Глава 10
В тот вечер в пентхаусе собралось добрых четыре десятка человек, все родственники Луиса: двоюродные и троюродные братья, дяди, двоюродные дедушки, племянники, двоюродные и троюродные племянники. Луис группами провожал их в салон, где стояли статуи. Когда мужчины возвращались, они выглядели растроганными. До этого дня они были работниками ферм, с обожженной солнцем кожей, поденщиками с мозолистыми руками, садовниками и офисными служащими, мелкими бизнесменами, полицейскими и студентами. Это были мужчины из семьи Луиса, которые приехали из дальних и ближних краев. Корал было ясно, что Луис доверял им свою жизнь.
И все же эта компания мексиканцев чем-то отличалась. Корал видела их семейную близость, но поведение казалось подчиненным некоему ритуалу, временами почти формальному по сравнению с подобными сборищами американцев.
Ее не удивляло, что, когда она проходила мимо, они мрачно смотрели на нее. Несколько человек улыбались губами, но не глазами. Это была та маска, которую, как заметила Корал, мексиканцы часто обращают к миру — личная стена между ними и посторонними, пока они не узнают, как ты вписываешься в порядок вещей. Выше ты или ниже их, друг или враг, плохо воспитан или хорошо? Пока не узнают, мексиканцы отгораживались непроницаемой стеной, на которой появляются колючки, если ты их оскорбил. А может быть, она просто вообразила все это.
Во время поездок в Мексику Корал узнала, что публичного оскорбления чести и respeto легко избежать, если вести себя так, как учила бабушка. Никого не обделяй вниманием. Спрашивай разрешения. Никого не критикуй. Обращайся к мужчине «сеньор», к старшим — «дон», к женщинам — «сеньорита», если они не сообщат тебе, что замужем; в таком случае — «сеньора» или «донья». Не оскорбляй ничьей жены. Не подвергай сомнению мужественность, иначе в Мексике это может кончиться насилием.
Единственный по-человечески порядочный поступок может разрушить стены, сделать тебя gente buena. По крайней мере так она поняла.
Корал не слишком хорошо знала мексиканских мужчин. Большую часть времени к югу от границы она проводила с американцами, связанными с Брауном.
Что касается таких женщин, как Корал, для них существовало много имен — и ни одно из них не было хорошим. Поэтому Корал чаще всего держалась подальше от мужчин, не зная, что им рассказал Луис. Так она не заденет их respeto. Из своей комнаты она наблюдала, когда они были на террасе, видела, как Луис утверждает свою власть. Пространными речами, многократно повторяющимися приветствиями и щедрым угощением — его разносили официанты в смокингах, снующие с едой, напитками, ароматными сигарами, — Луис утверждал себя в качестве нового патриарха семьи Монтесума, источника непотизма, хранителя и гаранта, организатора ходатайств, получения образования, ссуд на жилье и кредитов на ведение бизнеса.
И все же один человек не выказывал ему почтения. Корал заметила его, как только тот пришел. Он был выше остальных, полон достоинства, в хорошей физической форме, с широкой грудью, сильными руками и ногами. От него исходило ощущение одновременно проницательности и силы. Он казался безмятежным, сдержанным, и все-таки опасным. Не то чтобы Корал не считала опасным Луиса — она знала, что он опасен, просто это не так ощущалось.
Когда Луис положил руку ему на спину и заговорил, она чуть-чуть приоткрыла раздвижные двери, чтобы слышать.
— Все знают Франсиско Мигеля, — сказал Луис, повышая голос.
— Привет, Франсиско, — крикнул кто-то по-испански. — По-прежнему похищаешь людей?
Он киднепер?
Все благодушно рассмеялись, а Франсиско снисходительно усмехнулся.
— Я хочу сделать заявление, — сказал Луис.
Услышав это, мужчины замолчали и собрались вокруг него.
— Судьба выбрала для семейства Монтесума прекрасную судьбу, и с сегодняшнего дня мы распространим ее на всю La Raza, мексиканскую расу, на метисов и индейцев, которые прозябают в нищете в нашей стране. В своих делах я буду поступать так, как поступал бы Сапата, если бы был богат. Но мне нужна ваша помощь.
Под их перешептывание Луис поднял бокал.
— Начиная с этого вечера я больше не хочу слышать, как вы говорите окружающему вас миру «mande usted» — как прикажете.
Сначала они колебались, будто хотели посмотреть, кто знает правильный ответ на это заявление. Когда кто-то ответил «Si, seňor», остальные последовали его примеру.
