ГЛАВА 24
«Настанет завтра, и я умру».
Даже в жару сидевшую на заднем дворе Бет пробрал озноб. На протяжении многих веков слова эти были спрятаны, таились между пластиной из слоновой кости, усыпанной сапфирами, и деревянной подложкой, образующими переплет древней книги. И вот теперь… она стала первой, кто их прочел.
Это были первые слова, которые ей удалось прочесть.
Распечатку, полученную после обработки текста компьютерной программой перевода, надо было читать по горизонтали. Одну треть страницы слева занимала копия оригинала на латыни (именно на этом языке было написано письмо). Средняя колонка являла собой приблизительную расшифровку отдельных графем и букв, справа размещался приблизительный перевод текста. Многие из абзацев были помечены звездочками и пронумерованы, ниже приведены более развернутые варианты перевода, поскольку текст на древних страницах местами выцвел или же почерк был особенно неразборчив, а порой — лишь потому, что сложная структура данного отрывка оставляла массу вопросов и широкое поле деятельности для дальнейшего анализа. Компьютеры хороши для рутинной механической работы, однако чувством литературного стиля пока еще не обладают.
Но эти слова не были отмечены звездочками, не были пронумерованы, и значение их не оставляло сомнений.
«Настанет завтра, и я умру. Сохрани (защити) мою душу, о, Господи».
Запищал Джо, и Бет подняла голову. Они сидели на улице, на маленьком пятачке за домом, поросшем травой, что сходил за дворик. Чемп исправно нес службу: то и дело обнюхивал низкую железную изгородь, время от времени поднимал заднюю лапу и помечал один из столбиков, показывая потенциальным соперникам, кто здесь хозяин. Вечерело, но прохладнее не становилось, слишком уж сильно успело нагреться все вокруг за день. Бет сознательно вырвалась из Музея Гетти, ей хотелось первый раз прочесть эти страницы в приватной обстановке, у себя дома. Она отпросилась с работы пораньше, отпустила Робин, та пришла в неописуемый восторг: «Здорово! Как раз сегодня в клубе „Вайпер Рум“ выступает джаз-банд, я так хотела послушать!» — и вышла во двор с портфелем и высоким бокалом чая со льдом, который осторожно поставила на шаткий деревянный столик.
Нет, конечно, то, что она сделала, было серьезным нарушением субординации. Эти страницы, перевод последнего послания одного из самых блистательных иллюстраторов в мире, следовало незамедлительно показать начальству и, разумеется, владельцу драгоценной книги «Звери Эдема». Все оригиналы должны быть помещены в каталог и запечатаны. Затем следовало составить план действий, возможно, с привлечением специалистов из других институтов — чтобы неспешно проанализировать и изучить их. Обычно подобная работа может занимать месяцы, даже годы. До сих пор Бет строго придерживалась всех этих правил, во всяком случае куда как строже, нежели Картер. Зато с мужем у нее была одна общая черта — жажда знаний, неукротимое стремление к новым открытиям.
И еще: странным образом она была твердо убеждена, что это письмо, странствовавшее по миру через века, было адресовано именно ей.
«Настанет завтра, и я умру. Сохрани (защити) душу мою, о, Господи. Я самый счастливый, а этой ночью самый несчастный из людей. Я создал величие (великие работы), я создал (совершил) большие преступления (обман, грех). Возможно, за это (из-за этого) и попал (был помещен) в это место с его неописуемым великолепием и равно неописуемым варварством… этот дворец из золота, где воды (реки) красны (от крови) и даже славные деяния ведут к унизительной (позорной) смерти».
Бет сделала паузу. Читать было трудно, и не только потому, что глазам то и дело приходилось возвращаться к началу, проверять разные колонки на предмет того, правильно ли прочел и перевел компьютер с латинского, как сделала бы она сама. Трудность перевода заключалась еще и в том, что сами по себе эти слова, несмотря на кажущуюся простоту, были преисполнены особой значимости, являя собой страшное предзнаменование. Это были последние слова человека, который переписывал драгоценную книгу «Звери Эдема» и который (в этом она была уверена, хоть и понимала, что многие ученые с ней не согласятся) также создал все иллюстрации. А что, если он все-таки выжил вопреки той печальной участи, что ждала его на следующей день после написания письма?
Джо счастливо ворковал, ползая по травке, возводил стены и башни из разноцветных и легких пластиковых кубиков. Бет знала: все матери считают своих малышей исключительно талантливыми и сообразительными, тем не менее ее впечатлила солидность и дизайн крепости (в том, что это именно крепость, не было никаких сомнений), которую строил Джо. Как раз сейчас он возводил еще одну башню, и из-за того, что все сооружение стояло на неровной земле, казалось, она вот-вот обрушится. По выражению серо-голубых глаз Джо было видно, что и он тоже это понимает. Чемп прекратил патрулирование, развернулся, взял в пасть большой красный кубик и затрусил к малышу. Джо вставил его в основание башни.
