20
Легат… Наследие Мэйфейров…
Это слово пришло ей в голову ночью. Ей снились больницы, великолепные клиники и лаборатории, где трудятся талантливые исследователи.
«И сделать все это в твоих силах».
Они не поймут. Эрон и Майкл — да. А остальные не поймут, потому что не читали досье и не в курсе всех обстоятельств. Они не знают, что было в сосудах.
Кое-что им, конечно, известно, но только не вся многовековая история семейства. Им ничего не скажет имя Сюзанны Мэйфейр, повивальной бабки и целительницы из грязной шотландской деревушки, или Яна ван Абеля — великого ученого, который мог часами сидеть за своим столом и тщательно вырисовывать каждый мускул, каждый сосуд человеческого тела. Они понятия не имеют о Маргарите и о мертвом теле, бьющемся на кровати и вопящем голосом призрака, о Джулиене, внимательно наблюдающем за происходящим, том самом Джулиене, который почти столетие тому назад должен был уничтожить все сосуды с их ужасным содержимым, но вместо этого перенес их в мансарду.
Эрон и Майкл знали эти страшные тайны. И потому не нуждались в объяснении смысла сновидения о клиниках и лабораториях, о руках, исцеляющих тысячи и тысячи больных и страждущих.
Как тебе это нравится, Лэшер?
Роуан умела обращаться с деньгами, и ее не пугала мысль о наследии, ибо она отлично представляла себе, какие связанные с ним проблемы, сложности и ограничения могут возникнуть. Ее интерес к деньгам не шел ни в какое сравнение с увлеченностью наукой, будь то анатомия, микрохирургия, биофизика или, скажем, биохимия нервной системы. Тем не менее она изучала финансовое право и, если понадобится, займется им вновь. А особенности легата и правила наследования, установленные в семье Мэйфейр, усвоить будет нетрудно. А потом… Потом эти деньги превратятся в новые здания и оборудование клиник, лечебниц, лабораторий и в итоге — в сотни, тысячи спасенных жизней.
Если бы только ей удалось избавиться от воспоминаний о старухе. Она словно призрак постоянно преследовала ее в этом доме — она, а не те духи, которых видел Майкл. Стоило Роуан подумать о том, как он страдает, сердце ее мучительно сжималось. Она не могла видеть, как незримые демоны буквально сжигают его изнутри, убивают в нем все, что она так любит. Будь на то ее воля, она любой ценой прогнала бы их прочь. Но как это сделать, Роуан не знала.
Но старуха… Она по-прежнему лежала в кресле-качалке, словно и не намерена была его когда-нибудь покинуть. И запах, исходящий от нее, был гораздо отвратительнее вони, источаемой сосудами, потому что эта смерть оставалась на совести Роуан.
Этот запах осквернял дом, он осквернял историю семьи, осквернял мечту о клиниках и лабораториях.
«Впусти нас, старуха. Я хочу войти в этот дом, вернуться в свою семью. Сосуды разбиты и содержимое их уничтожено. В моих руках история семьи, она ценнее бриллиантов. И я искуплю все грехи прошлого. Позволь мне войти и выиграть эту битву…»
Ну почему, почему они не стали друзьями — Роуан и эта старуха? Ведь Роуан не испытывала ничего, кроме презрения, к ужасному, исполненному злобы, язвительному голосу, который донесся из содержимого разбитых сосудов и набросился с упреками на Майкла.
И призрак знал, что она ненавидит его, что воспоминание о его ласках вызывает у нее отвращение.
Вчера она много часов провела здесь в одиночестве до приезда Майкла, прислушиваясь к каждому скрипу, к каждому шороху, и ждала Лэшера, звала его, пыталась с ним разговаривать:
«Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что можешь испугать меня. Я не испытываю ни страха перед тобой, ни любви к такому существу, как ты. Ты загадочен, да, а я любопытна. Но мой рациональный ум остается равнодушным, ты не способен его всерьез заинтересовать. И тем не менее ты мне мешаешь, ибо стоишь между мной и теми, кого я могу полюбить по-настоящему».
Нужно было еще тогда уничтожить сосуды, и ни в коем случае не следовало просить Майкла, чтобы он снял перчатки. Больше она не допустит подобной глупости. Слишком тяжело для Майкла бремя той силы, которую обрели его руки. Он не в состоянии справиться с эмоциями, которые вызывают в его душе воспоминания о видении. А его страдания и постоянный страх наполняют душу Роуан ужасом.
Не по воле таинственных темных сил, обитающих в этом доме, а лишь по вине разбушевавшейся стихии они с Майклом вместе. Ни отвратительные голоса, доносящиеся из полусгнивших голов, ни призраки, одетые в тафту, здесь ни при чем. У истоков их с Майклом любви стоят те способности, которыми наделены они оба, а их будущее — это особняк, семья и наследие, призванное сделать доступными для миллионов людей все достижения и чудеса современной медицины.
Да разве могут хоть что-то значить все эти темные призраки и таинственные легенды, когда речь идет о совершенно конкретных, реальных и благих делах? Ей снились грандиозные здания и счастливые люди, а в голове звучали отрывки из прочитанного досье. Нет, она не хотела убивать старуху. Это был внезапный, не поддающийся контролю порыв, трагическая ошибка…
В шесть утра вместе с завтраком Роуан принесли газету.
«В одном из знаменитых особняков Садового квартала найден скелет» — гласил набранный крупным шрифтом заголовок.
Что ж, огласки было не избежать. Райен предупреждал ее об этом. Она быстро пробежала глазами несколько абзацев, невольно забавляясь тем готически мрачным пафосом, которым была проникнута статья.
