КНИГА V
МАТРИМОНИАЛЬНЫЕ ПЛАНЫ
Глава 96
Мы изо всех сил постарались точно воссоздать события, произошедшие без вашего участия, и сделать это (в моем случае вынужденно), не занимаясь домыслами. Теперь, однако, я прошу позволения заметить, что у меня есть самые серьезные подозрения насчет мотивов мистера Момпессона и его матери. Поскольку, что ни говори о сэре Персевале (который, спору нет, воплощал собой все нравственные изъяны Застарелого Разложения), все же он являлся истинным английским джентльменом старой закалки. Его сын, однако, являлся порождением более алчной и менее благородной эпохи.
Вообразите следующую сцену, происходящую в Большой гостиной. Баронет сидит на оттоманке, положив правую ногу на скамеечку. Его супруга сидит в кресле напротив, а старший сын стоит перед ним с дерзким — но одновременно несколько сконфуженным — выражением лица.
— Так ты не имеешь возражений против девушки? — осведомляется сэр Персевал.
— Никаких, — отвечает мистер Момпессон. — Она довольно милая крошка и, мне кажется, любит меня. Страшно любит. Хотя, на мой вкус, у нее слишком вытянутое лицо. Пускай Том женится на ней. По крайней мере, он не даст ей скучать.
— Ни в коем случае, — сердито говорит баронет. — И помимо всех прочих соображений, такой брак все равно не спасет поместья. Не спасет теперь, когда кодицилл официально утвержден и судебный управляющий назначен.
Его жена и сын переглядываются и едва заметно трясут головой.
— Но таким способом все же можно достичь цели, сэр Персевал, — говорит леди Момпессон.
Он устремляет на нее яростный взгляд.
— Я прекрасно понимаю, к чему вы клоните, но я никогда не допущу ничего постыдного.
— Постыдного! — презрительно повторяет она. — А разве не постыдно публично обанкротиться и увидеть, как твой дом и имущество идут с молотка к удовольствию всех друзей и знакомых?
— И речи быть не может. Я решительно утверждаю, что честь и безопасность семьи требуют, чтобы Дейвид выполнил мою волю.
— А я утверждаю, что такой необходимости нет.
— Да как вы смеете перечить мне, мадам!
— Прошу вас, успокойтесь, сэр Персевал.
— Я совершенно спокоен! — выкрикивает он.
— Мне кажется, вы не понимаете серьезности ситуации, — холодно замечает его жена.
Она бросает быстрый взгляд на сына и чуть заметно кивает.
— Мне нужны деньги, отец, — говорит мистер Момпессон. — Срочно. И много. Вот почему я должен жениться на мисс Шугармен. Она имеет чистых десять тысяч ежегодного дохода.
— Я запрещаю тебе! — выкрикивает баронет, багровея лицом. — Наше семейство… одно из старейших… благороднейших… английское!
Он осекается, задыхаясь от ярости.
Остальные двое молча смотрят на него, покуда он не восстанавливает дыхание.
Потом сын холодно говорит:
— Вы не понимаете. Я по уши в долгах, папа.
— Твоим кредиторам придется подождать, — злобно говорит баронет. — Потерпеть до моей смерти. Ждать осталось недолго. Эта история подкосила мое здоровье. Тебе тоже придется потерпеть.
— Мне это не особо поможет, — говорит мистер Момпессон. Они с матерью перекидываются быстрыми взглядами, и он продолжает: — По правде сказать, я брал кредиты под свои виды.
Отец долго смотрит на него, а потом спрашивает:
— Ты имеешь в виду обязательства уплатить долг по получении наследства?
— Да. Все заложено.
— Все? — резко переспрашивает сэр Персевал. — Ты говорил только о двух тысячах фунтов.
— Я сказал не всю правду. Откровенно говоря, отец, речь идет о двадцати тысячах.
— Так много! — задыхаясь, восклицает баронет. Он выдерживает паузу, а потом продолжает медленно и невнятно: — Ты отписал свое наследство жидам, когда я всячески старался сохранить и приумножить состояние!
— Мне нужны были деньги, отец. Как, по-вашему, человеку жить без них?
— У кого твои долговые расписки? — хриплым голосом спрашивает отец.
Прежде чем ответить, мистер Момпессон бросает взгляд на мать. Мгновение спустя она кивает. (И если мне будет позволено в первый и последний раз сделать подобное замечание, по-моему, тот кивок был практически равносилен убийству.)