— Начиная с этого вечера, — продолжил Луис, — вы всегда будете знать свое место — siempre sabran su lugar.
На этот раз воцарилось молчание. Луис произнес одну из фраз, выражавшую раболепие мексиканцев. Ее передавали от конкистадоров до представителей современной элиты, и она подразумевала, что они не будут сопротивляться голоду и смерти. Ее не произносили те, кто рисковал жизнью, отправляясь на север, чтобы заработать денег и спасти свои семьи от голодной смерти.
— Здесь ваше место, — выкрикнул Луис. — La cima! Вершина!
— A la сima! — закричали они.
— Primero la familia! — ответил Луис. — Viva Mexico!
Под одобрительный шепот Луис поднял руку Франсиско.
— Ahora hablare con Francisco. Мы с ним сегодня обсудим наше дело.
Очевидно, это был намек, чтобы все ушли. Один за другим они обнимали друг друга, как положено, и желали спокойной ночи. За один день Луис стал старейшиной огромной семьи. Некоторые, прощаясь, называли его «дон Луис».
Через несколько мгновений Корал услышала стук в дверь.
— Войдите, — крикнула она.
Вошел Луис, держа в руках коробку.
— Ты подслушивала?
— Подслушивала. — Корал подошла к нему и шаловливо присела в низком реверансе, потом выпрямилась и обняла Луиса.
— Ты был великолепен.
Он улыбнулся.
— Теперь твоя очередь. Надень это.
Она взяла коробку и открыла ее.
— Давай. Я хочу посмотреть. Надень это.
Луис ждал, пока она надела блузку с открытыми плечами из белой органзы. Она не доходила до талии. Длинные прозрачные рукава ниспадали волнами на запястья. Потом Корал надела черную юбку из того же материала. Она сидела низко на талии и облегала бедра, а потом ложилась пышными складками, спускавшимися сзади до пола. В коробке лежала белая камелия, которую она приколола на волосы.
Луис полез в карман и вынул украшение со словами:
— Кораллы для Корал.
Она взяла ожерелье и гармонирующие с ним серьги, надела их и встала перед зеркалами.
— Сегодня вечером называй меня сеньоритой.
— Ты еще никогда не была такой красивой.
— Спасибо, Луис.
— Ты знаешь, что сегодня свадьба?
Она отвела глаза.
— Да. Какое у меня задание на сегодняшнюю ночь?
— Развлекать Франсиско Мигеля. Он соберет мою стаю орлов и прогонит плохих койотов. Он нейтрализует контрабандистов наркокартеля.
— Расскажи мне что-нибудь о нем.
— Мы вместе выросли. Когда я закончил колледж, Франсиско уехал в Военную кавалерийскую школу, это обеспечило бы ему работу на конюшне, и он мог бы заняться конным спортом. Вместо этого Франсиско на собственном опыте узнал, насколько продажны большинство мексиканских военных и полицейских. Окончив кавалерийскую школу, он создал банду киднеперов под названием «Los Jinetes», «Всадники».
Корал обернулась.
— Банду киднеперов?
— Она была одной из наиболее успешных в Мехико и славилась тем, что использовала сообщников из окружения жертв — парикмахера, недовольного служащего — для того, чтобы получить информацию и доступ к похищаемому. Франсиско и его люди захватывали человека, не применяя оружия, а после получения выкупа возвращали жертву, хорошо накормленную и без единой царапины. Физические угрозы не применялись, только перспектива очень долго не увидеть своего родственника. Все говорили, что если уж их похитят, то пускай это сделают «Всадники».
Луис говорил так, словно описывал баскетбольную команду родного города.
— Гуманный киднепер, — сказала Корал. — Как мило.
— Он не был гуманным с теми, кто обижал жертв похищения. Имя Франсиско до сих пор вызывает страх у гангстеров. Пока я был в Нью-Йорке, зарабатывая деньги для Теомунда Брауна, Франсиско установил прочные связи в мексиканских властных структурах. Он платил политикам и работал с полицией, делился с ними деньгами выкупов. Они рады, что им платит такой высоконравственный человек. Франсиско — идеальный кандидат для руководства организацией «Мексика Этерна».
Франсиско Мигель выглядел вполне способным на это. Выйдя на террасу, Корал сразу почувствовала, что, как ни восхищался им Луис, Франсиско убивал людей и будет убивать снова, но его лицо оставалось безмятежным, словно он не имел отношения к своим грехам. От него исходило ощущение мужественности. Франсиско был одет в оливковую рубаху и носил золотое кольцо. На его запястье Корал увидела дорогие часы «Турбийон» Роже Дюбуи — Франсиско не был беден.