Всем известно, говорилось в ней, что в особняке Мэйфейров случилось уже не одно трагическое происшествие… Пожалуй, единственным человеком, способным пролить свет на загадочную смерть Стюарта Таунсенда, была Карлотта Мэйфейр. И разве не покажется странным тот факт, что эта поистине выдающаяся женщина, великолепный юрист, скончалась именно в тот вечер, когда в мансарде обнаружили останки несчастного техасца?
Далее был помещен некролог, где перечислялись все достоинства и заслуги Карлотты. Статья вновь наполнила Роуан чувством вины и раскаянием.
«Кто-нибудь из агентов Таламаски уже, конечно, вырезал и поместил в архив эту статью. Возможно, Эрон тоже прочел ее. Интересно, что будет написано по этому поводу в досье?» — с теплотой в душе подумала Роуан.
Наверное, она ощущала себя гораздо увереннее и спокойнее, чем следовало бы любому нормальному человеку в ее положении. Но как бы то ни было, она обрела семью, а ее сомнения и тайные печали постепенно находили свое объяснение и меркли в сравнении с тем, что пришлось пережить ее предкам.
Вчера, когда Майкл крушил сосуды и боролся с темными силами, она не испытывала чрезмерного страха, потому что знала: у нее есть он, есть Эрон, есть множество близких и дальних родственников. Даже после смерти Карлотты она не чувствовала себя одинокой.
Сложив на столе перед собой руки, Роуан надолго задумалась. За окном лил дождь, завтрак давно остыл, а она все сидела, не меняя позы, и размышляла о том, что за последнее время в ее жизни произошло так много событий, что она не успевала не только осмыслить их, но и должным образом отреагировать и оценить собственную реакцию. Чувства приходили и уходили, иногда не оставив и следа.
Но как бы то ни было, она обязана как положено оплакать Карлотту, позволить страданию и горю постепенно стихнуть в душе. И пусть старуха покоится с миром.
Глядя, как мечется в кровати Майкл, щупая его бешено бьющийся пульс, касаясь рукой разгоряченного лба, она думала о том, что если потеряет его, то умрет. А уже час спустя она один за другим разбивала сосуды, вытряхивала их содержимое в белую лохань для мытья посуды и тыкала в него пешней для колки льда, прежде чем передать Эрону, который упаковывал и перекладывал, льдом эту мерзость. Он был спокоен и деловит, как опытный врач, не раз присутствовавший на вскрытиях.
В перерывах между такими эмоционально напряженными моментами она расслаблялась, думала, наблюдала, старалась запомнить — слишком много непривычного ее сейчас окружало. Да и вообще, слишком много на нее свалилось.
Сегодня, проснувшись в четыре часа утра, она никак не могла сообразить, где находится. Лишь постепенно память вернула воспоминания о прошлых событиях, о проклятиях и благословениях, о клиниках, увиденных во сне… А рядом лежал Майкл, и ее вновь охватило неуемное, словно жажда наркотика, желание…
Но разве можно винить его в том, что каждый его жест, каждое слово или изменение выражения лица вызывали в ней бурю эмоций? Независимо от того, что творилось вокруг, он, в силу своей невинности, сам того не подозревая, оставался для Роуан источником сексуального наслаждения.
Роуан села в кровати и обхватила руками колени. Неужели чрезмерная сексуальность присуща всем женщинам? Ведь даже малейшая деталь — прядь волос, прилипшая к влажному лбу, завиток на затылке — способна пробудить в ней такое жадное вожделение, какое не способен испытать, наверное, ни один мужчина.
У мужчин все проще. Может ли один только взгляд на чуть промелькнувшую из-под юбки женскую лодыжку свести их с ума? Кто-то сказал, что может, — кажется, Достоевский. Однако такое утверждение вызывало у Роуан большие сомнения.
А пот ей достаточно было увидеть, как он прикуривает очередную сигарету, как поправляет врезавшийся в запястье браслет золотых часов или закатывает повыше рукав рубашки…
Только его страх мог остудить ее страсть. Но приступы страха никогда не были долгими.
Роуан так хотелось разбудить его, коснуться губами пениса… Но она сдержалась, потому что понимала, как важен для него этот утренний сон после всего, что произошло вчера. Ей вспомнился он здесь, на этой кровати, обессиленный, беспомощный, с безвольно лежащими на покрывале крупными красивыми руками. Ей пришлось самой раздеть его. А когда она нащупала его пульс, то пришла в ужас и потом долго не отходила от него ни на шаг, пока, не почувствовала, что сердце забилось спокойно, разгоряченная кожа остыла и дыхание выровнялось. Роуан только молила Бога, чтобы сон Майкла был мирным, целительным. Она еще долго любовалась лежащим рядом мужчиной, таким красивым и загадочным, и мечтала о том, что настанет день, когда она попросит его жениться на ней. У них впереди целая жизнь в доме на Первой улице, и они найдут время для сексуальных наслаждений.
Но только не таких, какие она доставляла себе когда-то с Чейзом, белобрысым коном из округа Марино. Пару раз она, вот так же проснувшись рано утром, тесно прижималась к нему всем телом и терлась о него, изо всех сил напрягая плотно сдвинутые бедра, пока не достигала оргазма.
Не слишком, надо сказать, большое удовольствие — особенно в сравнении с тем, как огромный и обожаемый тобой красавец со свесившимся с мошной шеи маленьким золотым крестиком буквально вжимает тебя во влажные простыни так, что перехватывает дыхание.
Майкл даже не пошевелился, когда в небе загрохотал гром, хотя удары были такими сильными, что казалось, будто на крыше дома установили артиллерийскую батарею.
С тех пор прошло два часа. Дождь лил по-прежнему, завтрак остыл, а Роуан неподвижно сидела за столом, перебирая в памяти последние события и думая о решающей встрече, которая ждала ее впереди.