— Их скупал старый Клоудир. Черт бы его побрал!
— Что? — Лицо баронета становится багрово-фиолетовым, и он начинает ловить ртом воздух. Потом валится на бок, судорожно скрючив пальцы левой руки.
Его жена и сын обмениваются взглядом. Затем она поднимается и направляется к мужу, а молодой Момпессон медленно идет к камину и дергает за сонетку.
Глава 97
В последующие несколько дней я постоянно думал о своих новых друзьях и с нетерпением ждал возможности снова встретиться с ними. Случай представился в ближайшее воскресенье, когда мне удалось прийти в комнату мисс Лидии, как в прошлый раз. Я застал старую леди одну и с порога выпалил вопрос, мучивший меня все последнее время.
— Так, значит, завещания больше не существует?
— С чего ты взял?
— Вы сказали, что Мартин Фортисквинс передал документ моему деду, поэтому я пришел к заключению, что оно утрачено.
Мисс Лидия пристально посмотрела на меня и промолвила:
— Ты заблуждаешься. Оно вовсе не утрачено, но, напротив, возвратилось к моему племяннику всего через несколько дней. Он соорудил в Большой гостиной тайник, специально для хранения завещания. Оно сейчас там.
У меня камень с души свалился. Значит, мы с Дигвидами не ошиблись в своем предположении насчет камина. Это обнадеживало.
Я рассказал мисс Лидии, как мы догадались о существовании тайника и как нам с мистером Дигвидом не удалось открыть замок.
Потом мне в голову пришел вопрос:
— Но каким образом завещание вернулось к сэру Персевалу?
— Для меня это всегда оставалось тайной, — ответила мисс Лидия. — У тебя есть какие-нибудь соображения на сей счет?
— Нет, — сказал я, — поскольку вновь обнаружившийся факт опровергает наиболее вероятную гипотезу о событиях той ночи.
Я рассказал старой леди гипотезу, которую мы с мистером Ноллотом сочли самой правдоподобной: что моего деда убил, а на мистера Эскрита напал некий неизвестный человек, вошедший через парадную дверь, которую Питер Клоудир оставил открытой, когда выходил из дома.
Я продолжал:
— Мы с мистером Ноллотом предположили, что убийца был либо случайным грабителем, либо пособником Клоудиров, который наблюдал за домом. Но ни одна из наших догадок не объясняет, каким образом завещание вернулось к сэру Персевалу: случайный грабитель не стал бы брать документ или не знал бы, что с ним делать, если бы взял; а пособник Клоудиров отдал бы его своим нанимателям, и оно пропало бы с концами.
Несколько минут мы размышляли в молчании.
— Вы не думаете, что это мог быть мистер Фортисквинс? — спросил я, ибо уже давно имел некоторые подозрения на его счет. Мне пришло в голову, что, если он окажется виновным и здесь тоже, многое встанет на свои места. — Что в действительности, — продолжал я, — он знал, что вы передаете через него завещание? И что он вытащил документ из пакета и впоследствии вернул вашему племяннику?
— Убив твоего деда по ходу дела? — насмешливо фыркнула мисс Лидия.
— Но кто-то же убил, — сказал я.
Вполне вероятно, иронические слова старой леди соответствовали действительности: мистер Фортисквинс отдал пакет моему деду, не зная, что в нем находится. Когда же пакет при нем вскрыли и он осознал всю важность содержимого, он убил деда и вернул завещание Момпессонам. Будет здорово, если мистер Фортисквинс окажется человеком, несущим ответственность за все тайны, не дававшие мне покоя.
— Милый мой мальчик, — сказала мисс Лидия, — ты никогда не предположил бы ничего подобного, если бы знал Мартина. Он являлся образцом порядочности и честности и был неспособен даже на самый невинный обман, не говоря уже о чем другом. Вот почему он так подходил для моего дела.
— Надо признать, — сказал я, — впоследствии мистер Фортисквинс был очень добр к моей матери, хотя…
Я осекся, ибо старая леди вперила в меня суровый взгляд, а затем промолвила:
— Не продолжай, иначе мы поссоримся. Но кто бы ни вернул завещание моему племяннику, вернуть его тебе помогу я. Но послушай, Джон. С минуты на минуту придет Генриетта, а мне надо сказать тебе одну вещь. Ничего не говори ей про завещание, ибо она может расстроиться, узнав о наших намерениях. Она странная девочка и, боюсь, не одобрит наш замысел против ее опекунов.
