Глава 29
Калай сидела на стуле с высокой спинкой, поджав ноги и потягивая вино из чашки. Двое старых монахов стояли у стола, склонившись над старыми картами, пожелтевшими, обтрепанными и покрытыми пятнами свечного воска. Ливни не позволил касаться карт никому, кроме Варнавы, поэтому четверо других мужчин стояли в паре шагов от стола, в то время как старшие обсуждали между собой значение еле различимых старинных обозначений, нанесенных на листы.
— В этом–то и проблема, — пробормотал Ливни, хмурясь. — Мы не знаем, с чего начать. Во времена земной жизни Господа нашего на побережье располагались восемь крупных городов. Какой именно имеется в виду в папирусе?
Свет свечей окутывал поверхность стола, будто толстое покрывало из янтарной смолы, и края карт, казалось, превратились в светящиеся линии.
— Если начальная точка вообще является городом, — возразил Кир, подошел поближе и встал между Ливни и Варнавой, сложив руки на груди. — Это может быть бухта, отдельно стоящий камень, какие–нибудь развалины. Все, что угодно. И мы не можем знать это.
Варнава аккуратно положил ладонь на загнувшийся вверх край карты, расправляя ее.
— Если мы правы в том, что текст на папирусе написан Иосифом Аримафейским, тогда, возможно, нам следует искать это место в окрестностях Иерусалима.
— Почему же? — скептически спросил Кир.
— Очевидной причины нет, кроме той, что он жил там, и нам будет с чего начинать.
Ливни провел пальцем в воздухе, не касаясь пергамента.
— В этом случае мы имеем города Аполлония, Иоппе и Ашкелон. Выбирайте.
Варнава махнул рукой.
— Давайте выберем второй.
— Иоппе или правильнее сказать Япо?
— Иоппе.
Они склонились над картой, как два стервятника, ожидающие смерти своей добычи.
Калай вздохнула. Хотя она немало странствовала по Палестине и Египту, похоже, ей еще не приходилось видеть столь заброшенное жилище, как эти пещеры, усеивающие склон горы, словно соты. Ливни и его ученики называли это своим домом, но внутри было совершенно пусто. Только сложенные в углах постели, коврики для молитв и свечи, стоящие посреди чисто выметенного пола. В этой местности немало людей жило в пещерах, но у них внутри всегда было что–нибудь цветное. Стены расписаны или покрашены, затянуты яркой тканью, увешаны бусами или выложены полированным камнем. Но здесь, за исключением библиотеки, где они сейчас сидели, стены были совершенно голыми, отполированными за тысячи лет водой и ветром. Глазу не за что зацепиться. Хорошо хоть вино вкусное. Калай отпила еще глоток.
Кир сменил позу, положив руку на рукоять меча, и его кожаный пояс еле слышно скрипнул. Это был единственный звук, нарушивший тишину.
— Сколько стадиев от Иоппе до Иерусалима? — спросил он.
— Наверное, триста пятьдесят или чуть больше, — ответил Ливни, почесав подбородок сквозь бороду. — А что?
— В таком случае Иерусалим находится «в двух переходах от берега».
— Если идти пешком, то не меньше трех.
Кир задрал подбородок. В его изумрудно–зеленых глазах читалась напряженная работа мысли.
— Если текст написал Иосиф Аримафейский, то, насколько я знаю, он был уважаемым человеком, имевшим влияние в Храме. У него должны были быть друзья по всей Палестине, люди, которые помогли бы ему. Так что, думаю, он путешествовал верхом.
Варнава и Ливни переглянулись, словно спрашивая друг друга.
— Предположим, что он прав, — сказал Варнава.
— Согласен. Значит ли это, что Иерусалим и есть место «в двух переходах от берега»?
— Мы ходим по кругу. Именно с этого мы и начали, — скривившись, ответил Варнава. — Если мы возьмем за начальную точку Иоппе, то не менее вероятно, что «в двух переходах от берега» находится гора Гаризим.
— Если выбор именно таков, то я скорее соглашусь с Киром, — сказала Калай, подтягивая колени к груди.
Заратан раздраженно посмотрел на нее, словно был возмущен тем, что она вступила в разговор. Он переводил взгляд с одного на другого в ожидании, что ее кто–нибудь одернет.
— Продолжай, — сказал вместо этого Ливни. — Почему?
