, пока я не прыгнула через Барьер.
― Что? — Чикайя смотрел на окрашенные допплеровской краснинкой звезды у самого горизонта, доискиваясь доказательства, знака, что он выпал из реальности и стал жертвой галлюцинаций, что вся катастрофа ему померещилась.
― Почему ты думаешь, что это проще всего? Ты же явилась забрать меня, а?
― Это приведет к жуткому перерасходу топлива. Тебе, собственно, и нет нужды физически тут присутствовать.
Чикайя помолчал минуту. Насчет топлива она была совершенно права. Но принять ее предложение он не мог. Физически.
― Неправда, — ответил он. — Если я останусь здесь, то в конце концов радиосвязь оборвется. Исходя из нынешнего расстояния до Барьера, это произойдет нескоро. Но если он примет какую-нибудь сложную форму, ты станешь для меня недосягаема куда быстрее.
― Тогда передай мне ключи от Левой Руки. С ними — и с библиотечным комплектом — я смогу управлять абсолютно всем. — Она тяжело вздохнула. — Да не цепляйся ты так за них. Мне и самой не нравится тебя там бросать, но речь идет о более важных вещах. О времени и о топливе, потраченных на твое спасение. Той Стороне все это небезразлично.
Чикайя испытал искушение все бросить, умыть руки и воскреснуть рядом с Расмой на Пфаффе. Мариама, как всегда, оставалась безукоризненно логична. Время работало против них. За вычетом некоторых навыков, которые он получил из вторых рук и которыми мог с нею без труда поделиться, в его дальнейшем присутствии нужды не было никакой.
Хотел бы он ей верить. Разве она этого не заслуживает? Различиям между ними конца-края не видно, но с ним она всегда была честна. Мелочно и подло сомневаться в ней и дальше.
К сожалению, он и своим-то мотивам не мог доверять, а что уже говорить о других. Поиск оптимального для нее варианта может стать лучшим прикрытием для ухода от ответственности.
― Я ничего тебе не отдам, — сказал он решительно. — Если тебе так дорога Та Сторона, приди и вытащи меня отсюда.
* * *
Чикайя протиснулся через воздушный шлюз и увидел Мариаму сидящей в кресле на носу челнока. Он кивнул в знак приветствия и попытался улыбнуться. Ее экзоличность наверняка воспрещала ей как-либо вмешиваться в процесс заживления телом ран средствами куда более мощными и точными, чем наброшенная на разум пелена агонии. Он представить себе не мог, что она чувствует: любая попытка экстраполяции, основанная на памяти о небольших детских ожогах, была бы абсурдна. Но у него сжалось сердце при одном взгляде на ее кровоточащую, усеянную жуткими пузырями кожу.
― Голосовать на космотрассе не так уж и плохо, — сказал он, — на планетах мне случалось ждать попутчика и дольше.
Мариама ответила по инфракрасному каналу.
― Иногда вид тела творит чудеса.
Возвращаясь на Левую Руку, Чикайя получил первые ободрившие его известия с момента голосования по мораторию. Горизонт перестал проваливаться. Левая Рука больше не отмечала рост числа наблюдаемых звезд.
Само по себе это не помогало установить, на какую глубину откатился нововакуум, но по геометрии можно было строить определенные догадки. Новый горизонт находился в точности там, где и должен был, если бы планковским червям не удалось прогрызть Барьер до сигнального слоя. Там, где популяция вендеков внезапно менялась, на глубине сотни километров по Ту Сторону.
Когда они достигли Левой Руки, пришла новость даже лучше: светлячки стали исчезать, и временная зависимость их поглощения Барьером точно соответствовала самому оптимистичному из возможных сценариев. Барьер действительно отступил до сигнального слоя, но не дальше.
Чикайя обрадовался, но Мариама сказала:
― Не стоит рассчитывать, что новое положение является стабильным. Бираго под конец уже напрямую не общался со мной, но если то, чем он был занят, в какой-то степени напоминает наши с Тареком совместные работы, следует предполагать, что планковские черви не остановятся при первых затруднениях.
― И что это значит?
― Они будут мутировать. Экспериментировать. Примутся изменять себя, пока не найдут способ проникнуть через преграду.
― Ты знала, что так будет? Это ты над ними работала?
― Нет, — призналась она. — Но как только ты показал нам самих вендеков, у разработчиков червей появилось новое обширное поле деятельности. Мы с Тареком не преследовали такой цели, но Бираго вряд ли упустил свой шанс.