— Несомненно, она не питает к ним никакой любви.
— Это верно. Она очень несчастна и познала многие печали в жизни. Бедняжка осталась сиротой в раннем детстве и терпела жестокое обращение от первых своих опекунов. Хотя мой племянник с женой обходились с ней достойно, они никогда не выказывали ей доброты. — Старая леди умолкла с несколько растерянным видом. Потом неуверенно продолжила: — Не знаю, поймешь ли ты меня, но мне кажется, что она почти находит наслаждение в собственном несчастье. Мне знакомо это чувство. Я сама была такой в далеком прошлом.
— Я не понимаю вас.
— Ну, например, в детстве она часто наносила себе разные телесные повреждения. Довольно серьезные.
Тут я вспомнил красные рубцы, которые видел на руках Генриетты во время нашей встречи в большом доме в Хафеме и которые она списала на своего кузена, Тома.
— Единственным человеком помимо меня, заслужившим любовь девочки, была молодая гувернантка, некая мисс Квиллиам.
— Я знал ее, — сказал я.
— Она здесь долго не задержалась. Боюсь, она подвела Генриетту, пытаясь извлечь выгоду из своего положения в доме.
Я вопросительно поднял брови, и мисс Лидия пустилась в объяснения:
— Это некрасивая история. Она пыталась обольстить сначала Дейвида, а потом этого полудурка, Тома, и потому была уволена. Думаю, еще до ссоры она стала любовницей Дейвида.
Я собирался заговорить, но тут раздался стук в дверь, и вошла Генриетта.
Когда мы расселись по креслам заново, она прямо спросила меня:
— Прошу вас сказать мне, Джон, что вы делаете в этом доме?
Я бросил быстрый взгляд на мисс Лидию.
— Скрываюсь.
— Скрываетесь? От кого?
— От врагов, поскольку моей жизни угрожает опасность.
— Опасность! — воскликнула она. — Ну прямо как в романе! Но почему?
— Из-за документа, о котором я упоминал вам в Парке.
— Пожалуйста, объясните мне, что это был за документ, — попросила Генриетта.
— Боюсь, не был, а есть, — поправила мисс Лидия.
Я взглянул на нее. Возможно, она знала, что случилось с кодициллом после того, как моя мать рассталась с ним.
— Это кодицилл, — объяснил я. — Речь в нем идет о хафемском поместье, которое мой прадед, Джеймс Хаффам, унаследовал по завещанию от своего отца, Джеффри, почти шестьдесят лет назад. Ходили слухи о существовании кодицилла, отменявшего завещание, но после смерти Джеффри его не нашли.
— А в скором времени, — продолжила мисс Лидия, — мой отец, сэр Хьюго Момпессон, купил поместье у Джеймса в твердой уверенности, что последний имеет абсолютное право собственности на него.
— Но на самом деле, — сказал я, — поверенный Джеффри, некто по имени Патерностер, похитил кодицилл.
— Так это был он! — воскликнула мисс Лидия.
— Он признался мистеру Эскриту в содеянном на смертном одре, — пояснил я. — Джеймс подкупом склонил Патерностера выкрасть кодицилл, чтобы воспрепятствовать закреплению имущества за собой в качестве неотчуждаемого, ибо это шло вразрез с его намерением продать поместье вашему отцу, мисс Лидия. Клоудиры заподозрили это и попытались воспрепятствовать официальному утверждению завещания. Но Патерностер вместе с одним лжесвидетелем показали, что Джеффри отменил кодицилл.
— Но какое значение имеет кодицилл сейчас? — осведомилась Генриетта.
— Если представить документ суду и ввести в силу, — сказал я, — он задним числом, даже по прошествии столь многих лет, закрепит поместье за Джеймсом, заменив ограниченным правом собственности абсолютное право собственности, которое отец мисс Лидии полагал, что приобретает. Ограниченное право собственности перестанет действовать, когда прервется линия наследственного правопреемства, идущая от Джеймса: иными словами, если я умру, не оставив наследника, ибо я являюсь единственным оставшимся в живых наследником Джеймса. В таком случае сэр Персевал и его наследники потеряют всякое имущественное право на имение. Проще говоря, они будут лишены владения без компенсации.
