Глава 26
Я медленно ехал, возвращаясь на Канцлер-лейн, мальчик трусил сбоку, положив руку на круп Бытия, поскольку опасался потеряться на людных улицах Лондона. Я размышлял о том, что Харснету не понравятся мои новости, поскольку он твердо убедил себя в том, что убийца — именно Годдард. Конечно, такой вариант тоже не исключался, но для начала нужно было установить личность загадочного молодого человека, который посещал Абигайль.
Был ранний час. Лавочники только-только открывали двери своих магазинов и разгоняли нищих, которые уже успели столпиться у их порогов. Один из попрошаек, молодой парень, упал на мостовую и едва не был затоптан другими. Тимоти, наблюдавший эту сцену, с испугом перевел взгляд на меня. Повинуясь какому-то шестому чувству, я остановился и велел мальчику забраться на лошадь позади меня.
Наконец мы добрались до моего дома, и по округлившимся глазам Тимоти я понял, что мальчик поражен его размерами. Я провел его на кухню, где, как обычно, хлопотала Джоан. Мне было приятно видеть, что человек Харснета, Орр, охотно помогает ей. В данный момент он умело чистил картошку. Поохав по поводу того, какой мальчик чумазый, Джоан дала ему ведро с водой и велела отправляться на конюшню и как следует вымыться. Тимоти покорно отправился выполнять приказание. Юный Питер тоже находился на кухне и сухо приветствовал Тимоти кивком головы. Джоан посмотрела на него, грозно сдвинув брови.
— Будь поприветливее с Тимоти, — велела она. — Он младше тебя, да к тому же оказался в незнакомом месте. Ты должен радоваться тому, что он будет выполнять кое-какую работу, которая тебе не по душе. И отдай ему свои старые вещи, поскольку тебе они уже малы.
— Хорошо, хозяюшка Джоан, — ответил Питер и выскользнул за дверь.
Джоан посмотрела на меня и улыбнулась. Я тоже ответил ей улыбкой.
— Чины важны для всех, даже для кухонных мальчишек? — весело спросил я.
— Не забывайте и о боязни лишиться места. В Лондоне сегодня столько маленьких побирушек, что всегда можно найти того, кто обойдется подешевле, — заметила женщина.
— Это верно. Подобная, с позволения сказать, конкуренция порождает страх.
Пристроив Тимоти, я решил, что теперь непременно найму мужчину в помощь Джоан.
Я поднялся к себе и надел все самое лучшее. Хотя погода стояла теплая, меня знобило, а швы на руке снова разболелись. В уме я перебирал доводы, которые подготовил для выступления на слушаниях дела Адама Кайта. Моей задачей было убедить суд в принудительном порядке заставить больничное начальство регулярно отчитываться перед судебными органами об уходе за этим пациентом и добиться того, чтобы содержание мальчика оплачивалось из фондов Бедлама. Я настоял на участии в суде Гая, который должен был засвидетельствовать, что Адам серьезно болен и нуждается в судебной защите. О том, чтобы выпустить его из больницы, пока не могло быть и речи, тем более что там он находился в большей безопасности.
Удастся ли его когда-нибудь вылечить, или он так и останется до конца своих дней в похожей на тюремную камеру палате с зарешеченными окнами и со смятением в душе?
Мои мысли перескочили с этого дела на наше тайное расследование. Что за человек убийца? Страдает ли он? Что-то подсказывало мне, что скрупулезное планирование жестоких убийств и их осуществление доставляют ему удовольствие. Он наверняка давно замыслил новое душегубство. Ту часть Книги Откровения, в которой говорилось о семи чашах, я уже помнил наизусть.
«Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя; и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания».
«Престол зверя», должно быть, означал логово дьявола.
«…и они кусали языки свои от страдания».
Я поежился.
