Глава 27

Из Смитфилда мы решили отправиться прямиком в Вестминстер, поскольку это будет быстрее, чем гнать лошадей домой, а потом искать лодку и плыть по реке. Миновав Холборн и проехав через поля, мы срезали путь и оказались на Друри-лейн. На лужайке резвились заяц и зайчиха, в упоении прыгая в своем незатейливом брачном танце.

— Весна наконец наступила, — сказал Барак.

— Да, хотя в последние дни я постоянно ощущаю холод, как будто зима задержалась внутри меня.

Пока мы ехали через Вестминстер, утопая в его шуме, запахах и тревожном ощущении опасности, я не мог отделаться от чувства обеспокоенности и страха. Под старой часовой башней расположилась группа цыган. Перед маленьким шатром из ярких полотнищ, на которых были намалеваны луна и звезды, стоял столик. Двое играли на флейтах, зазывая народ, а старая цыганка, сидевшая за столиком, гадала на картах, предсказывая судьбу любому желающему. Барак остановился, чтобы рассмотреть их. И впрямь, цыгане в разноцветных тюрбанах и развевающихся цветастых платках являли собой красочное зрелище. Эти живописные пришельцы, высадившиеся когда-то на наших берегах, несколько лет назад были изгнаны по приказу короля, но многим удалось избежать гонений, а некоторые укрылись в вестминстерском убежище.

У этих, судя по всему, дела шли неплохо, даже несмотря на то, что чуть поодаль стоял одетый в черное человек, который, размахивая Писанием, обличал цыган за их языческое, богопротивное занятие. Толпа не обращала на него внимания. Убежище было не местом для проповедей.

— Едем, — поторопил я Барака, нервно оглядываясь по сторонам. — Я не хочу торчать здесь в качестве живой мишени.

Барак кивнул и пустил Сьюки шагом. Мы проехали мимо проповедника, который продолжал надрываться:

— Горе тем, кто идет путем дьявола!

На территорию бывшего Вестминстерского монастыря мы въехали через южные ворота. Поглядев на башню с часами, я обнаружил, что до встречи с Харснетом остается еще добрых полтора часа. Поэтому мы повернули лошадей к дому Кантрелла. Стайка бездомных собак обнюхивала сваленную на углу кучу мусора, надеясь отыскать что-нибудь съедобное. Я громко постучал в дверь под выцветшей вывеской плотника, а Барак тем временем привязывал лошадей. Мне не хотелось оставлять животных здесь, но не тащить же их в дом! По крайней мере, Сьюки с бойцовским характером: она может крепко лягнуть незнакомца, попытайся тот ее отвязать. За дверью, как и в первый раз, послышались шаркающие шаги, и испуганный надтреснутый голос Кантрелла спросил:

— Кто там? Учтите, я вооружен!

— Это я, мастер Шардлейк. Я уже был у вас. В чем дело?

После короткой паузы звякнул засов, и дверь приоткрылась на несколько дюймов. В образовавшейся щели возникло худое лицо Кантрелла. Он близоруко смотрел на нас через толстые стекла очков, отчего его глаза казались огромными.

— Ах, сэр, это вы! — с облегчением произнес он.

Кантрелл открыл дверь шире. Я опустил глаза и увидел, что в руке он держит длинную палку, на конце которой было темное пятно, похожее на запекшуюся кровь.

— На меня кто-то напал, — сообщил он.

— Мы можем войти? — вежливо осведомился я.

Поколебавшись, он распахнул дверь и впустил нас в дом. В нос мне опять ударил кислый запах грязи и запустения.

Кантрелл провел нас в гостиную с голыми стенами. На столе стояла деревянная миска с остатками чего-то жирного, рядом лежала потемневшая оловянная ложка. Окно, выходившее во двор, было разбито, а на полу валялись осколки стекла.

Кантрелл уселся на жесткий стул и уставился на нас. Мы тоже сели за стол. Я старался не смотреть на грязную тарелку, тем более что от моего внимания не укрылся крысиный помет в углу комнаты.

Выражение лица Кантрелла было напряженным и жалким, на лбу, под грязными светлыми волосами, высыпали прыщи. Он поставил палку на пол.

— Что вы хотите, сэр? — с беспокойством в голосе спросил он. — Вы нашли доктора Годдарда?

— Еще нет.

