ГЛАВА 36

Я нарезал еще несколько кругов по вилле. Моя голова была склонена - будто в глубоком раздумье.

Время от времени я посматривал по сторонам. Большой розовый овал солнца коснулся горизонта и пошел вниз, во всем своем малиновожелтом великолепии, пересеченном тут и там черными полосами. У меня никак не получалось представить себе, что это мой последний закат.

Картина была ясна: человек на пристани, человек у ворот (Коджак) и двое наверху. Молодые греки, которым дали указание оставить нас в покое. Ни один дюйм ограды не был оставлен без наблюдения. А еще они хотели есть, ходить в туалет и пить. При здешней жаре пить они должны много…

Вскоре солнце начало совсем исчезать, а окрестные холмы огласились криками местных насекомых, словно бы подражающих писклявым фанаткам. Когда небо потемнело, появились Кассандра с Хондросом, оба элегантно одетые, будто собрались кудато на вечер.

На Кассандре - узкое розовое платье, маленькая сумочка и гирлянда золотых украшений, Хондрос - в черных брюках, черной шелковой рубашке и со «свастикой» на шее. Он не обратил на меня внимания, а Кассандра искоса бросила сладострастный взгляд. Они залезли в ждавший у ворот полноприводный «крайслер». Коджак открыл ворота, и я проследил, как исчезли за холмом красные огни.

Вышли дветри звезды. До полуночи оставалось около пяти часов.

Из какойто будки послышался клацающий металлический звук, и всю территорию - бассейн, джакузи, ограду и саму виллу - залили потоки света, будто автомобильную стоянку при торговом центре. Я все еще не видел выхода, а прогулка изнуряла меня.

Во время очередного обхода в кухне зажегся свет, и я заметил Дебби, которая чемто занималась у раковины. Чуть позже до меня донесся запах готовящейся еды.

Из дома вышла Зоула.

- Гарри, есть хочешь?

Я не хотел, но в ее голосе было чтото еще. Мы пошли к стеклянным дверям.

- А вы? - резко спросила Зоула, глядя на Кодясака.

Тот вынул револьвер изза пояса джинсов, помахал нам с Зоулой, веля идти к дому, и крикнул чтото своему коллеге на балконе.

Длинный кухонный стол был накрыт на семерых - похоже, для нас троих и четырех горилл. Горели свечи. Я решил, что женщины немного переборщили с гостеприимством: скоро эти люди будут всаживать в наши тела одну пулю за другой.

Вошли двое гангстеров, дежуривших наверху. Человек с пристани не появлялся.

Жара было ужасной. В раковине стояла миска с залитой водой картошкой, которую чистила Дебби. Зоула поставила на электрическую плитку тяжелую сковороду. Оглянувшись через плечо, она сказала:

- Как в моей гринвичской квартире, Гарри.

Чтобы увязать ее замечание со сковородкой, мне понадобилась секунда.

- Вы с Дебби готовите чтото особенное, - ответил я, и сердце в моей груди так и забилось.

- Ты прямо в точку.

«Чтото особенное».

- Кажется, мы почти решили ту задачу, - сообщила Дебби стоявшему рядом молодому человеку.

- Ага…

Ему было все равно. Он стоял за спиной Дебби и, не скрываясь, осматривал ее с головы до ног.

А решать было что. Все они стояли на расстоянии дальше вытянутой руки, и каждый держал по пистолету. Я не понимал, где дамы собирались искать ответ.

- Да, - согласилась Зоула, - Я думаю, у нас получилось. Гарри, не нарежешь хлеба? Мы хотим сделать тостики.

Хлебница стояла на кухонном комбайне. Я поплелся к ней, показывая всем своим видом, что едва передвигаю ноги. Коджак отступил, не сводя с меня внимательного взгляда. Я оглянулся в поисках хлебного ножа, нашел его в ящике стола.

- Ты уверен, что тебе это по силам, Гарри? - спросила Зоула, и я наконец понял, к чему она клонит.

- Само собой.

Дала себя знать армейская закалка.

- Тут слишком много, - сказала Дебби.

Она окунала филе рыбы в масло и складывала куски на тарелке. Зоула торопливо подбежала, схватила тарелку и вернулась к сковороде, оттолкнув по дороге одну из горилл.

