Улица Юшетт, короткая и узкая, расположена на левом берегу Сены, в одном квартале от реки и набережной Сен-Мишель. Она проходит между улицей Пти-Пон на востоке и бульваром Сен-Мишель на западе. Существует вполне разумное предположение, что ее название произошло от изменившегося со временем французского слова «топор», поскольку когда-то здесь в основном жили углежоги, которые, вероятно, в огромном количестве рубили деревья в лесах, росших на окраинах Парижа.

Большую часть двадцатого века на улице Юшетт размещалась пестрая смесь кафе, маленьких отелей и самых разных магазинов — от «Жуткого гаража» до лавки ростовщика под названием «В трудные времена» и борделя с красивым именем «Корзина цветов». Улица стала декорацией для дюжины фильмов, а к концу пятидесятых годов двадцатого века прославилась благодаря по меньшей мере двум книгам: «Когда я в последний раз видел Париж» и «Весна в Париже».

К началу двадцать первого века все это изменилось. Мадо, Дейзи, Консуэло и Амандин, когда-то бывшие фаворитками в «Корзине цветов», стали прабабками, а Монж, который забивал лошадей, давно умер вместе со своим ремеслом. Лурсен, торговавший каштанами перед аптекой Рабад на углу узкого переулка с романтическим названием Rue de Chat Qui Pêche — улица Кота-рыболова, — исчез в тот день, когда застрелили Кеннеди, и с тех пор о нем никто не слышал. Здесь появилось множество греческих ресторанов, предлагавших дешевые блюда посетителям роскошных магазинов, где продавались товары известных марок (вызывавших определенные сомнения), а также ультрамодным постояльцам ультрамодных гостиниц, где кроме постели обеспечивали еще и завтраком. Последней приметой левого берега, каким его знали Хемингуэй и Фицджеральд, осталась книжная лавка Пьера Жюмера, крошечная и пыльная, пристроившаяся на углу улицы Пти-Пон.

Это была классическая книжная лавка: темная, с пыльными полками повсюду, где только можно, с высящимися тут и там стопками книг, сложенных без всякого разбора, без учета цены и возраста, причем популярные лежали рядом с забытыми, а высокая литература делила жизненное пространство с самой паршивой. В воздухе витал едва различимый запах плесени, чернил и переплетного клея.

Сам Жюмер тоже представлял собой классический образец хозяина книжного магазина: приземистый старик с редкими седыми волосами, образующими ореол вокруг веснушчатого черепа, он носил толстые бифокальные очки и черный костюм с зеленым галстуком-бабочкой под воротником мятой белой рубашки. Две тяжелые трости стояли рядом с высоким табуретом за стойкой в передней части лавки, откуда Жюмер правил своим королевством, сидя с вечно торчащей между тонкими губами толстой сигаретой «Бойар», которая выглядывала из кустистой седой бороды над усами цвета табака, и с постоянно прищуренным правым глазом, куда попадал дым, пробиравшийся под стекла очков.

Книжная лавка Пьера Жюмера всегда специализировалась на книгах по мореходству, и на шкафах стояли корабли в бутылках, кусочки резной слоновой кости и покрытые пылью медные навигационные инструменты, не знавшие тряпки вот уже полвека. В тех редких случаях, когда Жюмер покидал свою лавку, он надевал старинную офицерскую фуражку с козырьком и темно-синий бушлат, какой вполне мог носить Измаил из «Моби Дика» Мелвилла.

Когда Финн и Билли вошли в магазинчик, Жюмер о чем-то громко спорил с покупателем и для убедительности размахивал руками. В конце концов покупатель швырнул на прилавок несколько банкнот, взял свою покупку, с возмущенным видом промчался мимо вошедших и с такой силой хлопнул дверью, что висевший над ней колокольчик сердито заверещал.

— Идиот! — сказал Жюмер, ни к кому не обращаясь.

— Пытался торговаться? — улыбнувшись, спросил Билли.

— Ха! — вскричал Жюмер. — Цена написана на чистом листе в начале каждой книги. Тут не базар в Маракеше. Может, он станет спорить по поводу цены гамбургера с сыром в «Макдоналдсе»? Очень сомневаюсь.

Финн расхохоталась, и Жюмер наградил ее суровым взглядом.

— Вы очень симпатичная девушка, милочка, а у меня слабость к женщинам с рыжими волосами, но я не шучу. Эти придурки бесконечно испытывают мое терпение. Вы будете торговаться в «Гермесе» или «Кристиане Диоре»? И снова я скажу: нет, разумеется, не будете! Вас просто вышвырнут оттуда вон и не посмотрят на то, что вы красотка. Фу!

— Извините, — сказала Финн.

— Красивые женщины никогда не должны извиняться, — заявил Жюмер, и в его глазах за стеклами очков заплясали искорки.

— Нас прислал к вам Мартин Керзнер, — объяснил Билли.

— Правда?

— Да.

— Он сказал, что вы могли бы нам помочь.

— Мог бы и стал бы — совершенно разные вещи.

— Мы все понимаем, — мягко проговорила Финн.

— Нас интересует, что произошло с кораблем «Сан-Антон», — объяснил Билли.

— Он утонул во время шторма, — ответил Жюмер.

— Но где?

— Понятно. Как сказал бы Долговязый Джон Сильвер: «Вот в чем загвоздка».

— Мы думали, вы сможете нам помочь, — сказала Финн.

— И почему, интересно, я должен?

— Потому что «Черные рыцари» тоже пытаются это выяснить, — ответил Билли.

— Понятно, — снова протянул Жюмер. — Злодеи из Ватикана. Новый страшный Сатана для создателей триллеров.

— Вы считаете их выдумкой?

