Когда дошло до организации похорон, возникла одна проблема: граф де Сен-Жермен не принадлежал к приходу Экерферде, а пастор отказывался хоронить на предназначенном для его паствы кладбище того, чье вероисповедание ему неизвестно.

— Это христианин, — утверждал герцог Карл Гессен-Кассельский.

— А у вас есть доказательство, ваше высочество? — спросил резким тоном пастор.

— Что вы хотите сказать?

— Я узнал от людей, которые обмывали его тело, что он обрезан.

Герцог оторопел. Это было последнее, что могло бы прийти ему в голову.

— Во всяком случае, он говорил как христианин, — проворчал он. — Соблаговолите хотя бы сделать запись о его смерти в вашей приходской книге.

Но пастор и тут упрямился. Тогда герцог Карл решил перевезти гроб с телом во Фридериксберг, находившийся оттуда на небольшом расстоянии; там он имел достаточно власти, чтобы добиться погребения без всяких дискуссий, поскольку викарий был лично обязан ему. По-прежнему стоял довольно сильный мороз, что вполне позволило эту отсрочку. К скорбному кортежу присоединился Фердинанд Брауншвейгский, и оба герцога двинулись по черно-белой равнине вслед за катафалком. Разумеется, они взяли с собой и Ульриха, последнего слугу Сен-Жермена.

Как просил Себастьян, герцог написал князю Александру Полиболосу письмо и доверил его почтовому кораблю, отплывавшему в Англию. Погребение состоялось во Фридериксберге в присутствии трех свидетелей. Потом оба герцога обсудили, как им известить об этом ложи, и вернулись в Эккернсфёрде.

Там они сделали опись вещей графа де Сен-Жермена, которые он оставил после себя, поскольку в последние годы часто гостил в Эккернсфёрде: одежда, книги, драгоценности и немалая сумма денег.

Но кто же его наследники?

Двенадцать дней спустя, когда герцог Фердинанд уехал в собственный замок, случились два события: одно вполне заурядное, другое необыкновенное.

Заурядное состояло в том, что эккернсфёрдский пастор подхватил воспаление легких и умер. Он был неплохой человек, но слишком уж строго придерживался своих принципов, и герцог Карл был уверен, что его преемник окажется более уступчивым.

Необычайное же событие, произошедшее в тот самый день незадолго до полудня, было сначала возвещено беспорядочными криками слуг на первом этаже. Потом по длинному коридору второго этажа промчалась горничная герцогини с воплем:

— Призрак! Призрак! Господи Иисусе, спаси!

Услышав шум из своей библиотеки, герцог Карл спустился вниз, чтобы осведомиться о его причине. И увидел против света какого-то стоящего в широко открытых дверях человека. Герцог замер на предпоследней ступеньке.

— Герцог Карл Гессен-Кассельский, если не ошибаюсь? — спросило видение.

Не только тот же силуэт, то же лицо, та же одежда, те же алмазы, но даже тот же голос. Тот же приветливый, но твердый тон. И привидение, похоже, знает его!

— Да, это я, — ответил герцог, прищурившись и спрашивая себя, появляются ли призраки средь бела дня.

Перепуганные слуги наблюдали сцену издали. Герцог преодолел последнюю ступеньку и опасливо приблизился к видению.

— Я князь Александр Полиболос. Поспешил приехать, получив ваше скорбное известие.

Появилась герцогиня, встревоженная переполохом, и тоже стала спускаться по лестнице. Но, дойдя до середины, вскрикнула. Герцог обернулся к ней и сообщил:

— Это близкий друг графа.

— Не может быть! Это выходец с того света.

— Я вовсе не выходец с того света, сударыня, — сказал Александр. — По крайней мере пока. Если я злоупотребляю вашим гостеприимством, дайте мне это понять, но, прежде чем я уйду, скажите только, где покоится граф де Сен-Жермен, чтобы я мог помолиться на его могиле.

Воцарилось молчание. Пораженная герцогиня и слуги словно оцепенели. Им легче было поверить в посещение призрака, чем в столь невероятное сходство. Но призраки не молятся на могилах усопших друзей. Да и выглядел этот человек моложе и здоровее, чем Сен-Жермен. Значит, он вполне реален.