Барак ждал меня в заполненном людьми вестибюле суда прошений. Я окинул взглядом знакомую картину. Истцы расположились на лавках вдоль стен, а в центре зала переговаривались друг с другом адвокаты. Я узнал знакомую супружескую пару, сидевшую рядом с моим коллегой-адвокатом, братом Эрвином. Увидев меня, он приветственно кивнул. Я здорово помог Эрвину, отказавшись в его пользу от большинства дел. Таким образом я потерял много денег, но это беспокоило меня в последнюю очередь: сбережений у меня хватало. Пожилая чета, приехавшая в Лондон аж из Ланкашира, надеясь найти здесь справедливость и защиту от своего землевладельца, тоскливо посмотрела на меня. В дверном проеме, тесно прижавшись друг к другу, появились Дэниел и Минни Кайты, а следом за ними и Гай, облаченный в докторскую мантию. Мы с Бараком подошли к ним.
— Адама еще нет, сэр, — возбужденно сообщил Дэниел.
— Мы приехали слишком рано. Его скоро привезут.
— Судья не будет чересчур строг по отношению к нему? — волнуясь, спросила Минни.
— Судья — справедливый и порядочный человек, — ответил я. — А почему с вами сегодня нет преподобного Мифона?
— Он задержался в соседнем приходе. Тамошний священник заболел.
В этот момент кто-то грубо толкнул меня, задев раненую руку. От боли я скривился и зашипел, а повернувшись, увидел низкорослого коренастого мужчину лет сорока, в дорогом плаще на меху и шапке из шелка и бархата. Красные прожилки на носу выдавали в нем сильно пьющего человека.
— Это вы тут представляете интересы мальчишки Кайта? — властным тоном спросил он.
— Да, сэр, — с поклоном ответил я.
— Я сэр Джордж Метвис, директор Бедлама, и пришел сюда по просьбе архиепископа Кранмера. — Он взглянул на Кайтов и Гая. — Не понимаю, чем заинтересовали архиепископа эти люди!
— Благодарю вас за то, что пришли, сэр, — как можно более покладистым тоном сказал я. — Мне хотелось бы узнать заранее, какие возражения вы выдвинете против нашего иска. Его суть, позволю себе напомнить, заключается в том, чтобы больница регулярно предоставляла отчеты о состоянии юного Адама Кайта, уходе, который ему предоставляется, и оплачивала счета за его содержание из собственных фондов.
«Из тех самых, которые выделяются на содержание пациентов и в которые ты регулярно запускаешь свою жадную лапу, — подумал я. — Это означает, что отныне у тебя будет меньше денег на выпивку».
— Я не собираюсь выдвигать никаких возражений, — пробурчал Метвис. — Люди Кранмера мне уже кое о чем намекнули. Хотя, будь моя воля…
Его прервал какой-то звенящий звук, за которым последовал громкий стон. Все головы повернулись в сторону двери. Старший смотритель Шоумс и два его крепких помощника втащили в вестибюль Адама. Его ноги были скованы цепью, а руки, больше похожие на палки, казалось, вот-вот сломаются в огромных лапах санитаров. Мальчик пытался упасть на пол, чтобы молиться, и громко стонал, когда санитары не позволяли ему сделать это. Шоумс был красным от волнения. Дэниел Кайт прикусил губу, а его жена всхлипнула. Адам, свесив голову на грудь, даже не взглянул на нас, проходя мимо. От него исходил ужасный запах.
Адама усадили на скамью, а помощники смотрителя расположились по обе стороны от него. Люди расступились, стараясь держаться подальше от них, один мужчина испуганно перекрестился. Почему-то в этих декорациях вид Адама был более жалким и пугающим, нежели в палате Бедлама или даже на Лондонской стене. Минни дернулась по направлению к сыну, но Гай успокаивающим жестом положил ладонь ей на плечо и прошептал:
— Не теперь.
— Что за представление! — проворчал Метвис, уставившись на Адама и своих подчиненных.
Шоумс, завидев директора, встал и отвесил низкий поклон.
В неловком ожидании мы провели еще полчаса. От того места, где находился Адам, изредка доносился звон цепей, возвещавший о том, что он снова пытается бухнуться на колени. Гай подошел к парню, надеясь поговорить с ним, но сегодня удача не благоволила ему, и он вернулся ни с чем.
Барак сосредоточенно следил за происходящим.
