Глава 12
Писатель – это диагноз
Писатель – это и впрямь диагноз, здесь я полностью готова согласиться с Валечкой Степановой, которая изрекла эту фразу, рассказывая мне о Владе. Хотя назвать Влада писателем я, честно признаться, не смогла бы, потому что этот человек скорее психолог, то есть, если можно так выразиться, писатель технический, а между ним и настоящим литератором лежит огромная пропасть.
Однако, если Влад мнит себя писателем, не в моих силах разубеждать его в этом заблуждении. Да и дело по большому счету не в этом, потому что Валечка, употребляя слово «писатель», имела в виду обыкновенного творческого человека. У этих людей, как правило, много причуд, относящихся как к бытовой, так и к душевной организации. Может быть, оттого, что эти люди все время находятся в себе, как мыши в своих норах, они редко интересуются тем, что их окружает. И хотя им приписывают некую гипертрофированную чувствительность, отличающую их от остальных, они часто не замечают проблем близких людей и друзей, их окружающих.
На самом деле они, скажу я тебе, мой дорогой друг, редкостные эгоисты, поскольку слишком много внимания уделяют своим собственным проблемам и внутренним переживаниям. Кстати, без этих самых внутренних конфликтов творческие люди просто не могут жить. И даже если на самом деле никакого конфликта нет, они обязательно себе его придумают. Для них состояние творчества неотъемлемо от боли или, к примеру, несчастливой влюбленности, а потому, когда в их жизни не оказывается ни того ни другого, они просто-напросто самостоятельно выдумывают личную трагедию, возвышающую их над остальными людьми. Для них боль, разумеется, внутренняя, а не физическая, – это тот колодец, который невозможно опустошить. Сколько из него ни черпай, он всякий раз останется полным. Вероятно, это и имел в виду Олег Совенков, когда пенял Костику на его «страдательную» любовь…
И вот я, в своей обыкновенной манере, снова отвлекла моего дорогого Друга от нашей, тешу себя надеждой, занимательной истории. В какой-то степени, иронизируя над Владом и иже подобными, я иронизировала над самой собой. И хотя я, прошу заметить, уважаемый читатель, не питаю особенной симпатии к этому персонажу, который не единожды появится на страницах нашего романа, в некоторых своих проявлениях, увы, очень на него похожа.
Вот, к примеру, история с моим ноутбуком. Не без участия моей любимой Люсинды я умудрилась залить его кофе…
В относительно недалеком прошлом мой сын вошел ко мне в комнату и с сияющей улыбкой поставил на стол свой отремонтированный подарок. Увы, такой же счастливой улыбки он ожидал и от меня, поэтому мне пришлось вымучить на своем лице нечто подобное, хотя на самом деле я испытала совершенно противоположные чувства.
– Ну вот, снова можешь как человек работать, – гордо сообщил мне мой отпрыск. – А то больно смотреть, как ты со своим динозавром, – кивнул он на мою любимую «Оливетти», – мучаешься.
Если бы он знал, что муки мне только предстояли, когда я вновь пересела со своей старенькой любимицы за это нечто, именуемое им «удобной железякой»… Если бы он знал, чего мне стоит запомнить все эти хитрые комбинации, предназначенные, по его словам, упростить мне работу… Тут я прекрасно понимаю и Костика Осколкова, и психолога Влада, которым так тяжело было освоить современную технику…
Сколько раз я удаляла страницы и абзацы случайным нажатием роковой клавиши Backspace. Сколько раз я мучилась с тем, что уже набитый текст вместо правки буквально съедался ужасной командой Insert, которую я тоже нажала по чистой случайности. А из-за Caps Lock'а все строчные буквы выглядели как прописные, а прописные превращались в строчные?! Не говоря уже о том, что мне недостает привычного стука клавиш, вместо них эта штуковина издает только вялые всхлипы… И где мои испещренные черными буквами листы, которые я любовно складывала рядом с собой на столе или в порыве злости на саму себя комкала и запускала в стену?..