— Потому что следующее слово — «махрай». Лучший воин Давида был родом из Юды, холмистой местности, находящейся к юго–западу от Бет–Лехема и поблизости от Ерушалаима.
Ливни поднял кустистые седые брови, выражая восхищение.
— А что такое «манахат»? — спросил он.
Калай выпрямилась, поставив на холодный пол босые ноги.
— Если бы я размышляла так же, как вы, переводя все буквально, то сказала бы, что это «место отдыха».
Лицо Ливни озарила полубезумная, но очень добрая улыбка.
— Ты просто чудо. Где ты выучила еврейский язык?
— Моя бабушка была иудейкой по вере. Она каждый вечер читала мне книги на еврейском.
Ливни улыбнулся еще шире.
— Тогда ты знаешь, что магди…
— Магдиэль был вождем эдомитов, — встрял в разговор Заратан, довольный, что запомнил это.
Уголки его губ тронула высокомерная усмешка.
— Да, но не в этом случае, — ответил Ливни.
Улыбка сошла с лица Заратана.
— В каком смысле? Мы же все пришли к выводу, что это имя вождя эдомитов!
— А ты что скажешь, милая? — спросил Ливни у Калай, нежно глядя на нее.
— Скажу, что это слово переводится как «дар Божий» или «дар Богу».
У Кира расширились глаза.
— Два перехода от берега… лучший воин Давидов… прилег отдохнуть?.. Дар Божий, Божий? — забормотал он, опершись рукой о стол.
Колени Варнавы подогнулись. Он осторожно опустился на стул и повторил вслед за Киром:
— Дар Божий, Божий…
— Что все это значит? — спросил Заратан, надув губы. — Полная чушь.
По пещере пронесся порыв ветра, и листы карт затрепетали. Ливни протянул руки, аккуратно придерживая их за углы.
— Тогда у нас проблема, — сказала Калай, не обращая внимания на слова Заратана.
— Потому что слово «селах» выпадает из ритма, — сказал Заратан, возможно, несколько громче, чем надо, и выпятил вперед покрытый юношеским пушком подбородок.
Калай поразил сам факт того, что он хоть что–то слушал. Она–то думала, что у него в голове только неприличные картинки.
— Да, правильно, — согласился Ливни, сморщив лоб. — Вы все совершенно правильно принимаете это во внимание. И к какому решению вы пришли по поводу слова «селах»?
Варнава оперся о локти, поставив их на стол.
— Мы думали, что это может быть название скального города эдомитов или какого–то места в Моаве.
— Хотя буквально это слово означает «скала», — заметила Калай.
Мужчины поглядели друг на друга, ожидая, что кто–нибудь что–то скажет.
— Дар Божий, Бог, скала? — с досадой сказал Заратан. — Просто смешно.
— Может, и нет, — ответил Кир, снова принявшись ходить взад и вперед. Пламя свечей отражалось на висящем у него на поясе мече, ритмично поблескивая. — Возможно, слово «селах» — скрытое указание на святого Петра. Ведь его имя тоже означает «скала».
— Да, по–еврейски его звали Кифа, а это и камень, и скала, — сказала Калай.
Ливни выпрямил пальцы и уперся в них подбородком.
— Об этом я не думал, — признался он. — Но это именно та уловка, к которой Иосиф Аримафейский мог намеренно прибегнуть, чтобы сбить с толку праздного читателя. Как думаешь, Варнава?
Варнава провел пальцами по седым волосам. В слабом свете свечей его запавшие глаза казались остекленевшими.
— Возможно… но мне не кажется, что это правильно.
— Что ж, хорошо, — сказал Ливни, беря в руки кувшин и наливая себе еще вина. — Давайте займемся словами «масса, масса». Кир, что думаешь?
— Думаю, это может быть ссылкой на сына Ишмаэля в Книге Бытия.
— Я абсолютно уверена, что это идет от «масса умериба», что переводится буквально как «доказательство и спор» или «испытание и соревнование», — сказала Калай, не ожидая, когда ее спросят.
— Точно так же это может означать оракула, говорившего с царем Лемуэлем, — возразил Варнава. — Но проблема в том, что папирус написан не еврейскими буквами, а латинскими. Очевидно, именно для того, чтобы пустить читающего по ложному следу, поскольку, не имея еврейских слов, написанных еврейскими буквами, мы не можем догадаться об их истинном смысле.
