Глава 28
У входа в пещеру их встретил юноша, наверное, лет шестнадцати. Он был низкого роста, некрасивый, с испуганным взглядом черных глаз. Его голова была выбрита, видимо в наказание за какой–то проступок. Когда он шагнул им навстречу, жесткая ткань его коричневого одеяния зашуршала, облегая рельефные мускулы его тела.
— Я Тирас, помощник благословенного отшельника, — сказал он. — Чем могу вам помочь?
Варнава покрепче ухватил мешок с книгами, слез с лошади и отдал поводья Заратану. Вход в пещеру закрывала потрепанная занавесь, сквозь которую пробивались теплые лучи золотистого света.
— Я брат Варнава, прибыл сюда, чтобы повидаться с моим старым другом Ливни, если, конечно, он живет именно здесь.
Глаза юноши широко раскрылись от удивления.
— О! Он говорил, что ты придешь!
Юноша проворно нырнул за занавесь. На песок упал золотой отблеск пламени костра. Внутри послышались приглушенные голоса.
— Можете спешиваться, — сказал Варнава. — Все в порядке.
— Правда? — с подозрением спросила Калай. — Откуда он знал, что ты придешь?
— Вероятно, Ливни предвидел это. У него очень часто бывали видения.
В молодости Варнава даже завидовал этому, не понимая, почему Господь наградил Ливни такой мудростью и не наградил его, ведь Варнава был упорнее во всем: и в учебе, и в молитве, и в работе. Но после того как они провели вместе больше десяти лет, зависть уступила место почтительности. Ливни был избран, и Варнава понял, что знать человека, избранного Господом, — уже огромное счастье.
— Не слишком–то хороший ответ, брат, — скривив рот, отозвалась Калай. — Особенно после того, что мы услышали в деревне, будто кто–то уже спрашивал их про Ливни. Возникает вопрос: а вдруг сикарии прибыли сюда раньше и ждут нас внутри с распростертыми объятиями?
Варнава раздраженно посмотрел на нее.
— Калай, неужели ты думаешь, что в этом случае Ливни не послал бы своих помощников, чтобы предостеречь нас?
— Не послал бы, если бы ему приставили кинжал к горлу.
— Твоя вера так слаба… Пожалуйста, доверься мне. Все в порядке. Можешь слезть с лошади, — сказал Варнава, продолжая прижимать к груди мешок с книгами.
Несмотря на свои опасения, Калай слезла с лошади, то же самое сделал и Заратан. Лишь Кир остался сидеть верхом.
— Кир, — обратился к нему Варнава. — Давай пошли с нами.
Лошадь помотала головой. Звякнула упряжь.
— Мне нужно осмотреть местность, — ответил Кир. — Я слезу с лошади сразу же, как удостоверюсь в том, что вы здесь в безопасности.
— Хорошо, хорошо, — согласился Варнава, понимая, что спорить бесполезно. — Как только мы увидимся с Ливни, я пошлю к тебе Калай.
— Хорошо.
Из–за занавеси вышел Тирас. Вместе с ним появился еще один мальчишка лет тринадцати, с кудрявыми рыжими волосами, зелеными глазами и кучей веснушек на лице, явно кельтских кровей.
— Хозяин приглашает вас войти, — сказал Тирас, махнув рукой в сторону входа.
Варнава сдвинул занавесь в сторону и, пригнувшись, вошел в пещеру. Тирас и второй мальчишка последовали за ним.
Внутри оказалось куда просторнее, чем он подумал сначала. Вдалеке горели зажженные свечи, до потолка пещеры было где–то двадцать локтей, и в ее стенах виднелись несколько отверстий, входы в коридоры. Сквозь тонкую ткань одеяния Варнава почувствовал тепло. Его тело облегченно вздрогнуло, отходя от холода.
Следом за ним внутрь вошли Заратан и Калай.
Калай поправила оружие, заткнутое за пояс.
— И где же убийца? Погулять вышел? — спросила она.
Тирас нахмурился, не понимая, о чем она говорит, но догадываясь, что в ее словах скрыто оскорбление.
— Я никого не вижу, — сказал Варнава. — Возможно, он в другой части пещеры.
Он сделал два шага вперед, но Тирас остановил его.
— Нет, не сюда, брат. Следуй за мной, пожалуйста.
Он жестом показал на туннель справа от них.