— Господи Иисусе! — прошептал он, когда Адам предпринял очередную попытку вырваться из рук тюремщиков. — Какой кошмар!
Наконец появился судебный пристав и пригласил всех в зал. Я подошел к стоявшей впереди скамье для адвокатов и положил на нее свои бумаги. Метвис уселся сзади, подальше от Адама и санитаров. Барак, Гай и Кайты заняли места в первом ряду лавок. Из двери, ведущей во внутренние помещения, вышел судья Эйнсворт и занял свое место. Он окинул взглядом зал заседаний, и в тот же миг Адам громко заскулил. Судья перевел взгляд на меня.
— Думаю, мы рассмотрим дело Адама Кайта первым, — объявил он. — Брат Шардлейк?
Я принялся излагать суть своего иска. Судья медленно кивал, а затем метнул острый взгляд в сторону Шоумса.
— Этот несчастный выглядит так, словно вот-вот испустит дух. Вы хоть его кормите?
Побагровевший Шоумс встал, не зная, куда девать руки.
— Иногда он отказывается жрать, ваша честь, и тогда его приходится кормить с ложечки, словно малое дитя. А другой раз — выплевывает все, что у него во рту, прямо на санитаров.
— Значит, вам следует удвоить ваши старания, приятель.
Эйнсворт повернулся к Метвису.
— Сэр Джордж, вы директор. Что скажете в ответ на высказанные претензии?
Метвис поднялся.
— Я готов был бы согласиться с ними, ваша честь, если бы не одно обстоятельство. Я прилагаю все силы к тому, чтобы выполнять свои обязанности наилучшим образом, но в соответствии с существующими правилами в Бедлам принимаются лишь те пациенты, которых можно вылечить, да и то на ограниченный срок.
— Но наверняка некоторые пациенты живут у вас годами и за их содержание платят родственники?
Я вспомнил о смотрительнице Эллен, сказавшей, что она никогда не сможет выйти из Бедлама.
Метвис, казалось, был близок к обмороку.
— Только в тех случаях, когда родственники не могут обеспечить им надлежащий уход, — промычал он.
— И достаточно богаты, чтобы сплавить несчастных вам и таким образом избавиться от них.
Судья Эйнсворт раздраженно постучал гусиным пером по столу.
— Я намерен положить конец подобной практике, хотя обычно такими делами занимается суд по делам сирот и опеки. Но меня беспокоит то, сколь долго может сохраняться подобная ситуация.
Он повернулся к Гаю.
— Доктор Малтон, вы осматривали этого мальчика. Что вы можете сообщить суду?
Гай встал.
— Адам Кайт очень болен, ваша честь. По каким-то причинам, не до конца мне понятным, он решил, что Господь обделил его своей милостью. И все же я полагаю, что сумею ему помочь.
— Значит, его нельзя назвать отъявленным еретиком?
— Ни в коем случае, ваша честь. Но, конечно, я понимаю, что при желании его действия можно интерпретировать и так.
Гай помолчал.
— В интересах общественного порядка ему лучше оставаться там, где он находится, но, с другой стороны, мне не хотелось бы, чтобы он остался в Бедламе на неопределенный срок.
— Да, это было бы жестоко по отношению к мошне сэра Джорджа Метвиса.
Судья Эйнсворт позволил себе легкую улыбку и снова посмотрел на Адама.
— Имеет ли смысл допрашивать его? — спросил он у меня.
— Нет, ваша честь. Вряд ли мастер Кайт отдает себе отчет даже в том, где в данный момент находится.
— И все же вы полагаете, что ему можно помочь. И сколько времени, по-вашему, для этого понадобится? — обратился Эйнсворт к Малтону.
Гай колебался.
— Не знаю, — ответил он. — Но я не собираюсь требовать денег за его лечение.
— В таком случае я постановляю: каждые две недели мне должны предоставляться отчеты. Оплата должна производиться из средств Бедлама. Через два месяца — повторное рассмотрение дела.
Судья вновь взглянул на Адама.
— Он еще совсем мальчик и не заслуживает бесконечно гнить в Бедламе лишь из-за того, что в своем безумии изрекает опасные вещи.