Корал помедлила у двери на террасу, дожидаясь, пока Франсиско посмотрит на нее. Этот человек умел владеть лицом, но, когда их взгляды встретились, она увидела, что произвела на него впечатление.
Корал направилась к нему, потом, в последний момент, нарочно повернулась и заказала у официанта напиток.
Луис сказал:
— Франсиско, это Корал. Она работает на меня.
Они обменялись сдержанными кивками, потом все втроем начали разговор, но за все время беседы Франсиско ни разу не обратился к ней.
Корал не знала, принять ли это за вызов, или за знак уважения, но так как Луис не казался озабоченным, она тоже не встревожилась. Корал знала свою роль — быть лишней парой глаз и ушей Луиса. Соблазнять по его приказу и докладывать о том, что узнает в постели. В сегодняшнем случае она не была уверена, что ее мнение имеет какое-то значение для Луиса, если только у Франсиско нет тайного порока.
Корал слушала, пока они разговаривали о контрабандистах, которые действовали в городах центральной Мексики. Два-три раза в день они заталкивали в грузовики десятки людей, потом ехали на север. Теперь это стало делать труднее, так как Соединенные Штаты ополчились против нелегальных иммигрантов и банд наркоторговцев, но граница была длинной и охранялась только редкими сторожевыми постами. Часто приходилось платить за использование системы туннелей, которые банды выкопали под границей. Некоторые приплывали морем и высаживались на пляжах Калифорнии. Часто живой груз переправляли через границу и заталкивали в заднюю комнатку в какой-нибудь тесной трущобе, где людей держали, чтобы взять выкуп. Чтобы их освободить, родственникам приходилось платить двойную или тройную цену. Каждый год десятки людей погибали от жары в пустыне, или тонули, пересекая Рио-Гранде или Тихий океан, или задыхались в грузовиках.
Луис и Франсиско говорили о множестве препятствий: это большой уровень насилия в прибыльном бизнесе койотов; американские гринго, вынуждающие политиков принимать репрессивные меры против нелегалов, которые сносят их ограждения на границе и выпускают скот; жалобы гринго на мусор, засоряющий их фермы и ранчо, когда иммигранты ускользают через границу и бросают все, что обеспечивало их жизнь.
Больницы в небольших пограничных городках разоряются, потому что не могут отказать иммигрантам в медицинской помощи. Поступают жалобы на расходы по обучению на двух языках. Также растут протесты самих иммигрантов — на воровство, избиения, изнасилования и принудительную проституцию. Похищения людей в мексиканском стиле, некогда неслыханные в Соединенных Штатах, теперь участились в приграничных штатах по вине наркокартелей. И все-таки плохая экономика не остановила приток мексиканцев в Северную Америку, а только замедлила его.
Корал содрогалась, слушая их. Потом она сделала ошибку.
— На их месте я бы все это бросила, — сказала Корал.
Она тут же замолчала и прикусила губу, осознав, что забыла о статуях в салоне, об их погибших родных.
Франсиско бросил на нее презрительный взгляд. Что за легкомысленное высказывание. Теперь прощай статус «gente buena».
Луис допил свой бокал.
— К сожалению, моя красавица, большинство мексиканцев так бедны, что у них нет другого выхода. Или двигаться на север, или смотреть, как твоя семья умирает от голода, болезней или насилия, если занялась преступным бизнесом. А бизнесмены Соединенных Штатов, которые платят им за работу гроши, не желают ничего менять.
Он встал, Корал — тоже.
— Прошу прощения, — сказала она.
Луис кивнул.
— Уже поздно, Франсиско, Корал проводит тебя в твою комнату.
Шурша черной юбкой, женщина прошла вперед, решив исправить свою ошибку тем, что будет говорить по-испански. Она отступила в сторону и пропустила Франсиско в роскошную спальню с зеркалами. Наедине она заставит его разговориться.
— Por favor, рerdoname no debi haber hecho ese comentario, — извинилась Корал, когда закрылась дверь.
Она грациозно прошла через комнату и смело остановилась перед Франсиско, подбоченясь, сверкая глазами. Ей уже приходилось иметь дело с мексиканскими мужчинами, и она знала их страстный темперамент. Мужественность не имеет отношения к чести и достоинству; она имеет отношение к сексу.
Франсиско потрогал бусы у нее на шее, глядя ей в глаза, и произнес:
— Ni modo.
Очевидно, Франсиско не научили, что нельзя говорить ni modo. Корал улыбнулась.
— Tu solamente eres una putita gringa.
Хотя это было совершенно верно, его слова больно укололи ее.