— Хм, да. Совершенно верно, — согласился Ливни. — В латинском написании слово выглядит как «масса» и может быть абсолютно верной транслитерацией с еврейского, но по–еврейски оно может произноситься как «массха» или как «массах», а эти слова имеют совершенно разное значение. Вне контекста мы не можем считать, что правильно поняли его.
Поскольку Калай не умела читать и писать, такие тонкости ее не особо занимали, а вот Заратан всерьез задумался. Его светлые брови сдвинулись к переносице.
— Два перехода от берега, лучший воин Давидов прилег отдохнуть, Дар Божий, Бог, скала, доказательство, доказательство? Ерунда.
— Возможно, если мы правильно переведем слово «селах», все встанет на свои места, — со вздохом сказал Варнава.
Каменный пол пещеры был очень холодным, и Калай снова поджала ноги. Поставив себе на колени чашку с вином, она вновь задумалась над смыслом слова «селах». Крепость эдомитов, взятая штурмом Амазией, царем Иудеи. Не означает ли это просто каменной крепости? Если на папирусе приведена точная карта, важно будет выяснить, что это за крепость.
Откинув голову назад, она обвела купол пещеры рассеянным взглядом. Мужчины стали говорить тише.
Может, Заратан прав и все это полная ерунда. Взяв кувшин, она подлила себе вина. По жилам разлилось приятное тепло, позволившее немного забыть обо всей опасности ситуации, в которой они находились. Можно было насладиться короткой передышкой.
— Ты скоро уже языком перестанешь ворочать, что тогда нам с тобой делать? — с вызовом спросил Заратан.
— Не дум–ю, что х–чу т–вечать на т–кой вопрос, — сказала Калай, намеренно прикидываясь, что у нее язык заплетается от выпитого вина. — Ты что–нибудь п–думаешь, а в тв–ей молод–й г–лове и так хв–тает всяких мыслей.
Заратан густо покраснел и злобно посмотрел на нее, стиснув зубы.
— Я ухожу, — резко сказал он, так, будто ее это должно было обидеть. — Где мне лечь спать?
Ливни поднял взгляд.
— Тирас и Узия устроили вам постели в пещере у входа и будут стоять на страже всю ночь, чтобы вы могли спать спокойно. Постарайся отдохнуть.
— С превеликим удовольствием, брат. Благодарю сердечно, — ответил Кир.
Заратан направился к выходу, а Ливни с Варнавой снова занялись картой. Они о чем–то перешептывались, показывая пальцами на какие–то закорючки и не обращая внимания на остальных.
Кир махнул рукой Калай, чтобы привлечь ее внимание, и кивнул в сторону выхода, предлагая уйти.
Калай встала со стула и пошла вслед за ним.
В пещере у выхода они увидели Заратана, который успел укутаться в одеяло. Рядом лежали еще три одеяла. Когда они прошли мимо него, Заратан перевернулся на другой бок, спиной к ним. Калай и Кир вышли наружу.
С моря надвигался туман, призрачно–белый в лунном свете. Кир спустился на пару шагов вниз, чтобы их не слышали внутри пещеры.
Калай двинулась за ним, раздумывая, зачем это ему понадобилось выходить из пещеры для разговора с ней.
Наконец Кир остановился в ложбине, скрытой от света луны, и откинулся назад, опершись на край скалы. Ветер нес мимо них клочья тумана.
— Что ты думаешь о Ливни?
— Странный он, — ответила Калай, пожимая плечами. — Сначала я ему не верила, но он мне понравился.
— А двое его помощников?
— Это же еще мальчишки, Кир. Они для нас не опасны.
Их окружал мерцающий в лунном свете туман. Казалось, даже черные волосы и борода Кира приняли в себя часть этого свечения.
— Ты веришь Ливни? — спросил Кир, запрокидывая голову.
— Если ты о том, что папирус следует переводить буквально, то это выглядит куда более осмысленно, чем все наши попытки.
— Но ведь Заратан прав: получается полная ерунда.
— Все выглядит ерундой, пока ты не начнешь это понимать, Кир.