Эйнсворт повернулся ко мне.
— По закону, если он является душевнобольным, ему должен быть назначен опекун, но Тайный совет этого не сделал. Выходит, что в данный момент его юридически не существует.
— Это так, ваша честь.
— Благодаря Тайному совету. Ну что ж, в такие времена мы живем!
Эйнсворт снова посмотрел на меня.
— Позаботьтесь о том, чтобы за ним ухаживали надлежащим образом, брат Шардлейк.
— Непременно, ваша честь.
Судья углубился в чтение лежавших перед ним бумаг, я кивнул Бараку, а тот толкнул Шоумса локтем в бок. Санитары подняли Адама со скамьи и повели к выходу, я же вышел вместе с Дэниелом и Минни. Метвис шествовал в некотором отдалении от нас.
Когда мы вышли на улицу, Дэниел и Минни принялись горячо благодарить нас. Гай предложил немного проводить их. Кайты радостно согласились, но их глаза тут же затуманились печалью, когда они посмотрели вслед Адаму, которого под взглядами множества любопытных уводили санитары. Мы с Бараком остановились на ступенях суда. Дождь прекратился, хотя небо по-прежнему было затянуто свинцовыми тучами.
— Харснета нет и в помине, — констатировал Барак, посмотрев по сторонам.
— Придется нам подождать.
Я смотрел на удаляющиеся фигуры Гая и Кайтов. Мой друг, склонив голову набок, прислушивался к чему-то, что говорила ему Минни.
— Старому мавру понадобится все его умение, помоги ему Бог, — проговорил Барак, в голосе которого вдруг зазвучала злость.
— Сегодняшние слушания расстроили тебя? — повернувшись к нему, спросил я.
— А какого нормального человека они не расстроили бы? Иногда…
Он замялся.
— Что?
— В последнее время, куда я ни взгляну, мне везде мерещатся сумасшествие, темнота и демоны.
— Мы обязаны найти убийцу и обязаны помочь Адаму Кайту.
Я говорил спокойно и размеренно, убеждая скорее себя, нежели его.
— Ага, и вот как раз идет человек непоколебимой веры, который, без сомнения, расскажет нам, что делать дальше.
Барак кивнул на приближающегося Харснета. Полы его плаща задирались, когда он пробирался через людское скопище у здания суда. Вид у коронера был обеспокоенный и усталый.
— Девчонка сбежала, — начал он без предисловий.
— Абигайль? — переспросил я, не веря собственным ушам. — Проститутка? Но как?
— Попросилась в нужник и выскользнула в окно. Хорошо еще окно находилось на первом этаже, поэтому она не свернула себе шею.
— А слуга Ярингтона?
— О, этот сидит под замком в Башне лоллардов. Жалкое создание. Но из него больше ничего не вытянешь.
— У меня наконец появились кое-какие новости.
Я пересказал коронеру то, что рассказал мне Тимоти. Немного подумав, тот тряхнул головой.
— Возможно, это ничего не значит. Посетитель Абигайль не обязательно должен быть убийцей.
— Но кто другой мог знать о том, что в доме преподобного живет шлюха? Если только этот таинственный незнакомец не растрепал об этом всей округе.
— Не растрепал, — твердо заявил Харснет. — Я говорил с каждым из прихожан, и все они убеждены в том, что Ярингтон свято соблюдал обет безбрачия. Он только в последние несколько месяцев стал рьяно оберегать свой дом от любых посетителей.
— Что с поисками Годдарда?
— Я опросил и лондонский Городской совет, и коронеров, и шерифов Кента, Сюррея и Мидлсекса, задавая им всем один и тот же вопрос: не проживает ли на вверенной им территории обеспеченное семейство по фамилии Годдард, сын которого ушел в монахи? Ничего. Кроме того, я с превеликой осторожностью прощупал все радикалистские церкви и религиозные группы.
Харснет бросил на меня многозначительный взгляд.
— Дело, сами понимаете, щекотливое, и хорошо еще, что мне доверяют в этих кругах. Но никто не знает человека, отвечающего описанию Годдарда.