Она плюнула в Франциско Мигеля, который стоял там, высокий, красивый и уверенный в себе мужчина, готовый справиться с опасными койотами, не то что с ней.
Ее плевок попал на сорочку. Он рассмеялся.
— Cusca! Шлюха.
— Chilito, — парировала она.
Он понимающе улыбнулся.
— Ошибаешься.
Франсиско вел игру, но Корал дрожала, думая о брачной ночи, которая разворачивается где-то в другом месте, пока она ведет перепалку с мужчиной, которому доводилось убивать. Почему Луис этого не понял? Потом ей пришло в голову, что Луис, наверное, хорошо знает, как жесток его родственник. Словно в подтверждение ее мыслей Франсиско взял в ладони ее лицо, посмотрел ей в глаза, а потом разорвал на ней прозрачную блузку.
— Oho! Que grandes, — сказал он, лаская ее.
— Come mi panocha, — парировала она.
Ее вульгарность достигла цели, так как Франсиско, расхохотавшись, поднял ее, швырнул на кровать и, обнаружив, что под юбкой у нее ничего нет, немедленно начал делать то, на что она напрашивалась.
Мэгги стояла в люксе отеля «Плаза» у розовых штор тройного окна гостиной и смотрела, как Сэм закрывает дверь за уходящим официантом. Она еще была одета в подвенечное платье. Мэгги бывала и раньше в роскошных домах: Росси, в опере Ла Скала в Милане, но никогда прежде не останавливалась в номере отеля с папоротниками в кадках, белым мраморным камином, отделанным золотом, и с элегантной мебелью времен Людовика-какого-то, она была в этом уверена.
Над ней висела люстра. Аромат цветов витал в воздухе.
Сэм пошел, протягивая руку.
— Миледи, ваш стол накрыт.
Мэгги улыбнулась, нервничая. Ей следует уйти отсюда.
Он подвел ее к креслу у маленького столика, накрытого для них: красивая скатерть, серебро и хрусталь, две высоких свечи, розы в хрустальной вазе. Мэгги рассматривала тонкие прожилки цветов, идущие по кругу бархатистые лепестки вокруг сердцевины каждой розы. Сэм разлил шампанское, пока она сидела в причудливом кресле.
— Беременной женщине пить нельзя, — сказала она.
— Ни глоточка? Это «Кристаль», лучшее в мире шампанское для лучшей в мире женщины.
Мэгги покачала головой, про себя повторяя слова, которыми надо сказать ему, что все кончено. «Сэм, мы расстаемся. Я хочу получить развод после рождения ребенка. Я ненавижу тебя».
— Ни глоточка, — ответила она.
Сэм подал Мэгги бокал с водой и начал снова.
— Как свет для глаза, как хлеб для голодного, как радость для сердца будем мы друг для друга, моя девочка.
Она молчала.
— Залпом?
Мэгги кивнула.
— Залпом.
Они выпили. Сэм поднял крышку на серебряном блюде. Стейк с картошкой для него. Для нее — окра, кукуруза, тушеный цыпленок, клецки. Сэм знал, как она соскучилась по южной кухне за годы жизни в Италии. Он заказал для нее этот пир поварам отеля.
Мэгги решила сказать ему все после ужина.
Пока они ели, играла нежная музыка. Она отказалась от «пьяной груши» на десерт. Потом Сэм встал, обошел вокруг стола и, не успела Мэгги заговорить, как он поднял ее на руки. Он все еще не снял смокинг.
— Подожди, — попросила она. — Сэм, я… я…
Он двинулся в спальню, но на пороге остановился.
— Проклятье, я забыл! — он поставил ее на пол. — Не двигайся. Это сюрприз.
Мэгги смотрела, как он бросился к музыкальному центру и что-то переключил. Музыка прекратилась. Заиграла другая. Она узнала первые такты любовной песни из «Мадам Баттерфляй» и замерла на месте. На нее нахлынули воспоминания об Италии: о том, что Сэм предал ее, как предали Чио-Чио-Сан, героиню ее любимой оперы. И как Джесс умер у нее на руках, ее цветок лилии и розы. Так Чио-Чио-Сан называла своего сына в опере.
Сэм вернулся, сияя от гордости.
— Антонелла сказала мне, что это твоя любимая опера.
Антонелла, ее экономка в Италии, сначала презирала Сэма, потом неохотно приняла его.
— О, неужели?
Музыка снимала слой за слоем с ее души, оставляя такую сильную боль, что Мэгги захотелось провалиться сквозь пол и падать все глубже, пока не окажется под землей.