Они пришвартовались к Левой Руке и переместили ее туда, где началось исчезновение светлячков.
Чтобы достичь нового устойчивого положения относительно Барьера, потребовался почти час. Цикл все более точных смещений подогнал стилус в нужную точку. Как только цель была достигнута, Чикайя начертил на границе серию зондографов, которые могли распространяться в продольном направлении с такой же скоростью, как в поперечном, тем самым увеличивая их шансы точно закартировать область, зараженную планковскими червями.
Сигнальный слой ими просто кишел. Как и ожидалось, теперь, открытый вакууму, он больше не вибрировал и не отстукивал простые числа. Чикайя мог бы углубиться в исследования сигнального механизма, но предпочел не отвлекаться от основной задачи. Что бы ни явилось потусторонним эквивалентом SETI, теперь предназначенное для этой цели оборудование было разрушено, и лучше было бы подождать с раскопками его обломков до тех пор, пока не удастся обезвредить чуму, с которой маяк был бессилен совладать самостоятельно.
Запустив последний зонд, он повернулся к Мариаме.
― Если бы ты рассказала мне в подробностях о совместной с Тареком работе, тебе не было бы нужды дольше оставаться здесь.
Она издала разочарованный хриплый свист, первый звук, какой он от нее услышал в акустическом диапазоне.
― Это детская возвратка или что? Месть за мои сомнения, стоит ли тратить на тебя топливо?
― Нет. Но это я, а не ты, явился на «Риндлер» защищать Ту Сторону. Зачем тебе плясать по битому стеклу, выполняя чужую повестку дня?
Мариама искала взглядом его лицо.
― Ты мне не доверяешь, не так ли?
― В чем? В предательстве твоих собственных идеалов? Ты ведь всегда стремилась уничтожить Ту Сторону.
― Я никогда не думала, что это равнозначно геноциду.
― Мы до сих пор в этом не уверены.
Вздох сотряс все ее тело.
― И ты боишься, что в том случае, если для загадок сигнального слоя отыщется прозаическое объяснение, я начну тебя стеснять?
― А что?
― Я голосовала за мораторий, — устало сказала она. — Я голосовала за то, чтобы все бросить и искать следы иномирской жизни. Целый год. Что бы ни случилось, я намерена выполнять данное обещание. Я чту его.
Чикайе стало стыдно, однако он не позволил себе поддаться этому чувству:
― Подумай сама. Ты здесь затем, чтобы охранять и защищать Ту Сторону? Или затем, чтобы через год запустить планковских червей, заручившись твердым доказательством стерильности Той Стороны?
Мариама помотала головой.
- Почему ты заставляешь меня выбирать? Если там живут разумные существа, они нуждаются в нашей защите. Если же там ничего нет, кроме необычного океана, переполненного планковскими водорослями, то чем раньше мы его высушим и заполним обычным вакуумом, тем лучше. Неужели разница так труднопостижима? Да как еще я могу перед тобой оправдаться за то, что мятежники вышли из моего лагеря? Когда в последний раз воспряла мораль девятнадцатого века?
― В двадцать третьем.
― Эх, и слабый же ты знаток истории. В ту эпоху многие покидали Землю именно потому, что не в силах были ужиться с современными им моральными нормами. В их конкретном случае я бы сказала, что они опоздали родиться века так на четыре.
Чикайя отвел глаза. Неужели это ее так задело? Но ведь, по существу, она только что призналась, что разделяет взгляды анахронавтов. С учетом всевозрастающей сложности Той Стороны и невольного геноцида, который могли учинить Защитники, это было все равно что клеймить позором мимозанцев за то, что они не предвидели ошибок в правилах Сарумпета.
Зонды возвращались. Планковские черви, обнаруженные ими, устрашали своей структурной сложностью. Она достигала уже вендековских масштабов, и, как предвидела Мариама, черви этим не ограничились: они начали мутировать в поисках эволюционно выгодных вариаций. Внедренное в Барьер программное обеспечение насчитало несколько тысяч штаммов.
Но даже если они способны к головокружительно быстрой адаптации, все равно маловероятно, чтобы они достигли таких успехов только путем слепого перебора. Разработчик должен был заложить в них такую способность, научить их уклонению от угроз и самозащите. Но при этом они стали так же уязвимы, как любой другой неразумный патоген.
Чикайя обратился к библиотеке, подключив к разговору Мариаму.
― Найди граф, который мог бы прополоть их дочиста. Уничтожить всех червей, не заходя глубже и не вредя естественным вендекам.