— Может, стоит расспросить и о высоком красивом молодом человеке с темными волосами, которого описал Тимоти?
— Таких могут быть сотни, — раздраженно отмахнулся Харснет. — Но я все равно спрошу, — добавил он более спокойно. — Придется изменить планы на сегодня. Мне нужно встретиться с лордом Хартфордом. Боннер распространил аресты мясников и актеров, игравших запрещенные пьесы, до территории Вестминстера, на которую его юрисдикция не распространяется. Мы попытаемся остановить его.
Он посмотрел на расписную башню, в которой собирался парламент. Она стояла на противоположной стороне двора, а у ее ступеней, с пиками в руках, застыли двое стражников в красных мундирах королевских гвардейцев.
— Они собираются одобрить акт, который запретит читать Библию всем, кроме людей благородного происхождения, — понизив голос, сообщил он. — Король уже одобрил этот документ. Нас загнали в угол.
Харснет тяжело вздохнул.
— К Локли вам придется отправиться без меня, но можете сказать ему, что я наделил вас широкими полномочиями, и если он откажется помогать нам, то будет немедленно арестован. Потом вы расскажете мне о том, что вам удалось узнать. Мы сможем снова встретиться здесь в три часа?
— Да. Возможно, с моей стороны было бы разумным, если останется время, снова посетить молодого Кантрелла, — сказал я. — Хотя вряд ли он сможет сказать что-то еще.
— Пусть говорит все, что угодно. Главное, чтобы это помогло нам, мастер Шардлейк.
Харснет бросил на меня отчаянный, тревожный взгляд, повернулся и пошел прочь.
— Наш совместный ужин сегодня не состоится? — крикнул я ему вслед.
Харснет на ходу отрицательно помахал рукой и прокричал в ответ:
— Нет-нет, сейчас не до того!
Мы вернулись на Канцлер-лейн. Улицы заполнились людьми, и в этом людском водовороте я нервничал, чувствуя себя беспомощным и уязвимым. Да и рука вдобавок разболелась. Когда мы пришли домой, Филипп Орр сидел на кухне и чинил сломанный ящик.
— Никого подозрительного не заметили? — спросил я его.
— Никого, сэр, благодарение Всевышнему, — серьезно ответил он. — Только обычных побирушек, которых на Канцлер-лейн как рыбы в пруду.
— И которые шляются по улице так же бесцельно, как адвокаты?
Орр посмотрел на меня непонимающим взглядом. Подобно многим радикалистам, он был начисто лишен чувства юмора.
— То-то вы обрадуетесь, когда все это закончится и вам можно будет вернуться к своей обычной работе, — сказал я и тут же поймал себя на мысли, что даже не знаю, в чем заключается «обычная работа» Орра.
— Сидеть с утра до вечера на кухне — это сущее наслаждение по сравнению с моими обычными обязанностями, — грустно улыбнулся мужчина. — Работая на мастера Харснета, я собираю трупы умерших и отвожу их в покойницкую. Кроме того, я слежу за порядком во время судебных заседаний, а иногда ловлю и доставляю свидетелей, которые не желают приходить по своей воле.
— Уверен, что вашему хозяину вас очень не хватает, — сказал я и с благодарностью подумал о Харснете, который отказался, пусть и на время, от столь ценного помощника ради того, чтобы обеспечить мою безопасность.
— У меня есть ассистент, и он пока заменяет меня.
Немного отдохнув, мы снова поехали в Смитфилд.
— Похоже, Харснету пока не очень-то везет в его розысках, — заметил Барак.
Началась сельская местность, и поэтому мы перестали каждую минуту опасливо озираться по сторонам.
— Лондон и его окрестности не так просто прочесать. Говорят, в Лондоне живут шестьдесят тысяч человек, и с каждым годом это число увеличивается.
— Ага, а богомольный народ подозрительно зыркает на любого, кто задает вопросы, даже если это Харснет.
— Убийца как раз и рассчитывает на обезличенность и анонимность, царящие в этом человеческом улье. Он не смог бы орудовать столь безнаказанно в каком-нибудь деревенском приходе или даже в маленьком городке. Там его изловили бы в два счета.
