Глава 8
Сюрприз для Пал Саныча
История нелюбви к конторской работе уходила корнями в самое, ну, если не самое раннее, то уж точно в детство Костика.
Когда Костику исполнилось тринадцать, его отец, разумеется руководствуясь самыми лучшими побуждениями, предложил сыну работу. Конечно, работа в столь юном возрасте не очень-то приветствовалась тогдашним законодательством, но русские законы во все времена отвечали известной поговорке, законспектированной не менее известным господином Далем: «Закон что дышло: куда повернул, туда и вышло».
Надо сказать, Костик не слишком противился отцовской воле. Он вообще был довольно-таки послушным ребенком, и родительское мнение по большинству вопросов занимало в его детском мировоззрении высокую планку. К тому же одно только слово «работа» вызывало в нем какой-то благоговейный трепет, а занятие этим делом практически приравнивало его к взрослым. Стоит ли говорить о том, что заработать свои первые деньги и потратить их на то, что очень хочется, тоже являлось стимулом к тому, чтобы согласиться на предложение отца? И Костик согласился.
Отец его занимал не маленькую, но и не самую высокую должность на заводе по изготовлению деталей то ли подводных лодок, то ли самолетов, Костик уже точно не помнил. Первоначальная идея отца заключалась в том, чтобы приучить сына к физическому труду, но за станок его не поставили – слишком велик был риск, что подросток, официально не работающий на предприятии, получит какую-нибудь травму, из-за чего поднимется великая буча. Поэтому Костику пришлось заняться бумажками и выполнять обязанности полусекретаря-полукурьера-полупринеси-подай-иди-на-фиг-не-мешай.
Такая роль пришлась Костику не очень-то по душе. Косые взгляды рабочих, постоянные придирки отца, убежденного в том, что чем больше он будет критиковать сына, тем больше тот будет стараться, да и сама атмосфера завода подействовали на Костика угнетающе. Он заметил, что рабочие и начальство относятся друг к другу настороженно и враждебно, и, вспомнив рассказы отца про «дружеский коллектив» завода «Аметист», провел неизбежную параллель между тем, что говорил отец, и действительным положением вещей. Кое-кто из рабочих, правда, хорошо отнесся к мальчишке, который старательно делал свое дело и не страдал комплексом «сына начальника». А кого-то Костик бесил одним видом, так как неизбежно наталкивал рабочих на мысль о своем отце.
Нельзя сказать, чтобы папа Костика был таким уж паршивым начальником. Напротив, он отлично работал, случалось даже сверх нормы, и вообще относился к своим обязанностям так, как мало кто в «Аметисте». Однако он имел одну черту, очень неприятную для окружающих, особенно подчиненных: папа обожал критиковать и частенько впадал в морализаторство, причем не ограничивался обычным назидательным тоном, а прибегал к крику и, частенько, к нецензурным выражениям. К последнему в «Аметисте» привыкли: для рабочих мат вообще служил средством выражения собственных эмоций, как положительных, так и отрицательных, но выслушивать крики начальства вперемежку с суждениями о добре, зле, правде, неправде, обязанностях и обязательствах мало кому доставляло удовольствие.
Когда срок, поставленный отцом, – два месяца, почти все Костиковы каникулы – наконец-то истек, Костик вздохнул с облегчением. Вырученные деньги он тут же истратил на новую гитару, которую помог ему выбрать Олег Совенков.