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть, Райен и Пирс ждали ее, чтобы отвезти в центр города.
Роуан оставила Майклу записку с сообщением, что едет на совещание по поводу финансовых дел Мэйфейров и вернется не позже шести.
«Пожалуйста, попроси Эрона побыть с тобой до моего возвращения и ни в коем случае не езди в особняк один» — приписала она в конце.
— Я хочу выйти за тебя замуж, — произнесла она вслух, кладя записку на ночной столик.
Ответом ей было тихое сопение в подушку.
— Архангел и ведьма, — уже громче добавила Роуан. Майкл продолжал крепко спать. Тогда она рискнула и легко прикоснулась губами к его обнаженному плечу.
Одного только ощущения его упругих мускулов под туго натянутой кожей было достаточно, чтобы ей нестерпимо захотелось немедленно раздеться и нырнуть к нему в постель. Однако она поспешила выбросить из головы эти мысли, повернулась и вышла из номера, захлопнув за собой дверь.
Проигнорировав комфортабельный лифт, она спустилась пешком по лестнице и лишь на несколько секунд задержалась на одной из покрытых ковром ступенек, чтобы бросить взгляд на гладколицего Ранена и его симпатичного сына. Они тихо переговаривались о чем-то. Слов Роуан не разобрала, но сочные голоса и мягкий южный акцент в сочетании с тропического покроя костюмами сделали их вдруг в ее глазах инопланетянами из другой галактики, которые прилетели за ней на своем межпланетном корабле, замаскированном под обыкновенный лимузин.
За окнами машины проплывали невысокие, причудливой архитектуры кирпичные дома Каронделет-стрит. Дождь лил как из ведра. Время от времени в небе над головой сверкали молнии и царившую вокруг тишину разрывали оглушительные удары грома.
Наконец они достигли деловых кварталов с их шикарными небоскребами и подземными гаражами — одинаково безликих во всем мире.
Ничего нового Роуан не увидела и в помещениях офиса «Мэйфейр и Мэйфейр», расположенных на тридцатом этаже одного из зданий. Такие же, как и везде, ковры, мебель… Разве что вид из окна несколько разнообразил картину: серая, как и небо, гладь воды, по которой, едва видимые за дождевой вуалью, сновали туда-сюда речные суденышки и баржи. Впрочем, и в этом не было ничего удивительного — подобным видом можно любоваться практически во всех городах, расположенных на берегах многочисленных рек. Не показался Роуан достойным особого внимания и тот факт, что двое из ожидавших ее юристов были женщины, а третий — весьма преклонного возраста старик.
Затем последовали кофе и беседа с седовласым Райеном — долгая, утомительная, полная недоговоренностей. Пока он туманно рассуждал о «крупных инвестициях», «долгосрочной аренде», «участках земли, которыми семья владеет вот уже более столетия», и прочем, его светло-голубые глаза оставались непроницаемыми, как мрамор.
Роуан ждала, когда речь зайдет о более интересных для нее вещах. И когда это наконец случилось, мозг ее заработал подобно компьютеру, сверяя, сопоставляя и анализируя цифры, имена, детали.
Наконец-то! Перед ее глазами замелькали новые здания, медицинское оборудование и приборы, хотя внешне она оставалась совершенно спокойной и молча слушала, ни разу не прервав поток красноречия Ранена.
Недвижимость на Манхэттене и в Лос-Анджелесе, финансирование крупнейших курортов, торговые комплексы в Беверли-Хиллз, Коконат-Гроувз, Палм-Бич… кондоминиумы в Майами и Гонолулу… И вновь инвестиции, инвестиции, инвестиции…
Значит, сведения Эрона, приведенные в досье, абсолютно верны. Он позволил ей великолепно подготовиться к этой встрече, обеспечил ей ту базу, о которой все эти лощеные, одетые с иголочки юристы и мечтать не могли.
Она вновь с удивлением и недоумением вспомнила о том, что Эрон и Майкл почему-то опасались ее недовольства, в то время как на самом деле они дали ей в руки мощнейшее оружие. Проблема в том, что они имели весьма слабое представление о том, что такое сила и власть. Им никогда не приходилось вскрывать скальпелем мозжечок.
А этот легат, это наследие, и есть на самом деле тот самый мозжечок.
Вместе с остальными собравшимися в офисе Мэйфейрами Роуан молча пила кофе, слушая разглагольствования Райена. Время от времени она кивала и серебряной ручкой делала пометки в блокноте.
Да, конечно, она понимает, что фирма ведет дела на протяжении более чем столетия. Это признание было удостоено одобрительных кивков и невнятных похвал, фирму основал Джулиен, он и установил здесь строгие правила, которым все следуют с тех самых пор. Роуан, конечно же, обратила внимание, что здесь блюдут интересы всех членов семьи, но забота о наследии, безусловно, стоит на первом месте, ибо оно есть основа благосостояния остальных. Никаких конфликтов интересов — Боже упаси. Да и вообще, говорить в данном случае о возможности конфликтов это означает в корне не понимать масштабы…
— Я понимаю.
— Наши методы работы были и остаются весьма консервативными, однако достоинства такого подхода может в полной мере оценить только тот, кто реально осознает размеры состояния, о котором идет речь. Фактически оно едва ли уступает бюджету небольшого государства, существующего, скажем, за счет доходов от добычи нефти. Поверьте, я ничуть не преувеличиваю. Наша политика в бизнесе — это политика, направленная скорее на сохранение и защиту, чем на расширение и развитие, поскольку если капитал такого масштаба надежно огражден от инфляции и иных неблагоприятных факторов, то его увеличение становится естественным и безостановочным, а внедрение во все новые и новые сферы мировой экономики неизбежным, причем суммы доходов достигают таких размеров…
— Речь идет о миллиардах, — спокойно сказала Роуан. Все настороженно посмотрели на нее, но никто не произнес ни слова. Что это? Типичная оговорка северянки? Или нечто другое? Она не уловила в них и намека на стремление обмануть — только смущение и страх перед тем, какое решение она может принять в итоге. В конце концов, все они были Мэйфейрами, и они изучали ее точно так же, как она изучала их.