— Любимая, что с тобой? — спросил Сэм.
Музыка эхом отдавалась в ушах, как огромный гонг, уничтожая ее.
— Мэгги, в чем дело?
Ничего не видя, она кинулась к своей сумочке, к той расшитой бисером сумочке, которую Шармина подобрала для нее в магазине.
— Что тебе нужно? Я тебе принесу.
Она открыла сумочку, сунула в нее руку, нашарила пистолет с перламутровой рукояткой, подаренный ей отцом, и сняла его с предохранителя на тот случай, если Сэм потеряет самообладание и ей понадобится пригрозить ему пистолетом, чтобы выйти отсюда. Размер пистолета подходил к женской руке. Мэгги схватила его, когда Чи-Чио-Сан запела:
Любите меня, прошу,
ой крошечной любовью,
Какою любят дети.
Мне больше ничего не нужно.
Она прицелилась в Сэма.
— Что это, Мэгги? Шутка?
Она взвела курок.
— Господи! Что ты делаешь? — Сэм попятился к мраморному камину.
Долгие годы Мэгги представляла себе брачную ночь, чудесного мужа рядом. Сэм считал, что сделал все возможное, чтобы этот момент стал таким, как нужно, но музыка разоблачила ложь. Эта опера тогда аккомпанировала ее самому глубокому горю, двум самым тяжелым ранам в ее сердце, и именно он нанес обе эти раны.
Дай мне твои руки и позволь поцеловать их.
Моя Бабочка!
— Я убью тебя, Сэм. Убью, убью!
— За что, Мэгги, за что?
— Как будто ты не знаешь!
Она быстро схватила с кресла атласную подушку, и под крики Сэма: «Нет! Нет!» прижала подушку к дулу и выстрелила.
Отдача подбросила ее руку вверх. Она увидела огонь и дым, а Сэм дернулся и едва устоял на ногах. Потом он схватился за предплечье и с изумлением смотрел, как кровь сочится сквозь пальцы, сквозь ткань смокинга, и падает каплями на пол.
— Глупая женщина, зачем ты это сделала? — он не мог поверить в случившееся.
Мэгги понимала, что Сэм следит за ее руками, чтобы отобрать оружие. Она отступила к розовым шторам и прижала руки к груди, чтобы он не дотянулся до оружия.
— Чего ты не сделал, Сэм? — крикнула она, задыхаясь. — Сначала ты мне изменил…
— Что? Когда?
— …с Корал, с твоим женским зеркальным отражением!
— Но… но мы с тобой тогда не были вместе. Мы даже не были обручены.
— Ты прав. Я была беременна Джессом. Ты только пытался залезть ко мне в трусики, а я тебе не позволила.
Сэм подкрадывался ближе, держась за плечо.
— Стой там, Сэм. Я не позволю тебе отобрать пистолет.
Он остановился.
— Наверное, ты уговорил себя не переживать, — но с тех пор, как я связалась с тобой, Сэм, — Мэгги повысила голос, — мое сердце разбито, меня изнасиловали, а теперь мой сын мертв, и ты в ответе за все это!
— Значит, ты собираешься меня убить?
Мэгги прицелилась ему в сердце.
— Да, да, да!
— Так убей.
— Что?
— Я всегда знал, что умру именно так — из-за женщины или от руки женщины.
Сэм прошелся взад и вперед, словно не истекал кровью, а она не держала в руках оружие. Спросил:
— Тебе обязательно убить меня сначала?
— Что?
— Я всегда думал, что это случится после секса.
У Мэгги все поплыло перед глазами. Она дрожала от ярости, боролась со слезами, во рту появился привкус желчи.
— Я скорее умру, чем…
Сэм выбрал этот момент, прыгнул к ней и выбил пистолет из руки. Мэгги взвизгнула, Даффи схватил оружие, вытряхнул патроны в ладонь, открыл окно и выбросил на улицу, в то время как Мэгги вцепилась в него, пытаясь помешать.
Он обернулся и притянул ее к себе.
— Что теперь? Кинжал?
Мэгги завыла, слушая прекрасную, возносящуюся к небу музыку, которая возвращала ее в прошлое.
Приди, приди,
Гони из сердца прочь
Свой страх.
Сэм подхватил ее на руки и понес к королевской кровати под балдахином, усыпанной лепестками роз.
— Прежде чем ты примешь решение убить и умереть, Мэгги, я научу тебя любить. Если потом захочешь перерезать мне глотку — прекрасно. А сейчас ты моя жена.
Он вышел, пошел в ванную комнату и вернулся без рубахи, промокая предплечье плотным, окровавленным махровым полотенцем.