Она взглянула на странного вида камни, проступающие в пене прибоя. Их освещала луна, пенные воды блестели, как серебро, по песку тянулись чернильные тени, отбрасываемые скалами. Туман плыл в их сторону над темным песком. Ей захотелось представить в своем сознании и воспроизвести звуки ветра и волн так, как ее учили, согласно правилам древней религии, которой она придерживалась. Но она опасалась, что это вызовет раздражение у Кира, чья душа была всецело отдана христианству.
— Что же за «дар Божий»? У тебя есть какие–нибудь мысли по этому поводу? — спросил он.
— Жизнь. По крайней мере, я бы ответила на этот вопрос именно так. А ты?
Кир неуверенно покачал головой и пожал плечами, но на его симпатичном суровом лице появилось странное выражение.
— Что такое, Кир?
Он глянул на нее, но молчал еще несколько мгновений.
— Думаю, это Жемчужина, — наконец сказал он.
— Которая является… чем?
В наступившей тишине Калай услышала, как одна из лошадей тихо фыркнула. Тихо хрустел песок под копытами. Животные бродили вдоль пляжа, выискивая любые клочки съедобной травы. Но она продолжала глядеть на Кира. В углах его глаз четче прорезались морщинки.
— Ты слышала наш разговор про книгу Папиаса?
— «Толкование пророчеств Господа»? Да, и что?
— Я читал там такую фразу: «Сын Пантеры снова облачится в одеяние славы и призовет безголового демона, повелевающего ветрами с Жемчужиной в руке…» — ответил Кир, обводя взглядом берег.
— Интересно. И непонятно.
— Да, — тихо сказал Кир. — Должно быть, это моя вина: я плохо знаю еврейский язык. О значении многих слов мне приходилось просто догадываться.
Он раздраженно смахнул комок грязи с рукава.
Они укрылись за кучей камней, вероятно отколовшихся от скалы в незапамятные времена и поросших крошечными, перекрученными ветром деревцами. Туман продолжал надвигаться с моря, ветви деревьев отяжелели, и с них начали падать капли воды. Звук прибоя и капели звучал успокаивающе, так приятно после долгих дней, проведенных в пути.
Опершись плечом о скалу, она посмотрела ему прямо в глаза. Но он словно не заметил ее взгляда, напряженно всматриваясь в туман, будто пытался угадать их судьбы в его причудливых переливах.
— А что, если карта не ведет никуда и мы просто гоняемся за призраком? — спросила она.
— Я верю в призраков. А ты нет?
— Нет, — ответила она, обхватив плечи руками, чтобы согреться.
— Нет? В самом деле? — с неподдельным изумлением спросил он. — А в ангелов и демонов?
— А–а–а, — протянула она, грозя ему пальцем. — В демонов я верю, это точно. Я вижу их, когда брожу по улицам. Заглядываю им в глаза и вижу исходящее оттуда зло. Поверь, мир просто наполнен демонами. Луку помнишь?
Кир помолчал.
— Но не в ангелов? — спросил он.
— Никогда не видела. Вот и все. Когда увижу — изменю свое мнение.
— Они существуют, Калай, поверь мне, — исполненным благоговения голосом сказал Кир. — Они не раз спасали меня на поле боя.
— Я видела тебя в бою, Кир. И подозреваю, что изрядная доля этого везения зависит от тебя самого. Ты отлично обращаешься и с мечом, и с кинжалом. Кроме того, ты сообразителен. Думаю, по большей части ты сам создаешь свою удачу, — сказала она, пожимая плечами. — Но если хочешь верить в то, что ангелы что–то шепчут тебе на ухо, дело твое.
Кир улыбнулся. Калай увидела, как его зубы блеснули в свете луны.
— Возможно, это заслуга ангела–хранителя. Дела его не нуждаются в доказательствах, людям необходимо лишь верить в них.
— Верить в то, что за нами присматривают? — спросила Калай, недоверчиво поджимая губы. — По мне, так это лишняя трата сил.
— Но ведь и у тебя есть вера, — ответил Кир. — Ты говорила, что поклоняешься богине. Ведь для этого требуется ничуть не меньше веры, чем для того, чтобы поверить в ангелов.
Отодвинувшись от скалы, Калай окинула камни рассеянным взглядом. Туман становился все гуще, скрывая узловатые ветви деревьев, и у нее возникло странное ощущение, что все вокруг — отнюдь не то, чем кажется. Но она старательно отогнала от себя предчувствия.