Пирс бросил взгляд на отца. Из всех собравшихся он был самым молодым, а потому наименее испорченным, во многом не утратившим юношеского идеализма Райен в свою очередь обвел пристальным взглядом остальную компанию. Он как никто сознавал истинную ценность того, что было поставлено сейчас на карту.
— О миллиардах, — повторила Роуан, так и не дождавшись ответа. — Только в недвижимости.
— Да, верно. Должен признать, совершенно верно. Миллиарды только в недвижимости.
Они были явно обескуражены и чувствовали себя крайне неловко, как будто Роуан непредусмотрительно раскрыла некий стратегический секрет.
Роуан вдруг явственно уловила исходивший от них запах страха. Она почувствовала неодобрение, если не отвращение, Лорен Мэйфейр, старшей из женщин, блондинки лет семидесяти, с чуть припудренным морщинистым лицом, которая сверлила ее глазами и, видимо, считала глупой и неблагодарной девчонкой, которая не способна достойно оценить заслуги фирмы. Справа сидела Энн-Мэри Мэйфейр, симпатичная, темноволосая, в элегантном сером костюме и темно-оранжевой блузке; ей можно было дать лет сорок, возможно, чуть больше — умело наложенный макияж не позволял точнее определить возраст. Энн-Мэри пристально смотрела на Роуан сквозь очки в роговой оправе и, несомненно, видела в ней лишь источник грядущих бед и несчастий.
И только Рэндалл Мэйфейр, внук Гарланда, худой старик с густой копной седых волос и мягкой складкой шеи, нависавшей над воротником сорочки, казался невозмутимым и спокойным. Полуопустив веки под густыми бровями, он переводил полусонный взгляд с одного участника собрания на другого, но, когда Роуан встретилась с ним глазами, она прочла в них совершенно недвусмысленную, хотя и безмолвную насмешку: «Конечно, ты ничего не понимаешь. Где уж тебе! Постичь это дано немногим. И ты последняя дура, если надеешься, что сможешь взять все это под свой контроль».
Не обращая внимания на Райена, в показном смирении сложившего руки под подбородком и не сводящего с нее тяжелого взгляда, Роуан откашлялась и без всякого выражения произнесла:
— Вы совершенно напрасно меня недооцениваете. В отличие от вас я в этом смысле не ошибаюсь и понимаю, с кем имею дело. Я всего лишь хочу знать истинное положение вещей и не намерена оставаться пассивным наблюдателем.
Никто не ответил. Пирс бесшумно отпил пару глотков кофе.
— Но мы всего лишь говорим о том, что даже малой толики дохода от реинвестирования части дохода от реинвестирования… ну и так далее… — Голос Райена звучал ровно. — Вы понимаете, что я имею в виду? То, что при этом ни в коей мере не затрагивается основной капитал. Так вот, даже этого достаточно, чтобы жить в поистине королевской роскоши…
— Повторяю, я не могу оставаться в бездействии и не желаю пребывать в неведении. Это не в моем характере.
— Что конкретно вы хотите знать? — после непродолжительного молчания примирительным тоном спросил Райен.
— Все, до мельчайших деталей. Иными словами, внутреннее строение системы. Я хочу разложить ее перед собой на анатомическом столе и тщательно исследовать весь организм в целом.
Райен и Рэндалл обменялись быстрыми взглядами.
— Вполне резонное желание, — опять заговорил Райен. — Однако боюсь, что это не так просто, как вам, возможно, представляется…
— И тем не менее все имеет свое начало и где-то в перспективе у всего есть точка завершения…
— Да, несомненно… И все же… Мне кажется, что вы, если позволите так выразиться, не совсем правильно оцениваете…
— Один конкретный вопрос, — перебила его Роуан. — Сколько вы тратите на медицину? Какие медицинские учреждения входят в сферу ваших интересов?
Все потрясенно молчали. Это было уже открытым объявлением войны. Во всяком случае, во взгляде Энн-Мэри, который она обратила сначала на Лорен, а затем на Рэндалла, явственно читалась такая мысль. Впервые с момента своего приезда в Новый Орлеан Роуан пришлось столкнуться с неприкрытой враждебностью по отношению к себе. Лорен медленно повернулась к Райену, которому пришлось вновь взять на себя роль миротворца.
— Наши благотворительные проекты до сих пор не затрагивали сферу медицинских услуг как таковых, — начал он. — Существует так называемый Фонд Мэйфейров, который в основном поддерживает людей, работающих в области искусства и образования, в частности создателей телевизионных образовательных программ. Кроме того, мы учредили специальные фонды для финансирования научных разработок в нескольких университетах, и, конечно же, значительные суммы тратятся на разного рода благотворительные мероприятия. Они, как правило, выделяются из других источников, не входящих в основной фонд, однако за всеми расходами осуществляется строгий контроль, хотя…
— Я знаю, как работают такие фонды. — Роуан говорила негромко, но жестко. — Но речь идет о миллиардах и о крупных клиниках, лабораториях и других учреждениях, способных приносить прибыль. Меня интересует не благотворительность, а сфера вложения капитала, которая может приносить пользу огромному числу людей. Внутреннее возбуждение нарастало, и Роуан вдруг почувствовала себя примерно так же, как в тот день, когда впервые вошла в операционную и взяла в руки хирургические инструменты.