Все бы закончилось чудесно, но дома Костика ожидал большой скандал. Как выяснилось, папа пребывал в полной уверенности, что его вроде бы уже повзрослевший и выросший из «глупостей» сын распорядится деньгами совершенно иначе. То есть пустит их на что-то дельное, а лучше, чтобы этим дельным оказались вещи, необходимые в хозяйстве…
– Ей-богу, не ожидал от тебя, Константин… – накричавшись вволю, констатировал отец. – Ну хотя бы велик себе купил – в магазин гонять за хлебом, я б и то понял… Хоть бы дрель хорошую… Так нет – он игрушку покупает. Ей-богу, не ожидал… Я-то думал, ты – в меня, поумнее будешь…
Глупый Костик и рад бы был признать свою ошибку и поменять гитару на велик или дрель, но к ужасу своему почувствовал, что впервые в жизни не считает себя виноватым. Более того, в тот миг он был полностью уверен в своей правоте: эти деньги дались ему не так-то просто, и он имел полное право распорядиться ими по своему усмотрению. Другое дело, что, если бы их семья действительно нуждалась в деньгах, он поступил бы иначе. Но ведь не нуждалась же…
Гитару Костик не продал, но играть так и не научился – всякий раз, когда руки тянулись к «игрушке», он вспоминал «Аметист» и крики отца, что, естественно, не стимулировало творчество. В итоге Костик не стал жмотничать и отдал гитару Олежке, который, в отличие от него, научился брать на ней три блатных аккорда.
От «Аметиста», а точнее, от отношений внутри «дружного коллектива» у Костика остались прескверные воспоминания, поэтому всякий раз, размышляя о выборе сферы деятельности, он мысленно склонялся к чему-то, из-за чего не придется вставать в семь утра, робеть перед зорким начальственным оком и отвоевывать свое место под солнцем всеми способами. Но, увы, то место, о котором размышлял Костик, смахивало больше на Утопию.
Поскольку Костик считал трудовую книжку «пугалом для работника», он выбирал места, где можно было бы работать по договору, а то и без него, но главное – без ненавистной трудовой. Тем самым он, по собственному мнению, убивал двух зайцев сразу: во-первых, избегал угроз начальства, связанных с записью в трудовой, а во-вторых, мог уйти с очередного места работы в любой момент, без предупреждения, проще говоря, «кинуть» работодателя. Нельзя сказать, чтобы Костик делал это нарочно. Просто в один прекрасный день он понимал, что какой-нибудь «Бета-прим» или «Дельта-центр» опостылел ему до чертиков в глазах, обнаруживал, что на улице светит яркое солнышко, а душа настойчиво требует праздника, и просто-напросто больше не выходил ни в «Бета-прим», ни в «Дельта-центр». Никогда.
Три месяца работы в ОБ – рекордный для Костика срок – оказались самыми неприятными из всех. Но что удивительнее всего, именно в ОБ Костик задержался так надолго. Отчасти это объяснялось тем, что в случае увольнения совершенно неоткуда было достать денег, отчасти тем, что даже в ОБ работали очень приятные люди. Например, Лилечка, которая, хоть и не являлась его непосредственной начальницей, все-таки успевала сказать ему доброе слово или улыбнуться, и Димка, с которым в часы «простоя» можно было поболтать в курилке. Но время шло, и с каждым днем Костик все больше убеждался в том, что пора валить, и валить как можно скорее.
Однако события последних дней повернули мысли Костика в совершенно иное русло, заставив позабыть о своих планах насчет увольнения.
Во-первых, Костик понял, что для некоторых людей он стал попросту незаметным. Незаметным он стал для соседа Витьки, что, впрочем, вполне могло объясняться Витькиной обидой. Но если бы только для Витьки… Незаметным он стал и для многих сотрудников ОБ, в том числе и для клятого Пал Саныча, и даже для Вадима, который в упор не желал не только с ним здороваться, но и прикрывать свои выходки, то есть поездки в те места, куда, не далее чем днем раньше, отправили Костика…
По идее это должно было обрадовать Костика: заслужить внимание этих людей он хотел меньше всего. Но как быть с остальными? С теми, кто ездит в метро, на машинах, ходит пешком? На ногах у Костика не осталось ни одного живого места: девушки, как будто сговорившись, давили их каблуками, да и мужчины не отставали от девушек… Не было дня, чтобы Костика как следует не пихнули под ребро локтем, не съездили по лицу сумкой, не плюхнулись прямо к нему на колени… Три раза он практически выскакивал из-под колес машин, водители которых не хотели замечать ни того, что загорелся зеленый, ни того, что Костик таки идет по пешеходному переходу…
Если бы Костик был чуть более мнительным и самовлюбленным, он мог бы подумать, что происходящее с ним – не что иное, как происки дьявола, а он – какой-нибудь мессия, долгое время скрывавшийся за личиной обыкновенного неудачника. Но Костик, не будучи ни тем ни другим, судорожно пытался понять причину, по которой все вдруг ополчились против него. А точнее, перестали его замечать. В этих «незамечательствах» спустя несколько дней Костик отыскал даже закономерность: стоило ему сделать что-то необычное, нетипичное, по мнению окружающих, как его присутствие тут же обнаруживалось. Именно теми, кто секунду назад игнорировал его, Костика, по полной программе.