Варнава и Калай пошли следом за двумя молодыми послушниками.
— Я останусь здесь на страже! — визгливо сказал Заратан.
— Киру будет намного спокойнее, если ты прикроешь его, — едко заметила Калай.
Коридор закончился, приведя их в большую пещеру с закопченными стенами. Стоящие в ряд на длинном столе свечи бросали колеблющийся свет на каменные своды. Округлая пещера около тридцати локтей в поперечнике и около десяти локтей в высоту, все стены покрыты дырами, словно сотами, внутри которых — множество книг, свитков и принадлежностей для письма.
Варнава улыбнулся. Даже посреди пустыни библиотекарь не может прожить без книг. Он поставил на стол свой мешок с книгами.
— Иди сообщи Киру, что все в порядке, — сказал он Калай.
— Святая невинность, — ответила она, приподняв тонкие рыжие брови. — Я не вижу ничего, что бы свидетельствовало о безопасности, кроме…
Занавесь на другом конце пещеры резко откинули, и из–за нее появился Ливни, постаревший, седой, в заплатанных коричневых лохмотьях, развевавшихся вокруг его тела, словно не истлевший до конца саван.
— Тирас! Узия! Принесите нам вина и чего–нибудь поесть! — крикнул Ливни, бросаясь к Варнаве мимо ошарашенных мальчишек.
Он обнял его так, что у старого монаха едва не треснули ребра.
— Варнава, мой дорогой друг! Как здорово, что ты приехал ко мне! Сколько лет прошло, а? Двадцать, двадцать один? Ты хотя бы нашел деревушку Астемо?
Ливни был огромным мужчиной с мощными плечами и руками, наверное, вдвое толще, чем у Варнавы. Седеющая грива каштановых волос ниспадала ему на плечи, обрамляя бородатое лицо.
Варнава с трудом вырвался из хватки его могучих рук и засмеялся.
— Не совсем. Все еще ищу.
— Я всегда думал, что это где–то в районе Элеутерополиса.
— Я тоже. Просто не нашел никаких доказательств, подтверждающих это предположение. Ливни, это Калай, наш друг, — добавил Варнава, показывая жестом на Калай.
Только что, не более двадцати ударов сердца назад, Калай вынула из–за пояса кинжал и припала к земле, как готовая к прыжку волчица.
Обернувшись к ней, Ливни замер, разглядывая ее огромными серыми глазами.
— Сначала я подумал, что ты ангел, — доброжелательно сказал он. — А теперь не без удовольствия понимаю, что ты из плоти и крови. Пожалуйста, садитесь оба. Мои братья скоро придут и принесут питья и еды.
— Я постою, — ответила Калай, небрежно покачивая рукой с кинжалом.
— Но ты, должно быть, устала, садись, пожалуйста.
— Нет.
Ливни нахмурился.
— Ты собираешься стоять всю ночь, после того как несколько дней ехала на лошади?
— Возможно.
Глаза Ливни расширились еще сильнее.
— Ты, похоже, не очень–то словоохотлива?
— Если отбросить весь свиной навоз этой жизни, то и слов потребуется не слишком много, — наклонив голову, ответила Калай.
Губы Ливни медленно растянулись в улыбке, и он утробно расхохотался. Звук эхом отразился от купола пещеры.
— Прекрасная женщина, не лишенная чувства юмора! Благословение Господне.
Калай глянула на него, прищурившись, убрала кинжал в ножны и выпрямилась.
— У тебя необычный взгляд на мир, брат.
— Да, но пусть это тебя не беспокоит. Я безвреден.
— Я слышала иное, — еле слышно сказала Калай. Затем добавила громче: — Прости, но я должна пойти и сказать моим товарищам, что здесь безопасно.
— Конечно, здесь безопасно, — сказал Ливни не без нотки негодования в голосе.
Кинув на него скептический взгляд, Калай вышла.
Ливни проследил, как она скрылась в туннеле, и его лицо смягчилось.
— Ее глаза заставили меня вспомнить Сусанну. Помнишь, какие они у нее были? Голубые, как кусочек неба, упавший на землю.
— Я помню. Думаю, Калай не слишком везет: каждому мужчине она напоминает женщину, которую он потерял.
Ливни горько улыбнулся.
— Да, — тихо сказал он. — И понимаю, что это может смутить ее душу. Как она оказалась вместе с вами?