— Нет, конечно. Они совершенно реальны, только на самом деле они никогда не имели отношения к Ватикану. Нет никакого жуткого заговора носящих сутану альбиносов, цель которых — защитить тайны нового тысячелетия посредством диковинных посланий, заключенных в мостовых Парижа или в старых картинах. Единственное, что впечатано в мостовые Парижа, — это использованная жевательная резинка. Тут все дело в деньгах. Инквизиция всегда жаждала власти и богатства. И по сей день ничего не изменилось.

— Вы нам поможете? — прямо спросила Финн.

— Конечно, отчего не помочь? — пожав плечами, ответил Жюмер.

— Как-то уж очень все просто, — заметила Финн. — С чего это вдруг вы стали нам доверять?

— Керзнер сообщил вам, что мы придем, — сказал Билли, неожиданно все поняв. — Он позвонил, чтобы предупредить.

— Разумеется. И очень точно описал мисс Райан.

Старик с трудом поднялся на ноги, опираясь на свои палки.

— Поверните на двери табличку, закройте дверь на засов и опустите жалюзи, — проинструктировал он Билли.

На оборотной стороне таблички «Открыто» было написано: «Entrailles pas Fiables».

— Это может относиться к самым разным ситуациям и редко вызывает вопросы, — пояснил Жюмер, который вышел из-за прилавка и начал прокладывать путь между стопками книг. — Пожалуйста, идите за мной. В задней части магазина у меня жилые комнаты, я сварю кофе.

Макс Кесслер сидел в бомбоубежище Джека Кеннеди и изучал досье Харрисона Ноубла и его отца. Это было весьма интересное чтение.

Компания «Ноубл фармасьютикалс» появилась как семейный бизнес почти сто лет назад. Она ввозила в страну самые разные готовые лекарства, но специализировалась на патентованных средствах, таблетках, порошках и тониках, в иных из которых содержались производные продукты опиума, основным действующим веществом других был кокаин, а в состав невероятно популярной микстуры «Тоник леди Хелен», используемой в ситуациях, обозначенных как «особое периодическое явление», входила значительная доза героина. За десятилетия, прошедшие со времени основания, компания «Ноубл фармасьютикалс» увеличила свое состояние, расширила ассортимент безрецептурных лекарств, но продолжала делать упор на патентованные препараты самого разного рода, особенно на свой главный продукт — «Микстуру Ноубла», средство от всех болезней, которое отлично продавалось до середины пятидесятых годов.

В 1960 году Конрад Ноубл, патриарх семьи, умер, и бразды правления взял в свои руки Джеймс Джонас Ноубл. Первым делом он поменял почти все названия продуктов, выпускаемых компанией. Так, «Микстура Ноубла» превратилась в номикс, «Тоник для волос Грейди» стал именоваться брилламином, а «Печеночные таблетки Ноубла» — гепарином. Под руководством Джеймса Ноубла компания постепенно избавилась от старых, весьма сомнительных лекарств и начала выпускать препараты общего типа, внимательно следя за появлением психотропных средств и антидепрессантов, отражающих постоянно растущее количество новых болезней, описываемых в «Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств», в четвертом издании которого «робость» классифицировалась как «тревожное расстройство личности», или ТРЛ.

Каждый раз, когда в «Руководстве» упоминалась новая болезнь, Ноубл находил для нее лекарство или адаптировал какое-то из тех, что выпускали другие компании. Прозак и пароксетин превратились в данекс, сертралин стал антипаном, а бупропион — цитолофтом. Препарат, получивший другое название, приносил миллиарды. К 2000 году «Ноубл фармасьютикалс» заняла восьмое место среди самых крупных компаний мира, а их девиз «Мы ощущаем вашу боль» стал девизом «Вечернего шоу Дэвида Леттермана» и регулярно пародировался в программе «Субботним вечером в прямом эфире». Лишенные чувства юмора юристы «Ноубл фармасьютикалс» пытались убедить Джеймса Ноубла, что у него есть все основания, чтобы подать на шоу в суд, но он обозвал их идиотами, не понимающими, что это реклама на всю страну, да еще бесплатная.

Харрисон Ноубл, единственный ребенок Джеймса Ноубла, был всего лишь его слабым отражением. Некоторые журналисты, ведущие разделы светской хроники, писали, что он унаследовал от отца только сильный подбородок и любовь к блондинкам. Студент Йельского университета, ставший членом тайной организации «Череп и кости» исключительно благодаря отцу, Харрисон Ноубл ничем особенно не интересовался, лишь растрачивал свой трастовый фонд и коллекционировал дебютанток, с которыми ему удалось переспать. Потом он завел интрижку с дочерью президента Соединенных Штатов, и она от него забеременела. После того как удалось замять скандал, связанный с беременностью и абортом, отец предъявил Харрисону ультиматум, потребовав, чтобы тот занялся делом. Так возникли «Предприятия Ноубла» — финансируемый компанией «Ноубл фармасьютикалс» фонд, якобы занимавшийся океанографическими исследованиями, но на самом деле служивший прикрытием для серии бездарных экспедиций по поиску сокровищ и способом удовлетворить страстную любовь Харрисона к подводному плаванию и островам Карибского моря. Кроме того, это позволило отцу держать сына подальше от опасных политических спален.

Связь между молодым Ноублом и королем наркоторговли Ангелом Гусманом вывела аналитический интеллект Макса Кесслера сразу на несколько интригующих тропинок и потребовала более пристального внимания, в особенности если, как предполагал Макс, Харрисон Ноубл действовал от имени отца. С той же неотвратимостью, с какой прослушка, организованная в отеле «Уотергейт», привела к отставке Никсона, Макс всегда распознавал верхушку айсберга, когда видел ее.