— Богиня не требует взамен так много, как ваши ангелы, — ответила она. — Моя богиня рада тому, что ты ей молишься время от времени, может быть, что–нибудь жертвуешь по большим праздникам. Она не требует обетов бедности и безбрачия или чего–нибудь такого же противоестественного, чего требует твой Бог. В результате верить в богиню куда как проще.
— Думаю, ты самый благочестивый человек из всех, кого я знаю, — заговорщически прошептал Кир. — Просто не любишь это показывать.
— Почему ты так решил?
— Ты боишься, что это примут за слабость, — ответил Кир, вздохнув. — А слабость — такая вещь, которую большинство людей не могут себе позволить.
Несколько долгих мгновений Калай смотрела на него с удивлением. Свет луны играл на его губах, отражался в глазах. Как же он смог так верно понять ее состояние?
— И ты в их числе, — наконец сказала она. — Хотя, подозреваю, ты веришь, что твой Господь ждет от тебя именно этого.
Кир оперся спиной о скалу, и ткань одеяния зашуршала, коснувшись камня.
— Не было ни одной ночи, чтобы я не чувствовал Его присутствие в своих снах, Его призыв оставить меч и принять крест.
— Ты действительно так глубоко веришь в это, Кир? Я понимаю, ты тоже монах, но, похоже, ты не склонен разделять с ними их трусость и глупость. По крайней мере, я такого не замечала.
— Неужели? — спросил Кир. Его рот скривился в ухмылке, полной отвращения к самому себе. — Боюсь, то, в чем ты видишь силу, на самом деле является моей слабостью.
— Правда? Поразительно.
Кир опустил глаза, словно устыдившись.
— Господь мой учит «подставлять другую щеку». Любить ближнего своего и жить с ним в мире. И я всем сердцем верю в это учение.
Боль в его голосе становилась все сильнее.
— Но у меня не хватает смелости следовать ему, когда людей, которые мне небезразличны, убивают или хотят убить. Но я должен найти в себе такую смелость, Калай.
Калай уже открыла было рот, чтобы сказать что–нибудь нелицеприятное, но промолчала, видя мучения, отражавшиеся на его лице. Подняв глаза, он посмотрел на нее, будто ища утешения. Может, он сейчас нуждается всего лишь в добром слове? Хочет, чтобы она сказала, что верит в него и благодарна за то, что он их защищает?
— Вот в этом–то и есть главная проблема с твоим Богом, — сказала она вместо этого. — Он постоянно вынуждает людей отказаться от всего, что они знают, чем они являются, и что взамен? Ничего.
Жесткий тон ее слов заставил его расправить плечи.
— Я бы не назвал спасение «ничем». И скорее предпочел бы быть спасенным, чем навеки проклятым.
— Так вот чего ты боишься? Проклятия? Постой–ка. Ведь твоя вера учит: что бы ты ни сделал, твой Господь простит тебя?
— Нет, есть грехи, которые Бог не может простить, но…
— Уверена, что ты не собираешься совершить один из них.
— Нет, — ответил Кир, с подозрением посмотрев на нее.
— В таком случае о чем тебе беспокоиться? Когда все закончится, твой Господь простит тебе твои проступки и ты сможешь как ни в чем не бывало дальше следовать Его учению.
— У тебя совершенно неверное представление обо всем этом, — сказал Кир, прищурившись.
— Это звучит как скрытый комплимент, — улыбнувшись, ответила Калай. — Ты пытаешься перевести разговор в романтическое русло?
Кир открыл рот, но, похоже, так и не нашелся что ответить.
— Отлично, — сказала Калай, беря его за руку. — Теперь, когда ты лишился дара речи, давай поговорим о более важных вещах.
— Что может быть более важным, чем спасение моей бессмертной души?
Калай вывела его из–за кучи камней в сторону пляжа.
— Ты сказал Ливни, что мы уйдем до восхода солнца. Куда мы направляемся?
— Не имею ни малейшего понятия. Надеюсь, за ночь Ливни и Варнава наметят дальнейший маршрут.
— Насколько я понимаю, у нас всего два варианта. Гора Гаризим или Ерушалаим.
— Ерушалаим. Иерусалим, — тихо проговорил Кир, будто пробуя слова на вкус. — Так странно звучит для меня это имя. Он более двухсот лет назывался Элия Капитолина, с тех пор как в сто тридцатом году император Адриан дал ему это имя. Я сам всю жизнь так говорил.