— Я рассказал вам все, что знал.

— У нас к вам всего несколько вопросов. Но расскажите, что здесь произошло? Пятно у вас на палке — это кровь?

— Это случилось два дня назад. Ночью мне не спалось. Я услышал звон разбитого стекла. На тот случай, если в дом заберутся воры, у меня возле кровати всегда стоит эта палка.

— Да что здесь красть-то? — воскликнул Барак.

— Воры ведь не знают, что тут ничего нет. Я спустился вниз. Было темно, но я увидел, что окно открыто нараспашку, а в комнате кто-то есть. Это был мужчина. Когда я вошел в комнату, он просто стоял. Вряд ли он заметил у меня палку. Он что-то сказал, это позволило мне понять, где находится его голова, и я ударил.

— Конец вашей палки в крови. Вы, видимо, ранили его.

— Да, я попал ему точно по голове. Он застонал, скорчился, и я врезал ему еще раз. Тогда он выскочил в окно и заковылял прочь.

— Что он вам сказал?

Кантрелл наморщил лоб.

— Нечто странное для ночного вора.

— Что именно?

— Он сказал: «Вот и твоя очередь настала». Как вы думаете, что он имел в виду?

У меня перехватило дыхание, и с минуту я смотрел на Кантрелла, не в силах вымолвить ни слова. Неужели он едва не стал пятой жертвой убийцы? Наконец мне удалось выдавить:

— Вы сообщили констеблю?

Кантрелл пожал тощими плечами.

— А зачем? На монастырском подворье постоянно случаются кражи. А этот вор больше сюда не сунется. Ему здорово досталось от меня. Надеюсь, он, убегая, свалился в какую-нибудь сточную канаву, — мстительно добавил Кантрелл.

— Не показался ли вам знакомым этот человек? — спросил я, тщательно подбирая слова. — Может быть, что-то в его внешности? Или голос?

Кантрелл вперил в меня свои полуслепые рыбьи глаза.

— Я видел только фигуру, темный силуэт. А что-то разглядеть я могу, если это находится прямо перед моим лицом. Вот даже сейчас, хотя я в очках, ваше лицо для меня всего лишь размытое пятно.

— Он был высоким или низким?

— Довольно высоким. По крайней мере, я целился высоко.

Подумав несколько секунд, Кантрелл добавил:

— А в голосе его и впрямь было что-то знакомое. Резкий такой голос.

— Не мог ли это быть ваш бывший начальник, доктор Годдард? — вкрадчиво спросил я.

Мой собеседник долго размышлял, не произнеся ни слова.

— Вообще-то… вполне возможно. Но зачем… зачем этому старому мерзавцу могло понадобиться нападать на меня в моем же доме? Я не видел его уже три года.

— Он мог знать, что дом вашего отца стоит рядом с аббатством.

— Но… что он натворил, сэр? В прошлый раз вы мне так и не сказали.

В голосе Кантрелла звучали истерические нотки, однако я колебался.

— Можно мне взглянуть на вашу палку?

— А у меня не будет из-за этого неприятностей, сэр? Ведь я только защищался.

— Я знаю. Я хочу всего лишь посмотреть на нее.

С видимой неохотой Кантрелл передал мне палку. Внимательно осмотрев ее конец, я обнаружил несколько волос, прилипших к пятнышку засохшей крови. Волосы были черными.

«Как у Годдарда, — подумалось мне. — И как у неизвестного визитера шлюхи Абигайль».

— Судя по виду палки, вы здорово приложили его. Но раны на голове обычно сильно кровоточат. Вы, вероятно, не столько поранили его, сколько напугали.

Я вернул палку Кантреллу. Его запястья были тонкими — кожа да кости, — и я невольно вспомнил Адама.

— Вы не ответили на мой вопрос, сэр.

Я вздохнул.

— Возможно, лекарь Годдард… душевнобольной.

— Даже если так, с какой стати ему на меня нападать?

Я смотрел на осколки стекла на полу. Кто-то явно выбил его снаружи. Кантрелл почему-то не стал подметать. Может, обладая таким скверным зрением, он боялся порезаться?

— Вы когда-нибудь имели отношение к радикальным религиозным реформаторам? К тем, кто называет себя праведниками?

Некоторое время он молчал, затем повесил голову.

— Это очень важно, поскольку может объяснить причину, по которым на вас напали.