Ну какой другой ребенок, восхищенно подумала Бет, сообразил бы такое? Уже не первый раз она подумывала о том, что, может быть, стоит проверить IQ сына. Наверное, они просто не согласятся, ведь Джо еще слишком мал.
На листы бумаги, лежащие у нее на коленях, села большая жирная муха, Бет сердито прогнала ее щелчком. Солнце начало садиться за горные хребты Санта-Моники, в каньоне за домом сгущалась тьма — словно чернильное пятно расползалось по густому кустарнику и вечнозеленым карликовым деревьям. Бет сделала большой глоток чая со льдом. Вытерла пальцы о хлопчатобумажные шорты и снова взялась за чтение.
«Я попал в это место по велению Божьему, но так и не добился (заслужил) его милости. Голос Петра слышал я, как слышали его многие другие. Никогда не встречал я святости (благочестия), не слышал и не видел ее, до того дня на полях. Петр уговорил всех нас отказаться от раздоров, споров и погубления братских христианских душ, он умолил нас обратить все мысли к Спасителю и священным местам, где некогда ступала Его нога, местам, которые были осквернены неверными сарацинами».
«О боже, — подумала Бет, — неужели это возможно? Неужели это письмо является не чем иным, как одним из первых рассказов паломника или крестоносца о походе в Святую землю?»
Петр, насколько она понимала, — это святой Петр. Но это также мог быть легендарный Петр-отшельник, бородатый анахорет, явившийся в конце одиннадцатого века и всколыхнувший большую часть Европы призывами послать в Палестину крестоносцев и отобрать эти земли у неверных. Если это так, тогда автор этого письма наверняка говорил на французском, родном языке Петра-отшельника. Вопросов становилось все больше, личность автора — все значимее: он превосходно владел латынью и писал на ней, он создавал цветные иллюстрации такой красоты и выразительности, что просто захватывало дух. Мало того, теперь получалось, что он был еще и искателем приключений, человеком действия. Бет все больше склонялась к мысли о том, что имеет дело с человеком уровня Челлини, Караваджо или Микеланджело. Не с книжным червем, который редко покидал монастырские застенки, но с художником, мастером высочайшего уровня, далеко опередившим свое время.
Если ее выводы о Петре-отшельнике верны, тогда и время можно определить с большой степенью точности — в 1095 году Петр, только что вернувшийся в Рим после путешествия по Святой земле, попробовал заручиться поддержкой Папы. И где бы он затем ни появлялся, везде пробуждал религиозный трепет и в равной степени жажду крови. Ездил он верхом на муле в длинной сутане, подпоясанной толстой веревкой, его выходили встречать толпы, и он рассказывал этим людям страшные истории о том, как нападали неверные на христиан, осмелившихся совершить паломничества в Иерусалим. Он призывал ангелов, чтобы подтвердить эти свои слова, а говоря, рыдал и бил себя кулаком в грудь, где висел большой крест, — бил до тех пор, пока не начинала идти кровь. Он воспевал святость таких мест, как гора Сион, знаменитая оливковая роща; и Папа Урбан II принял его, как и тысячи других простых людей, за посланника Божьего.
«Слышал я также и указы святого отца, где он обещал простить паломникам все прегрешения (смертные грехи) и не преследовать их за преступления или нападения на неверных».
Бет улыбнулась. Неужели ее герой оправдывается? Неужели и он, подобно другим горячим головам, совершал какие-то серьезные проступки?
«Кроме того, против солдата Христова нельзя совершать насилие, иначе виновный будет предан анафеме».
Если ее герой вошел в конфликт с законом, то, должно быть, совершил весьма серьезное преступление, поэтому решил прибегнуть к защите: вступил в армию крестоносцев, и теперь каждый, кто осмелился бы выступить против него, мог быть предан анафеме или отлучен от церкви. В ту пору мало кто сомневался, что крестоносцы призваны свершать богоугодные деяния. Но для некоторых из них война с мусульманами означала прощение всех прошлых смертных грехов, служила своего рода средневековой индульгенцией, спасением от тюрьмы, а то и от казни.
«Испытав на себе все тяготы преследования (несправедливости), я в полной мере осознал, какие страдания выпали на долю братьев моих христиан, и захотел посвятить всего себя служению великой цели (великого плана) Господа нашего. Мы выступили в конце лета, огромная армия рыцарей Христовых, были среди нас и всадники, но остальные по большей части пешие, и ничего при нас не было, кроме небольшого запаса продовольствия и сумок. В своей сумке я нес инструменты моего ремесла, ибо уже давно понял, что навыки, коими владел, могут оказаться куда более полезными и ценными, нежели оружие (способы, методы) воина. И вскоре мне выдался случай убедиться в своей правоте. Эти инструменты спасли мне жизнь, но они же и подвели меня теперь к ее концу».