— Пуля прошла навылет, — сказал он.
Рыдая, Мэгги отвела взгляд.
— И вижу, что моя жена испытывает большое облегчение.
Он уложил Мэгги на живот, и пока она извивалась, пытаясь вырваться, начал расстегивать ее подвенечное платье. Вскоре оно оказалось на плюшевом ковре вместе с туфлями, чулками и сережками. За ними последовало белое кружевное нижнее белье. Сэм перевернул ее на спину, и она лежала обнаженная на лепестках роз, рыдая. Сэм посмотрел ей в глаза.
— Мэгги, дорогая девочка. Ты так ошибаешься насчет себя. Эти зеленые глаза — не единственное твое достоинство.
Она ничего не ответила, и он вздохнул.
— Если бы ты меня убила, я бы тебя не винил. Я твой навсегда, в любом случае. Почему ты не хочешь быть моей?
Мэгги не могла говорить. Лишь чувствовала такую ненависть, что, казалось, потеряет сознание.
Сэм наклонился к ее животу и прижался к нему губами. Она сжалась, когда он поцеловал кожу, под которой был его ребенок. Губы двинулись к ее груди и стали целовать соски, которые дадут молоко его ребенку. Затем поднялись к лицу, и он прошептал:
— Ударь меня, если хочешь. Ударь меня, Мэгги, если это уймет твою боль.
Он сжала кулак, но не смогла даже шевельнуться.
— Ну, если ты меня не ударишь, я займусь с тобой сумасшедшей, страстной любовью, честно тебя предупреждаю. У нас будет сегодня физический контакт — либо с твоими кулаками, либо с более приятными частями тела.
Мэгги смотрела на грудь Сэма, до половины покрытую курчавыми волосами. Теперь некоторые волоски уже поседели, он старел. Но по-прежнему оставался силен физически, что нравилось женщинам. И все-таки ей суждено быть с ним — Джесс умер, Сэм жив.
Если он займется с ней любовью, то потом уснет. Тогда нож может легко заменить пистолет.
Мэгги слушала, как Чио-Чио-Сан закончила свою любовную песнь, а мужчина, который ее потом предаст, запел:
Ах! Приди! Будь моей!
Мэгги застыла и молчала.
Она позволила Сэму ласкать себя до тех пор, пока у нее не загорелась кожа. Она позволила ему класть пенис между своими грудями, ласкать себя языком между бедрами и довести до вершины блаженства. Через некоторое время Мэгги уже казалось, что они лежат на огненном ложе, и расплавленная лава течет по ее жилам.
Она никогда и представить себе не могла такого секса. Это было похоже на тантрический ритуал, целью которого было не достичь кульминации, а использовать тело для слияния двух душ. Пот Сэма проник в ее поры, она чувствовала его вкус. Он держал руку над ее кожей, и она чувствовала ее, хотя он не касался ее. Ей захотелось пить, и он налил воды. Она заплакала, и он пробовал на вкус ее слезы.
Наконец, ее ярость перелилась через край. Мэгги сдернула с ближнего стула ремень Сэма, и стегнула его по спине, не успев даже понять этого. Он лежал лицом вниз и не двигался, ничего не говорил. Она снова ударила его, и на его теле вспух рубец. Она била его снова и снова, по спине, по ногам, пока один удар не открыл опять огнестрельную рану.
Увидев это, Мэгги выронила ремень.
— Ты нас бросил! Ты убил Джесса, когда уехал от нас. Ты взял меня силой!
Простыни перепачкались кровью, как и должно быть в брачную ночь; только это кровь не ее, а Сэма.
Он сел.
— Ты сказала, что простила меня. Мне следовало знать, что ты никогда не сможешь простить. Я такой глупец. Наверное, все делаю неправильно. — У него вырвалось рыдание. Зачем он это делает? Потому что один раз сработало?
По ее собственной воле руки раскрылись, предавая. Губы нашли его губы. Они начали любить друг друга.
Когда, наконец, они дошли до вершины, ее оргазм был таким мощным, что Мэгги чуть не потеряла сознание в объятиях мужа. Она старалась вспомнить, что собиралась сделать с ним — заколоть, отравить, что-то в этом роде. Надеялась, что утро наступит достаточно скоро, чтобы снова начать ненавидеть. Но Сэм обнимал ее так крепко, что сегодня ночью ей было все равно.
Ночью Франсиско и Корал испытали свое владение испанскими сексуальными ругательствами в мексиканском стиле. Корал почти не спала. До рассвета она не ощущала другой реальности, кроме их соединения.