— Когда я был монахом, — заговорил он тихо, не поднимая глаз, словно стыдился, — мой отец стал реформатором. Он примкнул к группе, которая тайно встречалась в доме проповедника, не имевшего официального разрешения проповедовать. Когда после закрытия монастыря я вернулся домой, то только и слышал: «Вы, монахи, получили то, что заслужили, вы отправитесь в ад, если не пойдете истинным путем, ведущим к Богу».

Когда Кантрелл имитировал грубую манеру разговора отца, в его голосе звенела злость.

— Тогда я стал терять веру в старые догматы. Как-то раз я позволил отцу затащить меня на одно из таких подпольных собраний. В этой группе было всего-то с полдюжины человек. Они считали, что должны приготовиться к концу света и что Господь возложил на них миссию найти тех, кого он выбрал, чтобы спасти и обратить. Они были глупы и знали лишь несколько цитат из Библии, подходивших, чтобы подкрепить их сентенции, да и те оставались для них непонятными. Некоторые даже не умели читать. Я же читал Библию годами, поэтому для меня сразу стало ясно: они ничего не знают и не понимают.

— Таких множество, — вставил я.

— На этой встрече не было ничего, кроме пустой болтовни и исступленного бормотания. — Голос Кантрелла зазвучал громче, в нем слышалась злая горечь. — Они твердили, что могут спасти меня, обратив в истинную веру.

Он безнадежно покачал головой.

— Когда я вернулся домой, мой отец был уже болен, и после его смерти я перестал посещать эти сборища.

Кантрелл обвел комнату взглядом.

— У него была опухоль.

Бывший монах помолчал, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями. Затем он снова заговорил, но без прежнего пыла.

— Когда отец умер, я боялся, что он будет являться ко мне, чтобы ворчать и браниться, как при жизни. Но этого не случилось. С тех пор в доме царила тишина.

Кантрелл устало вздохнул, словно заблудившись в собственных мыслях. Я посмотрел на запущенную комнату, грязную тарелку и разбитое стекло. Кантрелл, может быть, и выживет благодаря монашеской пенсии, но ему определенно был нужен кто-то, кто стал бы ухаживать за ним.

— Как вы собираетесь чинить окно? — спросил я.

Он только пожал плечами.

— Может, соседи помогут?

Молодой человек яростно замотал головой.

— Они только и делают, что суют нос в чужие дела. Приходила ко мне одна старая мегера, что живет вверх по улице. Прибиралась, копалась в моих вещах, твердила, что мне нужно жениться.

Он зло засмеялся.

— Может, мне и вправду найти какую-нибудь слепую женщину, и мы будем вместе ощупью ходить по дому, натыкаясь на все подряд и друг на друга? Я и в лавку-то за провизией сходить боюсь, опасаясь, что меня переедет повозка.

— Что случилось с той маленькой религиозной группой в Вестминстере? Она до сих пор существует?

Кантрелл отрицательно мотнул головой.

— Викарий церкви Святой Маргариты прослышал про то, что в его приходе собираются какие-то радикалисты. По его доносу их лидера арестовали, а остальные разбежались. Это еще в прошлом году было.

С его губ снова сорвался злой смешок.

— Недолго же они хранили верность истинному слову! Бросились врассыпную, что твои крысы!

Значит, о судьбе, постигшей эту группу, стало известно всей округе. Что же случилось с теми, кто в нее входил? Наверняка они присоединились к другим подобным ячейкам или церквям. Может быть, недавно среди них затесался и убийца, а потом услышал разговоры о том, что Кантрелл стал отступником? Если убивал действительно Годдард, имя Кантрелла было ему хорошо знакомо.

— Вы не могли бы припомнить имена людей, входивших в эту группу? — спросил я, и Кантрелл назвал с полдюжины фамилий.

Мне они ничего не говорили, но, возможно, могли что-то сказать Харснету.

— Но какое отношение все это может иметь к мастеру Годдарду, сэр? — осведомился Кантрелл, глядя на меня и беспомощно моргая.

Я не посмел рассказать ему всю правду.

— Я пока ни в чем не уверен, мастер Кантрелл, но, возможно, вам понадобится защита. Я мог бы устроить так, чтобы вам выделили охранника, человека, который будет постоянно находиться в вашем доме.

Кантрелл яростно воспротивился.

