32
На маленькой станции Хьюго де Савари взял такси. Непродолжительная поездка проходила по живописным пригородам Дорсета. Май был великолепен. Пышно цветущий боярышник и усыпанные розовыми цветами яблони. Высокие кучевые облака на улыбчивом небе.
Такси свернуло на подъездную аллею, окаймленную высокими буками, и остановилось перед большим помещичьим домом с беспорядочно выстроенными флигелями и изящными башенками. Вокруг дома суетились полицейские, они прочесывали газоны в поисках вещественных доказательств; еще несколько человек вышли из передней двери, снимая на ходу резиновые перчатки. Профессор расплатился с водителем, выбрался из машины и взглянул на вывеску, украшавшую фасад: «Школа „Кэнфорд“». Благодаря предварительной работе, наскоро проделанной в поезде, он знал, что в школу здание было превращено недавно — по крайней мере, недавно по историческим меркам.
История самого поместья восходила к саксонской эпохе, тогда оно включало в себя значительную часть Кэнфорд-магна, соседней деревни. Но от тех ранних времен сохранились только норманнская церковь и выстроенная в четырнадцатом веке кухня «Джона из Гонта». Все прочие части здания возникли в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века. Тем не менее здание выглядело красиво. Громадный дом, в тысяча девятьсот двадцатых годах преобразованный в школу, стоял посреди прекрасного парка близ реки Стаур. Даже в этот очень теплый, почти жаркий день де Савари ощущал в воздухе свежесть — определенно река находилась где-то совсем рядом.
— Профессор де Савари! — воскликнул Форрестер. — Замечательно, что вы смогли так быстро приехать.
Де Савари пожал плечами.
— Вряд ли от моего присутствия будет много пользы.
Форрестер улыбнулся, хотя де Савари заметил, что у полицейского измученный вид.
«Что такого скверного в этом убийстве?» — удивился де Савари.
Утром в телефонном разговоре детектив сообщил лишь, что и здесь присутствуют «элементы жертвоприношения»; потому-то профессор и согласился приехать.
Тема имела для него профессиональный интерес, и в голове уже бродили неясные мысли: вдруг такой поворот сюжета — ритуальные убийства в современном обществе — поможет ему написать еще одну книгу? Или даже снять телевизионный сериал?
— Когда обнаружили тело? — спросил он.
— Вчера. По чистой случайности. Сейчас короткие каникулы, и школа закрыта. В здании был только сторож. Жертва. Но вчера привезли… кое-какой спортинвентарь. Любопытный парнишка, доставивший его, заподозрил что-то неладное и сунул свой нос…
— И обнаружил труп?
— Бедняга. Его до сих пор приводят в чувство. — Форрестер в упор взглянул на профессора. — Мистер де Савари…
— Называйте меня Хьюго.
— Это чертовски неприятное зрелище. Я полицейский с немалым стажем, видел очень жестокие убийства, но это…
— А я, по-вашему, нежный цветочек из академических оранжерей? — с улыбкой ответил де Савари. — Марк, я десять с лишним лет изучаю сатанинские культы и деятельность самых разных психопатов. И привык иметь дело с весьма тяжелым… материалом. К тому же, смею надеяться, у меня крепкие нервы. Я даже по дороге сюда съел сэндвич из тех, которыми угощает пассажиров Юго-Западная железная дорога.
Полицейский не рассмеялся шутке, даже не улыбнулся. Он лишь равнодушно кивнул. И де Савари снова отметил его подавленность. Детектив, похоже, действительно встретился с чем-то ужасным. Форрестер откашлялся.
— Я специально не рассказываю о том, что вам предстоит увидеть. Не хочу навязывать своего мнения. А хочу, чтобы вы прямо и откровенно сказали, что думаете по поводу происшедшего. Без всякой предвзятости.
Предупредительный констебль распахнул перед ними дверь. За нею оказался типичный для английской частной школы вестибюль. Мраморные доски с перечнем фамилий учеников, погибших на войне, спортивные трофеи, почетные грамоты, а также несколько памятников старины, изрядно попорченных многими поколениями школьников, проносящихся мимо с бутсами для регби через плечо. Де Савари невольно вспомнил о школьных годах в Стоу и почувствовал легкую ностальгию.