— Что ж, император Константин всего лишь вернул старое название. Возможно, это единственное доброе дело за все его правление. Хотя евреям все так же запрещается там появляться, за исключением дня девятого ава по иудейскому календарю.
— Девятое ава? А почему?
Калай чуть не поперхнулась от такого невежества.
— Это годовщина разрушения Храма, произошедшего в семидесятом году. Евреям дозволено раз в год войти в город,[82] чтобы оплакивать утрату и подвергаться мучениям со стороны христиан, которые ходят среди них, ругая их за то, что они оплакивают Храм и продолжают ожидать мессию. Кричат, что мессия уже пришел… что все пророчества исполнились, а евреи оказались слишком твердолобыми, чтобы признать это.
Кир напрягся, услышав гнев в ее голосе.
— Ты посещала Иерусалим девятого ава?
— Бабушка взяла меня туда, когда мне было пять лет. Никогда не забуду того, что чувствовала. Мои родители были христианами, но даже сказать тебе не могу, как я ненавидела христиан в тот день.
— Мне жаль, — тихо сказал Кир.
Как и большинство благочестивых христиан, Кир верил, что Иисус был истинным мессией, а разрушение Храма стало неопровержимым доказательством того, что пророчества Иисуса исполняются. А для Калай этого было достаточно, чтобы скверно себя чувствовать.
Калай сделала глубокий вдох.
— Если мы пойдем туда, то мы просто полезем в логово льва, — выпалила она.
— Наверняка Макарий, епископ Иерусалимский, — один из ближайших союзников епископа Сильвестра.
— Лакея императора Константина? — уточнила Калай. — Ты думаешь, что кинжалы в руки напавших на нас сикариев вложил именно он?
— Вполне возможно.
— Тогда мне придется привыкнуть к страху, который уже не первый день гложет мое нутро.
Она отпустила его руку и пошла дальше, к пляжу.
— Калай? — позвал Кир.
Хотя он произнес это тихо, его низкий голос был хорошо слышен. Калай обернулась и увидела, что он смотрит на нее с затаенной болью во взгляде.
— Несмотря на мою веру, я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы нам не причинили вреда.
Он стоял, уперев в бока сжатые кулаки, будто боролся с непреодолимым желанием коснуться ее.
— В этом я никогда и не сомневалась, Кир.
— Я знаю, что ты думаешь, будто я…
Кир внезапно замолк, напряженно глядя на песок у их ног. Потом поднял голову, прислушиваясь.
Калай затаила дыхание.
— Что такое? — прошептала она спустя несколько мгновений.
Кир показал пальцем вниз. На песке виднелись полузасыпанные песком темные следы.
Она опустилась на корточки, осматривая их и пытаясь понять, кому они принадлежат — человеку или животному.
— Их почти совсем смыло, Кир.
Она пошла было вдоль цепочки следов, но Кир мгновенно взял ее за руку, останавливая. Очевидно, он даже не успел подумать, какие мысли может пробудить в ней это движение, но она вздрогнула, с трудом подавив желание бежать.
— Нет, не ходи, — приказал он.
Приятное тепло его пальцев, коснувшихся холодной руки Калай, снова заставило ее вздрогнуть.
— Почему?
— Это отпечатки копыт.
— Ну и что? Ливни же говорил, что по берегу ходит много людей. Как он сказал? Рыбаков, торговцев, купцов, даже целые караваны.
— Это проехал один человек на лошади и очень близко к линии прибоя, так близко, насколько это было возможно.
— Разведчик, который хотел, чтобы его следы побыстрее смыло волнами?
— Вполне возможно.
Посмотрев вперед, Калай увидела, что линия следов действительно изгибалась, следуя линии прибоя и уходя в ночную тьму.
— Думаешь, это один из тех, кто нас преследует? — спросила она.
Кир положил ладонь на рукоять меча и крепко сжал ее пальцами, словно был готов в любой момент вырвать меч из ножен.
— Всегда следует предполагать худшее. Если же оно не происходит, то это становится приятным сюрпризом.
— Жизнь преподала нам одинаковые уроки.
Кир посмотрел вдаль на пенные гребни волн, накатывающихся на песок.
— Клянусь, я…
Внезапно замолчав, он стиснул зубы.