— И кто тогда вступит во владение поместьем? — спросила Генриетта.
— Вот в чем все дело: оно перейдет к следующему обладателю права на заповедное имущество, каковым является Сайлас Клоудир, — ответил я. — Он должен быть жив в момент вступления во владение, ибо в случае его смерти поместье не может перейти к его наследнику.
— А что стало с кодициллом после того, как мистер Патерностер его украл? — поинтересовалась Генриетта.
— Он исчез много лет назад, и я полагаю, что Патерностер продал документ кому-то из семейства Малифантов, ибо именно они должны были получить поместье в случае смерти Сайласа Клоудира при условии, что линия наследственного правопреемства Хаффамов пресеклась. Но возможно, род Малифантов кончился. Вы знаете, мисс Лидия?
— Нет, не имею ни малейшего понятия.
— Довольно странно, — сказал я, — но в школе, куда меня отослали, был один мальчик по имени Стивен Малифант. Хотя возможно, это просто совпадение. Но что бы там ни происходило с кодициллом в продолжение многих лет, за несколько месяцев до смерти моего деда кто-то предложил ему, вернее, мистеру Эскриту, купить документ. Он купил, что представлялось вполне естественным поступком ввиду предполагаемого союза с Сайласом Клоудиром, который собирались скрепить, принудительно выдав мою мать замуж за старшего сына последнего. Однако потом положение вещей изменилось, — сказал я, бросив взгляд на мисс Лидию, которая печально вздохнула при упоминании о моей матери. Я продолжал, стараясь ни словом не обмолвиться о роли, которую она сыграла в означенной ситуации. — Во-первых, мой дед осознал, что, если представить кодицилл суду, ему и моей матери будет угрожать опасность со стороны Клоудиров.
— А вашу мать принудили-таки к тому браку? — спросила Генриетта.
— Нет. На самом деле она вышла замуж за младшего брата.
Она посмотрела на меня округлившимися глазами.
— Так, значит, этот ужасный старик, Сайлас Клоудир, ваш дед?
— Позвольте мне продолжить мою историю, — ответил я после минутного колебания. — Мой дед — я имею в виду, Джон Хаффам — в скором времени умер, и кодицилл перешел во владение моей матери. Несколькими годами позже она письменно уведомила сэра Персевала, что документ находится у нее, и приложила к письму копию. А сэр Персевал, понимая, что по кодициллу он лишается права собственности на поместье, попытался его выкупить. Однако моя мать отказалась расстаться с ним, поскольку обещала своему отцу передать его своему наследнику. Но в конце концов документ все-таки оказался в руках Клоудиров, как я говорил в Парке. Чего я не знаю, так это что с ним случилось в дальнейшем.
— Могу тебе сказать, — промолвила мисс Лидия. — Сайлас Клоудир предъявил кодицилл в канцлерском суде.
Я так и думал!
— Можешь представить, — продолжала старая леди, — в какой ужас это привело моего племянника с женой. С тех пор они каждую неделю проводят многочасовые совещания с мистером Барбеллионом при закрытых дверях.
— И какое постановление вынес суд? — спросил я.
— Он признал юридическую силу кодицилла и задним числом закрепил поместье за Джеймсом Хаффамом, постановив, что законным претендентом на поместье является наследник Джеймса Хаффама.
Мне потребовалось сделать глубокий вдох, ибо я испытал сильнейшее потрясение. Право собственности на обширные и плодородные поместные земли, которыми на протяжении многих веков владели мои предки, теперь перешло ко мне. Хотя я понимал, что в действительности это ничего не значит, я пришел в неописуемый восторг и получил представление о том, какие чувства испытывает настоящий собственник.
— Это подтверждает мои предположения, — сказал я и поведал о том, как Дэниел Портьюс и Эмма заманили меня в западню, а потом притащили в суд.
— Полагаю, — пояснил я, — они хотели установить мою личность, чтобы при признании факта моей смерти не возникло никаких сомнений.