— Харснет называет его сумасшедшим и одержимым.
— Этот человек не одержим, — ответил я и решил рассказать Бараку о своем разговоре с Гаем.
И пока, оказавшись в районе Холборн, мы ехали вдоль богатых домов, выходящих фасадами на северную сторону, я поведал ему историю де Реца и Стродира.
— Они убивали потому, что получали от этого извращенное наслаждение, и ни Бог, ни дьявол были тут ни при чем.
Барак неохотно кивнул.
— То же самое можно сказать о любом из сильных влечений, которым подвержены мужчины. Если у кого-то возникает неудержимое желание избивать шлюх или заниматься содомией с мальчиками, то он, не в силах устоять, отдается во власть своей страсти. А в остальном этот человек может быть совершенно нормальным.
Барак искоса глянул на меня.
— Лорд Кромвель знал и пользовался этим с помощью своих шпионов в саутуоркских борделях. Они там высматривали посетителей, отличавшихся, гм, необычными пристрастиями.
— Понимаю, — тихо сказал я. — Это одержимость. Тайная, всепоглощающая одержимость жестокими убийствами.
Преодолев плотную толпу, собравшуюся в Смитфилде по случаю базарного дня, мы оказались на Чартерхаус-сквер. Там, на ступенях старой церкви, сидели всего трое нищих — два старика и старуха. Они были настолько стары и измождены, что вряд ли смогли бы пройти и десяток шагов. Остальные попрошайки переместились на рынок. Интересно, подумалось мне, помогают ли они трем этим немощным старикам, делятся ли с ними хотя бы крохами той скудной милостыни, которую получают сами?
Возле ограды, к которой мы привязали Сьюки и Бытие, стояли еще несколько лошадей. Дверь таверны была открыта. Внутри гудел народ. За одним из столиков сидели гуртовщики со Смитфилдского рынка, за другим накачивалась элем оборванная троица с дублеными физиономиями, принадлежавшая, как я рассудил, к братству нищих. Вдовушка Бьюнс и Локли обслуживали клиентов. Толстяк метался между столиками и буфетной стойкой.
Стоило нам войти, как клиентура «Зеленого человека» воззрилась на нас с нескрываемым интересом. Локли и вдова переглянулись.
— Нам хотелось бы переброситься с вами парой слов, — громко сказал я.
— Идемте в заднюю комнату. — Голос Локли был тихим и злым.
Посетители проводили нас любопытными взглядами, а через минуту к нам присоединилась миссис Бьюнс. Задняя комната представляла собой унылую каморку, где из мебели стояли лишь стулья да исцарапанный стол. Я не стал прогонять вдову, подумав, что по неосторожности она может сболтнуть что-нибудь интересное.
— Чего надо? — с откровенной враждебностью спросил Локли.
Он стоял, сжимая кулаки и буравя нас злым взглядом своих глубоко посаженных глаз.
— Но-но, полегче, посудомойка! — рявкнул на него Барак. — Не разевай пасть на джентльмена, прибывшего с поручением от коронера его королевского величества!
Локли сразу сник, пожал плечами и со вздохом сел на стул. Миссис Бьюнс осталась стоять рядом с ним.
— Что вам угодно? — уже гораздо вежливее спросил Локли.
— Мы так и не нашли лекаря Годдарда.
— Чтоб он сдох!
— Вы точно не знаете ничего, что могло бы помочь нам в его поисках?
— В прошлый раз я рассказал вам все, что знал. Годдард не интересовался лечебницей для мирян. Он, хоть и ругал меня за невежество, взвалил на меня все заботы о пациентах. Мне приходилось все делать самому. А все потому, что он считал этих больных всего лишь досадной обузой.
— А тех, кто лечился в монастырской больнице и за которыми ухаживал молодой Кантрелл?
— О них Годдард заботился больше, в противном случае ему пришлось бы держать ответ перед братией. Он присматривал за Кантреллом и даже сделал ему очки, когда стало ясно, что тот едва-едва видит.
— Раньше я сообщил вам, что мы расследуем убийство. Так вот, у нас есть основания полагать, что человека убил Годдард.