В какой-то момент Франсиско отнес обнаженную Корал на террасу, сказав, что хочет увидеть ее при лунном свете. Он читал стихи какого-то Элиаса Нандино: «Ты родилась во мне, для кровных уз, в растущем корне, и в узле космическом…» Корал ощущала лишь желание, жажду, которую чувствовала только к одному человеку, и этим человеком был Сэм.
Когда она проснулась поздно утром и обнаружила, что Франсиско ушел, ее охватила физическая, первобытная тоска. Их долгая ночь вдвоем казалась воссоединением, словно они уже раньше держали друг друга в объятиях. Они разговаривали, дремали, просыпались и занимались любовью. Когда Корал спросила, почему он положил конец существованию «Лос Хинетес», Франсиско ответил, что ему надоело видеть ужас в глазах людей. Кроме того, он видел во сне Санта Муэрте, неофициальную святую — покровительницу бедняков Мехико. Ему приснилось, что если он не прекратит похищения людей, за ним придет Святая Смерть; ее череп улыбался из-под отделанного кружевом атласного плаща, голову украшала тиара, костлявые руки в кольцах обещали милость ее серпа.
На следующий день во время ленча Корал сообщила Луису о своих опасениях насчет Франсиско и о том, что независимо от того, убивал ли он кого-нибудь или нет, она поняла, что женщин он убивает восхитительным способом. Она не удивилась, почувствовав, что краснеет, учитывая то, что произошло вчера ночью. Трудно было что-нибудь не позволить Франсиско, но ей это удалось, хоть и с большим трудом. В отместку за его сексуальное нападение вначале, хоть оно и доставило ей удовольствие, Корал не позволила ему прикасаться губами к своему телу, только руками. Свои собственные губы она пускала в ход без ограничений.
Луис надел еще одну из своих сорочек «гуайабера» и стал опять просто мексиканцем, набожным Луисом Тепилцином Монтесумой, а не сеньором и не покровителем. Корал призналась, что за последние несколько дней он стал ей очень нравиться, и она оценила его доброжелательность. Она даже начала восхищаться его мечтами и невозможными целями. Корал надеялась, что они не закончатся так же плохо, как для его героя, Эмилиано Сапаты, которого застрелили в пыли. У нее промелькнула мысль, не имеет ли Луис отношения к современным «сапатистас», все еще добивающимся «земли и свободы» в мексиканском штате Чиапас. Она решила, что, имея такие деньги, Луис, вероятно, связан с ними или еще свяжется.
Ей также понравились родственники Луиса — компания мужественных мужчин, которые бежали из безжалостных трущоб и деревень родной страны в землю, теоретически более милосердную, но на практике иногда ничем не лучше прежней. Разве они ненавидят за это Мексику? Нет, они любят ее и посылают все деньги родным, все еще живущим там. Правительство рассчитывает на это.
Услышав об ее успехе, Луис склонился над столом и неожиданно прочел благодарственную молитву Деве Марии Гваделупской. Потом встал и сказал, что сейчас вернется.
Он принес большой конверт и провел рукой по волосам Корал, когда садился.
— Франсиско считает тебя неотразимой, красавица.
Он достал из конверта и вручил ей билеты на самолет из Нью-Йорка в Мехико и обратно, первым классом. С открытой датой.
— Франсиско Мигель приглашает тебя присоединиться к нему. Ты можешь вернуться в Нью-Йорк, когда захочешь.
Корал перевела взгляд с билета на Луиса.
— Никакого подвоха?
Он внезапно помрачнел.
— Со стороны Франсиско? Нет.
Корал сглотнула, понимая, что сейчас узнает, во что она ввязалась.
— А с твоей?
— С моей — никакого. Если тебе понравится Франсиско и ты захочешь остаться с ним, сделай это. Красивая испанка по имени Адриана говорила, что в прошлом году ей с ним было очень хорошо. Очаровательная африканская модель по имени Абени находила его увлекательным за год до этого. Обе они жаловались, что Франсиско обращал внимание на других женщин, когда они жили с ним. Но, собственно говоря, он ни одну из них не выгонял. Они обе оставили его по собственной воле. Франсиско готов был обеспечивать их до конца их жизни, я в этом уверен. Просто, думаю, через какое-то время он стал бы реже посещать их постель.
Корал услышала и хорошо поняла Луиса. Но ее тело и сердце отказывались понимать. Она почувствовала, что Франсиско Мигель — это событие в ее жизни, которое нельзя пропустить. Возможно, она сможет управлять им, приручить его. Каждая молекула ее существа хотела попытаться это сделать.