— Она была прачкой при нашем монастыре.
Ливни приподнял брови.
— Зачем же Господь наш решил столь сурово испытать целомудрие твоих монахов?
— Знать не знаю, — ответил Варнава, с трудом сдержав улыбку.
Ливни задумчиво погладил бороду ладонью.
— А до того, как она стала прачкой? Чем она занималась?
— Я не знаю, чем она зарабатывала на жизнь. Но для меня это не имеет значения.
В глазах Ливни появилось выражение печальной задумчивости.
— Она не покаялась?
— Нет, и, будь я на твоем месте, я не стал бы говорить с ней об этом. Я слышал, как она рассказывала, что ее семья погибла во время гонений. И она винит в этом церковь.
Варнава вспомнил, как случайно услышал разговор Кира и Калай тогда утром, на берегу Нила. Впоследствии он задумывался, не следует ли поговорить с ней по этому поводу, но решил подождать.
— Жаль. Но думаю, когда придет время, ты сможешь обсудить с ней учение Господа нашего.
— Если мы найдем выход из нынешнего затруднительного положения и выживем, то я готов рискнуть получить от нее кинжал между ребер.
Ливни махнул рукой в сторону темных стульев с высокими спинками, стоящих у стола.
— Садись. Рассказывай, что привело тебя ко мне.
Варнава примостился на один из стульев и резко выдохнул.
— Ты выглядишь лучше, чем я ожидал.
Ливни сел во главе стола. Когда он наклонился вперед, облокотившись на темное дерево столешницы, его длинные волосы упали с плеч. Сверкающие, полубезумные глаза были наполнены слезами.
— Мне приснилось, что ты придешь. Бог сказал мне, что надо быть готовым к твоему приезду. Я так рад тебя видеть.
— Господь сказал тебе? — спросил Варнава, испытывая такое же, как в былые годы, благоговение.
— О да, — ответил Ливни, оглядывая пещеру. — Здесь каждый камень дышит словом Божиим. Но он не сказал мне, в чем причина твоего прихода.
Варнава наклонился вперед и коснулся руки Ливни.
— Мне нужна твоя помощь.
— В чем? Это связано с тем, что лежит в этом старом мешке из газельей кожи? — спросил Ливни, показывая на мешок с книгами, лежащий на дальнем конце стола.
— Отчасти. У нас дело великой важности. Ты помнишь папирус? — спросил Варнава, переходя на шепот.
Улыбка исчезла с лица Ливни. Несмотря на то что они за свою жизнь перевели сотни свитков, старинных рукописей и текстов на кусках папируса, был лишь один документ, заслуживающий, чтобы о нем говорили шепотом. Ливни взял пальцы Варнавы в свои и крепко сжал.
— Ты нашел это! Скажи, что нашел!
— Нет, и извини, что заставил тебя надеяться. Именно поэтому я здесь.
Лицо Ливни обмякло, а серые глаза затуманились. Он внезапно понял все.
— Ты в опасности? Из–за папируса?
— В большей опасности, чем можно выразить словами. Несколько дней назад в наш монастырь прибыл епископ из Рима. Он привез нам эдикты, принятые собором в Никее. В ту же ночь монастырь подвергся нападению. Отравили еду на вечерней трапезе. Все погибли. Их убили из–за книг. Двое братьев, я и Калай сбежали, спустившись по Нилу на ее лодке. И я уверен, что нас до сих пор преследуют.
— Кто?
Варнава покачал головой.
— Римского епископа звали Меридий. Ливни, если они настолько напуганы, что готовы убить десятки невинных монахов, они способны на все. Когда мы уедем, тебе следует принять меры предосторожности.
Ливни запрокинул голову и одарил Варнаву самой кроткой улыбкой.
— Я пытался умереть в течение более чем двадцати лет, друг мой, и Бог не допустил этого. Тем не менее я, безусловно, приму меры предосторожности. Не для себя, конечно, но ради тех юношей, которые избрали путь обучения у меня.
— Я удивился, увидев их здесь. Ты больше не отшельничаешь?
— Я был отшельником, а стал учителем, — ответил Ливни, пожимая плечами.
Многие годы Ливни вообще никто не посещал, не говоря уже о том, чтобы остаться жить с ним и учиться у него, и, судя по всему, эта перемена его сильно радовала.