Что ни говори, а писатель – это диагноз. Теперь я хорошо понимаю своего Женю, когда он в пятилетнем возрасте, вернувшись из школы, поинтересовался у меня, почему «нормальные мамы» каждый день варят борщи и регулярно посещают родительские собрания, а я нет… Теперь я знаю, что бы ему ответила…
* * *
«Никогда не говори «никогда», – об этом Валечка подумала, оказавшись в доме номер семьдесят восемь, стоя на пятом этаже, на пороге девяносто пятой квартиры со всеми своими шмотками, которые ей пришлось увозить сразу из двух мест: от Лизки и от Ленки Калининой.
Решение переехать пришло само собой, как-то внезапно. Наверное, потому, что Валечка впервые согласилась со своим отражением. Оно настойчиво уговаривало ее устроиться к Владу, убеждало ее, что ничего лишнего он себе не позволит, если не захочет она, и что в ее ситуации хуже просто быть не может. И правда, решила Валечка. Куда уж хуже? Ну что, не видала она никогда престарелых сатиров? Этот, по крайней мере, предельно честен. Да и вряд ли он силком потащит ее в постель. Тараканов можно потравить, посуду вымыть, мусор выбросить. И потом, все-таки есть разница: убирать за кошками, слушать Лизкины пересказы очередных «Ста комплексов», объяснять бабушке, что под словом «форточка» имелась в виду именно «форточка», а не кофточка, или работать и получать за это деньги, причем совсем не плохие?
Выждав неделю и осознав, что лучшей вакансии за эти деньги она не найдет, Валечка позвонила Владу и поняла по его голосу, что ничего другого он от нее не ожидал. Место секретарши-помощницы у «автора известных книг из области познания души» было еще не занято. Так что Валечка спешно собрала вещи, искренне поблагодарила Лизу за участие и гостеприимство и поехала к Ленке, надеясь, что не столкнется с бывшей подругой или с новым замком.
Ни с тем ни с другим она, слава богу, не столкнулась, но зато, когда в комнате истерично заголосил телефон, по инерции сняла трубку. Звонил тот самый Сергей, из-за которого Валечка когда-то полдня просидела дома по Ленкиной просьбе. Он удивился, услышав Валечкин голос.
«Вряд ли Ленка ему обо мне рассказала», – подумала Валечка.
– Вы не могли бы позвать Лену? – вежливо поинтересовался он.
– Ее нет дома, – ответила Валечка и тут же почувствовала жгучее желание отомстить. Сказать Сергею, что его держат за идиота, причем идиота богатенького, сказать, что у его обожаемой Леночки роман с бывшим парнем бывшей лучшей подруги, и вообще много чего сказать о Ленкиных желаниях, устремлениях и отношении к мужчинам…
Но Валечка сдержалась. В конце концов, все прошло. Было бы за что мстить. Если по-хорошему, Neznakomec прав: ей Ленке еще спасибо надо сказать за то, что избавила от такого придурка, как Славик…
– Может, подскажете, где она? Ни на мобильный, ни на город не могу дозвониться…
– Я не знаю. Я вообще здесь уже не живу, – призналась Валечка. – Приехала за вещами.
– А вы не могли бы ей передать…
– Не могла бы. Это вы ей передайте, что я ключ оставила в почтовом ящике.
Валечка боялась, что, приехав сюда и вспомнив прошлое, снова почувствует себя брошенной и униженной, но оставила квартиру с удивительно легким сердцем. Она и Славику могла бы сказать спасибо. За то, что он так редко сюда приезжал…
Первую неделю Валечке пришлось наносить удары сразу по нескольким фронтам: по Владу, который чересчур свободно чувствовал себя в ее присутствии, по тараканам, которые объявили ей настоящую войну и всячески препятствовали своему полному истреблению, и по беспорядку, с которым она, превозмогая усиленное сопротивление Влада, пыталась бороться.
