Смерть подобна взбалмошной любовнице: то нагрянет врасплох, то заставляет себя ждать.

Самонадеянный воздыхатель годами мается от беспокойства, а она все медлит; зато другой, которого все считали любимцем богов, попадает в ее объятия совсем юным или же во сне.

Порой, вечерами, Себастьян надеялся на ее приход, но она была занята где-то в другом месте. В конце концов уединение Хёхста стало тяготить его: он нуждался в обществе и собеседниках. Так что в начале 1779 года, воспользовавшись визитом герцога Карла Гессен-Кассельского, он намекнул ему, что не прочь погостить в его шлезвигском замке Эккернфёрд. Герцог ухватился за случай, предоставивший ему столь исключительного гостя, и Себастьян обосновался в покоях с видом на Кильский залив, чьи серые воды завораживали его: пейзаж казался ему распахнутым прямо в бесконечность.

Хотя в замке Себастьяна по большей части окружали герцогские сановники, опасавшиеся открыть рот, чтобы не ляпнуть какую-нибудь плоскость или обнаружить свое бескультурье, нередко ему составляли компанию и более изысканные собеседники. Кроме супруги герцога, вдумчивой, образованной и говорившей только тогда, когда действительно имела что сказать, в беседах участвовал и герцог Фердинанд Брауншвейгский, весьма сведущий в тех же областях знаний, что и герцог Карл с Себастьяном. Порой они засиживались за разговорами допоздна.

Несмотря на кажущееся разнообразие тем, предмет их дискуссий всегда был один, тот самый, который Себастьян в свое время сформулировал для Александра: приобретается ли истинное знание посредством интуиции и мистицизма или же разума? В то время ходило много слухов об одном странном лейпцигском трактирщике, Иоганне Георге Шрепфере, который вызывал необычных духов у себя на чердаке. Своеобразие этих духов заключалось в их нечеловеческой природе: то были гули, лемуры, сильфы. Герцог Фердинанд самолично присутствовал на одном из этих сеансов и заявил, что вышел оттуда смущенным. Он спросил у Себастьяна его мнение.

— Я удивлен легким доступом этого Шрепфера к потустороннему миру, — ответилтот. — Либо он мошенник, либо скоро потеряет рассудок.

Некоторое время спустя после этого разговора Лейпциг взволновало громкое происшествие: к Шрепферу явился Калиостро, чтобы приобщить его к своему египетскому ритуалу, и заявил, что, если тот не даст немедленного согласия, десница Божия обрушится на него раньше чем через месяц. Шрепфер отказался, и через месяц его нашли мертвым. Калиостро извлек выгоду из осуществления своих угроз и не мешкая основал в Лейпциге египетскую ложу.

— Вот что странно, — заметил герцог Карл, — ваше предсказание, похоже, сбылось. Что вы об этом думаете?

— Вспомните одну латинскую пословицу, ваше высочество: Id fecit cui prodest — виновен тот, кому преступление выгодно. Хотел бы я быть уверен, что Шрепфера не убили.

— Вы считаете Калиостро способным на убийство? — воскликнул герцог Фердинанд.

Себастьян рассказал о «подарке», который ему прислал сицилиец. Слушатели возмущенно вскрикнули.

— Я понимаю расчет Калиостро так, — продолжил Себастьян, — примкнув к его ритуалу, трактирщик добавил бы ему популярности. Умерев после угроз — тоже.

— Значит, вы не верите в сверхъестественные силы?

— Верю, господа, но при этом полагаю, что есть смертные, которые пользуются ими для упрочения собственного влияния. Однако это противно установленному природой порядку, ибо мы подчиняемся этим силам, а не повелеваем ими.

— Как же вы предлагаете различать настоящие проявления сверхъестественного от шарлатанства?

— С помощью разума и знания. Сперва надо достоверно установить, что необычайные явления не являются чьим-то фокусом или уловкой. И только после этого разуму следует склониться перед тем, что он не может объяснить.