— Совместное чтение Священного Писания прежде всего и наши долгие беседы доставляют мне огромную радость. Я уже забыл о безмятежности…
В пещеру вошли Тирас и Узия. В их руках были две тарелки с хлебом и сыром, два кувшина с вином и керамические чашки с отбитыми краями. Они поставили все это на стол между Варнавой и Ливни.
— Брат Варнава, твои товарищи уже идут, — сказал Тирас. — Тебе принести еще что–нибудь?
— Нет, Тирас, благодарю тебя.
Из туннеля вышли Калай и Заратан, который тут же покрутил носом, принюхиваясь. Он едва ли не бегом пересек пещеру и плюхнулся на стул поближе к еде. К счастью, ему достало выдержки не схватить ее с тарелки, но он впился в нее взглядом, как хищник, готовый к прыжку.
— Каирос, — сказал Ливни, склонив голову.
Варнава и Заратан тоже склонили головы, присоединяясь к молитве.
— Во славу Отца, Сына и Святаго Духа, прежде, ныне и во веки веков. Аминь.
Подняв голову, Варнава увидел, что Калай смотрит на них, презрительно прищурившись.
— Позвольте мне налить вам вина, а сыр и хлеб берите сами, — сказал Ливни.
Руки Заратана метнулись со скоростью атакующей змеи. Прежде чем Ливни успел встать, во рту у Заратана уже был кусок сыра, а другая рука судорожно отламывала кусок хлеба.
— Думаю, Заратан, ты ошибся со своим призванием, — со скукой в голосе сказала Калай. — Тебе следовало стать карманником.
Заратан, продолжая жевать, буркнул в ответ что–то неприятное, похожее на «уж кто бы говорил».
Ливни наполнил вином четыре чашки, передал их сидящим и снова сел.
— Думаю, это была попытка очернить тебя, милая, — сказал он.
— Да уж, сидя всего лишь через стол от меня, он очень храбрый, не то что я. Я не стану оскорблять человека, если у него нож под рукой.
В пещере повисла тишина. Все посмотрели на Калай. Она небрежно отломила кусок хлеба, прожевала его и запила хорошим глотком вина. Проглотив, она продолжила разговор.
— Надеюсь, брат Варнава рассказал тебе, что нас преследуют взбешенные убийцы. Возможно, ты захочешь выпроводить нас при первой возможности?
— Да, он сказал мне, — ответил Ливни, кивнув. — Но что это за люди? Ведь у тебя наверняка есть некоторое представление о них?
— Возможно, они… — начал Варнава.
— Благочестивые люди, — перебила его Калай. — Всю жизнь проводящие на коленях, но тем не менее хорошо владеющие воинскими искусствами. Возможно, члены какой–то тайной организации, созданной, чтобы защищать чистоту вашей веры.
— Что за организация? — с удивлением спросил Ливни.
— Подозреваю… — попытался вставить слово Варнава.
— Думаю, это храмовая стража, — снова перебила его Калай. — Но возможно, они…
— Калай, не возражаешь, если я все–таки отвечу на некоторые вопросы Ливни? — сердито спросил Варнава.
— Нисколько, брат, — откликнулась она, сделав приглашающий жест рукой. — Если только ты не начнешь опять играть словами, пытаясь сохранить честь вашего святого братства.
Варнава тяжело вздохнул.
— Единственное, что я точно знаю: они прибыли из Рима с четким приказом сжечь все книги, объявленные еретическими, а также убить всякого, кто читал их.
Ливни опустил глаза, глядя на отражение свечей в красном вине, налитом в чашку.
— Странно.
— Что? — спросил Заратан, беря очередной кусок сыра. — То, что они жгут книги? Или то, что всех убивают?
— Думаю, и то и другое. Но это подразумевает, что они…
Ливни умолк.
— Что это подразумевает? — спросил Варнава, нахмурившись.
— А? — переспросил Ливни, будто уже забыв, о чем он только что говорил.
— Ты сказал, что тот факт, что они жгут книги и убивают всякого, кто читал их, подразумевает, что они… что?
В пещере пронесся легкий ветерок. Пламя свечей заколебалось, их тени бросали причудливые отблески на напряженное лицо Ливни.
— Вы знаете, что я тоже однажды убил человека? — еле слышно сказал он.