Тараканы, словно учуяв надвинувшуюся угрозу, начали сбиваться в кучки и всячески изводить Валечку своим скоплением в определенных местах. Валечка не очень бы удивилась, если бы одним прекрасным вечером – в их излюбленное время – они выбежали из-под подставки, на которой красовался уже отмытый чайник, с транспарантом «Долой ловушки!», или «Даешь демографический рост!», или «Верните нам еду!», или еще каким-нибудь лозунгом в том же духе. Свои вечерние сходки они в основном устраивали в нескольких местах: под подставкой вышеупомянутого чайника, в гигантской щели, образовавшейся между разорванными обоями и стеной, под микроволновкой, цвет которой стал для Валечки откровением – она не представляла, что желтовато-серый может превратиться в ослепительно-белый, – за старыми картинами и в навесных кухонных шкафах. Определив место этих сходок, Валечка решила применить новую тактику. Помимо тараканьих ловушек и карандаша «Машенька», она сотворила дьявольскую смесь из желтка и борной кислоты и предложила ее в качестве угощения голодавшим последние несколько дней тараканам. Тараканы, подобно наивным древлянам, сочли это шагом к примирению и, увы, были коварно отравлены. Валечка праздновала очередную победу, знаменовавшую скорое вырождение рода тараканьего в квартире психолога.
Что до беспорядка – здесь Влад оказался противником еще более сильным и изворотливым, нежели тараканы. Коробки из-под пицц, собранные и выброшенные Валечкой на помойку, продолжали размножаться с завидным упорством. Тарелки, вилки и кастрюли из-под пельменей обнаруживались в самых удивительных местах, таких как стулья в гостиной, подоконники на кухне и даже полка для перчаток и шарфов в коридоре.
В конечном итоге Валечка приняла решение: готовить для Влада самостоятельно, дабы отучить его от дурных привычек оставлять посуду где ни попадя.
Поскольку о готовке она имела довольно туманное представление, ей пришлось направить свои стопы в соседний книжный, где продавщица посоветовала ей «Азбуку начинающего кулинара», в двух словах, книгу, где подробно и пространно рассказывалось, что мясной фарш, в отличие от макарон, не нужно промывать в воде, а котлеты требуется обжаривать с двух сторон, а не только с одной.
Стоит ли говорить, что для Валечки, не меньшей, чем Влад, поклоннице фастфуда, процесс приготовления пищи оказался целой наукой?
Но и тараканы, и грязная посуда, и полная тайн кулинарная книга были пустяками и безделушками в сравнении с «рабочими буднями», которые Валечка проводила в той же квартире, где боролась с удручающим беспорядком. А точнее, в комнате Влада – святая святых, куда он не допускал ее даже для уборки.
Приступив к работе, Валечка очень жалела, что своевременно не обзавелась респиратором. Он уменьшил бы количество пыли и табачного дыма, попадающих в ее легкие в процессе кропотливого труда за рабочим столом спасителя заблудших душ. Будучи человеком курящим, она понимала, что можно курить в процессе работы, но не понимала, как можно курить в таких количествах. В общем-то Влад и не нуждался в ее понимании. Он не обращал абсолютно никакого внимания ни на нервное трение пальца об ободок, ни на покашливания, ни на сильный кашель, ни на кашель человека, много лет работавшего на рудниках, ни на раздавшуюся в конце концов просьбу курить поменьше, ни на требование пожалеть ее легкие, ну и свои заодно, если они еще живы.
Практически на все Валечка получала один ответ:
– Я натура творческая, я этих ваших «фи» не понимаю…
Писатель – это диагноз, неоднократно повторяла Валечка, вздыхала и снова принималась печатать мудрые изречения Влада. Вообще-то судить о мудрости его изречений ей было сложно, так как в Академии туризма хоть и преподавали психологию, но за отсутствием практики Валечка очень скоро перезабыла все, что и тогда не слишком-то хорошо запоминала. Конечно, она могла отличить интроверта от экстраверта, сангвиника от флегматика, холерика от меланхолика, но на большее ее знания не распространялись.
