Мы свернули с тропы, вившейся вдоль реки, и двинулись в горы.

Мне и раньше приходилось бродить по лесам и полям в темноте, и неясные формы кустов и деревьев меня не пугали.

Держа в голове план, нарисованный монахом, и частично полагаясь на свое природное чутье, я вел своих товарищей вперед, чутко прислушиваясь, нет ли за нами погони. Начался пологий подъем. Теперь нам с Паоло приходилось помогать девочкам. У Элизабетты и Россаны были изорваны чулки, и мы ободрали себе ладони, карабкаясь все выше и выше. Примерно через час Паоло предложил сделать привал:

— Сестренки устали.

Нехотя я согласился:

— Ладно, отдохнем, но лишь несколько минут.

Стоя и прислонившись к дереву, мы перекусили хлебом. Я не разрешил никому опускаться на землю, боясь, что если кто-нибудь сядет, то у него уже не будет сил встать.

Когда мы поднялись выше, перед нами лежало поле нетронутого снега. Было ясно, что мы сбились с тропы, но возвращаться было уже слишком поздно.

Наступил рассвет, холодный и красивый. Мы оглянулись назад и увидели, как сквозь утренний туман прорисовываются река и город.

— Надо идти быстрее! — сказал я решительно. — Чтобы нас не увидели снизу, когда взойдет солнце.

Над нами нависала величественная гора, укутанная мантией снега. Мы прошли маленькую рощицу и оказались вне линии деревьев. Здесь снег был более глубоким. Я рискнул бросить еще один взгляд вниз и увидел у реки несколько движущихся точек. Может, это барочники грузят свои суда? Или охотники собираются на охоту?

С трудом мы продвигались вперед. Чем глубже становился снег, тем медленнее мы шли. Город внизу стал уже почти неразличим. Были видны лишь очертания монастырской больницы да церковной колокольни.

— Раз мы не можем видеть их, то и они наверняка не могут видеть нас, — запыхавшись, сказала Элизабетта.

Я промолчал. Мне приходилось охотиться на снегу. Если заяц представляет собой черную точку на белом фоне, охотник может заметить его за милю или даже больше.

Девочки проваливались в снег, иногда по пояс. Я уже подумывал о том, что мы не сможем идти дальше, если хотя бы немного не передохнем. Но тут Паоло озвучил мысль, еще больше меня занимавшую:

— Слушай, Маттео! А мы точно движемся в сторону этого Мельте?

Мы остановились. Мне казалось, что мы по-прежнему идем путем, указанным отцом Бенедиктом, но я не был в этом уверен. Надо сказать им правду.

— Кажется, да, — сказал я. — Но сейчас я думал о том, что нам надо бы найти перевал, то есть путь через гору.

Мы задрали головы. Над нами возвышался гребень горы, в котором не было ни намека на какую-нибудь складку или просвет.

— Последний снегопад мог засыпать перевал, — заметила Элизабетта. — Ведь горные проходы часто закрываются зимой.

Но это означало бы, что наш путь к отступлению закрыт.

Мы не могли вернуться туда, откуда пришли. И в то же время у нас не было сил идти в противоположную сторону.

— Видите темное пятно у подножия гребня? — показал я. — Меньше чем в полумиле отсюда. Похоже на пещеру. Мы бы могли укрыться там и обсудить, что делать дальше.

Мы были всего в сотне ярдов от этого места, когда воздух вокруг нас словно разорвало на части с громким треском.

Элизабетта вскрикнула и оглянулась.

Паоло неловко повернулся и попытался вытащить меч из ножен, но снег помешал ему сделать это.

Но Россана подняла голову вверх. Проследив за ее взглядом, я понял, что звук раздался впереди, а не сзади.

И тогда я увидел, что макушка горы ходит ходуном.

— Лавина! — закричал я. — Лавина!