Пока он говорил, запрос казался слишком уж залихватским, но планковские черви тоже возникли из единственного графа; кто сказал, что и противоядие не разовьется аналогичным образом?
Библиокомплект с ощутимой задержкой (шел анализ задачи) ответил:
― Я не считаю это возможным. Планковские черви уже повернули себе на пользу обычный вакуум, научившись создавать скоррелированные состояния вакуума и Барьера, которые вызывают быструю декогеренцию вендеков. Я не вижу метода, который позволил бы атаковать планковских червей, оставляя в неприкосновенности вендеков в зараженной области.
― Но если на глубине популяция вендеков меняется? — спросила Мариама.
― Это возможно, однако без подробных данных я не могу вынести окончательное заключение.
Чикайя запустил зонды на большую глубину.
Вторая волна перемен прокатилась по Барьеру так же стремительно, как до нее первая. Из окон челнока это выглядело как трансформация ровной серой плоскости в сложный бороздчатый узор, усеянный пятнами дюжины светлых оттенков. У Чикайи подскочило сердце. Ему показалось, что под ним бесформенная скала, разъедаемая наступающим кислотным приливом, обнажает тысячи слоев древних геологических отложений.
― Барьер, скорее всего, снова остановился, иначе бы мы не видели, как меняется этот рисунок, — заметила Мариама. — Значит, планковские черви встретили новую преграду. Если выжечь весь пораженный слой, прежде чем они его прогрызут, можно будет истребить их всех.
― И вместе с ними — все, что там обитает, — возразил Чикайя, — а мы даже не знаем, что там.
Мариама ответила без всякого выражения:
― Что бы там ни обитало, оно уже мертво.
Чикайя смолчал, но мысленно признал ее правоту. Если бы они действовали оперативнее, можно было бы прижечь рану еще на предыдущей стадии инфекции. С таким глубоким пониманием ситуации, как у него, можно вообще устраниться от активных действий и предоставить обитателей Той Стороны самим защищать себя.
Левая Рука запустила новый рой светлячков, но он не стал ждать, что они покажут, и приказал челноку опускаться к Барьеру, держась, однако, на достаточном расстоянии, чтобы в случае неприятностей быстро улететь.
Теперь граница нововакуума опустилась еще на шестьдесят километров, но это значение не было постоянным. Челнок замер посередине извилистой долины, на дне которой сияние Барьера высвечивало некоторые структурные элементы, уже виденные ими прежде: какие-то полосы, перечеркнутые тонкими темными линиями; по ним туда-сюда перекатывались световые волны нараставшей яркости. И это был только вид, доступный невооруженному глазу, открытый вакууму и кишевший иномирскими мародерами. Чикайя даже не мог вообразить, какие еще тайны кроются на глубинах вплоть до ксенометрового масштаба. Возможности для развития жизни в диапазоне от макроскопических структур до вендеков открывались поистине неисчислимые.
Они ждали, пока стилус перенацелится. Мариама спросила:
― Можно я кое о чем поговорю с библиотекой?
Чикайя настороженно кивнул.
― Комплект, какова предельная сложность алгоритма, который ты способен внедрить на Ту Сторону? — спросила она.
― Уточните временную шкалу, пожалуйста, — ответил библиокомплект. — Если вы дадите мне достаточно времени, понятие предельной сложности окажется непрактичным.
― Сколько времени у тебя уйдет, чтобы внедрить туда свою копию?
― В предположении, что все данные начертит непосредственно Левая Рука? Около ста тысяч лет.
Мариама рассмеялась инфракрасным смехом.
― А каковы альтернативные способы? Каков самый эффективный метод из тех, что осуществимы на имеющемся у нас оборудовании?
Библиокомплект молчал. Это указывало на исчерпывающий поиск. Чикайя спросил:
― Зачем это тебе?
― Здесь мы все равно что слепы, — ответила она, — все наши усилия и время расточаются на перетаскивание информации туда-сюда через Барьер. Янн и другие снабдили тебя очень ценными знаниями, но применить их должным образом возможно только по Ту Сторону.
― Я могу начертить последовательность графов, которая положит начало сложной потусторонней структуре, способной пересылать данные через Барьер по модулированному световому каналу, — оживился библиокомплект. — На это уйдет семнадцать минут. Общая ширина полосы пропускания составит около одного зеттабайта в секунду. Себя я могу переслать по ней приблизительно за миллисекунду.
― И эта форма сможет пробиться глубже, уйти от Барьера?