Правда, это маленькое открытие оказалось для Костика паршивым утешением: его начинали не только замечать, но и принимать за сумасшедшего. Ну разве нормальный человек станет показывать незнакомцу язык, даже если тот сел без приглашения на его колени? Или шлепнется на виду у всех сотрудников? Вряд ли… Так что по поводу Костика в ОБ поползли самые неприятные слухи…
– Привет, Лиля. Привет, Димка, – поприветствовал Костик сотрудников, сгруппировавшихся в курилке, как видно с целью обсудить очередной день, напрасно потраченный на ОБ.
Дело близилось к вечеру, а лица у обоих были такие мрачные, что Костик даже заподозрил, не перепутал ли он вечер обычного трудового дня с утром понедельника. К тому же Димка выпускал клубы дыма через нос, а если уж Димка начинает пускать дым носом, как какой-нибудь средневековый дракон, значит, дело точно плохо.
– Вы чего такие насупленные? – спросил Костик, прикуривая сигарету от Димкиной зажигалки. Собственную он потерял сегодня, когда подкладка окончательно разорвалась. – Осенний депрессняк, что ли, догнал?
– Угу… – мрачно ответствовал Димка, выпустив очередную порцию дыма через ноздри. – Пал Санычем депрессняк называется… Как накинется, так жить не хочется…
– Не, Пал Саныч – это другая болячка, – улыбнулся Костик. – Это что-то типа гангрены: началась, значит, надо рубить, пока все не заразила.
– Попробуй его выруби… – пробубнил себе под нос Димка. – Он у нас по ресторанам откормленный…
– Да что случилось-то?
– Ничего необычного, – объяснила Лиля, которая все это время разглядывала струйки дыма, пускаемого Димкой из носа. – Он Димку опять за опоздания оштрафовал. Да еще и за вид «нерабочий», – кивнула Лиля на Димкину джинсовую куртку, из-под которой торчал толстый черный свитер, блестевший от потертостей.
– Аванс ведь, – хлопнул себя по лбу Костик. – Надо же, забыл. Бывает же такое…
– А Пал Саныч вот не забыл, – сообщил Димка, яростно тыча окурком в пепельницу, – что я на той неделе на пять минут опоздал, а на этой – на семь с половиной. Все, сука, учел. До копеечки… Прости, Лиль.
– Да ничего, – махнула рукой добродушная Лиля, – ругайся. Только бесполезное это, Димка, дело. Денег он тебе все равно не вернет, да и потом, не такие уж они и большие, чтобы так париться.
– Вот именно что небольшие. И так получаю фиг да ни фига…
– А ты чего не идешь? – поинтересовалась у Костика Лиля. – Пал Саныч уже лыжи навострил, домой едет. Он почему-то решил, что ты в офис не вернешься. По-моему, он вообще не заметил, что ты днем приезжал.
– Не сомневаюсь, – буркнул Костик. – Что-то не хочется мне туда идти… А надо. Аванс все-таки…
– Удачи тебе, – пожелал Димка. – Или чтоб у Пал Саныча память отшибло.
Потушив сигарету, Костик направился к выходу и нос к носу столкнулся с Вадиком, чьи невиннейшие голубые глаза даже не скосились в его сторону.
– Привет, Вадик, – из чистого любопытства поздоровался Костик.
Вадик, даже не повернув головы, направился к Лилечке, за которой в последнее время безуспешно пытался приударить и мяукающим тоном игривого котенка попросил у нее зажигалку.