В целом Влад писал легко, так сказать, ориентировался на массового читателя, но некоторые его суждения вызывали у Валечки молчаливый протест. Многое из того, что он с неподражаемым пафосом зачитывал, смахивало на статьи из дамских журналов типа «Розового глянца», номера которого хранились на полочке в Ленкином, да и в Лизином туалетах. Правда, в отличие от этих статей, книга Влада содержала немало терминов и примеров, которыми «Розовый глянец» не баловал своих читательниц.
Влад диктовал тексты сразу по нескольким источникам (это Валечка заметила, поскольку он периодически прерывался и рылся в своих папках, извлекая на свет божий новые и новые листы, среди которых попадались и те, что были распечатаны с компьютера). Слушая психолога, Валечка пришла к выводу, что женщина в его представлении проживает несколько жизненных этапов.
На первом этапе, то есть в юности, – наивная, если не сказать глупая, девушка мечтает о принце, надеется «вырастить» такую же грудь, как у лучшей подруги, которой восхищается мальчик, предмет ее тайных воздыханий, пытается избавиться от подростковых прыщей, а заодно и влюбленности в своего отца, терпеть не может мать и все еще думает, что существует дружба как между женщиной и мужчиной, так и между мужчиной и женщиной.
На втором этапе, то есть приближаясь к третьему десятку, – уже далеко не столь наивная, но по-прежнему глупая женщина надеется успешно выйти замуж – если еще не вляпалась в неудачный брак, или выйти замуж вторично, если уже вляпалась. Кроме этой основной проблемы, ее беспокоят еще несколько: старость, дающая о себе знать, по ее мнению, уже в двадцать пять; лишний вес, вызывающий у нее страдания, неведомые ни еврипидовской Медее, ни шекспировской Джульетте, борьба с которым сопровождается всякими страшными болезнями вроде булимии и анорексии, – и многие другие комплексы, связанные с вышеперечисленными. В этот период она заводит ребенка в жалкой надежде удержать рядом с собой непутевого мужа, наконец-то понимает, что женская дружба – всего лишь миф, придуманный феминистками, но продолжает наивно верить в возможность дружить с мужчинами.
На третьем этапе, то есть после рокового тридцатника, приближения которого женщина ждет с невыразимым страхом и тоской, она превращается в потерявшую всякую надежду встретить… какого там принца, хотя бы относительно не потрепанного жизнью забулдыгу! – располневшую тетеху. Если таковой забулдыга все-таки встретился, то после тридцати он непременно оставляет эту закомплексованную кошелку и находит себе помоложе. О лишнем весе она уже почти не думает – настала очередь морщин, но избавиться от них гораздо сложнее и дороже, чем от набранных в булимических припадках килограммов. Максимум, на что таковая дама может рассчитывать, – на мимолетную связь с пьяным мужиком, подцепленным в каком-нибудь дешевом кабаке. Последняя ее надежда – это ребенок. Его она всячески пытается удержать подле себя, точно так же, как раньше пыталась удержать мужа.
На четвертом этапе, в совершенно невозможном для женщины возрасте – и как вообще до него доживают?! – то есть после сорока, исчезают практически все проблемы, волновавшие ее раньше. Теперь у нее есть только одна дорога – климакс, а за ним – смерть, которой эти несчастные дожидаются в одиночестве, окончательно потеряв веру в любовь и в дружбу, как с женщинами, так и с мужчинами… Что до детей – к этому времени они неизбежно сбегают от своих впавших в маразм деспотичных мамаш, ограничиваясь краткими визитами в честь дня рождения или Международного женского дня…
От таких неожиданных откровений, свалившихся на ее голову стараниями Влада, Валечка чувствовала, как жесткие мурашки пронизывают все тело. Неужели женщины – и вправду такие тупые и ущербные существа, какими их видит Влад? Вспоминая Ленкины рассказы об ушедшей молодости и надвигающейся старости, о волшебных диетах и прочей лабуде, Валечка могла бы сделать такой вывод. Но кроме Ленки с ее Ксюшей Собчак в качестве эталона есть и другие женщины. Многие и в пятьдесят искрометно шутят по поводу своего возраста и лишних пяти – семи, а то и десяти килограммов. При этом у них есть даже (!) мужья, любимая работа или дети и, соответственно, внуки, с которыми те с удовольствием возятся…
Видимо, врачеватель человеческих душ считает иначе… Или, что хуже, пользуясь спросом на подобного рода веяния, укрепляет в женщинах и без того невеселые мысли.