Бет подняла глаза: маленький Джо ковылял за Чемпом, у которого в пасти был зажат ярко-синий кубик. Джо заливался смехом, а Чемп весело вилял хвостом. Бет подумала о том, как это странно: она сейчас сидит здесь и читает последнюю исповедь тысячелетней давности обреченного на смерть человека. Ее целиком захватило это повествование, и она поспешно перелистывала страницы, сверяясь с примечаниями.
«Вели нас в этот поход знатные господа, были среди них Роберт, герцог Нормандский, Стефан, граф из Шартреза и Труа, а также Годфри де Буйон, потомок самого Карла Великого».
Далее автор перечислял множество баронов и принцев, отправившихся в Первый крестовый поход, и писал все в том же сжатом лаконичном и одновременно выразительном стиле, в котором было выдержано все письмо. Интересно, думала Бет, в каких условиях ему приходилось писать все это? Очевидно, у него оставалось несколько чистых листов пергамента, но он не экономил, между словами были большие зазоры, строки короткие. Где он находился в это время: сидел ли в подземной темнице и писал при свете факела или же пребывал в заточении в высокой башне с зарешеченными окнами, через которые проникал лунный свет? Смирился ли он со своей печальной участью или все же надеялся на спасение? А может, у него был план побега?
«Наше путешествие, хоть и получившее благословение свыше, было трудным и опасным, мы часто подвергались нападениям».
Бет хорошо знала историю Первого крестового похода, ей помогли лучше узнать ее и иллюминированные манускрипты, которыми она занималась, к тому же эту тему изучали в старших классах школы. Но никогда она не читала об этом от первого лица, от лица участника тех давних событий — а кто читал?! — поэтому с головой погрузилась в текст. Согласно многим историческим источникам, огромное войско пилигримов, насчитывающее несколько сот тысяч человек, сметало всех и вся на своем пути от границ Австрии до крепостных стен Константинополя. Коренные жители Венгрии, Болгарии и Греции постепенно становились все менее гостеприимными, а затем стали и вовсе враждебными.
«Король Венгрии дал сигнал рожком, и на нас двинулся целый легион лучников и всадников. Даже Петр был вынужден отступить и укрыться в горах, там мы и скрывались какое-то время, испытывая неимоверные тяготы и лишения, до тех пор пока император Алексиус не обеспечил нам безопасный отход к своему мощно укрепленному форту на берегах Босфора».
Солнце село еще ниже, почти закатившись за горы Санта-Моники, и читать стало трудно. Бет сложила листы на колени и смотрела на Джо, который уже разрушил стены и башни своей крепости и теперь сидел среди разбросанных по траве кубиков. Сын что-то весело балаболил себе под нос — нет, он явно превосходит уровень своего развития, уже, наверное, в тысячный раз подумала Бет. Малыш вдруг поднял голову к окну спальни, и ей показалось, что она отчетливо расслышала слово «Па» — неужели? Бет проследила за направлением его взгляда и через жалюзи разглядела темный силуэт Картера, который тут же отступил в глубину комнаты. Муж пришел домой раньше обычного. Это, конечно, хорошо, но было бы еще лучше, если бы он сперва заглянул к ним на лужайку поздороваться, а уже потом пошел бы в дом переодеваться. По дороге с работы она заехала на рынок и купила прекрасные стейки меч-рыбы и надеялась, что Картер приготовит их во дворе на открытом огне.
— Хочешь зайти в дом и поздороваться с папой? — спросила Бет сынишку. — А ну-ка, попробуй повтори: «Папа»… Ну скажи: «Папа». — Джо смотрел на нее и улыбался, но не произносил ни слова. — Мне показалось, у тебя только что это получилось.
Бет опустились на четвереньки и поползла к сыну по траве. Джо так и залился восторженным смехом, и золотистые его кудряшки подпрыгивали, а Чемп с лаем описывал вокруг них широкие круги.
Зажав под мышкой листы с распечатками, Бет взяла сынишку за руку и увела с лужайки. На секунду они остановились и смотрели, как солнце опускается за гору. В каньоне за домом стало совсем темно, стайка птиц резко снялась с куста и полетела к океану.
Бет потерлась носом о бархатистую щечку ребенка — почему до сих пор еще никто не мог описать, как сладко пахнут младенцы? — и зашагала к дому. Картер света еще не включал.
Войдя в кухню, Бет тут же щелкнула выключателем и крикнула:
— Как насчет барбекю на заднем дворе?
Но Картер не ответил, должно быть, он был в ванной.
