Глава 11
Мишка уезжает в академию, а Лис снова мешает Яне писать. – Откровения «старого Лиса». – Генрик Исбен, эмансипированные женщины и интернет-лайферы. – О том, как Яна заподозрила, что влюбилась
На следующий же день Яна спровадила Мишку в академию, подробно и торжественно – насколько ей это удалось – объяснив ему, что высшее образование никогда еще никому не мешало, а сессия – одна из ступенек к его получению.
Мишка рассуждениям внял, хоть и немного поворчал, поздравив Яну с тем, что она уподобляется его занудной матери.
Яна вовсе не считала Ольгу занудой и подумала, что, будь у нее хотя бы половина положительных качеств подруги, она уж точно не мучилась бы вопросом, чем платить за жилье, да и вообще не попала бы в такую нелепую ситуацию.
Впрочем, об этом Мишке знать было совершенно не обязательно. Поэтому он спокойно позавтракал «фирменной» яичницей Яны и, преисполненный энтузиазма, укатил в столицу.
День выдался погожий, поэтому Яна выволокла из дома кресло, табуретку и расположилась на свежем воздухе. Через час яркое солнце прогнало Яну в тень, поэтому ей пришлось передвинуть кресло под яблоню и некоторое время отвлекаться на перепевы птиц, свивших на дереве гнездо. Но очень скоро все лишнее, отвлекающее отошло в фон, и Яна включилась в работу.
Пентюхов – Макаренко плакал бы навзрыд, читая этот эпизод, – использовав все свое знание педагогики, предложил своему шалопаистому сынишке заключить контракт, по которому Илья в случае своего хорошего поведения получал приличненькую для четырнадцатилетнего ребенка сумму денег, а Леша Пентюхов тем самым урывал себе возможность спокойно поработать в отсутствие жениных звонков и гневных проклятий, изрекаемых ее очаровательным ротиком.
Однако рекламная концепция, которую Пентюхов и его коллега придумали для «Малоежки», решительно, как любил говорить Лис, генеральному директору не понравилась, а потому он изрек: «Чего вы мне тут, етишеньки, накреативили?!» – и громко шлепнул по столу папкой с Пентюхово-Чавкиными творениями. Все было бы не так страшно, если бы у Пентюхова осталось время на то, чтобы переделать свой креатив под Владлена Васильевича, но, увы, именно в этот день «малоежковская» коллегия собралась ознакомиться с полетом творческой фантазии копирайтеров «Гамма Дриллуса».
Владлен Васильевич метал все, что попалось под руку, Чавкин и Пентюхов бледнели, уклоняясь от летящих в них пресс-папье и многочисленных папок и бормоча в свою защиту невнятные словеса, когда… Яна почувствовала уже знакомый запах открытого пакета с несвежими носками.
– Опять вы! – Она подняла голову и ни капельки не удивилась, увидев перед собой самодовольную физиономию Лиса с трубкой в зубах. – Где вы эту мерзость откопали? – кивнула Яна на трубку. – Я понимаю, что это Лата… Лато…
– «Латакия»…
– «Латакия», запах итальянских дубов…
– Итальянской сосны…
– Дуба, сосны, да хоть бы и осины. Воняет омерзительно.
– Омерзительно – это женщина с цигаркой в зубах, – начал было Лис, но, увидев Янино лицо, предвещающее длинную гневную тираду, примирительно добавил: – Хорошо, хорошо, Ясенька Евгеньевна… Вы курите превосходнейшие сигареты, против которых я решительно ничего не имею. Глупо ссориться из-за такой ерунды, вы не находите?
– Нахожу. Так зачем вы пришли? Хотя… – Яна вспомнила про Мишу, чья ссылка в высшее учебное заведение отчасти была связана с Лисом. – Это даже хорошо, что вы появились. Видите ли, Лис, у меня появился… гость.