Калай и Заратан перестали есть и посмотрели на Ливни широко открытыми глазами. Его преданные ученики Тирас и Узия замерли в ужасе.
— Ливни, — мягко сказал Варнава. Выражение муки на лице старого друга ранило его в самое сердце. — Я же там был. Конечно, я знаю.
— Был? — переспросил Ливни, облизывая губы.
— Да, друг мой. Разве не помнишь? А потом мы очень долго сидели, смотрели на звезды и говорили о милосердии.
По щекам Ливни потекли слезы.
— О да, теперь припоминаю, — сказал он, с любовью глядя на Варнаву. — Как я мог забыть? Ты тогда мне очень помог.
Варнава протянул руку и тронул пальцами залатанный рукав одеяния Ливни.
— Господь давным–давно простил тебя, друг мой. Тебе не следует продолжать винить себя за это. Позволь этому уйти.
Будто внезапно вернувшись назад из далекого прошлого, Ливни резко выпрямился.
— С того самого дня я считал, что убийство — это горе в крайнем своем проявлении. Отчаянное деяние, совершаемое в немыслимой горечи утраты. Если эти убийцы действуют по приказу церкви, в чем их утрата? Что наша церковь боится потерять, боится настолько, что опускается до убийств?
— Ты слышал о решениях собора в Никее? — хриплым шепотом спросил Варнава.
— К нам сюда очень плохо доходят новости. Что это за решения?
— Ливни, только что прошел собор епископов в Никее. Они объявили вне закона Евангелия от Марьям, Филиппа и Фомы, а также множество других книг, даже «Пастыря» Гермы.
— Но это же абсурд! — вскричал Ливни, вставая.
Он тут же умолк, и в пещере воцарилась тишина. Не двигалось ничто и никто, лишь колебалось пламя свечей. Ливни сел на свое место.
— Ну да. Конечно, — пробормотал он.
Заратан оглядел сидящих.
— Почему? — спросил он.
— Все дело в воскрешении во плоти и непорочном зачатии? — спросил Ливни Варнаву.
— Они просто утвердили это как факт, не подлежащий обсуждению, очевидно сочтя это двумя основополагающими доктринами, которые должны объединять всех христиан.
Лицо Ливни исказила гримаса гнева и отвращения.
— Ты хочешь сказать, они считают, что толпе нужна пара чудес, иначе она не станет верить в учение Господа нашего?
— Именно так.
Ливни зажмурился.
Узия и Тирас были ошеломлены. Эти два старых монаха осмеливаются вслух произносить такую ересь! В то время, которое они провели вместе в Кесарии, Ливни по четыре раза в день произносил Символ веры и наставлял их делать то же самое. Юноши были совершенно обескуражены, слыша такие разговоры.
Ливни открыл глаза и посмотрел на темную поверхность стола немигающим взглядом.
— Они отвергают слова, которые произнес сам Господь, — сказал он и добавил еле слышно: — Истина питается жизнями человеческими.[80]
— Они боятся Истины более всего, — ответил Варнава.
Прошло несколько мучительных мгновений, и он продолжил:
— Именно поэтому они хотят уничтожить папирус и всякого, кто когда–либо читал его.
Ливни устало посмотрел на Варнаву. В его глазах отражался свет свечей.
— Если эти глупцы полагают, что мы в нем хоть что–то поняли, то они приписывают нам несуществующую заслугу.
— Но мы должны продолжить наши попытки с еще большим рвением. Пока еще не поздно.
Ливни отпил хороший глоток вина и со стуком поставил пустую чашку на стол.
— Ты действительно думаешь, что они уничтожат Жемчужину? — в отчаянии спросил он.
— Обязательно. И ты знаешь это не хуже меня.
— Подразумевается, вам известно, что такое Жемчужина? — спросила Калай, подвинувшись вперед.
Варнава молча посмотрел на Ливни.
Тот обвел взглядом купол пещеры и ее стены, глядя на ниши, заполненные книгами. Потом он тихо вздохнул и встал.
— Скажем так: у нас есть определенные догадки.
— Догадки? Убийцы охотятся за вами из–за догадок?
Варнава провел ладонью по давно не мытым седым волосам и вздохнул.
— Они не понимают: все, что у нас есть, — это догадки. Уверен: они считают, что мы все знаем.