Она усадила Джо на высокий стульчик, включила телевизор — шли местные новости: еще один прогноз сухой и жаркой погоды на завтра — и начала кормить ребенка. Чемп сидел рядом и нетерпеливо ждал: когда Джо поест, тогда и его покормят. В новостях говорили о каком-то происшествии на шоссе близ Редондо-Бич. Вот одна из примет Нью-Йорка, подумала Бет, — движение на скоростных автомагистралях смертельно опасно для жизни, как правило, гонка заканчивается самым печальным образом уже через несколько сот ярдов.
Выпуск новостей завершился, и она выключила телевизор, затем сняла Джо со стульчика.
— О-о, — протянула Бет. — Кое-кому срочно нужен новый подгузник.
Похоже, Картер сегодня не в настроении заниматься барбекю. Должно быть, упал на постель и уже спит крепким сном.
Бет понесла малыша наверх, в детскую, и заметила, что Картер так и не включал нигде свет. Она переодела Джо и положила его в кроватку, затем прошла по коридору к спальне.
— Картер? — тихо окликнула она, входя в темную комнату.
Она ожидала увидеть его в постели. Но там никого не было, а в воздухе стоял специфический запах — так пахнет в лесу после сильного дождя; Бет резко остановилась на пороге. Этот запах она запомнила еще со времени жизни в Нью-Йорке, после ужасных и трудных дней, предшествовавших рождению Джо. Дней, когда само их с Картером существование омрачилось, даже находилось под угрозой, и все из-за злобного существа по имени Ариус.
Она нащупала выключатель, нажала, вспыхнул свет. Постель не тронута, в спальне ни души.
А в ванную дверь закрыта, странно. Она приложила ухо к двери и затаила дыхание. Внутри послышался тихий шелест пластиковой занавески для душа.
— Картер? — снова окликнула она, все еще надеясь вопреки всему услышать его голос.
Но в ванной царило молчание.
Она осторожно повернула ручку — дверь была не заперта. Медленно приоткрыла ее и… да, так и есть: занавеска шуршала, раздуваясь от ветра, врывавшегося в открытое окно. После захода солнца ветер дул со стороны каньона. В ванной тоже никого не было.
Лишь запах сырой листвы, еще более сильный, чем в спальне, говорил о том, что здесь совсем недавно кто-то побывал и вышел через раскрытое окно буквально за секунду до ее появления.
Внизу хлопнула дверь.
— Дорогая? — окликнул ее Картер, и Бет услышала, как он уронил тяжелый рюкзак на пол в прихожей. — Угадай, кого я привел к нам на обед?
— Ты в приличном виде? — раздался снизу голос Дела. — Если нет, немедленно спускайся к нам!
Бет плотно затворило окно в ванной, потом вернулась в спальню.
— Она, наверное, наверху с Джо, — сказал Картер Делу. — Пиво в холодильнике, угощайся.
Картер, перепрыгивая через две ступеньки сразу, взбежал на второй этаж, вошел в спальню. Бет обернулась к нему, он сразу понял, что что-то не так.
Он тоже ощутил сильный запах. Подбежал к жене, обнял за плечи, развернул лицом к себе.
— Ты в порядке? Джо?..
Она кивнула.
Он бросился в детскую, потом вернулся уже с сынишкой на руках.
— Когда это случилось? — спросил Картер. — Только что?
— Да. Как раз перед твоим приходом.
— Ты… видела его?
— Нет. — Она невольно содрогнулась. — Был только запах…
Он не стал спрашивать, каким образом Ариус пробрался в дом. Они оба знали: Ариус может прийти и уйти когда захочет. Теперь они знали больше: независимо от их надежд и подозрений он до сих пор присутствует в их мире. В их жизни — тоже.
— Не возражаешь, если я возьму один из дорогих импортных сортов? — крикнул снизу Дел. — Вообще я пью только то пиво, что проделало долгий путь из Голландии.
— Бери что хочешь, — ответил Картер, все еще прижимая малыша к себе и всматриваясь в глаза Бет; им не нужно было слов, чтобы догадаться, о чем думает каждый из них.
Джо переводил взгляд с отца на мать с обычным своим выражением — совершенно нетипичным для годовалого ребенка — со спокойствием и пониманием.
— Надо было, наверное, позвонить, — пробормотал Картер. — Предупредить, что придет Дел.
Бет пожала плечами. Она уже привыкла к тому, что Картер часто приводит в дом своих приятелей. Однажды гостем был Джо Руссо, тезка их сынишки. Теперь вот Дел.
— Покажут мне наконец ребенка или нет? — спросил снизу Дел. — Ради чего я притащился в такую даль? Уж не для того, чтобы снова торчать с Картером!
Картер обнял свободной рукой жену за плечи и повел свое семейство к лестнице.
Дел ждал внизу, одной рукой гладил Чемпа по голове, в другой держал бутылку «Хейнекена».
— Вот мы какие! — радостно воскликнул он.