– Если вы не успели заметить, милая Ясенька Евгеньевна, я вполне зрячий…
– Я, кажется, не утверждала, что вы – слепой…
– Умолкаю презренно. Вы что-то хотели рассказать мне о вашем госте?
– Да так, пустяки. Это – сын моей подруги. Сбежал из дома – его родители в разводе и постоянно ссорятся.
Мне просто не хочется, чтобы он и отсюда сбежал. Правда, по другой причине… Вы догадываетесь, о чем я?
– Намекаете на мою «призрачность»… – Лис состроил обиженную мину.
– Да не цепляйтесь к словам, милый вы человек… – не выдержала Яна. – Я изо всех сил стараюсь говорить с вами вежливо. Поверьте, сложно это сделать, когда вы тут… из-под земли вырастаете.
– Боги мои, боги… Я что, похож на Тень отца Гамлета?
– Да при чем тут Тень отца Гамлета!.. Хотя, когда вы с таким пафосом воздеваете руки к небу и лепечете о своих богах, некоторое сходство наблюдается, – не без ехидства заметила Яна.
– Ну спасибушки вам, милая Ясенька Евгеньевна… Уж обласкали, так обласкали…
– Да бросьте вы, – улыбнулась Яна, заметив по выражению Лисова лица, что дуется он совершенно не всерьез. – Хватит вам рисоваться… Кокетничаете, как…
– Овдовевшая дамочка в поисках нового мужа?
– В самую точку.
– Значит, вы за вашего Мишеньку беспокоитесь, чтобы я его ненароком не испугал? – вернулся к теме Лис.
– Беспокоюсь. Я-то уже привыкла к вашим появлениям невесть откуда, а вот Мишка со всей своей разумностью побежит от вас как черт от ладана.
– Не побежит, не беспокойтесь, – утешил ее Лис. – Только уж будьте любезны, предупредите его, чтобы не заходил в кабинет. Отведите для меня хотя бы одно место в этом доме…
– Попробую, – кивнула Яна. – Как в сказке про Синюю Бороду: вот тебе ключи, только не ходи в эту комнату…
– Я – не Синяя Борода, – снова надулся Лис. – И не Тень отца Гамлета. И вообще, прах вас побери, прекратите меня сравнивать со всеми подряд… Я – не все.
– Обычно те, кто торжественно произносит эту фразу, ведут себя как все прочие, – заметила Яна, вспомнив Павлика, который тоже очень не любил, когда его с кем-то сравнивали.
Лис ничего не ответил и поспешил сменить тему:
– А вы, кажется, ночью ко мне наведывались?
– Всевидящее око… – вздохнула Яна и, поняв, что в ближайшие полчаса работать ей не дадут, переставила ноутбук на табуретку. – Наведывалась. И взяла почитать вашу книгу – хотя я не сомневаюсь, что вы и об этом знаете.
– Верно, что не сомневаетесь, – кивнул Лис и расплылся в самодовольной улыбке. – Ну и как она вам показалась?
Яне бы хотелось ликвидировать эту самодовольную улыбочку посредством жесткой критики, но врать не хотелось. Тем более написано было и впрямь хорошо.
– Я успела прочитать три рассказа. Упоительный слог, красочные образы. И никакой фальши, надуманности.
– Я этого не терплю.
– Честно говоря, по вас не скажешь.
– Экая вы оса… Хоть как-нибудь, да укусите.
– Да вы же сами меня вынуждаете. Вы не терпите фальши, а я – самодовольства.
– Вам не нравятся люди, которые осмеливаются быть самими собой? – поинтересовался Лис, присаживаясь на корточки возле Яниного кресла.