Утешало, правда, то, что Влад не врал, и потому не было разбитой посуды, лопнувших лампочек и прочих разрушений, преследовавших Валечку на прошлых местах работы и жительства. Но одним прекрасным вечером…
Как-то раз после поездки в университет Влад вернулся поздно и не в духе. Наверное, очередная пассия дала от ворот поворот, решила Валечка.
Влад редко кого приглашал к себе, но далеко не всегда возвращался на ночь домой. Валечка догадывалась, что постоянной женщины у него нет – по всей видимости, Влад довольствовался случайными связями.
«А на что еще может рассчитывать мужчина с таким невыносимым характером?» – думала Валечка, выслушивая его очередную надменную тираду. С другой стороны, она встречалась со Славиком целых три года, а тот был не только эгоистичным и самовлюбленным, но еще и лживым человеком…
Валечка, два часа колдовавшая над духовым мясом, выглянула из кухни в коридор. Владово недовольство, похоже, объяснялось не только от ворот поворотом очередной любовницы: он вымок и продрог, а бутылку с пивом сжимал в руке так, что казалось, она примерзла пальцам.
– Ужинать будете? – спросила Валечка.
– Угу, – буркнули ей в ответ.
– Тогда приходите на кухню.
– Я что, не могу поесть в своей комнате? – совсем уж недружелюбно поинтересовался Влад.
Валечка снова высунулась из кухни.
– Конечно можете. Только вы снова оставите тарелку под кроватью, а я буду битый час разыскивать ее по всей квартире.
– Вообще-то в ваши обязанности это не входит.
– Вообще-то посуду нужно мыть, хотя бы изредка.
– Видите ли, Валечка… – пробубнил себе под нос Влад, стаскивая с ног давным-давно сбившиеся сапоги. – Как бы вам так сказать, чтобы не обидеть… Заклевали вы меня своей любовью к порядку. Это если мягко… А если жестко, так я уж лучше промолчу…
– Как знаете, – пожала плечами Валечка. – Можете сделать в своей комнате хоть склад из грязных тарелок. Мне-то что?
Проворчав в ответ что-то невнятное, Влад все-таки зашел на кухню.
– Ладно, черт с вами, поем здесь. Мясо? – принюхался он к запаху, доносившемуся из духовки.
– Свинина с картофелем и грибами.
– Вообще-то вы не лучшая повариха, Валечка. Но есть вашу стряпню все-таки можно.
– Спасибо за комплимент, – усмехнулась Валечка, уже привыкшая к таким выпадам. Влад не терпел критики в свой адрес, зато обожал критиковать окружающих. – Может, не будете класть кепку на стол? Она же совершенно мокрая.
Влад бросил на нее недовольный взгляд, но кепку со стола убрал, правда, переложил ее на подоконник. «Ладно, потом отнесу в прихожую», – смирилась Валечка, решив, что сейчас Влада лучше не трогать.
Ужин прошел в полной тишине, но, когда Валечка начала мыть посуду, Влад извлек из холодильника вторую бутылку пива, которая развязала ему язык.
– А знаете, Валечка, что меня всегда поражало в женщинах?
– Что? – из вежливости полюбопытствовала Валечка.
– То, что вам удается из всего сделать трагедию.
– К чему это вы?
– Ну вот, к примеру, вы, Валечка. Немытая посуда – какая катастрофа! Кепка на столе – конец света! Тараканы – пришельцы из космоса! Я всегда пытался ответить на вопрос, почему так происходит. А потом понял – это ваш способ сублимации. Вы так уходите от более важных проблем. Просто переключаетесь на мелочи, на всякую домашнюю, бытовую и скучную ерунду. Чтобы – упаси бог! – не вспомнить о своем возрасте, одиночестве, отсутствии мужа и прочее и прочее…
Валечка закрыла кран, вытерла руки полотенцем и медленно повернулась к Владу.