Они обе содрогнулись, а мисс Лидия сказала:
— Ты совершенно прав. Представив тебя суду, Клоудиры подготовили почву для официального признания твоей смерти. По твоему виду было ясно, что ты очень слаб, и их адвокат подчеркнул это и дал понять, что ты унаследовал от своего отца психическое расстройство. Вот почему мистер Барбеллион пытался помешать Клоудирам установить над тобой опеку, но поскольку они твои ближайшие родственники, он сумел добиться лишь отсрочки. Тогда они поместили тебя в сумасшедший дом доктора Алабастера, с намерением похоронить там. Однако твой побег расстроил их планы, и им пришлось явиться в суд и заявить о твоем исчезновении. Они предложили признать тебя мертвым и представили свидетелей — мирового судью и самого доктора Алабастера, — призванных показать, что ты имеешь слабое здоровье и страдаешь душевным недугом. Суть показаний сводилась к тому, что, сбежав из больницы, где тебя пользовали опытные врачи, ты долго не протянешь.
Я улыбнулся.
— Но положение угрожающее, Джон, — сказала старая леди. — Адвокат Персевала, естественно, выступил против предложения Клоудиров, поскольку в таком случае Персевал мгновенно лишался права владения, и председатель Апелляционного суда пошел на компромисс, постановив, что тебя признают мертвым, коли не найдут в течение определенного времени. По истечении установленного срока имущество сразу же перейдет к Сайласу. Суд назначил сборщика арендной платы и проводит опись поместья.
Когда я задумался над услышанным, мне в голову пришло много соображений.
— А какой срок определили? — спросила Генриетта.
— Четыре года, считая от той даты.
— Чуть больше двух лет, считая от настоящего момента, — сказал я. — Что ж, если Клоудиры со своими подручными найдут меня, я за свою жизнь гроша ломаного не дам, поскольку Сайлас Клоудир уже очень старый человек.
Мисс Лидия улыбнулась и заметила:
— На десять с лишним лет младше меня.
Я покраснел и смешался.
— Ты хотел сказать, — продолжала она, — что он не может рассчитывать прожить очень уж долго. А поскольку по кодициллу он должен быть жив в момент твоей смерти, Клоудиры постараются убить тебя до истечения установленного судом срока.
Я кивнул.
— Им необязательно убивать тебя, — сказала мисс Лидия, — если они сумеют доказать, что ты незаконнорожденный.
Я в ужасе уставился на нее, не понимая, что она имеет в виду и что ей известно.
— Видишь ли, Джон, Клоудиры всегда пытались лишить твоего деда статуса наследника на том основании, что он не может доказать свою принадлежность к роду Хаффамов за отсутствием доказательств того, что его родители, Джеймс и Элайза, состояли в законном браке.
Теперь я понял, к чему она клонит.
— Да, — сказал я. — Я помню, мистер Эскрит упоминал об этом.
— Никаких официальных записей никогда не было представлено, а равно никаких свидетелей. Клоудиры же сумели предъявить доказательства того, что Джеймс и Элайза сожительствовали какое-то время до якобы состоявшегося бракосочетания, и это льет воду на их мельницу.
— Теперь понятно, что искал Барбеллион, когда я впервые с ним встретился! — воскликнул я.
Я повторил рассказ мистера Эдваусона об интересе мистера Барбеллиона к церковным записям, касающимся семейства Хаффамов.
— Но бракосочетание состоялось, — сказала старая леди. — Я это точно знаю, хотя и не могу доказать.
Я изумленно уставился на нее. Я еще и рта не успел раскрыть, когда меня перебили.
— Неужто ваши родственники действительно пытаются убить вас? — спросила Генриетта.
— Ну да! — воскликнул я и поведал о том, как Эмма пыталась отравить меня и как со мной обращались в сумасшедшем доме. Мисс Лидию мой рассказ чрезвычайно расстроил, но на лице Генриетты отразилось легкое сомнение.
— Если ваши собственные родственники пытаются убить вас, я не понимаю, почему вы ищете безопасности в этом доме, — сказала она.
Я не знал, стоит ли говорить ей, что, только завладев завещанием, я смогу обезопасить себя от Клоудиров.
Я взглянул на мисс Лидию, и она кивнула и промолвила:
— Мы кое-что утаили от тебя. Джон, расскажи ей.
И вот я рассказал, как Джеффри Хаффам на смертном одре составил новое завещание, когда узнал о рождении моего деда и понял, что теперь имеет возможность лишить наследства своего распутного сына, закрепив имущество за младенцем.