– Между «быть самим собой» и «быть самим собой довольным» – огромная пропасть. Вспомните классику – ибсеновского «Пера Гюнта»…
– Ибсен всегда казался мне слишком прямолинейным. И этот его феминистический настрой, признаться, сильно меня раздражает. С чего этот твердолобый драматург решил, что женщин не устраивает их мнимая несвобода? Эх, видел бы он этих послереволюционных дамочек, совершенно по-другому бы начал писать… Никакой женственности, никакого шарма, никакой индивидуальности… Воистину коня на скаку остановит… И зачем такой женщине нужен мужчина, уму непостижимо… Нет, я решительно этого не понимаю… Как и вашего, Ясенька Евгеньевна, добровольного затворничества и одиночества…
– И что же, по-вашему, во мне тоже – никакого шарма, никакой индивидуальности? – ни с того ни с сего спросила Яна.
Лис поднял на нее глаза, подернутые пепельной дымкой, и Яна тут же пожалела, что задала этот вопрос. Он сидел так близко к ней, что она могла бы дотронуться рукой до его руки. Или лица, испещренного мелкими шрамами. Ей даже показалось, что она слышит его дыхание. Яна почувствовала, что краснеет, выдает себя, и тут же отвела взгляд. Но было уже поздно – он заметил ее смущение.
«Это же призрак, призрак, всего лишь призрак… – убеждала себя Яна. – И чего так смущаться, краснеть, тяжело дышать?»
– А ведь я вас смущаю, Ясенька Евгеньевна… – не преминул озвучить свои подозрения Лис, и Яна не стала даже поднимать глаз, испугавшись, что и сейчас увидит эту ужасную самодовольную улыбочку, от которой ей станет еще хуже. – А ведь вы не из простого любопытства свой вопросец задали…
– Послушайте… – начала было Яна, но Лис ее прервал:
– Нет, это вы послушайте. Ведь вы же задали вопрос? Нет, Ясенька Евгеньевна, я не считаю вас лишенной шарма и женственности. В вас очень много очарования, несмотря даже на то, что вы старательно пытаетесь его скрыть за этими всеми черными балахонами и нелепыми штанами. Вы удивительно наивны для своего возраста – ведь, познакомившись с вами, я даже подумал, что вам не больше двадцати, – вы это знаете, а потому скрываете за резкостью слов и действий. Вы – мечтательница, вы верите в сказки, хотя и это вы пытаетесь скрыть даже от себя самой. Я бы не сказал, что вы – яркая женщина, потому что вы раскрываетесь лишь перед теми, для кого, как вам кажется, имеют значение ваша душа, ваши мысли, все это ваше, что вы холите и лелеете внутри себя… Вот что я думаю о вас, милая Ясенька Евгеньевна… И еще я думаю, что не очень-то вы стремились к одиночеству, когда отправили себя в эту ссылку. Недаром же вы этот свой ящик с картинками никогда не гасите. Он знай себе бормочет что-то, а вам и чудится, что вы – не одна.
– Когда это вы так хорошо успели меня изучить? – поинтересовалась Яна, пытаясь из последних сил сохранить на лице невозмутимое выражение.
– Много ли времени на это нужно человеку, которому нечем заняться? – грустно улыбнулся Лис. – Знаете, я ведь тут с ума от скуки схожу. Иногда готов выть волком… или затявкать по-лисьи… Потому что никого нет… Временами кто-то появляется на горизонте моего одиночества, но в большинстве своем – люди чужие, чуждые даже… Вы, если не считать, конечно, Леонида Матвеича – он тоже по-своему интересен и весьма забавен… – первый человек, которому я с такой легкостью открылся. Поначалу мне показалось, что я сделал непоправимую глупость, но, хвала богам, выяснилось, что я ошибся, предположив подобное. Если бы не беседы с вами, милая Ясенька Евгеньевна, мне только бы и оставалось, что до дыр зачитанные книги да воспоминания, которыми я до сих пор живу.
– Я знаю только о том, что вы – писатель. И о вашей поездке в Шотландию, – улыбнулась Яна, удивленная этой исповедью, довольно грустной, несмотря на пафос, без которого Лис, по всей видимости, просто не умел обходиться.