— Что ж, тогда почему бы вам не сказать им, что вы ничего не знаете? — невинным тоном спросила Калай. — Может быть, тогда они оставят попытки убить вас. Никогда об этом не думали?
Варнава с досадой посмотрел на нее.
— Мы не хотим, чтобы они знали, сколь мы невежественны. Чем больше у нас будет времени, тем больше шансов, что мы сумеем расшифровать папирус, — сказал он.
— Из вас бы вышла пара хороших епископов, — ответила Калай, сложив руки на груди.
Ливни подошел к сложенным в стенах свиткам. Аккуратно, будто любимое дитя, он достал один из них и вернулся за стол.
— Вот фраза, о которой я даже хотел написать тебе, — сказал он, прикрывая свиток рукой, словно защищал его.
По печальному тону его голоса Варнава понял, что речь идет о том самом папирусе. Он едва заметно повернул голову в сторону Тираса и Узии.
— И о чем ты подумал?
Ливни посмотрел на своих учеников влажными от слез глазами.
— Тирас, возьми с собой Узию и приготовьте постели нашим гостям, — сказал он. — А потом идите в пещеру, где мы читаем, и займитесь Деяниями апостолов. Особое внимание обратите на те места в тексте, где описываются Страсти Господни. Мы обсудим это завтра.
— Да, авва Ливни, — ответил Тирас, поворачиваясь к сидящим за столом. — Да пребудете в мире, братья и сестра.
— Да пребудете в мире, Тирас и Узия, — ответил Варнава.
Заратан сказал то же самое, не переставая жевать. Калай нахально подмигнула юношам.
В ужасе глянув на нее, оба ученика Ливни вышли.
Варнава и Ливни, не сговариваясь, посмотрели на Калай. Она поняла, в чем дело, и поджала губы, будто у нее во рту оказалось что–то кислое.
— Достаточно. Я и сама более не желаю слушать вашу болтовню. Пойду наружу, подожду, пока вернется брат Кир.
Встав, она широким шагом направилась к туннелю, ведущему к выходу.
Варнава посмотрел на Ливни. Тот тихо сказал:
— Возможно, нам следует поговорить наедине.
Заратан поспешно проглотил хлеб, которым был набит его рот.
— Но я тоже все знаю про папирус! Я даже помог перевести некоторые слова.
Варнава любезно кивнул.
— Да, ты сделал это, и я благодарен тебе. Но мне и Ливни надо очень многое обсудить. Папирус — лишь одна из тем. Возможно, будет лучше, если ты подождешь снаружи вместе с Калай. Когда вернется Кир, ты сможешь привести его сюда, и мы все вместе обсудим текст папируса.
— Калай может сделать это не хуже меня, — ответил Заратан, в раздражении вставая и с грохотом отодвигая стул.
Схватив со стола еще один ломоть хлеба, он поспешно вышел. Ливни с сочувствием посмотрел на него.
— Гордыня — самое тяжелое из препятствий.
— Я много раз говорил ему об этом.
— Сколь долго он монашествует?
— Три месяца.
Варнава поднял чашку и отхлебнул вина. Он чувствовал, что Ливни не сводит с него глаз, глядя в которые он уже мог ощутить всю тяжесть предстоящего разговора.
Ливни дождался, пока стихнут голоса уходящих.
— Сколько осталось в живых членов «Оккультум лапидем»? — шепотом спросил он.
— Мы двое, и молю Бога, чтобы Симеон из Аполлонии тоже был жив.
Ливни погладил рукой лежащий перед ним свиток.
— Варнава, я думаю, что нашел ответ в Евангелии от Никодима.
— Никодима? Но я же тысячу раз читал его. Где? Какие из стихов?
— В истории об Йосефе Харамати.
Ливни назвал ученика Иисуса иудейским именем, вместо привычного Иосиф Аримафейский.
— Помнишь? После того как он спрятал тело Господа нашего в гробнице в своем саду, Каиафа и Анна пришли в бешенство. Они отдали приказ арестовать его. Неделю решали вопрос о его судьбе, а Йосеф сидел в тюремной камере, в которой не было окон.
— В камере, единственный ключ от которой был у Каиафы.[81]
— Да, — послышался в полной тишине шепот Ливни.
Несколько мгновений Варнава слышал доносящийся снаружи шум прибоя. Волны все сильнее бились о берег. Может, поднимается шторм?
— Что еще, Ливни?
