ГЛАВА 6

— А давайте на крышу залезем и в трубу что-нибудь тяжелое скинем, вампир точно выскочит, — предложил Дорофей, задумчиво почесывая пушистый подбородок.

— Ага, — ехидно фыркнул вампир, — в виде лепешки или по частям.

Светлолика пожала плечами. Она понятия не имела, что такого можно сбросить в печную трубу. Самым тяжелым был старый резной сундук, но, во-первых, чтобы его на крышу затащить, понадобится не один вол или тягловая лошадь (которых, кстати, у них нет), а во-вторых, сундук в трубу точно не влезет.

— Может, маслом его полить? — неуверенно предложила она.

— Точно, — кровожадно ухмыльнулся кот. Валсидал не мог видеть выражения морды Дорофея, но все равно вздрогнул от нехорошего предчувствия. — А еще горящую спичку бросим и получим вампира хорошей прожаренности. Правда, в этом случае, боюсь, крови из него не выжмем, даже если в деревне валки для отжима белья одолжим. Зато оборотням радость. Будет что погрызть на досуге.

— Вы меня спасти хотите или убить? — запаниковал вампир, судорожно пытаясь освободиться из кирпичного плена.

Вниз посыпалась зола, но кладка выдержала натиск нежити. Печник для ведьмы старался не за страх, а за совесть. Хотя, конечно, если хорошенько подумать, то страх тут тоже сыграл не последнюю роль. Попробуй ведьме не угоди, она же и до седьмого колена проклясть может. Станут потомки нерадивого предка недобрым словом поминать. Мол, все у них не так в жизни сложилось от того, что у предка руки не из того места росли.

— Это как повезет, — доверительно сообщила Светлолика.

— А-а-а! — обреченно завыл Валсидал.

— Ну надо же, до чего нежить чувствительная пошла, — укоризненно заметила ведьма. — Чуть что — сразу стенать начинает. Ты сам посуди, откуда у меня столько лишнего масла, чтобы его на застрявших вампиров переводить. Так что спи спокойно, дорогой клыкастик, пусть земля тебе будет пухом… в смысле дымоход пусть будет удобным для проживания.

Вампир вздохнул с облегчением. Масла нет — это хорошо. Но что-то ему подсказывало — это еще далеко не конец буйной фантазии обитателей ведьминой избушки. И он как в воду глядел.

— А давайте его мылом польем, — предложил Евстах, тоже желавший принести пользу. — Глядишь, он и проскользнет внутрь. Заодно и дымоход помоем.

— Идея хорошая. Но найдется ли у нас столько мыла? — засомневалась девушка.

— Так мы мыло в воде растворим, а мыльная вода тоже подействовать может, — не сдавался домовой и даже встал на цыпочки от восторга.

Конечно, не каждому удастся придумать, как чужака из трубы выбить, да и саму трубу хорошо промыть, не приглашая для этого трубочиста. Эта ж какая экономия для хозяйства выходит — закачаешься.

— Я же захлебнусь, — простонал вампир.

— Ну ты погляди, какая привередливая нежить пошла, — топнула ногой Светлолика. — То ему не так, этот способ не подходит. Сам-то знаешь, как тебя извлечь из печи целиком, а не по частям? Не знаешь, — припечатала девушка, когда в трубе обиженно засопели. — А коли не знаешь, то и другим не мешай. А то смотри, бросим тебя спасать и начнем зелье варить. Кстати, чего ты в печку-то полез?

— Меня леший с водяным к тебе послали, — принялся оправдываться он.

— Послали — это хорошо. Обычно наоборот, все к лешему людей посылают, да и нелюдей — тоже. Чего ж не через дверь, как все нормальные гости, а в трубу полез? Ощущений острых захотелось?

На этот вопрос вампир так и не нашел ответа. Он несколько раз пытался объяснить про злобную козу, ехидных вервольфов и старика, который оставляет оленей вместе с санями на крыше, а сам лезет в дом через дымоход, но получался какой-то невразумительный лепет, сильно напоминавший бред перепившего настойки из мухоморов шамана. Впрочем, его никто и не думал слушать. Кот, которому удачная идея домового была как кость в горле, предложил не пускать дело на самотек. Мыльная вода — штука хорошая, но кто знает, сколько нежити нужно раствора, чтобы удачно выскользнуть.

— Нужно его за ноги к оборотням привязать, — предложил Дорофей. — А как сверху Евстах ведро свое опрокинет, так и дернуть изо всех сил. Вампир враз выскочит.

Сказано — сделано. Евстах вскипятил самовар и затащил пару ведер теплой воды (чтобы мыло лучше растворилось) на крышу. Дорофей же, чихая и ругаясь на вампира, которого угораздило застрять в таком неудачном месте (будто для этого существуют удачные места), полез в печь и очень ловко опутал ноги нежити веревкой.