Теперь их план был мне совершенно ясен. У Зоулы сковорода, у меня нож. Дебби, уверен, сейчас понадобится помощь. И точно, она поворачивается к своему соседу с очаровательной улыбкой на лице.

- Почистите картошку, а то я боюсь ногти испортить.

Громила сует за пояс револьвер. Дебби идет ко мне и берет пару кусков хлеба. Наши взгляды пересекаются - на кратчайшее из мгновений.

Я, вцепившись изо всех сил в рукоятку ножа, режу и режу хлеб. Мои костяшки побелели, рука от напряжения болит. Это должно произойти в ближайшие несколько секунд - иначе у меня кончится хлеб и повода держать нож не останется.

Дебби вкладывает хлеб в тостер (омерзительную желтую штуку рядом с раковиной). Руки ее соседа погружены в воду.

Вдруг Зоула обеими руками сжимает ручку сковороды. Дебби хватает тостер. Сковородка взмывает в воздух. Следует сокрушительный удар. Масло и куски рыбы веером разлетаются по всей кухне. Мой нож входит Коджаку в низ живота - со всей силой, на какую я только способен. В моей голове раздается голос Динвуди:

«Защититься от удара снизу - вот такого - нельзя!»

Все как в замедленной съемке.

Дебби швыряет тостер в раковину. Чтото жужжит, словно рассерженная пчела. Вспыхивает и тускнеет свет. Коджак оседает на пол. Неожиданная боль и страх заставляют его открыть рот. Сковорода Зоулы крепко впечатывается в лицо бандита. Сосед Дебби выгибается назад. Его глаза вотвот выскочат из орбит. Короткие черные волосы стоят дыбом. Потом свет гаснет совсем, и теперь я понимаю, зачем на столе свечи.

Дебби перепрыгивает через корчащееся тело своей жертвы. Я кидаюсь за ней, но Зоула кричит:

- Не туда! Назад! - и показывает на дверь за моей спиной.

Я бегу через маленькую темную кладовку, набитую консервами и мешками. Зоула мчится за мной. Мы выскакиваем в жаркую ночь. Шумят насекомые. Небо усыпано звездами. Вопит человек на пристани. Его не видно. Опять кричит, теперь ближе. Между Зоулой и мной появляется Дебби. Она тяжело дышит. В ее руке позвякивают ключи. Надеюсь, что звук не послужит наводкой.

«Тойота» стоит у края дома, на виду у человека с пристани. Зоула выглядывает за угол и поднимает ладонь, приказывая нам остановиться. Длится мучительное ожидание. С черного хода доносятся стоны Коджака. Наверняка это Коджак: те двое или без сознания, или мертвы.

Зоула неистово машет рукой: «Вперед!» Согнувшись вдвое - не знаю зачем - делаем рывок к машине. Дебби садится за руль, включает зажигание и втыкает передачу, а мы с Зоулой еще только запрыгиваем в машину.

- Где хренов свет?! - кричит Дебби.

- Не включай! Ворота открыты! - кричу я в ответ.

Мы едва различаем высокие стойки ворот. Дебби направляет машину между ними. Двигатель и покрышки нестерпимо визжат. Следом тянется лента легкой пыли.

- Он выбрался! - кричит Зоула с заднего сиденья.

Я оглядываюсь. Вдоль белой стены виллы вспыхивают желтые огни, но мы уже на холме. Каждые несколько секунд машина с грохотом влетает в выбоину.

За домом, далеко в море, переливается огнями круизной теплоход - разукрашенный, словно в Рождество.

Вот мы уже за холмом. Дорога становится шире. Дебби нашла головной свет и, как настоящая трюкачка, швыряет машину из стороны в сторону, пытаясь увернуться от чернеющих колдобин. Еще несколько сотен ярдов мы несемся сквозь лес, потом начинается асфальт. Дебби сворачивает вправо и притапливает педаль.

Зоула хохочет как безумная, моя рана болит как одержимая, я вспоминаю электроказнь тостером, нож и размозженный череп, а на ум мне приходит строчка из Джейн Остин - чтото насчет дам. Что они растения. Очень хрупкие и ранимые.