— Нет, я не хочу, чтобы здесь кто-то был! Будет кривить нос, говорить о том, какая кругом грязь…

Лужицы его глаз вновь пристально смотрели в моем направлении.

— Если Годдард заявится ко мне снова — ну и пусть. Вы не сказали мне, почему он охотится за мной, но мне теперь уже все равно: жить или умереть.

Я взглянул на Барака, тот пожал плечами. Я решил, что все равно организую охрану для Кантрелла.

— Вы, наверное, считаете, что я большой грешник, если меня не беспокоит смерть? — неожиданно спросил хозяин дома.

— Скажем так: я считаю, что думать так негоже.

— А в конечном итоге что такое смерть? Кто может знать, что будет дальше — вечные муки или вечное блаженство, да и какое это имеет значение?

Он издал невеселый надтреснутый смешок.

— Последний вопрос. Я только что снова был у Фрэнсиса Локли, и у меня сложилось впечатление, что он утаивает от нас какие-то сведения, имеющие отношение к лекарю Годдарду. Как, по-вашему, что это может быть?

— Не представляю, сэр. Я не имел никакого отношения к лечебнице для мирян и видел Фрэнсиса лишь тогда, когда он приходил к мастеру Годдарду за лекарствами или какими-то больничными принадлежностями.

Кантрелл растерянно развел руками, и я понял, что он действительно не знает ни о чем, даже о собственной жизни и смерти.

Мы вышли из дома и вновь окунулись в шум и вонь монастырского подворья.

— Кантрелл погано выглядит, — задумчиво заметил Барак.

— Я бы сказал, что он находится в состоянии глубокой меланхолии, и это неудивительно, учитывая состояние его зрения и то, во что превратилась его жизнь.

— Мог бы хоть немного собраться, взять себя в руки, наконец, принять чью-то помощь. Подумать только, не беспокоиться насчет того, будешь ты жить или умрешь, но зато переживать из-за того, что кто-то скажет, что у тебя в доме грязно!

— Когда встретимся с Харснетом, я попытаюсь договориться о том, чтобы к Кантреллу приставили охрану. Не хочу видеть его истерзанным, как те, предыдущие.

Я не думал, что убийца вернется в дом Кантрелла, поскольку тот теперь будет начеку, но нельзя было исключать ни одной вероятности.

— Ну вот, у нас появились кое-какие новые сведения. Будем искать мужчину с раной на голове.

Мы пересекли улицу и подъехали к воротам в монастырской стене. До встречи с Харснетом оставался час, и мне вдруг захотелось хоть немного побыть одному.

— Барак, — обратился я к помощнику, — поищи какую-нибудь конюшню, куда на время можно было бы поставить лошадей, а я прогуляюсь немного.

— Вы уверены, что вам ничего не угрожает?

— Я все время буду находиться на подворье, а оно охраняется. До скорой встречи.

Пока Барак не успел затеять спор, я спешился, подошел к воротам и приветственно кивнул стражнику. Тот, узнав меня, открыл калитку. Я снова оказался во дворе Вестминстерского аббатства.

Лавируя между кучами битого кирпича и прочего строительного мусора, я дошел до старого клуатра. Здесь царили тишина и спокойствие. Я шел по древним плиткам безлюдного дворика и напряженно думал. Мне удалось найти кое-какие зацепки, но от этого тайна стала еще более непроницаемой. Кого мы ищем — Годдарда или некоего молодого человека, что навещал Абигайль? И почему убийца выбрал своей пятой жертвой Кантрелла, в чем сомневаться не приходилось? Если это был Годдард, он должен был знать, что молодой человек вряд ли сможет защититься. Я поймал себя на том, что испытываю неизъяснимое удовольствие, представляя, как Кантрелл обрушивает свою палку на голову нападавшего, но тут же подумал, что Кантрелл, как и Мифон, пусть и опосредованно, имел отношение ко мне. С досады я тряхнул головой. Было бы опасно и глупо воображать, будто убийца, совершая преступления, ориентируется на меня, как артист на публику. Не потому ли он прилагает такие старания? Действительно ли он хочет запугать меня и заставить бросить это дело? Но, несмотря на все доводы здравого смысла, мне не удавалось избавиться от противного холодка в груди. Ведь я идеально вписывался в схему, по которой убийца выбирал жертв: бывший радикалист, превратившийся в отступника.