– Знаете, что я вам скажу, знаток вы душ?
– Хотелось бы услышать…
– Да то, что вы – женоненавистник.
– С чего вы это взяли?
– А вы перечитайте свою книжку. Это же совершенный кошмар. Вы не о женщинах пишете, нет… Вы пишете о каких-то тупых коровах с интеллектом муравья, которым от жизни ничего не нужно, кроме удачного замужества и вечной молодости. Не знаю, кто это покупает, но я бы в жизни не стала это читать. Хоть вы и пихаете в эту вашу дурь умные словечки. Я мою ваши грязные тарелки не для того, чтобы забыться, уж поверьте. И не потому, что я маньяк порядка. Просто я не хочу проживать к квартире, напоминающей мусорку у подъезда.
– А поркуа бы ей и не напоминать мусорку? – прищурился задетый Влад. – Вообще-то это моя квартира. А что до книги… Вы в своей жизни хоть что-нибудь написали? А, Валечка? Или, может, хоть институт закончили? Нет, вы даже доучиться и то не смогли. Единственное, на что вы способны, – работать секретаршей. Да я, собственно, не против – работайте кем хотите. Но вы же лезете в судьи… Вы же критикуете человека с высшим образованием и опытом куда большим, чем ваш…
– Вообще-то я тоже женщина. Одна из тех, для кого вы пишете эту свою книгу. Да, я не хочу остаться в одиночестве. Но я не выскочу за первого встречного, только чтобы, не дай бог, свой шанс не проворонить. И не считаю, что жизнь заканчивается в тридцать лет. И много чего не думаю из того, что вы там обо мне пишете.
– Не о вас.
– Нет, обо мне. Потому что я женщина. По-вашему, глупая и несамостоятельная курица. И кстати, чтобы вы знали, я очень люблю свою мать и не считаю, что она пытается удержать меня рядом всеми возможными способами.
– Интересно, почему тогда вы живете здесь… – саркастически улыбнулся Влад. – Только не говорите, милая вы моя, что из Подмосковья далеко ездить – не поверю. Здесь другие причины.
– Другие. Но вас это не касается.
– А вас, значит, мое творчество касается…
– Творчество? – Валечка грустно покачала головой. – Да вам так же далеко до творческого человека, как козе до гламурной блондинки.
– Сравненьице как раз в вашем духе.
– Это не мое. Хотя не важно. И еще, насчет творчества… Я уверена, что этот бред сочиняете не только вы… В конце концов, теорию-то вы где-то берете… Чтобы подогнать ее под ваши узколобые рассуждения…
Влад вспыхнул. Его интеллигентная бледность сменилась пятнистым румянцем. Валечка поняла, что попала в самую точку.
– И наверняка не из одного источника. А, Влад? – поинтересовалась она, скопировав его интонацию.
Разговор мог закончиться скверно. Валечка почувствовала, что перешла ту грань, которую не следовало переступать даже с таким самоуверенным человеком. Чтобы хоть как-то успокоиться, она сгребла со стола немытые чашки, засунула их в раковину, включила воду и принялась энергично тереть их губкой.
– Нет, вы ошибаетесь, милая моя… – прорычал в ответ Влад. – Я…
Договорить он не успел. Кран фыркнул и брызнул во все стороны водой, а внизу, под раковиной, раздался какой-то подозрительный звук, похожий на «кр-р-рак».
Валечка отскочила от крана и с ужасом увидела, как из-под шкафчика со встроенной раковиной вытекает лужа, с каждой секундой все больше увеличиваясь в размерах.
– Тряпку! – крикнула она Владу, который уставился на кран с таким ужасом, словно тот брызгался кислотой. – Несите тряпку!
– Где она?!
– В туалете, блин! – не выдержала Валечка. – Быстрее!