Герцогу же вспомнился один из гостей на свадьбе Северины в Лейпциге. Но тогда его сходство с Сен-Жерменом было не таким явным, а главное, не таким нарочитым. Он усмехнулся собственной оплошности.

— Простите мое удивление, сударь, — выговорил он наконец. — Но ваше сходство с нашим покойным другом почти сверхъестественно. Входите же, прошу вас.

Он сделал знак слугам, чтобы те помогли гостю снять плащ и шляпу, потом пригласил его пройти в соседнюю гостиную и спросил, не желает ли тот чего-нибудь выпить с дороги. К ним присоединилась герцогиня. Во время обмена любезностями она, как и ее супруг, не сводила глаз с посетителя, освещенного холодным светом мартовского дня.

Александр вопросительно посмотрел на нее.

— Прошу извинить меня, — сказала она, усаживаясь. — Но вы, должно быть, привыкли к такой реакции со стороны тех, кто знал графа?

— В самом деле, сударыня, — сказал он, отпив глоток кофе, который ему подал ошалевший лакей. — Я его сын.

— Глядя на вас, — сказал герцог, — у меня возникает впечатление, что наш друг снова среди нас. Значит, вы его наследник.

— Передача имущества была совершена несколько месяцев назад.

— Кое-что он все-таки оставил и здесь.

— Сейчас меня больше занимает другое наследство — его труды и влияние.

— Чтобы принять это на себя, надо до мелочей знать о его делах.

— Я хорошо знаком с ними, ваше высочество. И с вами тоже.

Герцог выразил удивление.

— Мы неоднократно встречались на собраниях в Лейпциге, Иене, Штутгарте и прочих местах.

На сей раз герцог был поражен.

— Так это были вы?

— Поскольку отец гораздо тяжелее, чем раньше, переносил тяготы путешествий, он часто доверял мне свои обязанности. Но вы так и не сказали мне, где он погребен.

— Во Фридериксберге. Пока.

— Пока?

— Надо уладить кое-какие… формальности, — ответил герцог несколько смущенно.

Он бросил на свою супругу взгляд, давая ей понять, что хочет остаться с гостем наедине. Прежде чем уйти, герцогиня уверила Александра, что если он захочет погостить в замке, то будет желанным гостем. Александр согласился. Тогда герцогиня сказала, что велит перенести его багаж в те покои, которые занимал усопший граф, и покинула комнату.

— Что же это за формальности? — спросил Александр, возобновляя разговор.

Герцог встал и подошел к окну.

— Похоже, что ваш отец был евреем.

Александр промолчал. Герцог продолжил:

— Люди, занимавшиеся его посмертным туалетом, обнаружили один характерный признак. Вы об этом знали?

— Нет.

Его отец хранил свою тайну до конца, несмотря на былые обещания раскрыть ее. Какие же страдания хотел он утаить?

— Пастор узнал об этом и отказался хоронить его на христианском кладбище. Но пастор сам недавно умер, и я думаю, что его преемник, как только вступит в должность, даст наконец разрешение.

Герцог снова сел и долгим взглядом посмотрел на своего гостя.

— Итак, ваш отец позаботился, если можно так сказать, о продолжении своей жизни после смерти. Это был замечательный человек. Он не желал умирать. И его желание в некотором смысле исполнилось. Я рад этому. Такой человек и не мог умереть.

Александр кивнул. Его переполняла грустная гордость. Долгое ученичество подошло к концу: он стал собственным отцом.

— Но чтобы осуществление этого желания было полным, — заключил герцог, — я полагаю, что необходимо все сохранить в тайне.

— Разумеется.

— Мы с вами, равно как и моя супруга, будем ее единственными хранителями. Остальное предоставьте правдоподобию. А теперь я распоряжусь, чтобы подали легкую закуску. Нам еще предстоит поработать.

Герцог позвонил в колокольчик, и явился дворецкий.

Взгляд Александра обратился к окну, потом к морю, серебрившемуся в бледных солнечных лучах под перламутровыми небесами.

Он сказал себе, что где-то там, быть может, улыбается его отец, наблюдая эту сцену.