— У нас никогда не было намерения внедряться в область медицины, — сказал Райен таким тоном, словно намеревался поставить итоговую точку в их разговоре. — Этот вопрос потребует очень серьезной и тщательной проработки, а главное — полной реструктуризации… И в конце концов, Роуан, вы же отлично понимаете, что наша, если позволите, сеть инвестиций создавалась в течение более чем столетия. Состояние, подобное нашему, не пострадает, даже если рухнет мировой рынок серебра или Саудовская Аравия вдруг зальет весь мир бесплатной нефтью. И мы с вами обсуждаем сейчас совершенно уникальное финансовое образование, доказавшее свою абсолютную жизнеспособность и прибыльность, в ходе двух мировых войн и неисчислимого множества локальных катастроф и конфликтов…
— Все это я прекрасно сознаю, — ответила Роуан. — Но мне нужна полная информация. Мы можем начать, с чего вам будет угодно. Возможно, мне придется многому учиться, но это меня совершенно не пугает. Кроме того, мне необходимы статистические данные, поскольку именно они лучше всего отражают реальное положение дел…
И вновь ответом ей была тишина.
— Хотите совет? — прервал затянувшееся молчание Рэндалл. — Ведь именно за это вы нам и платите.
— С удовольствием его выслушаю, — откликнулась Роуан, широко разводя руками.
— Возвращайтесь к своей нейрохирургии. Используйте прибыль от капитала на все, на что сочтете нужным, и в таком объеме, в каком сочтете нужным. Но только не пытайтесь понять, откуда и каким образом приходят эти деньги. В противном случае вы перестанете быть врачом и превратитесь в такую же, как и мы, канцелярскую крысу. Вся ваша жизнь будет проходить в офисах и на биржах, вам придется встречаться и вести бесконечные разговоры с консультантами по инвестициям, биржевыми брокерами, финансистами, бухгалтерами, юристами, и прочими, и прочими, и прочими… Но ведь это наша работа. Мы за нее получаем деньги, так доверьте ее нам и в будущем.
Роуан пристально смотрела на него изучающим взглядом. Нет, этот человек не лжет. Он не вызывал у нее ничего, кроме симпатии. Впрочем, никто из них не был лжецом, а уж тем более вором. Их знания и опыт, умение вести дела позволяли получать такие доходы, какие не снились ни одному из тех, кто нечист на руку и тем зарабатывает себе на жизнь.
Однако все они юристы, а у юристов собственное представление о том, что есть правда, а что ложь, и эти понятия у них весьма растяжимы.
У них есть этика, но этика особая. Они консерваторы до мозга костей, а человек консервативно настроенный никогда не станет хорошим хирургом.
Они просто не способны мыслить с точки зрения вселенского добра, не способны подумать о спасении тысяч и тысяч человеческих жизней. Им даже не представить, что было бы, имей они возможность вернуть эти деньги, это баснословное состояние, повивальной бабке из шотландской деревни или голландскому доктору.
Роуан отвернулась к окну, ожидая, когда немного спадет ее внутреннее напряжение и краска возбуждения сойдет с разгоряченного лица. Спасение души… Вот о чем она думала в эти минуты. И не важно, что они не понимают, в чем состоит ее цель. Важно, что это понимает она. А еще важнее, чтобы эти люди согласились на ее условия и, после того как управление наследием перейдет под ее контроль, не чувствовали себя обиженными или униженными. Они тоже нуждаются в спасении.
— Каковы размеры наследия в целом? — спросила она, по-прежнему глядя на реку.
— Боюсь, у вас неверное представление о том, что оно собой представляет. Оно рассредоточено…
— Да, понимаю. Тем не менее я хочу знать, — и вы едва ли вправе винить меня за это, — сколько я стою на самом деле.
Ответа не последовало.
— Хорошо, — кивнула Роуан. — Скажите хотя бы приблизительно.
— Знаете, предположения в таких делах вещь опасная, и если судить с точки зрения…
— Семь с половиной миллиардов, — сказала Роуан, — Таково мое предположение.
Ее слова повергли всех буквально в шок. Судя по всему, она была недалека от истины.
— Вы имеете полное право получить достоверную информацию. — Тоненький голосок Лорен вполне соответствовал ее внешности, тщательно уложенным волосам и жемчужным сережкам в ушах. Она сидела очень прямо и нервно теребила в руках карандаш. — Вы имеете законное право знать, чем именно владеете. И если я говорю о том, что мы окажем вам в этом полное содействие, то имею в виду не только себя, но и всех остальных, ибо в том состоит наш долг и наша обязанность. Что же касается лично меня, то мне нравится ваш подход к делу и я готова обсудить с вами все до мельчайших подробностей. Единственное, чего я опасаюсь, это что скучная игра надоест вам прежде, чем все карты лягут на стол.
Сознавала ли она, как покровительственно прозвучали ее слова? Едва ли. Но в конце концов, эти люди управляли наследием более полувека и заслуживали терпения и уважения.
— Боюсь, что иного выхода у нас с вами нет, — просто сказала Роуан.
Женщина промолчала, по-прежнему поигрывая карандашом.
И внезапно Роуан поняла, что именно Лорен являлась «мозгом» фирмы — она, а не Райен. «Мы обе ошибались в оценке друг друга», — мысленно призналась она, гадая, сумеет ли Лорен прочесть это безмолвное признание.
Однако лицо Лорен оставалось бесстрастным.
— Позвольте задать вам один вопрос, — наконец обратилась она к Роуан и посмотрела ей прямо в глаза. — Поймите только правильно — это сугубо деловой вопрос, он касается исключительно бизнеса.
— Да, конечно, пожалуйста, — ответила Роуан.
— Сумеете ли вы выдержать бремя такого поистине баснословного богатства? Хватит ли у вас сил им управлять?