Когда Себастьян посетил Эккернфёрд в следующий раз, герцог Карл протянул ему «Лейпцигскую газету»: при обыске чердака, где Шрепфер устраивал свои спиритические сеансы, обнаружилась хитрая машинерия из волшебных фонарей и тяг, с помощью которых покойный трактирщик и «вызывал» духов. Ужасные звуки производились скрипучими шкивами, трещотками и трением наждачной бумаги о стекло. Себастьян расхохотался.

— Но курьер из России доставил мне далеко не столь благоприятные новости, — сообщил герцог. — Этот прохвост Калиостро отправился в Санкт-Петербург и был принят там Екатериной. Однако произвел на нее ужасающее впечатление. Она объявила, что он само олицетворение франкмасонского безумия и что, если бы это зависело только от нее, она бы его посадила под замок.

— Этого я и опасался, — сказал Себастьян, — выходит, императрица отождествляет его с масонами?

— И не только с масонами, но еще и с философами, которых называет французской чумой. Она беспрестанно твердит, что парижские просветители — это блуждающие огни соблазна и что они влекут к беспорядку.

Себастьян вздохнул.

Приезды Александра, Северины, Франца и Пьера в Хёхст были почти регулярными: они гостили там две недели весной, три летом, две осенью и две на Рождество. Начиная с 1779 года к ним присоединилась и пятая особа — Даная Дельфина Антигона Брюкнер, дочь Франца и Северины, их первый и, вероятно, последний ребенок.

Себастьян часто украдкой наблюдал за Александром. Наследственное это или подражательное? При виде сына, уже разменявшего пятый десяток, у него возникало впечатление собственной раздвоенности, а поскольку он передал ему большую часть своего гардероба, то этой иллюзии оказались подвержены и другие. Пьера, приближавшегося к своим шестнадцати годам, это неизменно забавляло, но Северину и Франца порой смущало.

— Он будто сын двух отцов, — как-то шепнула Северина Себастьяну. — У Александра ведь даже голос ваш.

— Не каждый сын дополняет судьбу своего отца, но если такое случается, отец встречает конец с легким сердцем.

Осенью 1781 года Себастьян решил оставить сыну в наследство и иоахимштальскую землю.

— Даже сегодня не знаю, что о ней думать, — признался он ему. — Я пользовался ею, чтобы придать яркость краскам, сначала в живописи, потом при обработке тканей, но это также опаснейшее лекарство. Оно сжигает не только пораженную болезнью плоть, но и здоровую. Я считал ее когда-то упавшими на землю частицами солнца, но сознаю, что это скорее поэтический образ, нежели научное определение. Большая часть химических веществ со временем теряет свои свойства, но сила этого минерала осталась той же, если только еще больше не возросла. Предполагаю, что вы не займетесь ремеслом врача, но если вам представится случай, расскажите об этой таинственной земле тем, кто занимается искусством исцеления по правилам медицинской науки; они лучше вас сумеют найти ей применение. Думаю, это самое ценное, что человек может оставить в наследство своему сыну… хотя, — усмехнулся Себастьян, — собственная ее цена смехотворна.

Александр кивнул. Себастьян указал ему тайники с запасами иоахимштальской земли и добавил:

— Никогда не высыпайте ее из обитых внутри свинцом сундуков, в которых она хранится, никогда не прикасайтесь к ней голыми руками и не подвергайте себя ее испарениям.

— У вас нет никакой гипотезы на ее счет?

— Нет. Полагаю только, что это самая активная субстанция на свете. То, что лежит в наших сундуках, всего лишь необработанное сырье. Я содрогаюсь при мысли об очищенном веществе, которое можно из него извлечь.