Лис посмотрел на нее почти что с благодарностью: наконец-то хоть кто-то обнаружил интерес к его жизни, подробностями которой он до сих пор мог делиться только с Ленечкой.
– В Шотландии мне удалось побывать незадолго до революции, – оживленно начал он. – Наверное, это самое сильное впечатление, которое я испытал за всю свою жизнь. Если бы вы там были, Ясенька Евгеньевна… Если бы видели то, что видел я… Хрустальные озера, мглистые сумерки, полные загадочных шорохов… А все эти местные легенды… Жаль, я скверно знаю язык, но мне посчастливилось поехать с моей возлюбленной, которая прекрасно говорила по-английски. Увы, Анна… не правда ли, удивительное совпадение? – Он с улыбкой покосился на Яну. – Да, да, ее звали именно Анной, не Маккримонс, конечно, но все-таки Анной… Так вот спустя год Анна ушла от меня к моему приятелю. Как я был непоправимо юн и наивен в те годы… Я даже предложил ему стреляться, но он, к счастью, оказался трусом. Утешало только то, что мы с Анной не были женаты, впрочем, замечаю по вашему взгляду, да и впрямь это так – сомнительное утешение. Боги мои, как я был влюблен в эту статную светловолосую красавицу, но, увы, мне предпочли какого-то хлыща! Прах меня побери, сколько воды утекло с тех пор, а мне все еще больно вспоминать об этом… А потом, уже вернувшись в Россию, я повстречал свою первую жену, которая тоже недолго со мной оставалась… Представьте себе, милая Ясенька Евгеньевна, она предпочла мне женщину!.. Решила по играть в Сафо, прах ее побери, уж простите старому Лису его ругательства…
Яна улыбнулась, вспомнив Стасика Половцева и его постоянное возмущение по поводу Ольгиной ориентации. Правда, в отличие от Лиса Стасик не знал, кто такая Сафо.
– Вы находите, что это – смешно? – обиженно покосился на нее Лис.
– Нет, ну что вы… – смутилась Яна. – Просто я вспомнила мужа своей подруги, Ольги. Она тоже приезжала сюда. У них очень похожая история – Ольга ушла от Стасика к женщине. Вот только Стасик не знает, кто такая Сафо, – ни к селу ни к городу добавила Яна.
– Передайте вашему Стасику мои глубочайшие соболезнования. Мужчина может понять, почему ему предпочли другого, но другую – увольте. Я решительно этого не понимаю.
– Да какая разница? – вяло огрызнулась Яна. – Я устала всем объяснять и доказывать, что пол в этом случае не имеет значения… И что, на этом ваша эпопея с женщинами закончилась?
– Ничего подобного, – поспешил разочаровать ее Лис. Как видно, ему доставляло удовольствие удивлять Яну своим «донжуанским списком». – После развода с первой женой у меня была череда длительных романов. Я, конечно, не стану пересказывать все – на это уйдет слишком много времени, – расскажу о том, что лучше всего запомнилось… – Его глаза заволокла уже знакомая Яне пепельная дымка. – Она была замужем, причем счастлива в браке. А я был безумно увлечен ею. В ее внешности не было ничего особенного, кроме, пожалуй, этой немыслимой фиолетовой шляпки с вуалеткой, которую она единственная тогда носила в Москве… Нельзя сказать, чтобы она была красавицей, однако же в ней было столько очарования… Наивность в ее характере мешалась с удивительной мудростью, чувственность