― Вероятно, да. Я могу снабдить основные квантовые процессоры вендекооболочкой. Нельзя утверждать с уверенностью, что они выживут в любом потустороннем окружении, но, если вы будете регулярно зондировать среду вокруг себя, они успеют на ходу модифицировать вендеконопуляции так, чтобы защититься от неблагоприятных воздействий.
― А как насчет коммуникации с Этой Стороной? — уточнила Мариама.
― Вероятно, я мог бы протянуть над Барьером защищенный кабель, но не ручаюсь за успех. Планковские черви в настоящее время приступают к атаке на барьерный интерфейс и вообще все, что движется медленней их самих.
― Ага. Но в потусторонней форме ты можешь действовать автономно?
― Да, разумеется.
Чикайя осведомился:
― Ты что, просто забросишь его туда, и пусть выкручивается как знает?
― А почему нет? Что этому мешает? Библио гораздо умнее планковских червей. Он точно знает, что делает.
― На одном уровне. — Чикайя обратился к библиокомплекту: — Ты способен распознать разумную жизнь? Если да, то как?
― Нет, — ответил тот. — У меня нет информации о таком понятии, как разумная жизнь, за исключением рудиментарных эпистемологических набросков, лежащих в основе речевого интерфейса, которым вы в настоящий момент и пользуетесь.
― Мне доводилось болтать с колыбелью, в ней и то было больше мозгов, — сказал Чикайя. — Мы не вправе давать ему свободу действий на Той Стороне.
Мариама закрыла глаза. Из порезов на ее лысой голове по лбу и лицу заструилась прозрачная жидкость.
― Экзоличность сообщает, что этому телу кирдык, — сказала она немного погодя. — Она полагает, что в принципе оно могло бы себя починить, но повреждения так велики, что имеющихся ресурсов для этого не хватит. Боюсь, тебе предстоит остаться наедине с трупом.
Чикайя поднялся из кресла и торопливо взял ее за руку.
― Мне очень жаль.
― Да брось ты, — ответила она. — Я никогда еще не жила бестелой, хоть я и не фанатичка. Пара деньков в отрыве от плоти меня не убьет.
От усмешки кожа начала рваться и клочьями сползать с ее лица.
― Если проживешь достаточно долгую жизнь, рано или поздно ко всему притерпишься.
Чикайя ждал, пока она не покинет тело. Наконец дыхание остановилось, а плоть опала неряшливой кучкой. Под его пальцами ее рука затвердела — это индивидуальные клетки перестали бороться за поддержание целостности тканей и стали закукливаться в расчете пережить трудные времена и сберечь столько сырья, сколько удастся, для последующей переработки.
Чикайя почувствовал, как по лицу текут слезы.
― Вот сука, — сказал он, зная, что Мариама его не слышит и не может принять это на свой счет: инфракрасный канал связи с ее Посредником работал через посредство нервной ткани и кожного покрова, а других исправных путей доступа к ее кваспу не осталось. Она теперь глуха, слепа, нема, пока он не найдет способ ее оттуда вытащить.
Он пошел в кладовую челнока, где отыскалось что-то длинное и острое. Он не знал, что именно. Потом вернулся, сел рядом с ней и приготовился сдерживать отдачу от приложенных усилий.
Чикайя знал, что ей самой не повредит, но не переставал плакать, рассекая ее плоть. Он был не из бестелых. Так и не научился отделять любовь от тела, которое полагалось оберегать и ласкать.
Он извлек три маленьких устройства: темные шарики, сплетенные друг с другом оптоволоконными кабелями. Тонкие серые нити, оставшиеся вплетенными в нервную ткань, содержали Посредника и экзоличность.
Чикайя проконсультировался с собственным Посредником. Интеллект последнего по сравнению с библиотеками «Риндлера» был ничтожен, но об устройстве и дизайне телесной оболочки он знал все. Чикайя спросил, как наладить контакт с развоплотившейся версией, ранее работавшей на том же аппаратном обеспечении, если радиотрансивер сгорел.
Его Посредник описал специально разработанное для таких казусов устройство. На борту челнока ничего даже отдаленно похожего не нашлось.
Чикайя взвесил на ладони окровавленные шарики. Однажды он попросил ее оставить его в покое. Представилась возможность наконец добиться своего. И ему даже недвусмысленно намекнули, что такой исход желателен.
― Есть ли другие пути установить контакт? — спросил он у своего Посредника.
― Не с развоплощенным устройством.