В его словах был какой–то странный скрытый смысл. Протянув руку, Калай коснулась лица Кира и повернула его голову к себе, чтобы взглянуть ему прямо в глаза. В них читалось невероятное чувство вины. Он что–то скрывал, нечто такое, что пожирало его заживо.
— Ты мне чего–то не говоришь. Как видно, не рассказываешь никому. Что это?
— Я… я не могу сказать тебе.
Калай уронила руку.
— Это касается Луки? — спросила она.
— На свою беду ты слишком проницательна.
— Я уже не впервые это слышу. Лучше расскажи сейчас, Кир.
Расставив ноги, он собрался с силами и заговорил, хрипло, будто вытягивал слова из себя клещами.
— Я… я вспомнил, где я его видел.
— Где?
— В тот день, когда погибла моя жена.
Резко повернувшись, он уже был готов уйти, но Калай схватила его за руку и рывком развернула к себе. На лице Кира было отчаяние. Он крепко сжал ее пальцы, ожидая следующего вопроса.
— Где это произошло?
Кир молчал, видимо подбирая слова.
— Это случилось сразу же после битвы у Мильвийского моста. Я… я просто не смог стерпеть это лицемерие.
В его голосе послышалась затаенная злоба.
— Я дезертировал. Император послал за мной людей, чтобы меня вернули. А может — чтобы убили. Они вломились в мой дом среди ночи. Я сказал Спес, что ей надо бежать, пока я буду драться с ними и задержу их…
Его плечи сгорбились, будто он готов был свернуться в клубок.
— Ее убили первой.
— У тебя на глазах?
Выражение лица Кира было лучше всякого ответа. Калай резко выдохнула и кивнула. На мгновение туман рассеялся, и она увидела скачущих по берегу лошадей. Они игриво ржали, их гривы и хвосты развевались и блестели в свете луны.
— Ее убил Лука?
— Нет. Но он стал причиной того, что мне удалось сбежать.
— Не понимаю.
Кир снова сжал рукоять меча, словно для того, чтобы успокоиться.
— Он был молод и неопытен. Я застал его врасплох, сбил с ног и убежал. Сомневаюсь, что он вообще сможет перенести такой позор. Его тогда поставили охранять входную дверь.
Поежившись, Калай медленно пошла обратно к входу в пещеру. Кир двинулся следом. Она слышала за спиной его шаги и тихое позвякивание меча в ножнах.
Перед самым входом она остановилась и обернулась к нему.
— Кир, что ты имел в виду, говоря про лицемерие? Я не являюсь горячим поклонником Рима вообще и императора в частности, но ты не похож на человека, способного на дезертирство.
Кир замер. Ветер сдувал назад его черные кудрявые волосы, открывая точеные линии надбровий и скул.
— Я там был в тот день.
— В какой?
— В тот. Перед битвой.
Калай покопалась в воспоминаниях, пытаясь понять, что это значит.
— В тот день, когда император увидел в небе крест?
Кир презрительно фыркнул.
— Он все утро просидел в палатке и пил вино. Вызвал меня к себе вскоре после полудня. Он доверял моим советам, а тогда ему очень был нужен чей–то совет. Он сказал, что придумал, как воодушевить людей, чтобы они взяли штурмом мост. Только никак не может решить, в каком виде преподнести этот миф.
— Миф?
— О да. Он был мастером создания мифов. Всегда четко знал, что именно он делает. Но на этот раз не мог решить, что сказать: увидел ли он в небе светящийся крест или буквы «хи» и «ро» — монограмма божественного имени, если не знаешь, — либо услышал голоса ангелов, распевающих «Сим победиши».[83] Спросил, что мне больше нравится. Я же ответил, что считаю это дурацкой затеей, которая может отпугнуть множество верных Риму воинов.
— И что ответил на это император?
— Выгнал меня из палатки.
Туман двигался вокруг них светящимся водоворотом, их тени дрожали и расплывались.
— Думаю, я уже тогда стал для него предметом беспокойства.
— Из–за того, что ты знал: это уловка, а не чудесное знамение?
— Да.
Калай плотно обхватила свои плечи руками.
— Поверить не могу, как ты до сих пор жив.
— Я тоже.
— Римляне охотятся за тобой с того самого времени?