Подступиться к обезумевшему крану было не так-то просто. Он плевался в разные стороны, и Валечкина футболка уже вымокла насквозь. Влад наконец-то отыскал тряпку, а Валечка, закрыв кран, схватила кухонное полотенце.
– Что с ней делать? – потряс тряпкой Влад.
– Воду вытирать!
К счастью, развалившийся смеситель не причинил кухне особого вреда. Последствия потопа были ликвидированы, под кран поставлено ведро, а раковиной постановили не пользоваться до визита сантехника, которого раньше следующего утра вызывать не имело смысла.
– Ну вот и все… – вздохнула промокшая Валечка, выжимая полотенце. – Кажется, справились. Главное, чтоб завтра ваши соседушки к нам не завалились и не потребовали ремонт им оплатить…
Влад, сидящий рядом с ней на корточках, смотрел на нее с каким-то смущением и благодарностью одновременно, в общем, совершенно не характерным для него взглядом.
– Что? – покосилась на него Валечка.
– Знаете, Валечка, а я вам наврал… – признался он. – Конечно, эти книги – мои детища, но пишу я их не один.
– А с кем? – спросила Валечка, для которой его признание не стало такой уж неожиданностью. Лопнувший смеситель сразу навел ее на эту мысль, правда, она не думала, что Влад так сразу откроет все свои карты.
– Со своими студентами… Они пишут работы: зачетные, курсовые, дипломные. И я… скажем так… отбираю некоторые экземпляры для своих книг…
– А студенты-то ваши – в курсе?
– Они получают свои зачеты, свои честно заработанные пятерки за экзамены и прочие приятные поблажки. По-вашему, этого недостаточно?
– Ну… И какой процент от книги составляют… эти работы?
– Примерно половину.
– Половину?!
– Ну, началось, – мрачно констатировал Влад и пересел на стул. – Теперь вы будете читать мне мораль, осуждать меня и говорить, что я – плагиатор. Так?
Валечка теребила в руках мокрую тряпку, не зная, что ему ответить. Было бы не слишком правильно судить его – ведь он все-таки признался, а с другой стороны, врать тоже не хотелось. Даже во благо…
– Полкниги чужих мыслей… – задумчиво покачала она головой. – Получается, вы пишете в соавторстве. Вам за это платят. У вас имя. А эти ребята получают только оценку за свои знания. Которую и без вас бы получили… Мне кажется, это не очень правильно… А точнее, совершенно неправильно. Вы же не ссылаетесь на их работы…
– Совершенно! – передразнил ее Влад. – А что вы, хотелось бы знать, мне предлагаете? Это десяток работ, десяток студентов… Платить им деньги? Ну и что они получат, если я разобью эту сумму на десять человек? Собачьи слезы…
– Хотя бы упомяните их имена, раз такие коврижки…
– Милая моя, вы просто гениальны… Как это я сам до этого не додумался? Десяток фамилий после имени автора, уже известного и раскрученного, прошу заметить… Знаете, издательство готово раскручивать меня, но не готово тратить свои деньги на еще десяток никому не известных людей, к тому же студентов… Представьте себе, как это будет выглядеть: Владимир Болотников в соавторстве с Дашей Сашиной, Пашей Машиным, Сашей Дашиным… Дальше продолжать?
– Но это же нечестно… – покачала головой Валечка. – Вы тешите свои амбиции за чужой счет…
– Это еще как посмотреть. Я, между прочим, не тупо переписываю их работы, а классифицирую информацию и связываю это с тем, что сам пишу, со своими идеями…
– Ага, подгоняете их исследования под свои идеи… – укоризненно покосилась на него Валечка. – Ладно, в конце концов, вы правы.
– Совестливые все… – недовольно пробормотал Влад. – Вот и пашете вы на меня, Валечка, со своей совестливостью и правильностью. А были бы амбиции – кто-то на вас бы пахал…
– У меня нет ваших амбиций, Владимир Болотников, – спокойно возразила Валечка, бросила тряпку под раковину и скрылась за дверью.