Он не мог вырастить ей новое тело с нуля, времени для этого не было. Клетки старого сражались за жизнь, пока могли. Реактивировать их не представлялось возможным.
― А если это устройство помещено в другую телесную оболочку, подселено в тело, уже содержащее другого Посредника? — спросил Чикайя.
― Куда именно?
― А куда можно?
― В черепную коробку или как можно ближе к спинному мозгу.
Вот и решение. Но Чикайя одернул себя. Он не был полностью уверен в ее лояльности. Впрочем, куда меньше был он уверен, сможет ли вообще чего-нибудь добиться без ее помощи.
Он стянул с себя окровавленную одежду и снял скафандр, после чего всецело положился на указания экзоличности. Та знала местоположение каждого нерва и кровеносного сосуда в его теле и могла перемещать его руки с непостижимой для него самого точностью.
* * *
Стилус достиг равновесия с Барьером. Чикайя выпустил зондо-рой, потом проинструктировал библиотеку начать работу автоматически, как только вернется первый эхо-импульс. Комплект должен был разработать репликатор, который бы выжег дотла всех планковских червей, чего бы это ни стоило окружающим паразитов вендекам.
― Что происходит? — отозвалась Мариама.
― Ты сидишь под моей правой почкой, — ответил Чикайя. — Моя нервная система только что установила связь с твоим Посредником.
Ее это ошеломило, но только на миг.
― Я даже не думала, что коммуникация станет возможна. Тело отказало так внезапно, что я не успела ничего спланировать.
― Ты в порядке?
― В полнейшем.
― Что ты симулируешь?
― Пока ничего. Я размышляю в темноте.
― Хочешь подключиться к моим органам чувств? — Он сам ее об этом попросил бы, окажись в аналогичной ситуации. Ему бы потребовался какой-нибудь якорь, скрепляющий изолированное сознание с базовой Реальностью, пускай даже бывший в употреблении.
Мариама задумалась.
― Мне бы это понравилось, так что спасибо за предложение. Но я предпочту явиться в виде иконки с обзором из виртуального пространства. В случае чего попрошу тебя поднять глаза на экран. Не хочу притворяться, будто поселилась в твоем геле. Я ведь не могу его в действительности контролировать, так что меня это введет в заблуждение.
― Хорошо. — Чикайя немного рассердился, но ведь чувство, что он приютил в себе гостя, способного нанести хозяину предательский удар, было чистой иллюзией. Любая связь его нервных клеток с ее Посредником полностью контролируется промежуточной экзоличиостью; его тело примет указания только от подходящего «железа», такая специфичность прошита в нем буквально на молекулярном уровне.
― Пока я это делаю, поговори со мной, — сказала она. — Что там у Барьера?
Чикайя ввел ее в курс дел.
― Ты не чертишь интерфейс? — удивилась Мариама.
― А какой в этом смысл? — ответил он. — Это лишь займет ненужной работой стилус. Нам лучше уничтожить как можно больше планковских червей, действуя Снаружи, пока мы это вообще можем. Против них сработает только один прием, их собственный трюк: закоррелировать их с вакуумом, а потом вызвать декогеренцию. Это более простая задача. Все, что нам нужно — начертить что-нибудь достаточно агрессивное, чтобы оно их одолело, но предусмотреть в его структуре заглушку, чтобы вендеков, как только они изменятся, оно уже не трогало.
― Да, ты прав, — признала она. — Надеюсь, что это и вправду проще.
Чикайя посмотрел наружу, на окрашенный всеми цветами радуги ландшафт. Что бы здесь ни происходило, какой бы урон ни причиняли планковские черви и все, что им удалось обернуть себе на службу по Барьеру это возмущение распространяется со скоростью света. Разнообразие вендекопопуляций пока что само по себе служит эффективной преградой. Впрочем, эта защита небезукоризненна, могут найтись дыры: потоки или каналы идентичных популяций глубоко внизу по Ту Сторону. Подобно экологам-дилетантам колониальной эры Земли, он пытался уравновесить одного внедренного в экосистему хищника другим, увлекшись азартной игрой с головокружительными ставками.
Библиокомплект заговорил:
― Боюсь, что планковские черви изворотливее, чем я ожидал. Потребность атаковать новую смесь вендеков не отфильтровала ни одну старую мутацию, все они успешно распространяются среди удачливых родственников. В настоящее время мною зафиксировано более десяти миллионов вариантов. Я могу начертить семена индивидуальных репликаторов, которые изведут их все подчистую, но для этого потребуется больше девяти часов.