В глаза сразу бросилась громадная дверь в дальнем конце вестибюля. Она была закрыта, возле стоял еще один полисмен. Форрестер скосил взгляд на ноги де Савари и протянул ему пластиковые бахилы.
— Там много крови, — вполголоса пояснил детектив и подал знак констеблю.
Тот коротко отсалютовал, распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская их.
Помещение наводило на мысль о средневековых баронах. Деревянные панели, украшенные гербами доспехи: викторианское попурри, долженствующее воссоздать атмосферу главного зала старинного дворянского замка.
«Но ведь хорошо сделано», — подумал де Савари.
Он представил, как менестрели с галереи первого этажа услаждают пением слух герцога, сидящего во главе огромного пиршественного стола у противоположной стены. Но что в данный момент находилось там? Полицейские поставили большую ширму.
Форрестер и профессор шли по скрипучим половицам. Чем ближе они подходили к ширме, тем громче звучали их шаги; только теперь это был уже не скрип, а какое-то чавканье. Де Савари сообразил, что причина изменения звука — разлитая кровь. Полированные половицы были липкими от крови.
Детектив откатил в сторону ширму на колесиках, и де Савари ахнул. Перед ним оказались переносные футбольные ворота. Деревянная рама, которую перенесли под крышу со спортивной площадки, и на этой раме, привязанный ремнями к ее боковым столбам и верхней перекладине, висел человек.
Вернее, то, что осталось от человека. Обнаженная жертва, примотанная ремнями к перекладине за щиколотки, была подвешена вниз головой. Распростертые руки привязаны к стойкам за запястья. На лице убитого, лишь немного не достававшем до густо залитых кровью половиц, застыла ужасающая гримаса боли, свидетельствующая о том, через какие мучения прошел несчастный.
С него содрали кожу. Содрали заживо и, похоже, очень медленно и тщательно, срезая или отрывая ее от человеческого тела, клочок за клочком, одним кошмарно болезненным рывком за другим. На ободранной пульсирующей плоти тут и там виднелись желтые пятна жира, хотя кое-где был содран и жир, выставляя напоказ темно-красные мышцы. Местами можно было разглядеть внутренние органы и кости.
Де Савари прикрыл нос указательным пальцем. Он чувствовал запах тела, запах мышц и блестящего жира, видел сведенные судорогой шейные мышцы, беловато-серые легкие, отчетливо различимую кривизну грудной клетки. То, что открылось его взору, походило на картинку из анатомического атласа — мускулы и связки человека. Гениталии, естественно, отсутствовали. На их месте темнела глубокая рана. Де Савари предположил, что их засунули жертве в рот и, скорее всего, заставили съесть.
Он обошел труп. Было очевидно: тут действовал не один человек. Чтобы проделать такое аккуратно, не убивая жертву сразу, нужно терпение и умение. Если правильно освежевать человека, он может прожить не один час, пока мускулы и органы будут медленно высыхать и коробиться. Временами жертва может терять сознание от боли, рассуждал де Савари, но ее нетрудно привести в чувство, прежде чем продолжать.
Ему совершенно не хотелось мысленно реконструировать случившееся, но это было необходимо. Перепуганного сторожа приволокли сюда. Привязали вниз головой: ноги к перекладине, руки к стойкам. Как распятие, только наоборот.
А потом — это де Савари тоже отчетливо представил себе — всепоглощающий ужас, который охватил жертву, осознавшую, что происходит; первый осторожный надрез кожи вокруг щиколотки. Умопомрачительную боль, возникшую, когда стали отдирать кожу, подставляя пульсирующую плоть перепадам холода и жары.
Ведь при малейшем прикосновении к голой плоти испытываешь нестерпимую боль. Несчастный, несомненно, кричал, пока мерзавцы «трудились» над его трепещущим от немыслимых страданий телом. Возможно, кричал так громко, что они отрезали гениталии и заткнули окровавленною плотью орущий рот.