— Ну вот, теперь из шерсти золу целую неделю вычесывать придется, — ворчал кот.

— Не волнуйся, у нас останется мыло, чтобы вымыть даже такого упитанного пушистого кота, как ты. Хочешь, я потом прополощу твою шерсть настоем из каштанов? — щедро предложила Светлолика.

— Вот еще! — ощетинился Дорофей, не оценив широкого жеста. — Терпеть не могу воду!

— Я, между прочим, тоже, — сообщил вампир, но его проигнорировали.

— Пора?! — заорал сверху в трубу домовой, совершенно оглушив оцепеневшего от страха вампира.

— Погоди! Я еще веревку не привязал! — откликнулся снизу кот.

«Угробят, черти! Ведь как пить дать угробят ни за что ни про что! — похоронным набатом стучало в мозгу нежити. — Говорила мне мама: „Не делай добро людям, а то осиновыми кольями к тебе вернется“. Эх, зря я не слушал родителей».

Недолго думая Дорофей соорудил из веревки петлю, высунулся из окна практически целиком и торжественно, как величайший дар королю от властителя иностранной державы, вручил Лютому. Оборотень с интересом в янтарных глазах осмотрел предложенную веревку и осторожно взял ее в пасть. Пеньковое изделие не выдержало напора волчьих зубов и порвалось.

— Ну вот, — фыркнул кот, — заставь дурака Всевышнему молиться.

Лютый обиделся и даже клацнул в сторону пушистого критика зубами, но кусать не стал. Толи побрезговал, то ли опасался, что порча кота расстроит ведьму, а для девушки оборотень готов был стерпеть и не такое. В печи протяжно, с облегчением вздохнул вампир.

«Однако может еще и повезти», — решил он и, конечно, тут же сглазил собственную удачу.

— Кто ж так веревку к оборотням крепит? — усмехнулась Светлолика. — У них же зубы острые, а веревка старая совсем, еще матери моей служила. Видишь, как размахрилась, несчастная?

Девушка вооружилась старым кожаным ремнем и поманила к себе Лютого. Тот не заставил просить себя дважды и с готовностью ездовой собаки подставил шею под импровизированный ошейник. Лика застегнула ремень, правда, пришлось пробивать лишнюю дырку, чтобы самодельный ошейник не соскользнул, но для дела было не жаль. Хорошенько закрепила веревку, убедившись, что такой узел она и сама теперь не развяжет, придется срезать ножом, и дала отмашку коту.

— Лей! — завопил Дорофей изо всех сил, аж самого слегка контузило, а оглушенный вампир вообще не сразу понял, что это было.

Зато Евстах все понял правильно и тут же вылил два ведра с мыльной водой в дымоход. Правда, второе ведро он не просто опорожнил, но и умудрился упустить. И немудрено. У домового ручки маленькие, хотя и сильные, а хорошее деревянное ведро не просто тяжелое, но и размером практически с самого Евстаха. В итоге Валсидал сначала принял мыльный душ («Хорошо хоть вода теплая», — подумал при этом вампир), а следом прилетело ведро и так шарахнуло бедолагу по темечку, что вампир получил дивную, но редкую возможность созерцать звезды днем, а глаза его разъехались в разные стороны, стремясь сойтись на затылке.

Пока Валсидал собирал глаза в кучу и пытался подобрать подходящие слова, чтобы объяснить окружающим, как они не правы, в доступной форме, но желательно без матерных выражений, Дорофей дал Лютому отмашку, и тот рванул изо всех волчьих сил так, что веревка опасно затрещала.

— Лопнет, — тихо простонал кот, которому очень не хотелось снова лезть в печь, чтобы новую веревку к вампиру прилаживать, — ей-богу, лопнет ведь.

— Ничего, — утешала любимца Лика, рассеянно почесывая его за ухом. — Небось не лопнет. Вампир-то легкий. Не откормился еще.

В печи загрохотало, зашуршало, заухало, словно внутрь провалилось разом несколько мышиных гнезд, а следом залез филин. Печь начала извергать из себя золу, сажу, остатки угля и даже одну металлическую скобу, которая вообще непонятно как там оказалась. Зола вперемешку с сажей черной тучей наполнила комнату, и стало так темно, что разглядеть собственную вытянутую вперед руку было невозможно.

Внезапно очнувшийся от болезненного забытья жрец обозрел наполненную черной пылью комнату, тяжко закашлялся.