25 февраля 1784 года на побережье Кильского залива обрушился ледяной северный ветер, сгибая деревья. Около двух часов пополудни он материализовался в виде снега и поутих. Сидевшего перед жарким огнем и закутанного в меха Себастьяна сотряс сильнейший приступ кашля. Герцог обеспокоенно посмотрел на него.

— Быть может, вам стоит опять принять немного вашей микстуры на основе ложного морозника?

— У меня кончились запасы. Надо бы послать в Хёхст, но боюсь, что, пока Ульрих ездит туда и обратно, судьба уже примет свое решение на мой счет. В этой схватке с болезнью кто-нибудь да победит — либо она, либо я.

Видя тревогу на лице герцога, он вздохнул:

— Досадно, что добавил вам забот.

— Дорогой друг, я буду только рад оказаться вам чем-то полезным, по крайней мере, если понадобится.

В комнату вошел герцог Фердинанд Брауншвейгский, пыхтя, как дракон.

— Холод такой, что может утку на лету заморозить! Я ходил взглянуть на лошадей и распорядился закрыть отдушины в конюшнях и принести туда печку. Как себя чувствует граф? — спросил он, направляясь к Себастьяну.

— Борется со своей простудой, — ответил Себастьян.

— Горячее вино с пряностями еще никому не вредило.

— Даю вам патент на это снадобье, — улыбнулся Себастьян.

Оба герцога тоже решили воздать честь лекарству, которое велели подать слуге. Учитывая состояние дорог, в замок уже около десяти дней не доставляли газет, но пищи для ума еще хватало благодаря визиту одного брата-каменщика, заезжавшего в ноябре и поведавшего о состоянии масонства в новой американской республике. Там наблюдались те же течения, что и в Европе.

— Это доказывает, что наш идеал жизнеспособен, — заметил Себастьян.

— Но, насколько я понял, у американских братьев много идеалов? — заметил герцог Фердинанд.

— Это нормально, — ответил Себастьян. — Не существует универсального ключа. Истинный ключ — в самом его поиске.

Рассуждение заставило собеседников задуматься. Они еще не знали, что это последние слова из уст Сен-Жермена. К вечеру жар вынудил его лечь в постель, а на ужин он смог лишь выпить немного куриного бульона.

На следующий день, совсем ослабев и с трудом дыша, он едва смог допить другую чашку того же бульона. Герцогиня вызвала пастора. Себастьян попросил герцога сообщить о своей смерти князю Александру Полиболосу в Лондон и дал адрес.

Когда оба герцога проведали его перед сном в последний раз, Себастьян, казалось, был без сознания. Какая-то книга лежала под его рукой на стеганом одеяле; последнее, что читал умирающий, была «Пресвятая Тринософия», малое количество экземпляров которой отпечатали в Амстердаме несколько лет назад. Книга была заложена на последней странице:

«Я пересек площадь и поднялся на мраморное возвышение. И с удивлением заметил, что снова нахожусь в Тронном зале, первом, куда попал, проникнув во Дворец мудрости. Посреди него по-прежнему высился треугольный алтарь, но птица, жертвенник и факел теперь составляли единое целое. Золотое солнце сверкало над ними. Меч, который я принес из Огненного зала, лежал на подушке одного из престолов. Я взял его и поразил солнце, которое рассыпалось в прах. Я простер руку, и каждая из составлявших его молекул заблистала, как разбитое мною солнце. В этот миг сильный и мелодичный голос возгласил: "Труд завершен!" Заслышав его, со всех сторон ко мне устремились чада света, врата бессмертия распахнулись предо мною, а облако, омрачавшее взор смертных, рассеялось. Я увидел, что повелевающие стихиями духи поняли: отныне я их господин. FINIS».

Герцог унес с собой знакомую ему книгу, желая сохранить память о последней странице, которую читал в своей необыкновенной жизни его друг.

27 февраля, в одиннадцать часов утра, заплаканный слуга Ульрих доложил герцогу Карлу, что граф де Сен-Жермен скончался.