Я находился на взводе и решил прогуляться до старой церкви Вестминстерского аббатства в надежде хоть немного успокоиться. Неторопливо шагая вперед, я обнаружил, что дверь, ведущая в зал капитула, приоткрыта, а изнутри доносятся голоса и — удивительно! — стук молотков. Чуть помедлив, я шагнул в вестибюль.

Несколько одетых в черное клерков аккуратно вынимали из старых сундуков пожелтевшие древние свитки и укладывали их на плиточный пол. Рабочие, многие из которых для удобства взобрались на лестницы, приколачивали к стенам массивные деревянные полки, и под ними одна за другой скрывались обрамленные темно-бордовой каймой картины апокалипсиса. На моих глазах длинный гвоздь впился в туловище чудища о семи головах.

Один из чиновников, высокий молодой мужчина, посмотрел на меня вопросительным взглядом.

— Вы из церковного архива, сэр?

— Н-нет, я просто… проходил мимо и услышал стук молотков. Ну конечно же, теперь я вспомнил! Бывший зал капитула решено превратить в хранилище государственных документов.

Он кивнул с серьезным видом.

— Работы с государственными бумагами становится все больше и больше. Старые документы необходимо куда-нибудь переместить.

Я взглянул на стены.

— Значит, старинных фресок больше не будет?

Клерк пожал плечами.

— И витражей тоже, насколько мне известно. Что ж, в конце концов, все это не более чем старая монастырская бутафория. А эти маленькие росписи, на мой взгляд, так себе.

— Это Апокалипсис Иоанна Богослова. История, рассказанная в Книге Откровения.

Услышав эти слова, один из клерков поднял голову, а рабочие перестали стучать молотками. Молодой чиновник, который разговаривал со мной, подошел к стене и с видимым чувством неловкости посмотрел на изображение великой блудницы.

— Правда? — спросил он и, подумав пару секунд, добавил: — Что ж, конец света надо живописать жестокими картинами, такими, как эти.

«Еще один богомолец», — подумал я.

Выйдя наружу, я прошел по дорожке клуатра к монастырской церкви. Там царило безлюдье, лишь несколько церковников лениво слонялись туда-сюда. Огромное молчаливое пространство, в котором не осталось ни икон, ни украшений, было тускло освещено серым светом, лившимся сквозь высокие окна. Веками здесь молились монахи, а теперь тут царили безмолвие и праздность. Единственный стражник, стоявший у двери, спал, опершись на свою пику. Тут было нечего воровать. Все ценное уже прибрал к рукам король.

Я прошел к часовне Генриха VII, где покоился отец нынешнего короля. Большая сводчатая усыпальница до сих пор находилась на своем месте, и ее светлая каменная поверхность являла разительный контраст с полумраком, царившим в соборе. Я вернулся в неф и двинулся вдоль гробниц прежних королей.

Наконец я оказался перед саркофагом Эдуарда Исповедника. Сейчас он представлял собой простое каменное сооружение, но я помню, что до начала антимонастырской кампании эта усыпальница находилось в роскошном обрамлении золотых и серебряных статуй и икон, отражавших свет множества свечей. Возле могилы всегда можно было увидеть груды костылей и палок для ходьбы, поскольку считалось, что она обладает чудодейственной силой, исцеляющей калек. Насколько мне помнилось, одним из первых, кто обрел здесь исцеление, был горбун.

«Все это, конечно, чушь, — подумалось мне, — но чушь, обладающая огромной силой».

Только сейчас я заметил четверых могучих мужчин в красных мундирах. Они собрались у каменного алтаря, украшенного одним только распятием. Каждый в одной руке держал шапку, а вторую положил на эфес шпаги. Перед ними стояла коленопреклоненная женщина со склоненной головой. На ней было красивое алое шелковое платье с черными обшлагами, вышитыми золотом, а на каждом пальце молитвенно сложенных рук сияло по кольцу. Ее черный капюшон был осыпан жемчугом.

Один из охранников, увидев, что я смотрю на его подопечную, бросил на меня строгий взгляд, словно предупреждая, что я не должен приближаться. Женщина со вздохом опустила руки, и я увидел, что это леди Кэтрин Парр. Выражение ее лица было таким же, как в день похорон мужа, когда я увидел ее в окне кареты, — замкнутым и тревожным. Но когда леди Парр встала, ее лицо разгладилось, и тревога покинула его. С легкой улыбкой она кивнула своим охранникам, и они пошли к выходу.