Роуан чуть было не улыбнулась, но вовремя сдержалась и ответила коротко и вполне серьезно:
— Да. Я хочу строить клиники и больницы. Лорен кивнула.
— Идея мне кажется интересной. Насколько я понимаю, никаких проблем с этим не возникнет. И все мы в полном вашем распоряжении.
Наконец-то! Роуан добилась чего хотела. Теперь у нее есть дом. Есть семья. И есть наследие. Сон становится явью. Впрочем, она не сомневалась, что все будет именно так.
— Полагаю, некоторые безотлагательные вопросы мы можем обсудить прямо сейчас, — сказала она.
— Безусловно, — откликнулся Райен. — И прежде всего относительно особняка. Вы уже приняли решение?
— Я хочу реставрировать его и собираюсь в нем жить. В самом ближайшем будущем я выйду замуж за Майкла Карри. Вероятно, это произойдет еще до конца года.
Лица всех, кто сидел за столом, посветлели, словно согретые лучами солнца.
— Прекрасно! — воскликнул Райен.
— Рада это слышать, — поддержала его Энн-Мэри.
— Вы даже не представляете, как много значит для нас этот дом, — произнес Пирс.
— Все будут просто счастливы услышать эту новость, — добавила Лорен.
Один только Рэндалл сохранял невозмутимое спокойствие.
— Да, это поистине чудесно, — просто сказал он.
— В таком случае не мог бы кто-нибудь поехать туда и забрать вещи прежней хозяйки? — спросила Роуан. — Я не хочу там появляться, пока это не будет сделано.
— Конечно-конечно, мы завтра же приступим к инвентаризации. Джеральд Мэйфейр приедет за вещами Карлотты.
— И пусть пришлют уборщиков. Нужна профессиональная бригада, чтобы как следует вычистить помещения верхнего этажа и выбросить все грязные матрацы.
— Там еще эти ужасные сосуды, — с отвращением заметил Райен.
— Я вытряхнула из них все содержимое, — ответила Роуан.
— Все-все? — спросил Пирс.
Рэндалл пристально следил за Роуан из-под полуприкрытых век.
— В них давно уже все сгнило, — сказала она. — Как только удастся избавиться от мерзкой вони и от хлама, мы начнем реставрационные работы.
— Понимаю. Начинать следует с наведения порядка и чистоты. Не волнуйтесь, я позабочусь обо всем. Пирс может поехать туда прямо сейчас.
— В этом нет никакой необходимости, — возразила Роуан. — Я поеду туда сама.
— Глупости. — Пирс уже был на ногах. — Вы хотите заменить матрацы? Дайте подумать… Они двуспальные… Всего, кажется, четыре? Я организую замену в течение дня.
— Отлично. Комнату прислуги трогать не нужно. А кровать Джулиена можно разобрать и отправить в кладовку.
— Задача ясна. Что-нибудь еще?
— Этого более чем достаточно. Об остальном позаботится Майкл. Он сам займется реставрацией дома.
— Ведь у него, кажется, большой опыт в таких делах? И вполне успешный, насколько мы знаем.
Лорен мгновенно осознала свой промах и смущенно опустила глаза.
Интересно. Значит, они уже все о нем знают. А о силе его рук тоже?
— Если не возражаете, мы вас ненадолго задержим, — поспешил вмешаться в разговор Райен. — Речь идет о нескольких документах имущественного содержания, которые мы хотим вам показать. И о нескольких основополагающих документах, связанных с наследием…
— Да, конечно. Чем скорее мы приступим к работе, тем лучше. Мне не терпится начать.
— Тогда решено. А потом мы все вместе отправимся на ленч. Если, конечно, у вас нет иных планов.
— Великолепно.
Итак, начало было положено…
В три часа дня Роуан приехала в особняк. Было очень жарко, даже в тени, хотя небо над головой по-прежнему оставалось хмурым. Едва она вышла из такси, душу охватило радостное чувство: наконец-то она здесь, одна; проклятых сосудов больше нет в доме, а скоро увезут и вещи Карлотты.
Ключи от дома Роуан держала в руке. В конторе ей показали бумаги, составленные еще Кэтрин в 1888 году и подтверждавшие право собственности на особняк. Отныне она его единоличная владелица. Равно как и владелица наследия, о размерах которого юристы боялись даже говорить вслух.
Джеральд Мэйфейр, представительного вида молодой человек с неопределенными чертами лица и льстивой улыбкой, вышел ей навстречу и сообщил, что все сделано, последняя коробка с вещами Карлотты уложена в багажник его машины и теперь он уезжает.
Уборщики закончили свою работу примерно полчаса назад.
Джеральд слегка волновался. На вид ему можно было дать не больше двадцати пяти лет. Ни внешностью, ни манерой поведения он совершенно не походил на кого-либо из членов семьи Ранена, однако в определенной привлекательности ему было не отказать. Словом, один из тех, кого принято называть хорошим парнем.
Очень вежливо и доброжелательно он объяснил, что все свои личные вещи Карлотта завещала его бабушке. Мебель, естественно, остается в доме и принадлежит исключительно Роуан. Обстановка очень старая, ее покупала еще бабка Карлотты — Кэтрин.
Роуан поблагодарила его за незамедлительное выполнение ее просьбы и добавила, что непременно придет на траурную мессу.
— Скажите, ее уже… похоронили? — чуть запнувшись, спросила она, ибо это слово, на ее взгляд, никак не подходило для определения процедуры, свидетелем которой она была недавно, — помещения гроба в один из каменных шкафов.
Джеральд сказал, что все уже сделано. Он как раз вернулся с кладбища вместе со своей матерью, когда пришло сообщение о ее просьбе вывезти из особняка вещи Карлотты.
