Глава XXXI
Генерал немногословен и мрачен. Лицо – маска, взгляд полуприкрыт, движения экономные, точные, на оперативников не смотрит. Верный признак крайнего недовольства. Своего начальника управления Фролов изучил. На ковер руководитель пригласил Фролова, старшего группы СОБР и Канарейкина. Разбор полетов генерал назначил на следующий день в конце рабочего дня. В такой оттяжке был свой расчет. Во-первых, после такого прокола оперативники должны остыть, привести мысли в порядок, чтобы докладывать в кабинете начальнику управления без эмоций и взвешенно. Во-вторых, провинившиеся должны прочувствовать степень своей вины. Наконец, и в этом, пожалуй, главный расчет: психологически давит не само избиение в кабинете начальника, а его ожидание. Генерал сам вышел из оперов и прекрасно знает, что это такое. Жестко, но необходимо! В воспитательных целях.
Он молча читает рапорт Фролова. В кабинете напряженная тишина. Собровец сидит, насупившись, смотрит перед собой, сцепив пальцы в замок, и крутит большими пальцами. Фролов сидит с каменным лицом, читает справки Дениса. Самый молодой работник сидит рядом с ним, спина прямая, руки сжаты в кулаки и лежат на коленях.
Перед тем как идти к руководителю органа, Фролов проинструктировал его:
– Будет тебе генерал задавать вопросы, отвечай кратко, по сути. Без рассуждений. С тебя спрос маленький. Все собаки на мне.
– Но ведь мы действительно в той ситуации ничего не могли сделать.
– Сделать не могли, а предвидеть должны были.
Все последующие два дня после неудачного захвата киллера Денис был полностью загружен: ездил в недостроенный дом, где была оборудована конспиративная комната Зубова, всю ее исследовал, сдал винтовку киллера в криминалистическую лабораторию, посетил городской онкологический диспансер, ездил в ЗАГС, чтобы удостовериться в том, что у Ивашова был брат-близнец. Последнее задание Денису было непонятно, но спросить Фролова о цели такого задания он не успел. А сегодня с утра он отписывался по результатам такой беготни.
– Геннадий Борисович, я одного не понимаю, – голос генерала ровный, но с настораживающим наждаком, – как дюжина бойцов, профессиональных бойцов, – генерал многозначительно поднял указательный палец вверх, – не могла взять старика инвалида?
– Виноват, товарищ генерал, – сухо и резко произнес Фролов.
– Я понял бы еще, если бы твой молодой коллега… как вас звать?
– Лейтенант Канарейкин, товарищ генерал.
– Так вот, простительно, если бы Канарейкин обос… ну, ты понял. Но ты-то! Матерый опер с двадцатилетним стажем!
– Товарищ генерал, – осторожно встрял собровец, – этот инвалид – стрелок суперкласса. Он с завязанными глазами стрелял на слух и поражал мишень с десяти метров.
– А-а! – Генерал раздраженно махнул рукой. – Не надо, Гайнуллин, защищать коллегу. И потом, Геннадий Борисович, вот ты пишешь: «…Зубов попросил меня дать ему время закончить написание своего заявления в правоохранительные органы. Такая возможность ему была предоставлена». Такое впечатление, что ты арестовывал не махрового бандита, а премьер-министра страны…
– Товарищ генерал, – тихо, но с железобетонным упрямством произнес оперативник, – во-первых, я действовал согласно сложившимся обстоятельствам и вношу на свой счет тот факт, что никто из моих людей не пострадал во время задержания. Во-вторых, мы получили подробное признательное заявление Зубова. Таким образом, я считаю, что уголовное дело по убийству успешно закончено…
– Хватит оправдываться, майор! – взорвался вдруг генерал. – Здесь я определяю, закончено расследование или не закончено. Мне что, учить вас, как осуществляется задержание опасных преступников?! Если вы забыли, то спросите лейтенанта Канарейкина, он вам расскажет, их этому в Академии учили.
Генерал швырнул на стол авторучку, снова уткнулся в документ. В кабинете установилась напряженная тишина.
– Он что, был смертельно болен? – Начальник управления исподлобья бросил взгляд на Фролова, голос уже спокоен.
– Да, вот выписка из эпикриза. – Фролов взял документ у Канарейкина, передал его генералу. – Рак правого легкого, третья стадия. Врач сказал, самое большое два месяца.
– То есть его заявление – исповедь грешника перед смертью. Вот только на попа ты не тянешь. А кто же заказчик, Геннадий Борисович? – Голос генерала не скрывал ядовитую ехидцу.
– Я уже голову сломал, товарищ генерал. – Фролов выразительно развел руки в стороны. – Ближайшие соратники-коллеги, Ванин и Немиров, вряд ли. Какой смысл? Есть еще одна мысль. У Ивашова был брат-близнец. Мы установили: сидел в Сухо-Безводном. Освободился полгода назад, статья сто шестьдесят третья. Мог он братца завалить… Это как версия.
– Мотив?
– Зависть к успешному брату. Может, просил денег, тот не дал.
– Нет. Неубедительно. – Генерал помотал головой. – А где он сейчас находится?
– Ищем. Вообще, товарищ генерал, в результате расследования этого убийства мы неожиданно вышли на признаки очень крупной аферы в таможенной сфере. Я вам докладывал…
– Я помню, – прервал начальник Фролова, задумался на несколько секунд. – Что предлагаешь?
– Дело пока не закрывать. Продолжить расследование по вновь открывшемуся аспекту экономического преступления.
– Ну, что ж… – генерал немного помедлил, – если это как-то связано, то логично. Только… – поморщился, – все это дело какое-то… перекрученное.
– Я тоже так считаю, товарищ генерал…
– Считаешь… – хмыкнул начальник управления, – трупы ты считаешь. Ладно, – решительно ударил ладонью по столешнице, – связывайся с ОБЭП, дела будем объединять. Завтра к пятнадцати представишь мне план дальнейшего расследования.
– Разрешите мне оставить Канарейкина в моей группе. Хочу отправить его в Петербург. Ведет туда одна ниточка тонкая, надо бы потянуть.
– А что, – генерал с интересом посмотрел на молодого сотрудника, – парень вписался, пусть работает. Нет возражений, лейтенант?
– Никак нет, товарищ генерал.