Кир потер ножны ладонью, сгоняя с обтягивающей их кожи капли воды.
— Не знаю.
Калай медленно опустила руки.
— А вот теперь, похоже, ты солгал, впервые за весь разговор.
Кир зажмурился и замолчал.
— Возможно, так оно и было, — сказал он. — Точно не знаю, но всегда этого опасался.
Калай положила ладонь на его широкое плечо. Для нее это было дружеским жестом, не более, но в ответ Кир неуверенно вытянул руки, коснулся ее и притянул к себе. Когда он обнял ее за плечи, его руки дрожали.
— Не говори ничего. Просто позволь мне обнять тебя на мгновение.
Калай была ошеломлена и не двинулась с места. Как ни странно, она почувствовала облегчение. Не любовь, не желание, просто… облегчение. Полный идиотизм. Их преследуют безжалостные убийцы, и, быть может, в этот самый момент они смотрят на них. Хотя чтобы разглядеть их сквозь такой туман, надо подойти очень близко.
— Я уже начинаю надеяться на то, что ты прав, — ласково сказала она.
— В чем?
— В том, что есть ангелы, которые присматривают за нами.
Он немного расслабил объятия. Посмотрел на нее сверху вниз. Нежность в его взгляде тронула ее, наполнив теплом сердце.
— Почему? — спросил Кир.
— Потому что мы оба утратили бдительность. Будь я убийцей, я бы нанесла удар именно сейчас.
Кир мгновенно отшатнулся от нее, поспешно оглядывая берег и скалы.
— Ты права. Давай вернемся внутрь. Если Бог столь милостив к нам, то сегодня мы сможем немного поспать.
Подождав, пока он обойдет ее, Калай двинулась к входу на шаг позади Кира.
Спустя полчаса Калай уже лежала на полу, натянув потрепанное, но теплое одеяло до подбородка, и смотрела на темный потолок пещеры. Кир и Заратан уже спали. Она тоже пыталась заснуть, но мысли о Кире не давали ей покоя. Грудь сдавило, как от резкой боли. Она никак не могла забыть ощущение, пронзившее ее, когда он обнял ее… мощное, как блистающий золотой телец из иссушающих пустынь далекого прошлого.
Учение о тени
— Ты все еще здесь, брат?
Ты перекатываешься на другой бок, услышав его шепот, и вдыхаешь теплый ночной воздух. Над головой блестят звезды, ветерок пьянит, неся запахи влажной земли и деревьев. Он лежит в двух локтях от тебя, завернувшись в одеяло и положив руки под голову. Смотрит во тьму. Всякий раз, когда он моргает, в его глазах отражается свет звезд, и будто остается там на короткое мгновение.
— Конечно, я здесь. Где мне еще быть?
— Я не могу найти тебя.
Ты привстаешь, опираясь на локоть.
— Я здесь, рядом. Повернись — и увидишь.
Ты замечаешь, как его рот выгибается в улыбке.
— Я месяцами искал тебя. И все никак не могу найти.
И вдруг ты понимаешь — в этом, как всегда, есть глубокий смысл.
— Что ж, не моя вина, что ты просто не открываешь глаза, — говоришь ты — Я рядом с тобой, будто тень твоя, но ты слеп ко мне.
Улыбка пропадает с его лица, словно ее там никогда и не было. Несколько мгновений он молчит.
— Теням, чтобы жить, нужен свет, — наконец говорит он. — Во тьме они умирают. Боюсь, ты именно там, поэтому я и не могу найти тебя.
Ты разглядываешь его очертания. Если кто и похож на тень этой ночью, то это он сам. Тень тьмы.
— Иешуа, я не во тьме, — говоришь ты. — Я тень, влюбленная в солнце, но скрывающаяся от него из чувства самосохранения. Поэтому ты и не можешь найти меня.
— О чем ты говоришь? — мрачно спрашивает он.
— О том, что ты запланировал. Когда умрет солнце, умрут и все тени, отбрасываемые в его свете. Умрут окончательно. Как ты можешь быть столь бессердечным и безразличным к тем, кто любит тебя?
Он делает вдох и очень медленно выдыхает, словно наслаждаясь движением воздуха в легких.
— Ты боишься?
— Да, — отвечаешь ты. — Я боюсь.
— Значит, возможно, я наконец–то нашел тебя, — еле слышно отвечает он.