граничила с порочностью, и при этом она умудрялась оставаться чистой и холодной. Дерзкой и в то же время нежной… Быть может, эти качества, которые невозможно представить в одной женщине, и влекли меня к ней так неудержимо… Мне удалось влюбить ее в себя, но одно я знал наверняка: она никогда не уйдет от мужа… Все наши с ней отношения превратились в разговоры – бесконечные разговоры о том, чего никогда не может быть… В один прекрасный день я обещал приехать к ней, и вдруг меня осенило… знаете, Ясенька Евгеньевна, как будто озарение нашло… Я вдруг отчетливо понял, что мы никогда не будем вместе. Что наша, казалось бы, крепкая связь – всего лишь иллюзия, путь, который ведет в никуда. Я так и не поехал к ней больше. Никогда… Увлекся другой, женился и, наверное, был бы счастлив вполне, если бы где-то глубоко в душе не сохранил эту иллюзию. И она, иллюзия эта, как ни странно, оказалась самой сильной в моей жизни привязанностью… – Лис умолк и посмотрел на Яну, словно заподозрив, что его слушательница уснула. – Простите старого Лиса. Я так безмерно сентиментален и многословен, что вы уже утомились…
– Ну что вы, – возразила Яна. – Надо было встретить вас раньше. Сколько сюжетов для «нишевских» романов…
– Экая вы ироничная нынче, Ясенька Евгеньевна, – неодобрительно покачал головой Лис. – Я же вам душу изливаю, пускаю в самую, можно сказать, глубину. А вы, уж простите за грубость, топчете эту глубину своим ехидством и, будто назло мне, делаете вид, что все человеческое вам чуждо…
– Вот уж неправда, – обиделась Яна. – А насчет сюжетов я не иронизировала. Это профессиональное. Кто-нибудь расскажет историю, ты послушаешь, и вдруг – бэмц, сюжет…
– Бэмц, сюжет… – усмехнулся Лис. – Вот, значит, как вы складываете свои любовные опусы…
– А вы как складывали?
– Складывай я их лучше, вы не спрашивали бы меня, кто такой Лунин Игорь Сергеевич, он же – Лис, ваш покорный слуга…
– Известность и талант – не синонимы, – возразила Яна. – Знаете, Лис, в наше время можно прославиться на всю страну, сходив в туалет на Красной площади, а потом выложив ролик с этим безобразием в Интернет. Тогда будет вам популярность, интервью, куча обсуждений на форумах, блогах и все прилагающиеся регалии…
– Милая Ясенька Евгеньевна, – остановил ее Лис, – некоторых слов в вашем лексиконе я попросту не могу разобрать. Вот эти ваши блоки…
– Блоги, – поправила Яна. – Это новый способ общения. Сейчас не нужно выходить на улицу, чтобы поговорить с людьми. И даже телефонную трубку снимать не надо. Садитесь за компьютер или берете ноутбук… ну, вы уже имели дело с моей печатной машинкой «без бумаги»… заходите в Интернет… ну и пошло-поехало…
– Куда поехало?
– Я имею в виду, что в этом самом Интернете вы находите своих знакомых… или не знакомых, но просто интересных людей и проводите с ними время. Не нужно подниматься с дивана, не нужно куда-то ехать, не нужно ни с кем встречаться, смотреть в глаза, раскрываться как личность, понимать и слушать. Стучите себе по клавиатуре и игнорируете неприятных вам собеседников. Или они игнорируют вас. Новая форма жизни – интернет-лайферы.
– Мне показалось, вы говорите об этом без воодушевления.