— Как?
— Этого я сказать не могу, но убийство было совершено с невероятной жестокостью.
Я был готов поклясться, что Локли испытал облегчение. Он рассмеялся с оттенком презрения.
— Годдард никогда ни на кого не напал бы. Он был холодный человек и ленив, как дьявол. Если он нужен, его никогда не дозовешься. А еще у него было полно денег, я это точно знаю. С какой стати ему кого-то убивать?
Я медленно кивнул и сказал:
— Не сомневаюсь, вы верите в то, что говорите.
Я посмотрел Локли прямо в глаза.
— Но я уверен, что вы скрываете от нас что-то, имеющее отношение к Годдарду. Советую вам рассказать все.
Локли крепче сжал в кулаки лежавшие на столе руки — большие, грозные, огрубевшие от тяжелой работы. Его лицо побагровело.
— Да оставите вы меня когда-нибудь в покое?
Его выкрик заставил меня вздрогнуть от неожиданности, а Барака — потянуться к шпаге.
— Я ничего не знаю! Ничего! Отстаньте от меня! Всю жизнь мной кто-нибудь помыкал! Пациенты, Годдард, тот чертов брадобрей-хирург, который внушал мне, что я проклят.
Он обернулся и уставился на миссис Бьюнс.
— И ты! — Локли уронил голову на руки и простонал: — Я уже сам не знаю, на каком свете живу…
Барак был поражен таким искренним, почти детским всплеском эмоций. Этель Бьюнс стояла, поджав губы, в глазах ее блестели слезы.
— Что вы скрываете, мастер Локли? — мягко спросил я. — Расскажите, и, возможно, вам станет легче.
— Он ничего не знает, сэр, уверяю вас, — сказала миссис Бьюнс. — Видели бы вы, в каком состоянии он находился, когда я его подобрала! Последние деньги пропивал. Фрэнсис не такой сильный, каким кажется.
Локли внезапно вскочил на ноги, да так резко, что стул с грохотом полетел на пол.
— Убирайтесь отсюда! Убирайтесь оба!
— Если вы не ответите мне, вас могут арестовать, бросить в темницу, и там вас будут допрашивать уже совсем по-другому, — ровным голосом сообщил я.
— Валяйте, арестовывайте! Мне наплевать! К черту вас всех! Я возвращаюсь к своим клиентам!
Он направился к двери. Барак сделал движение, намереваясь преградить ему путь, но я отрицательно качнул головой. Локли вышел, двигаясь необычайно быстро для человека его комплекции. Миссис Бьюнс помялась и подняла на меня умоляющий взгляд.
— Фрэнсис не очень крепок на голову, сэр. То, что он говорит, — правда. Его действительно всю жизнь унижали люди, считавшие себя лучше его.
— Так поступает большинство, — неприветливо отозвался Барак.
— Но Фрэнсис не выносит этого, такое обращение дурно действует на него. Я пыталась помочь ему, но, по-моему, все закончилось тем, что он стал видеть во мне еще одного… мучителя. Но ведь это не так.
Женщина беспомощно посмотрела на нас.
— Ладно, мадам, оставьте нас пока, — велел я.
Когда она вышла, Барак категорично заявил:
— Его надо арестовать.
Я вздохнул.
— У нас нет на это полномочий. Мы расскажем о том, что произошло, Харснету, и, я уверен, он сегодня же, как только таверна закроется, пришлет сюда людей.
— А может, он тот, кого мы ищем? — спросил Барак. — Большинство людей покрылись бы холодным потом, если бы им пригрозили арестом, а этому хоть бы хны. Даже его женщина сказала, что он не в своем уме.
Я покачал головой.
— Держать таверну — хлопотное дело, и вряд ли у него получилось бы совершить все то, что сделал убийца, так, чтобы о том не прознала миссис Бьюнс. Кроме того, я не могу представить его убивающим Роджера и других. Просто не могу.
— Откуда вам знать?
Я пристально посмотрел на своего помощника.
— Если Локли действительно убийца, неужели ты думаешь, что он дастся нам живым? Нет, пусть с ним разбирается Харснет.