– Вади-ик, – еще раз позвал Костик, – я с тобой поздоровался. А молчать в ответ невежливо, даже если ты такое почетное лицо, как любимчик Пал Саныча.
У Лили и Димки округлились глаза. Во-первых, никто из них не ожидал услышать от Костика что-нибудь подобное, а во-вторых, Вадик, несмотря на свои наполеоновские планы с продвижением от простого курьера до менеджера, тем не менее старался быть любезным со всеми, даже с кошкой, которая жила в каморке под лестницей.
– Вадик, и правда, невежливо… – укоризненно покосилась на курьера Лиля.
Голубые глаза Вадика удивленно распахнулись.
– Я же только зажигалку попросил… – хлопая густыми ресницами, произнес он. – Что не так?
– Лиля насчет Костика, – уточнил Димка.
– А что с Костиком? – недоумевая, уставился на него Вадик.
Костик криво усмехнулся и, не дожидаясь конца беседы, вышел из курилки. Можно было, конечно, подкрасться к Вадику и испугать его до икоты. Можно было попрыгать перед ним на одной ножке. Вообще много чего можно было сделать, да только… ничего не хотелось. Костик вдруг ощутил себя таким опустошенным, что возникло желание плюнуть на аванс и уехать домой, не заходя к Пал Санычу.
Но деньги нужны, и нужны катастрофически. Так что придется идти, подумал Костик и вяло постучался в дверь начальника.
Ответа не последовало. Костик постучал еще раз. И снова услышал в ответ раздражающее Пал-Санычево молчание. Безрезультатно постучав в третий раз, Костик разозлился и вошел без стука, интуитивно чувствуя, что вообще зря заходит в этот кабинет.
Пал Саныч, тоже участвующий в дьявольском заговоре, явно Костика не заметил и продолжил запихивать в тугую папку свои бумажки, коих за последнее время накопилось немало.
– Здравствуйте, Павел Александрович, – поздоровался Костик. Но до него донеслось лишь пыхтение Пал Саныча, который уже запихнул в папку свои бесценные бумажки и теперь трудился над тем, чтобы застегнуть «молнию», не навредив при этом ни бумажкам, ни папке. – Здравствуйте, Павел Александрович, – не унимался Костик, уже почти уверенный, что придется стукнуть по начальственному столу кулаком или выкинуть какой-нибудь еще кунштюк, чтобы привлечь к себе внимание.
Но безобидных шуток в голову почему-то не приходило, и, чем дольше Костик стоял перед начальственным столом, любуясь полной, раскрасневшейся от натуги рожей Пал Саныча, тем сильнее и настойчивее ему хотелось выкинуть что-нибудь далеко не безобидное. Сейчас его бесило все: и физиономия Пал Саныча – ну это еще хоть как-то можно было стерпеть, ведь терпел же ее Костик целых три месяца, – и то тяжелое пыхтение, с которым Пал Саныч застегивал «молнию» на несчастной папке, и – самое главное, что он, Костик, вынужден стоять перед этим ничего не представляющим собой человеком, стоять и придумывать, как бы привлечь к себе его внимание.
Через несколько секунд добронравный Костик куда-то спрятался, а злобный и раздраженный Костик остался наедине с пыхтящим начальником.
– Павел Александрови-ич! – воскликнули остатки Костикова добронравия, но ответа не получили.
Костик расстегнул «молнию» на джинсах и не спеша повернулся спиной к начальнику.
А затем все происходило, как в старом немом кино. Ничего не подозревающий Пал Саныч, закончив возиться с папкой, медленно поднял голову, затем медленно распахнул глаза, потом медленно открыл рот, медленно покраснел, сравнявшись цветом с моделью красного лимузина на столике, после чего уже не медленно и очень громко завопил:
– УБЕРИТЕ ЭТО ОТСЮДА!
Костик заподозрил, что Пал Саныч с испугу не понял, чью пятую точку увидел перед своим грозным взором, поэтому, на всякий случай, повернулся и с каким-то неизъяснимым облегчением произнес:
– Здравствуйте, Павел Александрович. Я вот зашел предупредить, что больше у вас не работаю.