— Поезжай, — сказал Луис. — Будь с Франсиско. Ради моих целей, не ради него.
— Каких целей?
— Если сделаешь, как я говорю, я обеспечу твое будущее.
Корал глубоко вздохнула и постаралась обуздать свои чувства к Франсиско. Она долгие годы ждала этих слов: «Я обеспечу твое будущее». Ожидала услышать их от Тео, но тот отделался четвертью миллиона долларов, а этого недостаточно даже для уплаты ее долгов. Если Тео мог так поступить, то доверить свое будущее Франсиско было бы чистым безумием.
Корал взмахнула ресницами, взглянув на Луиса, и проворковала в ответ:
— Какое обеспечение ты имеешь в виду?
— Пять миллионов долларов.
Она протянула руку через стол.
— Луис Тепилцин Монтесума, мы договорились.
Вместо того чтобы взять ее руку, он откинулся на спинку кресла и сложил вместе кончики пальцев рук, как обычно делал Тео.
— С этого момента ты должна иметь дело только с тремя мужчинами, и только тогда, когда я тебе прикажу, Корал. С Франсиско Мигелем, Эваристо Салати и Сэмом Даффи.
— Сэм Даффи? А?.. Я не понимаю…
Луис открыл конверт и вынул фотографии. На первой были новобрачные — он в смокинге, она в подвенечном платье. Пара садилась в «Роллс-ройс». Некоторые из окружающих стояли на коленях.
Корал одну за другой перебирала фотографии свадьбы Мэгги и Сэма.
— Ну, по крайней мере, у него счастливый вид, — заметила она.
— Почему люди стоят на коленях? — спросил Луис.
— Догадываюсь, что дело в Мэгги. Она ведь родила этого клона Христа.
— Почему они стоят на коленях, если клон умер?
Корал отбросила снимок.
— Как я уже сказала, люди странные. Действительно странные. Они поверят во что угодно.
Луис презрительно усмехнулся, напомнив Корал скульптуру ягуара, на которую он любил ставить сапог. Она немного боялась его и удивлялась, как могла забыть, что с Луисом шутки плохи. Раз или два он выполнял мелкие приказы Брауна, довольно неэтичного характера.
Она вспомнила о пяти миллионах долларов.
— Позволь проверить, хорошо ли я поняла. Ты считаешь, что Мэгги носит не ребенка Сэма, а еще одного клона?
— Возможно, но для наших целей, Корал, какое имеет значение, клон это или нет? Невозможно представить себе, что она действительно может родить святого младенца.
Корал бросила на него взгляд, вспомнив собственное украденное детство.
— Я уверена, что ваша Дева Мария Гваделупская всех детей считает святыми, Луис.
— Я не причиню вреда младенцу, только использую его для еще большего блага. Он поможет вернуть моему народу землю, которая действительно принадлежит им, и покончить с их слезами.
— Да, я понимаю, Луис. Земля и свобода. Реконкиста. Тебе просто повезло, что большинство американцев никогда не слышали о реконкисте и не знают, что тайная политика мексиканского правительства состоит в том, чтобы отослать к нам своих бедняков. — Корал встала из-за стола и зашагала по комнате. — А что, если это будет не мальчик?
Луис вздохнул.
— Если это будет девочка, мы пропали, но я думаю, это мальчик. Я нутром чую, что это сработает.
— И какова моя роль в этом твоем плане с участием святого самозванца?
Луис выразительно развел руками.
— Сэм Даффи получит этого ребенка, когда тот родится. Франсиско захватит ребенка. Салати возьмет ребенка. Ты же, красавица, являешься звеном цепочки, которой я их соединил.
— Черт возьми! Ты намного опередил меня и всех остальных, да?
Луис улыбнулся:
— Когда-нибудь я научу тебя говорить со мной уважительно.
Корал встала за креслом Луиса, обняла его сзади и смотрела через террасу на Центральный парк. В этом городе она встретила Тео, который сделал ее шлюхой, а потом оставил практически без гроша. Здесь она встретила и потеряла Сэма Даффи, который чуть не убил ее, хоть и не намеренно. Прошлой ночью она встретила Франсиско Мигеля, по которому сейчас тосковала. Хотя Корал не терпелось сесть в любой самолет, который доставит ее к нему, она понимала, что их страсть будет недолговечной.
Она прижалась лицом к макушке Луиса.
— Я хочу, чтобы эти пять миллионов были положены в банк на мое имя. Внеси деньги, Луис, отдай распоряжения банку, которые меня устроят, — и начнем.