Роуан еще раз поблагодарила его за оперативность.
— Как мило, что ваши друзья смогли присутствовать на похоронах, — сказал Джеральд.
— Мои друзья? На похоронах?
— Да, мистер Лайтнер и мистер Карри.
— О да, конечно… Мне следовало быть там самой…
— Ничего страшного. Она не хотела никаких пышных церемоний. Да и, откровенно говоря…
Он не договорил и оглянулся на дом, явно желая, но не осмеливаясь что-то добавить.
— В чем дело? — спросила Роуан.
Возможно, он приехал раньше, чем приступили к работе уборщики, и видел разбитые стекла и весь тот беспорядок, что царил наверху? Или хотел увидеть пресловутый скелет, о котором писали в газетах и о котором ему, несомненно, рассказал кто-нибудь из родственников?
— Вы намереваетесь жить здесь? — неожиданно задал он вопрос.
— Да. Но сначала дом нужно отремонтировать и привести, в первозданное состояние. Мои муж… Точнее, человек, за которого я вскоре выйду замуж, займется реставрационными работами. Он очень опытный специалист и говорит, что дом простоит еще очень долго. Честно говоря, ему не терпится начать.
Джеральд по-прежнему молчал. Лицо его покраснело от волнения, на лбу выступили капельки пота. Он явно чего-то ожидал и чувствовал себя неуверенно.
— Знаете, этот особняк был свидетелем многих трагедий, — после долгих колебаний отважился заметить он. — Так, во всяком случае, говорила тетя Карлотта.
— То же самое было написано и в утренних газетах, — с улыбкой сказала Роуан. — Но в прежние времена он видел и много счастливых лиц. Я хочу вернуть счастье и радость под эту крышу.
Она ожидала ответа. Но Джеральд молчал, и тогда она прямо и решительно спросила:
— Что вы на самом деле хотите мне сказать?
Он бросил на нее мимолетный взгляд, потом вновь повернулся в сторону фасада, вздохнул и чуть ссутулился.
— Думаю, я должен сообщить вам об этом… Дело в том, что Карлотта… В общем, Карлотта просила меня сжечь особняк после ее смерти.
— Вы это серьезно?
— У меня и в мыслях не было выполнять такое распоряжение. Я сказал об этом Райену и Лорен. И своим родителям. Однако я должен был поставить в известность и вас. Карлотта была непреклонна. Она даже подробно объяснила мне, что и как нужно сделать. Она велела начать с мансарды — поджечь ее с помощью старой масляной лампы, которая там стоит. А потом постепенно спускаться вниз. На втором этаже нужно было поджечь старые шторы… Ну и так далее. Она заставила меня пообещать… И дала мне ключ. — С этими словами он протянул ключ Роуан. — На самом деле он вам едва ли сейчас понадобится. Входную дверь не запирали вот уже лет пятьдесят. Но Карлотта боялась, что кто-нибудь сделает это после ее смерти. Она знала, что не умрет, пока Дейрдре жива… Вот такие инструкции я от нее получил.
— И давно?
— Она говорила об этом много раз. Последний — всего неделю назад, даже меньше… перед самой смертью Дейрдре… Когда они только еще узнали, что это должно вот-вот произойти. Она позвонила мне поздно вечером и попросила приехать… Чтобы напомнить… «Спали здесь все», — так она сказала.
— Если бы ей удалось совершить задуманное, она причинила бы боль всем, — прошептала Роуан.
— Знаю. Мои родители пришли в ужас. Они боялись, что она сделает это сама. Но как они могли ей помешать? Райен успокаивал их, он говорил, что она не отважится на такой шаг. В противном случае она не стала бы просить меня. Он велел мне обмануть ее — пообещать, что я все исполню. Чтобы она не придумала еще что-нибудь.
— Очень мудрое решение. Джеральд кивнул.
— Я хотел, чтобы вы знали об этом.
— А что еще вы можете мне рассказать?
— Что еще? — Он пожал плечами и уже собирался было уйти, но остановился и добавил: — Будьте осторожны…
Очень осторожны. Этот дом опасен. Он очень мрачный, старый и… И, возможно, совсем не такой, каким может показаться…
— Что вы имеете в виду?
— Это не особняк. Скорее, это место обитания чего-то… Своего рода ловушка, если можно так выразиться. Он строился по многим образцам, и… Впрочем, извините, я сам не знаю, что говорю. Я совсем потерял голову. Но… Дело в том, что все мы способны… предчувствовать, ощущать нечто…
— Понимаю.
— Я просто считал своим долгом вас предупредить. Ведь вы совсем ничего о нас не знаете…
— А Карлотта говорила вам что-нибудь о ловушке?
— Нет. Это мое мнение. В последнее время я бывал здесь чаще других. Фактически я был единственным, кого она соглашалась принимать. Не знаю почему, но она любила меня. Иногда я приходил сюда просто из любопытства. Тем не менее я был по-своему предан ей. Это правда. И в то же время она омрачала всю мою жизнь. Как будто туча над головой.
— И теперь вы рады, что все это закончилось.
— Да, Рад. Страшно даже говорить об этом, но она сама не хотела больше жить. Она устала. И мечтала о смерти. И вот однажды, когда я был в доме один и ждал ее, мне вдруг пришло в голову, что это ловушка. Огромная ловушка. Не знаю, как объяснить, но… Если вы что-то почувствуете… Не игнорируйте это ощущение, отнеситесь к нему со всей серьезностью…
— Скажите, а вам не приходилось… видеть здесь что-либо?..
Джеральд на минуту задумался. Вопрос явно не поставил его в тупик.
— Возможно… — наконец ответил он. — Однажды. В холле. Хотя, вполне вероятно, у меня просто разыгралось воображение.