– Без воодушевления, – согласилась Яна. – А кто-то без воодушевления скажет, что эта дура, то есть я, укатила к черту на рога и законопатила себя в четыре стены. Поэтому я стараюсь не осуждать. Просто мне это не близко… Но мы говорили о ваших книгах… Я уверена, у вас не могло не быть поклонников…
– Были, конечно… – кивнул Лис. – Просто я, как мне часто говорили известные литературные деятели, пошел «не по той дорожке», «выбрал неправильный курс». Писать нужно было не о природе, не о любви, не о каких-то там отвлеченных субстанциях… Надо было слагать гимны революции, вначале зреющей, а потом назревшей и свершившейся… А я ведь – чертовски аполитичный человек, милая Ясенька Евгеньевна… Мне никогда не хотелось вставать под чьи-то знамена, драться, пусть и с помощью пера, за чьи-то интересы… Наверное, я и правда слаб, вял и слишком уж мечтателен, что меня с вами, безусловно, сблизило, но это – я. Другим быть не могу, не умею… Поначалу, еще в юности, я писал стихи, позже взялся за прозу… Меня публиковали, хоть и нечасто, но публика в массе своей не слишком жаловала меня похвалами, как и критика – положительными отзывами… Хотя поклонники были, и очень даже одаренные поклонники. Когда переводной сборник моих рассказов опубликовали на Западе, один весьма талантливый и признанный писатель даже прислал мне письмо с искренними похвалами в адрес моего пера… Боги, мои боги… – обреченно вздохнул Лис. – Как часто я подумывал уехать из России, но что-то всегда мешало. К горлу подкатывал комок, и весь я сжимался, скукоживался, как шагреневая кожа… И думал: ведь если я не нужен здесь, кому я буду нужен там, в другом мире, пусть и в восхитительном, но мире иных традиций, иной культуры… К слову, я и здесь устроился не так уж и плохо. Кое-кто из родственников Юлии Михайловны, так звали мою вторую жену, – человек партийный и имеющий вес в глазах новой власти – помог мне получить эту дачу, где я спокойно работал. Сюда и мои родные приезжали. Брат, Александр Сергеевич, с невесткой, племянница Иришка. Милая девочка, очень меня любила… – Лис умолк и посмотрел на Яну, пытаясь понять по ее лицу, не слишком ли утомил ее своим монологом. – Вы превосходный слушатель, Ясенька Евгеньевна. Леонид Матвеич обычно засыпает в самом начале моего повествования… И все же не буду испытывать ваше терпение и дольше распространяться о своей скромной персоне. Мечтательность – дивное свойство, но вы, Ясенька Евгеньевна, правы в том, что им не прокормишься…
– Я этого не говорила, – тряхнула головой Яна.
Ей интересно было слушать этого… человека, и она до сих пор была под впечатлением от его рассказа. Последняя фраза, брошенная Лисом, буквально выпихнула ее в реальность со всей той неприглядностью, о которой Яна успела позабыть.
– Верно, не говорили. Более того, такое мировоззрение вам несвойственно. Однако же оно свойственно тому кругу людей, в котором вы вынуждены вращаться. Поэтому вы пытаетесь мыслить так же, Ясенька Евгеньевна. И в этом есть своя правда. Так что не печальтесь, пишите пьесу о своем Пентюхове, а я уж подумаю, как помочь вам забыть о ваших волнениях…
«Какие еще волнения он имел в виду? – спросила себя Яна, когда Лис возвратился в дом. – А ведь он не так уж и не прав был, когда сказал, что интересен мне… Как я разволновалась, когда он всего лишь присел рядом со мной… Мне ведь хотелось прикоснуться к нему, я только потому этого не сделала, что вспомнила, кто он. Ведь он – призрак… Какой-то странный призрак: ходит по дому средь бела дня, готовит мне завтрак, критикует мои книги, рассказывает мне о себе и говорит, что я – мечтательница… Он настолько материален, что я готова в него влюбиться. Если уже не влюбилась…»
Это неожиданное открытие вполне объясняло тот факт, почему Яна совершенно позабыла о Павлике, о своем одиночестве, которое теперь уже не казалось таким непроходимым, и вообще о том, что происходит в мире за пределами стен этого дома. Нельзя сказать, чтобы это сильно ее обрадовало, но Яна почувствовала, как что-то в ней изменилось. Появилась та самая, когда-то упрятанная глубоко и надолго стрекозиная легкокрылость, которая заставляет дышать полной грудью, улыбаться, порхать, чувствовать, что жизнь имеет свое очарование, и в то же время закоулками подсознания понимать, что вся эта радость – преждевременна и беспричинна.