— Когда в первый день недели Каиафа открыл дверь, камера оказалась пуста. Йосефа там не было.
— Да–да. Я все это знаю. Но какое отношение эта история имеет…
— Неужели не понимаешь? Священники пришли за Йосефом, после того как Финей, Адас и Ангий вернулись в Иерусалим из Галилеи и сказали первосвященнику: «Мы видели Иешуа и его апостолов восседающими на горе Мамлих». Они думали, что он жив! Они сказали: «Приведите Йосефа Харамати, и он приведет к тебе Иешуа». Они и вправду верили, что Йосеф знает, где Господь наш, и выдаст его. Но они не нашли Йосефа в темнице!
Лицо Ливни светилось от радости. Он рассказывал все это так, будто эти события случились несколько дней, а не столетий назад.
— Так какое же отношение это имеет к папирусу? — терпеливо повторил свой вопрос Варнава.
Ливни наклонился вперед, между их лицами осталось не больше локтя. От него слегка пахло вином.
— Йосеф провел в бегах всю эту неделю, — прошептал он. — Он…
— Ливни, я читал Евангелие от Никодима. С некоторыми отклонениями Папиас излагает ту же самую историю в своих «Толкованиях пророчеств Господа». Так какое же отношение это имеет к папирусу?
— О, Варнава! — с искренним изумлением и радостью промолвил Ливни. — Как же ты удивишься, когда я скажу тебе…
Рядом послышались голоса, а затем и шаги. В пещеру, где сидели Варнава и Ливни, вошла Калай, а следом за ней — Заратан и Кир.
Судя по тому, что черные кудрявые волосы Кира не закрывали его бородатого лица, а были откинуты назад, ветер снаружи крепчал. Прямой нос Кира казался еще длиннее, а глаза еще больше походили на мерцающие изумруды.
— Кир, это Ливни, мой друг, — сказал Варнава. — Он великий знаток древних текстов.
Обойдя стол, Кир поклонился Ливни. Его одеяние, когда–то белоснежное, было покрыто грязью, пылью и засохшей кровью и плотно облегало его мускулистое тело.
— Брат, благодарю тебя, что приютил нас этой ночью. Обещаю, что мы уйдем прежде чем рассветет.
Ливни мягко возложил руку на голову Кира.
— Ты должен присесть и поесть, чтобы восстановить силы перед дальней дорогой, которая вам предстоит. Позволь мне налить тебе немного вина.
Кир глянул на Варнаву, будто в надежде, что тот сможет что–то прояснить насчет дальней дороги.
— Садись, Кир, — сказал Варнава. — Я объясню все позднее. Что там снаружи?
Кир сел на стул и протянул руку к лежащему на тарелке хлебу.
— Я осмотрел все вокруг, — сказал он, отламывая кусок хлеба. — Никого не видел, но следы повсюду. Не удалось выяснить, чьи они, поэтому не могу сказать точно, в безопасности мы или нет.
Ливни пролил немного вина на стол рядом с чашкой Кира и принялся вытирать его рукавом.
— Конечно же, здесь повсюду всякие следы. По берегу все ходят. Рыбаки, торговцы, купцы, иногда целые караваны.
Разлив вино по чашкам, он откинулся на спинку стула и снова посмотрел на Варнаву. В его серых глазах светился озорной огонек.
— Ливни, просто намекни мне, — с явным раздражением сказал Варнава. — И тогда мы сможем продолжить обсуждение вместе со всеми.
— Ты знаешь значение слова «маханаим»? — спросил Ливни.
Взгляды всех находившихся в пещере устремились на него.
— Есть множество вариантов, — устало ответил Варнава, его явно утомили все эти словесные игры. — А ты как думаешь?
— Я думаю, это значит «два лагеря», — ответил Ливни, глядя на Варнаву с улыбкой братской любви на лице. Эта улыбка немного смягчила раздражение Варнавы.
— Два лагеря?
— Да. Ведь так просто. Трудно поверить, что мы столько лет не могли понять это.
На несколько мгновений в пещере воцарилось молчание.
— Мать благословенная! — ахнула Калай. — Два лагеря, два перехода! А «мехебель» значит «от берега»!
По жилам Варнавы словно пробежал огонь.
— В двух переходах от берега, — повторил он, касаясь запястья Ливни дрожащими пальцами. — Боже правый, значит, это и есть карта!
