49
Самарканд
4.50
Винченти ощущал неприятное покалывание в позвоночнике. Да, ему приходилось отдавать приказы об убийстве людей, и в последний раз — не далее как вчера, но тут было совсем другое дело. Он был готов ступить на опасный путь, который может не только сделать его самым богатым человеком на планете, но и вписать его имя в историю.
Чуть больше часа назад занялся рассвет. Он сидел на заднем сиденье машины, а О'Коннер и двое других мужчин направились к дому, огороженному высоким проволочным забором и обсаженному цветущими ореховыми деревьями. Все здесь принадлежало Ирине Зовастиной.
Наконец О'Коннер вернулся. Когда он подошел к машине, Винченти опустил стекло.
— В доме было всего двое охранников. Мы убрали их моментально.
— Ты уверен, что других охранников нет?
— Абсолютно. Зовастина, видимо, не особенно беспокоилась относительно безопасности этого места.
Естественно, она ведь полагала, что до него никому нет дела.
— У нас все готово?
— В доме осталась только сиделка, которая ухаживает за больной.
— Что ж, пойдем выясним, насколько они гостеприимны.
Винченти вошел в дом. Двое мужчин, нанятых специально для выполнения этой миссии, держали сиделку Карин Вальде — пожилую женщину с суровым лицом, одетую в халат и шлепанцы. Азиатские черты ее лица были искажены страхом.
— Насколько я понимаю, — заговорил Винченти, — вы ухаживаете за мисс Вальде?
Женщина кивнула.
— И вам ненавистно то, как обращается с ней верховный министр?
— Это просто чудовищно!
Винченти был рад, что информация, предоставленная его собственной разведкой, оказалась безукоризненно точной.
— Насколько мне известно, Карин невыносимо страдает. Ее болезнь прогрессирует.
— А министр не хочет оставить ее в покое.
Винченти подал знак, и двое наемников отпустили женщину. Он подошел ближе и сказал:
— Я приехал, чтобы облегчить ее страдания, но мне понадобится ваша помощь.
Во взгляде женщины читалось подозрение.
— Где охранники? — спросила она.
— Мертвы. Оставайтесь здесь, пока я проведаю больную. Где ее комната? Дальше по коридору?
Последовал еще один кивок.
Винченти включил лампу на прикроватной тумбочке, и его взгляду открылось душераздирающее зрелище. На кровати, укрытое розовым стеганым одеялом, лежало тело, похожее на живой труп. Карин Вальде дышала с помощью баллона с кислородом и маски, к сгибу локтя тянулась трубка капельницы. Он снял с металлической стойки пластиковую емкость с лекарством и заменил ее другой, которую принес с собой.
Глаза женщины открылись.
— Просыпайтесь, — сказал Винченти.
Пытаясь понять, что происходит, она несколько раз моргнула, а затем с видимым усилием приподнялась на подушках.
— Кто вы?
— Мне известно, что в последнее время друзья у вас были в большом дефиците, но я ваш друг.
— Я вас знаю?
Он отрицательно мотнул головой.
— Вы меня знать не можете, а вот я знаю про вас довольно много. Расскажите, каково это — быть любовницей Ирины Зовастиной?
Странно было слышать подобный вопрос от незнакомца, появившегося в ее комнате посередине ночи, но она лишь пожала плечами:
— А вам-то что за дело?
— Я знаком с ней на протяжении многих лет, но ни разу не испытывал симпатии — ни по отношению к ней, ни с ее стороны. Как это удавалось вам?
— Этот вопрос я задавала сама себе сотни раз.
Он обвел взглядом комнату. Каждый предмет здесь отличался элегантностью и дороговизной, как и все остальное в этом доме.
— Недурно тут у вас.
— Почему-то меня это мало радует.
— И все-таки, когда вы заболели, когда у вас обнаружилась положительная реакция на ВИЧ, вы вернулись к ней. Вернулись после того, как несколько лет пропадали неизвестно где.
— Вам многое обо мне известно.
— Чтобы вернуться, вы должны были испытывать по отношению к ней определенные чувства.
Больная вновь откинулась на подушки.
— Иногда она бывает дурой.
Винченти слушал внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова.
— Она считает себя Ахиллесом, а меня — своим Патроклом. Или, хуже того, она — Александр Великий, а я — ее Гефестион. Я миллион раз слышала от нее истории про них. Вы знаете «Илиаду»?
Винченти кивнул.
— Ахиллес чувствовал вину за смерть Патрокла. Он позволил своему любовнику повести войска в битву, прикинувшись им, Ахиллесом. Александр Великий считал себя виновником смерти Гефестиона.
— Вы неплохо знаете историю и литературу.
— Да ни черта я не знаю. Просто наслушалась ее болтовни.
— В чем же заключается ее дурость?
— Она хочет спасти меня, но не осмеливается признаться в этом. Она приезжает сюда, смотрит на меня, даже грубит, но неизменно пытается меня спасти. Я знала ее слабость по отношению ко мне, вот и решила вернуться сюда, будучи уверенной в том, что за мной будет наилучший уход.
— И это несмотря на то, что вы ее ненавидите.
— Поверьте, у человека в моем положении выбор небогатый.
— Вы на удивление откровенны с человеком, которого видите впервые.
— Мне нечего бояться или скрывать. Моя жизнь почти окончена.
— Вы сдались на милость судьбы?
— А что еще мне остается?
Винченти решил выудить из Карин максимум информации.
— Сейчас Зовастина находится в Венеции. Она что-то ищет. Вам об этом известно?
— Ничего удивительного. Она ведь великий герой, выполняющий великую миссию. А я всего-навсего бывшая и к тому же смертельно больная любовница. Таким, как я, не дано задавать герою вопросы или тем более бросать ему вызов. Мы лишь покорно принимаем объедки с хозяйского стола.
— Сколько же чепухи вы наслушались!
Женщина вновь пожала плечами.
— Она считает себя моим спасителем, а я не пытаюсь ее переубедить. Зачем? Кроме того, поругаться с ней время от времени — единственное развлечение, которое у меня осталось.
— Какие резкие повороты делает жизнь, не правда ли?
— Где охранники? — спросила женщина.
— Они мертвы.
— А моя сиделка?
— С ней все в порядке. У меня сложилось впечатление, что она относится к вам с большой теплотой.
— Это верно, — проговорила Карин, едва заметно кивнув головой.
Когда-то эта женщина, вероятно, была неотразима. Перед ее чарами не смог бы устоять никто — ни мужчина, ни женщина. Неудивительно, что не устояла и Зовастина. Несложно было понять и то, почему между двумя этими женщинами сложились столь напряженные отношения. Они обе были альфа-самки, доминирующие в стае и не привыкшие идти на уступки.
— Я наблюдал за вами в течение некоторого времени, — сказал он.
— Нашли на что смотреть, — слабо фыркнула она.
— Ответьте мне на один вопрос. Если бы вы могли загадать одно желание — все, что угодно, — и оно было бы исполнено, чего бы вы попросили?
Подобие человека, лежащее на кровати, казалось, всерьез задумалось над ответом. Винченти почти физически ощущал, как в ее мозгу формируется одно-единственное слово. Ему уже приходилось наблюдать такое, когда смертельно больные люди судорожно цеплялись за то, что не могли подарить им ни наука, ни религия. Они могли надеяться только на чудо. Поэтому, когда женщина набрала в легкие воздух, чтобы ответить, он уже знал, каким будет этот ответ.
— Жизнь.