А потом настал черед еще более сложной работы — грудь, руки. Они наверняка практиковались на овцах, козах или, может быть, кошках. Чтобы сделать все как следует.
Ученый отвернулся, содрогаясь всем телом.
Форрестер положил руку ему на плечо.
— Простите меня.
— Сколько ему было? Это трудно определить, когда… на лице нет кожи.
— Хорошо за сорок, — ответил Форрестер. — Может быть, выйдем?
— Пожалуйста…
Полицейский снова шел впереди. Выйдя из дома, они подошли к ближайшей садовой скамейке, и де Савари с облегчением опустился на нее.
— Ужасно, — сказал он.
Солнце все еще грело. Форрестер, громко крякнув, содрал с ног бахилы. Некоторое время они сидели в напряженной тишине. Ароматы начала лета казались сейчас чуть ли не тошнотворными.
В конце концов де Савари нарушил молчание.
— Пожалуй, я смогу вам помочь.
— Правда?
— Вернее сказать, я, кажется, понимаю психологию тех, кто это сделал, — уточнил де Савари.
— И?..
— Почти наверняка здесь ацтекские мотивы. У ацтеков было… много методов человеческого жертвоприношения. Самый известный из них — когда у живого человека вырывали из груди сердце.
Оба следили за приближавшимся к дому полицейским автомобилем. Оттуда вышли два офицера с металлическими чемоданчиками, коротко кивнули Форрестеру, и тот кивнул в ответ.
— Медэкспертиза, — пояснил он. — Итак, ацтеки?..
— Ацтеки могли скормить человека ягуарам. Могли медленно выпускать из него кровь. Могли расстреливать его маленькими стрелами, пока не умрет. Но чуть ли не самым изощренным способом было сдирание кожи. Для этого даже специальный день существовал — праздник свежевания людей.
— Специальный день для сдирания кожи?
— Они поступали так со взятыми в плен врагами. Снимали кожу единым куском. А потом, накинув ее на себя, плясали на улицах городов. Ацтекские вельможи часто носили одежду из человеческой кожи — считалось, таким образом они воздают честь побежденному врагу. Сохранилась даже легенда. Однажды они захватили в плен принцессу враждебного государства, а спустя несколько недель пригласили ее отца в гости, как бы с целью заключить мир. Тот, понятно, рассчитывал получить обратно свою дочь живой и невредимой. Но когда пир подходил к концу, ацтекский император хлопнул в ладоши, и явился жрец, одетый в кожу убитой принцессы. Ацтеки считали, что таким образом оказывают наивысшие почести вражескому королю. Мне, правда, не думается, что в тот раз мирные переговоры закончились успешно.
Форрестер побледнел.
— Вы считаете, что они станут ее носить? Что Клонкерри разъезжает по стране в… коже этого бедняги?
— Вполне возможно. По крайней мере, ацтеки поступили бы именно так. Носить кожу своего врага, словно костюм, пока она буквально не сгниет. Вонь должна быть непередаваемая.
— Вообще-то кожу мы пока не нашли. Ждем служебных собак.
— Хорошая мысль. Думаю, бандиты вполне могли напялить кожу на себя, раз уж они так скрупулезно следуют ацтекским методам.
Оба вновь умолкли. Де Савари смотрел по сторонам, на холмистый парк, на старые деревья, склонившиеся к реке, — идиллия, мирный, буколический, чисто английский пейзаж. Он плохо согласовывался с тем… объектом, распятым на деревянной раме в нескольких ярдах отсюда. С висящим вниз головой красным трупом с устрашающим оскалом боли на лице.
Детектив поднялся.
— Но все-таки, что они ищут? Эта банда? Я выяснял, дом никак не связан с «Клубом адского огня».
— Действительно, — подтвердил де Савари. — Зато существует любопытная связь между этой школой и Ближним Востоком.
— Какая?
Де Савари улыбнулся, немного неуверенно.
— Насколько помню, в путеводителе, который я листал в поезде, сказано, что где-то здесь должен быть буфет.
Ученый неспешно двинулся вдоль фасада, полицейский за ним. Южное крыло замыкала оригинальная пристройка с высокой остроконечной крышей. Больше всего она походила на часовню. Де Савари остановился.