— Однако, — продолжал я, — после смерти Джеффри Хаф-фама Патерностер подменил последнее завещание предыдущим, сначала изъяв кодицилл, как я уже говорил. И он руководствовался теми же соображениями, поскольку, если бы ограничение прав на собственность вступило в силу, Джеймсу пришлось бы жить на содержании у своего сына.
— И возможно, именно Патерностер и был тем негодяем, — вставила мисс Лидия, — который продал завещание моему отцу.
— Так и есть, — подтвердил я.
— Так твой отец купил завещание? — воскликнула Генриетта.
— Да, причем за очень большие деньги. Ибо он понял, что поскольку Джеймс не имел права продавать поместье, значит, и сам он лишится такого права, коли об этом когда-нибудь станет известно. Я узнала обо всем лишь спустя долгое время после смерти отца и сочла сей поступок постыдным.
— Да! — вскричала Генриетта. — Низкий, несправедливый поступок! Но какое отношение это имеет к нам? Все произошло много лет назад. Какое отношение имеют дела давно минувших дней к вашему нахождению в этом доме, Джон?
Однако, прежде чем я успел ответить, мисс Лидия, вперив в нее взгляд блестящих глаз, промолвила:
— Ты же понимаешь, что я считала нужным восстановить справедливость?
— Да, понимаю, но что ты могла сделать? — спросила Генриетта. — Твой отец наверняка уничтожил завещание.
— На самом деле нет, и оно перешло во владение твоего опекуна.
Генриетта вздрогнула.
— О да, — продолжала старая леди. — Персевал в свою очередь стал извлекать выгоду из бесчестного поступка моего отца. И хотя тебе кажется, что это очень давняя история, в действительности все произошло, когда я уже была почти десятью годами старше, чем ты сейчас. Как известно Джону, случившееся отравило и даже сократило жизнь его деду и родителям. Но как ты узнаешь, история эта продолжала оказывать вредоносное влияние на ход событий и имеет самые неприятные последствия для вас обоих.
Она говорила так серьезно, что я спросил:
— Что вы хотите сказать?
— Ты ведь не понимаешь, почему мой отец, а потом его брат и теперь мой племянник не уничтожили завещание?
— Да, — согласился я. — Этот вопрос уже давно не дает мне покоя. Оно же лишает Момпессонов права владения поместьем?
— Позволь мне попробовать объяснить, — сказала старая леди. — Я говорила тебе, что утверждение подлинного завещания безуспешно оспаривалось, каковую попытку предприняли Клоудиры — мистер Николас Клоудир и его сын, Сайлас. Потерпев неудачу в данном деле, они возбудили в канцлерском суде тяжбу, которая длится по сей день. Теперь они оспаривали законность приобретения моим отцом хафемского поместья у Джеймса, и он боялся — а после него боялись сначала Огастес, потом Персевал, — что однажды они добьются успеха. А в таком случае единственным способом сохранить право Момпессонов на имущество будет представить суду завещание.
— Но почему ваш отец и мой опекун опасались, что проиграют процесс? — спросила Генриетта.
— И каким образом предъявление завещания может спасти Момпессонов? — добавил я.
— О господи, — вздохнула мисс Лидия, — я плохо объясняю. Дело в том, что, когда мистер Патерностер продавал завещание моему отцу, у них вышла крупная ссора из-за цены, и в отместку мистер Патерностер впоследствии предупредил отца, что кодицилл также по-прежнему существует.
Я понимающе кивнул, поскольку уже давно знал про чертов кодицилл, но Генриетта опять казалась озадаченной.
— Однако мои родственники никогда не были уверены, что он действительно существует и что это не просто жестокая шутка Патерностера. На самом деле, думаю, они окончательно убедились в существовании кодицилла, только когда твоя бедная матушка, Джон, прислала копию документа моему племяннику, в подтверждение своего права на ежегодный доход.
— Но я по-прежнему не понимаю, каким образом завещание может спасти их! — воскликнул я.
— Чтобы объяснить это, — продолжала старая леди, — мне нужно рассказать тебе многое о делах давно минувших дней.
Однако этому не суждено было случиться, ибо Генриетта бросила взгляд на часы на каминной полке и вскричала:
— Боже милостивый! Посмотрите на время! Джон, вы должны уйти сию же минуту!
С этим было не поспорить, и потому, условившись встретиться с ними обеими в этот же час в следующее воскресенье, коли получится, я покинул комнату и вернулся к себе.