Они долго стояли молча, хотя Джеральду явно не терпелось поскорее покинуть особняк.
— Что ж, до свидания, — наконец произнес он и слабо улыбнулся. — Рад был с вами поговорить. Если я вам понадоблюсь, звоните в любое время.
Роуан вошла в ворота, краем глаза наблюдая, как серебристый «Мерседес-седан» медленно отъезжает от тротуара.
В доме было пусто и тихо. Она явственно ощущала даже аромат смолы. Роуан поднялась наверх и быстрым шагом прошла по всем помещениям. Чистые полы, новые матрацы и покрывала на кроватях… В воздухе витал слабый запах инсектицидов. Пол в маленькой комнате был тщательно выскоблен, но пятна все же остались — видимо, от них уже не удастся избавиться.
Комната Джулиена тоже сверкала чистотой. Разобранная кровать была прислонена к стене, книги аккуратными рядами стояли на полках. Темного пятна возле камина, где лежали останки несчастного Таунсенда, не было.
Роуан направилась в комнату Карлотты. Шкафы были пусты, в них остались лишь несколько деревянных вешалок. Пахло камфарой.
Роуан подошла к старому черному телефону и набрала номер отеля.
— Чем занимаешься? — спросила она.
— Лежу в кровати, страдаю от одиночества и жалею себя. Утром вместе с Эроном был на кладбище. Устал безумно. И вообще, ощущение как после драки — все болит. А ты сейчас где? Надеюсь, не в доме?
— Именно в нем. Здесь тепло и пусто. Все вещи старухи увезли, матрацы заменили, мансарду вычистили до блеска.
— Ты там одна?
— Да, Здесь все так красиво. — Роуан еще раз огляделась. — И я совершенно одна.
— Я сейчас приеду.
— Нет. Я уже ухожу. Прогуляюсь пешком до отеля. А тебе следует отдохнуть. А потом сходить к врачу и пройти полное обследование.
— Это еще зачем?
— Тебе хоть раз делали электрокардиограмму?
— Конечно. После купания в океане они меня обследовали по полной программе. А все, что мне нужно сейчас, это сексуальные процедуры и упражнения, причем в огромных количествах.
— Посмотрим, какой у тебя будет пульс к моему возвращению.
Роуан повесила трубку.
Ей почему-то вспомнились те отрывки из досье, где описывается встреча Артура Лангтри с Лэшером. Он говорил что-то о сердцебиении и головокружении… Но Лангтри тогда уже был пожилым человеком.
Она медленно прошла по дому. Тихо. Только пение птиц доносится с улицы.
Роуан вдруг охватило удивительное чувство — смесь радости и удовольствия от сознания собственного благополучия. «И это все принадлежит мне!» — подумала она.
Несколько минут она стояла неподвижно, пытаясь вспомнить все ужасные события и ощущения последнего времени и сопоставить их с тем, что окружало ее сейчас, и с тем ощущением легкости, которое испытывала в эти минуты. Оно было вызвано еще и тем, что, прочитав досье, она больше не страдала от одиночества, от необходимости один на один бороться с темными сторонами своей натуры. Она нашла свое место в жизни и искупит все грехи.
Роуан уже повернулась, чтобы уйти, и только теперь заметила вазу с великолепными розами, стоявшую на столике в холле.
Кто принес цветы? Джеральд? Возможно, он просто забыл сказать ей об этом?
Она долго любовалась кроваво-красными полураскрывшимися бутонами, очень похожими на те, которые видела в вазах и венках, когда хоронили Дейрдре. Как будто их принесли сюда именно оттуда… Эта мысль вдруг почему-то испугала ее.
И заставила вспомнить о Лэшере.
Нет, это абсурд. Скорее всего, их оставил здесь Пирс, когда привозил новые матрацы. Или Джеральд. Вода в вазах совсем свежая, а цветы выглядят так, как будто из срезали не более получаса назад.
Тем не менее букет вызывал у нее неприятное чувство. Сердце Роуан забилось сильнее. Странные розы. Она, конечно, не специалист, но, насколько помнит, обычно они бывают гораздо более мелкими. А эти цветы казались чрезмерно огромными и… Разве у роз такие листья? И почему лепестки их словно шевелятся — бутоны как будто разбухают на глазах ? Нет, это все ее воображение! Роуан тряхнула головой и вдруг почувствовала, что она слегка кружится.
Она поспешила к выходу, пытаясь поскорее избавиться от неприятного ощущения и вновь почувствовать прежнюю легкость и радостное оживление. Нужно глотнуть свежего воздуха. Этот дом слишком похож на храм, подумалось ей, и цветы только увеличили сходство. Дойдя до лестницы, Роуан посмотрела наверх, туда, где когда-то Артур Лангтри увидел Стюарта Таунсенда. Нет. Никого.
Ни души во всем доме.
— Ты боишься меня? — громко спросила Роуан у пустоты. — Или ты хочешь, чтобы я боялась тебя, и злишься, что этого не происходит?
Ответом ей была полная тишина. Даже воздух вокруг, казалось, застыл. И в этой поистине оглушительной тишине послышался вдруг легкий шелест — лепестки роз один за другим падали на мраморную столешницу…
Роуан вытащила один цветок из вазы и, бережно подставив под него ладонь, поднесла к лицу и вдохнула тонкий, едва уловимый аромат. Потом повернулась и направилась к двери.
Нет, эти розы не были похожи на обыкновенные. Слишком крупные, и лепестков в них чересчур много. Роуан пригляделась повнимательнее и только тут увидела, что бутон уже завял. Темно-красные еще несколько минут назад лепестки приобрели коричневый оттенок и съежились. Роуан в последний раз прижалась к ним губами.
Перед тем как выйти за ворота, она бросила розу в сад.
notes