Форрестер рассматривал массивную дверь с черно-красным рельефным узором, в котором повторялись крылатые львы.
— Что это?
— Ниневийский павильон. А это означает прочную связь с Ираком и Шумером. Давайте посмотрим — вдруг наши молодцы побывали и здесь?
Детектив кивнул.
Де Савари толкнул металлическую дверь, и она легко отворилась. Внутри — если, конечно, не обращать внимания на витражные стекла — все выглядело точно так, как в буфете любой дорогой частной школы. Автомат по продаже «пепси». Касса. Коробки для всяких вкусностей, содержимое которых валялось на полу.
Но сюда ворвались не для того, чтобы разгромить буфет. Помещение обыскивали. При ближайшем рассмотрении оказалось: деревянные панели вдоль одной стены оторваны, окно разбито. Те, кто проник сюда, искали что-то определенное. Нашли или нет — другой вопрос. Де Савари склонялся к мысли, что не нашли. Чувствовалось, что разбросанные по полу предметы злобно пинали в досаде и разочаровании.
Мужчины вернулись на мирный солнцепек и пошли по дорожке. В напоенном солнцем воздухе медленно перемещалась пыльца. Де Савари рассказывал детективу историю Ниневийского павильона.
— Его построили по приказу леди Шарлотты Гест и ее супруга сэра Джона примерно в тысяча восемьсот пятидесятых годах. Проектировал архитектор Чарльз Барри, больше известный как создатель…
— … здания парламента, — перебил его Форрестер. И добавил с застенчивой улыбкой: — Архитектура — мое хобби.
— Именно так! Здание парламента. Как бы там ни было, Ниневийский павильон построили как частное хранилище знаменитых ассирийских рельефов, которые привезли в викторианские времена исследователи Месопотамии. Потому здесь и дверь такая необычная — с ассирийскими львами.
— А-а…
— Рельефы, которые хранились в павильоне, отыскал на раскопках Остин Генри Лейярд, двоюродный брат леди Шарлотты Гест. Это очень впечатляющие украшения, и тяжелые, по несколько тонн каждая. Первоначально они украшали въездные ворота в Нимруде.
— А Лейярд и Барри привезли их сюда?
— Да. И вместе со многими другими экспонатами они хранились здесь, в Ниневийском павильоне, вплоть до окончания Первой мировой войны. А потом вся коллекция была выставлена на продажу.
— И тут ничего не осталось?
— Не спешите. Антикварные изделия заменили гипсовыми слепками. А в тысяча девятьсот двадцать третьем году Гесты продали Кэнфорд-холл, и здесь была устроена школа для мальчиков. Тогда-то Ниневийский павильон, в котором совсем не осталось древних сокровищ, и превратился в школьный буфет, где торгуют сэндвичами и шоколадками.
— Выходит, наши парни должны были знать об этом?
— Что тут ничего не осталось. Зачем же было вламываться?
— В истории есть еще один довольно странный поворот. В девяносто втором году сюда явились двое ученых, известных как выдающиеся ассириологи. Они ехали на конференцию в Борнмут, у них оказалось свободное время, вот и решили наскоро осмотреть это место — такое важное для людей их специальности. Они не рассчитывали что-либо найти. Полюбовались витражами, сделанными по шумерским мотивам, обнаружили намеки на Ассирию в архитектуре. А потом заглянули за автомат с «пепси» — и обнаружили самый настоящий древний рельеф.
— Шутите!
— Нет. А ведь все считали, что тут остались только слепки. И вдруг — вот те на! Один оригинал сохранился. Его распознали, несмотря даже на толстый слой белой водоэмульсионной краски. Рельеф извлекли, отвезли в Лондон, почистили и выставили на аукцион Кристи. Его купил японский маклер, действовавший, по-видимому, от имени какой-то религиозной секты. И выложил без малого восемь миллионов фунтов. Наивысшая цена, которую когда-либо платили за древности. Et voilà.
Они вышли на берег реки. Солнечные блики, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев, играли на быстрых водах Стура.