Когда они уже находились на полпути к двери, возник переполох. Возле одной из могил молился какой-то оборванец, и в тот же миг, когда я его заметил, он вскочил, метнулся к леди Кэтрин Парр и упал перед ней на колени. Я дернулся, повинуясь инстинкту, требовавшему защитить женщину, но ее охранники действовали быстрее. Один из них шагнул вперед и приставил острие меча к шее босяка. Мужчина поднял голову, и я увидел, что это тот самый сумасшедший нищий, которого мы с Бараком встретили в заброшенной лечебнице и который заявил, что ищет свои зубы.

Затем из тени выступила еще одна фигура с обнаженным мечом. Это был сэр Томас Сеймур, облаченный в темно-синий дублет с украшениями из драгоценных камней. Леди Кэтрин побледнела.

— Вы не пострадали, миледи? — спросил он.

— Нет, Томас, со мной все в порядке. — Она нахмурилась. — Уберите свой меч, глупец вы эдакий.

Она опустила взгляд на нищего.

— Добрая леди! — затараторил оборванец. — Я не могу найти свои зубы! Я не могу есть! Велите им вернуть мне мои зубы!

— Ты, ненормальный, — проговорил охранник, не убирая лезвия меча от шеи бедолаги, — как ты смеешь приставать к благородной леди Кэтрин!

— Мои зубы… Мне нужны только мои зубы…

— Отпустите его, — велела леди Кэтрин. — Вы же видите: он не в своем уме. Мне ничего не известно о твоих зубах, — сказала она, обращаясь к сумасшедшему. — Я только вижу, что у тебя их нет. Но если они выпали, то тут уж ничего не поделаешь. Со мной такое тоже когда-нибудь произойдет.

— Нет, добрая леди, вы не понимаете…

— Надо бы его задержать, миледи, — предложил стражник.

— Нет, — отрезала Кэтрин. — Он не понимает, что творит. Дайте мне шиллинг.

Стражник убрал меч в ножны, достал кошель и вынул из него серебряную монету. Леди Кэтрин передала ее нищему, который продолжал смотреть умоляющим взглядом. Она улыбнулась и сразу напомнила мне Дороти, хотя внешне две эти женщины были совершенно не похожи.

— На, держи. Купи себе похлебки.

Попрошайка перевел взгляд с леди на суровые лица ее охранников, поднялся с колен и поплелся прочь. Сэр Томас стоял на прежнем месте с удивленной миной. Кэтрин шагнула к нему, и ее охранники как по команде отвернулись.

— Томас, — проговорила она слегка дрожащим голосом, — тебе же сказали…

— Слуга у тебя в доме сообщил мне, что ты собираешься в аббатство, — перебил ее Сеймур, — вот я и решил приехать, чтобы хоть издали посмотреть на тебя.

Вид у него был весьма серьезный.

— Но когда я увидел, что тебе может грозить опасность, мне пришлось обнажить свою шпагу.

В подтверждение своей искренности он приложил ладонь к сердцу. Мне этот жест показался актерским, но лицо леди Кэтрин на секунду озарилось радостью.

— Ты знаешь, что не должен искать встреч со мной. Это жестоко с твоей стороны, да и опасно, — негромко сказала она.

Женщина огляделась, и ее взгляд ненадолго задержался на мне. Сэр Томас рассмеялся.

— Горбун ничего не расскажет. Я его знаю. А попам я заранее заплатил, чтобы они в течение некоторого времени держались подальше от этой части храма.

Леди Кэтрин с минуту стояла, погруженная в раздумья, а затем подала знак своей охране и быстро пошла к выходу. Стражники последовали за ней. Сэр Томас едва заметно пожал плечами и обернулся ко мне.

— Вы ведь не станете мести языком? — Он говорил тихо, но в его тоне явственно звучала угроза. — Не расскажете о том, что видели, ни моему брату, ни Кранмеру?

— Нет, я не хочу оказаться втянутым еще и в это.

Сеймур улыбнулся, блеснув белоснежными зубами в обрамлении рыжей бороды.

— Правильное решение, горбун! — бросил он, развернулся и пошел прочь.

Его шаги звучали громко и уверенно.