― Приступай немедленно, — скомандовал Чикайя, — и подумай заодно об одном-единственном семечке, которое выполняло бы всю эту работу.
Библиокомплект обдумал второе требование.
― Я не вижу способа выполнить поставленную задачу, не запуская на Ту Сторону ничего по крайней мере столь же вирулентного, как планковские черви. Оно тоже должно мутировать, чтобы справиться со всеми вариантами, и я не гарантирую, что семя не самоуничтожится прежде времени или вообще хоть на что-то пригодится.
― Мы не можем сидеть у Барьера девять часов сложа руки и ждать, — сказала Мариама. — А если он провалится снова прежде, чем мы закончим работу, в следующий раз нам будет тяжелее.
― И что ты предлагаешь?
― Я уже сказала, что, по моему мнению, нам стоит предпринять, — ответила она.
― Запустить туда что-нибудь способное работать изнутри? А я тебе уже рассказал, почему это неудачная идея. Нет у нас магических пуль, которые бы их всех безошибочно сражали. Нет снарядов таких умных, что мы могли бы просто выпалить ими в необследованный мир и рассчитывать, будто они истребят заразу, не повредив то, что должны спасти. — Он горько засмеялся. — Думаю, тебе трудно поверить, что я пришел к таким выводам совершенно самостоятельно.
― Понимаю. Вот поэтому тебе самому и нужно проверить, остаются ли они справедливы и по Ту Сторону.
Чикайя заподозрил, что к этому она и вела разговор изначально, когда в беседу вмешалась смерть. Он-то рассчитывал обессмыслить саму идею еще до того, как она подберет наконец нужные слова.
― Ты думаешь, мне стоит послать себя туда?
― Скорость обмена данными для этого достаточна. Семнадцать минут — и у тебя будет интерфейс, еще час — и ты на Той Стороне.
― А дальше-то что? Все стратегии противодействия планковским червям, которые мы разработали, основаны на их принудительной корреляции с вакуумом. Изнутри мы этого не добьемся.
― Так подумай о других стратегиях, — настаивала Мариама, — когда углубишься настолько, что сможешь судить, какие из них безопасны, а какие — нет. Я не говорю, что мы должны совсем забросить работу с Этой Стороны: так у нас появятся дополнительные преимущества. Двусторонняя атака только повысит наши шансы на победу.
Чикайя устал с ней пререкаться и посмотрел на свое отражение в окне. Он знал, что она его тоже видит.
― Я один не справлюсь, — сказал он. — Без тебя я туда не пойду.
Он ожидал резких упреков. Требование было даже более эгоистичное, чем когда он заставил ее выловить себя из вакуума. Тогда он уже подумывал все бросить и, настроившись стоически, кануть в небытие. Самое скверное тут было в том, что он до сих пор в ней сомневался. Сколько уже возможностей отделаться от ее навязчивого присутствия он упустил?
― Сплетены бедрами? — спросила Мариама. — Через четыре тысячи лет?
― Сплетены в почке.
― Я так понимаю, ты бы не позволил мне уйти туда самой?
― Нет. Считай, что у нас действуют старые протоколы экспериментов с Пером. Чтобы у всех совесть была чиста, всегда требовался наблюдатель от другой фракции.
Чикайя следил за своим голосом, стараясь говорить весело, но чувствовал только, что поневоле опять признает их неразрывную связь. Он всегда шел по ее стопам. Вышел из Замедления. Улетел с Тураева. Даже проведенные в разлуке столетия, куда вместились его личные путешествия и приключения, он словно бы проехал по проложенной ею колее. Он не стыдился этого, но понимал, что следовало бы честно признаться себе в этом гораздо раньше. Ему хотелось только, чтобы, когда мятежники впервые обнаружили себя, он сказал Расме:
«Это не я должен бежать отсюда. Ты отправляйся к челноку; а я — в концентратор. Скинуть саботажников с оплетки способен кто угодно, но отнюдь не каждый осмелится отправиться на Ту Сторону в одиночку».
― Хорошо, я отправляюсь с тобой, — согласилась Мариама, — но давай будем честны друг с другом. Процесс должен быть организован так, чтобы не пришлось рисковать абсолютно всем. На тот случай, если Барьер начнет проваливаться, а перейти успеет только один из нас, потусторонний корабль надо запрограммировать так, чтобы он прервал перенос и отчалил, не дожидаясь второго пассажира.
― В этом есть резон, — признал Чикайя.
― Тогда нам осталось обсудить только одно.
― Что же?
― Кто пойдет впереди.