— И все же я не понимаю. — Форрестер нагнулся, поднял камешек и бросил в реку. — Какую связь все это может иметь с «Клубом адского огня»?
— Помните, что я вам на днях говорил по телефону?
— О езидах и Черной Книге? Но ведь не может быть, чтобы они искали ее.
— Нет, вполне может. Видите ли, Остин Генри Лейярд был одним из самых первых представителей западного мира, вступивших в контакт с езидами. Это случилось в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году. Он вел раскопки на севере Ирака, в Уре и Ниневии. Юные годы современной археологии. Там он и услышал об удивительной секте, сосредоточенной близ Мосула, неподалеку от Дахука. Лейярд познакомился с езидами. Они пригласили его в Лалеш, свою священную столицу, расположенную в горах. До сих пор довольно опасное место.
— По крайней мере, негостеприимное.
— И что он там делал?
— В том-то и вопрос. Известно, что ему позволили присутствовать на некоторых из самых тайных церемоний. Насколько я знаю, до и после него такой чести не удостаивался ни один посторонний человек.
— Так что же, ему отдали Черную Книгу?
Де Савари улыбнулся.
— Сразу видно детектива! На первом месте работа. Да, есть и такая гипотеза. Чтобы добиться такого приема у езидов, Лейярд должен был установить очень близкие отношения с ними. Есть и предположение, что он вывез Черную Книгу. Оно основывается на легенде, согласно которой Книга попала в Англию.
— Значит, если он ее вывез, то должен был доставить сюда, в дом, выстроенный специально для лучших находок, которые он оставлял себе, верно?
— Vraiment!
Форрестер нахмурился.
— Но мы вроде пришли к выводу, что Черная Книга уже была у Иерусалима Уэйли. Каким же образом она могла оказаться у Лейярда?
Де Савари пожал плечами.
— Кто знает? Может быть, Иерусалим Уэйли заблуждался, считая, что Книга хранится у него. Может быть, он вернул ее езидам, и век спустя она оказалась у Лейярда. И ее возили туда-сюда. Лично я думаю, что Книга находилась у Иерусалима Уэйли, а Лейярд — просто-напросто ложный след.
— Но главное — мы можем теперь принять как версию: банда ищет именно ее. Иначе зачем было им сюда приезжать? Выходит, дело может быть и не связано напрямую с «Клубом адского огня». На самом деле банда ищет Черную Книгу езидов. Вот настоящая цель.
— Да.
Форрестер присвистнул — чуть ли не весело. И хлопнул де Савари по плечу.
— Спасибо, Хьюго, что приехали.
Де Савари улыбнулся, испытав при этом укол совести. Его ноздри еще ощущали запах лишенного покровов человеческого мяса.
Крики, раздавшиеся в тихой роще, показались особенно громкими.
— Ангус! Ангус!!!
Над откосом что-то происходило. Тот же крик вновь разнесся по парку. А затем — еще. Крики приближались.
Де Савари и Форрестер вскарабкались на откос. По газону бежал констебль; он, похоже, за кем-то гнался.
И призывал на бегу какого-то Ангуса.
— Это проводник собаки, — объяснил Форрестер. — Упустил своего пса. Эй, Джонсон! Где пес?
— Сэр! Сэр, он должен быть где-то здесь, — отозвался констебль, не замедляя бега, — рядом с вами!
Де Савари обернулся и увидел большую собаку, галопом мчавшуюся к школьным зданиям. Увидел и опять встревожился. Собака несла что-то в зубах. Что-то длинное, неприятно серое и скользкое на вид. Что это могло быть? Выглядело оно очень странно. У профессора даже мелькнула совершенно невероятная, вернее, дикая мысль, будто ищейка изловила привидение.
Он бросился наперерез собаке. Пес повернулся и приготовился защищать добычу. Когда де Савари подошел поближе, пес зарычал.
Профессор пожал плечами, остановился в нескольких шагах и посмотрел на лежащий на земле предмет. Собачья находка выглядела как длинная, сильно разлохмаченная, дырявая тряпка.
Это была человеческая кожа.