— Вот и пришел мой смертный час, — прохрипел он, невероятным усилием приподнимаясь на лавке и вперив замутненный лихорадкой взор куда-то в сторону окна, а затем простер руку вперед, будто намеревался пощупать нечто, невидимое окружающим. — Вижу мрак, вокруг меня сгущающийся…

— Как ни странно, мы тоже его видим, — отчаянно чихнул Дорофей, потирая слезящиеся глаза лапами. — Но помирать нам рановато, у нас еще дел по самое горлышко. Хотя домового я бы точно придушил за такие идеи.

— Да ладно тебе, Дорофей Тимофеевич, — попыталась пролить масло на волны гнева кота Светлолика, но эффект был смазан, так как глаза девушки сильно слезились, а от нестерпимого свербежа в носу она каждые несколько секунд чихала. — Он же не специально.

Гонорий закатил глаза и бессильно обмяк на своем ложе. Любое усилие с трудом давалось тяжелобольному старику.

— Еще бы специально, — ехидно заметил кот, топорща шерсть. Домовой ему никогда не нравился. Слишком уж расторопен, усерден и все время ведьме услужить норовит. Дорофея это откровенно раздражало.

Светлолика открыла было рот, чтобы вступиться за Евстаха, но молвить слова не успела. Из печки, прямо из самого окна шестка, куда обычно полагается ухватом ставить горшок с кашей, полилась черная пенистая вода. Следом то ли с залихватским уханьем, то ли с воплями ужаса вперед ногами вылетел Валсидал и усвистал в окно, только его и видели.

— Куда?! А как же кровь для исцеления? — едва успела крикнуть Светлолика, провожая неудавшегося донора потрясенным взглядом серых глаз.

Она кинулась было следом, но только добежала до окна, когда Лютый лихо умчал свой груз, хрустко ломая подлесок.

— На обратном пути, надо полагать, завезет, — не без изрядной доли ехидства хмыкнул кот. Тут же осекся и попытался утешить: — Не переживай. Ну не получается у нас лечить новыми методами, так давай по-старому зелье сварим, жреца напоим. Глядишь, и оклемается. Только варить на улице будем, ладно? А то тут сильно грязно и мокро, — добавил пушистый любимец, брезгливо отряхивая влагу с лапы.

«Все-таки вымок, — с досадой подумал он. — Ну, домовой! С ним хочешь не хочешь, а замараешься».

— Да-а-а, — оценила Светлолика царящий в доме погром и чуть не присвистнула, но передумала. — Ну и грязища.

Свистеть в доме не следует — примета плохая. Этак можно все деньги высвистеть. Правда, у нее их и так не водилось, селяне предпочитали расплачиваться за услуги продуктами, шерстью, льном, воском — кто чем в хозяйстве богат. И тем не менее девушка надеялась, что когда-нибудь у нее все же заведутся звонкие монеты.

— Это не грязища, — дипломатично заметил кот, проворно собирая все, что не очень долго отмывать, в корзинку. — Это ловушка для воров.

— Что? — искренне изумилась Светлолика, отрываясь от созерцания царящего вокруг беспорядка.

— Ну, воры к нам заберутся, обязательно поскользнутся и на пол грохнутся. А если повезет, то еще вывихнут себе что-нибудь или сломают. Вот тут-то мы их и запинаем, — спокойно пояснил Дорофей. — Но если тебе не нравится, пусть Евстах все убирает, пока мы зельем заниматься будем. Его идея, его и последствия.

Луна и Пантера хотели было присоединиться к вожаку, но серый рявкнул на них, чтобы оставались охранять, и они вернулись. Манька с тоской во взоре провожала резво несущегося прочь зверя, за которым обреченно пылил вампир. Ничего. В следующий раз она уж своего не упустит.

Прислужница жреца Марыська, русоволосая курносая девица, которая не то чтобы вызвалась, а, скорее, была вынуждена проводить ведьмаков в Безымянный лес прямиком к ведьминой избе, да так и не довела, беспокойно дремала в зарослях молодого орешника. Почему коренная жительница Хренодерок вместо того, чтобы спать в собственной кровати, рисковала простыть на все еще по-весеннему холодной земле, она и сама не смогла бы объяснить.

А дело было так. Три ведьмака искали жреца Гонория и долго молотили в дверь домика при храме. Марыська пыталась было пристыдить супостатов, но те никакому внушению не поддавались, а, наоборот, сами нагнали на нее страху. Зачем ведьмакам мог понадобиться жрец, прислужница так и не поняла. Большинство жрецов с ведьмаками не ладят, считая переживших мутацию ничем не лучше нежити, на которую ведьмаки охотились. Наверное, даже хуже. Ведь ведьмаками становились добровольно. В большинстве своем не от хорошей жизни, но согласие они все же сами давали. А нежитью рождались или становились неосознанно. В общем, жрецы ведьмаков совершенно не жаловали, призывали на их ведьмачьи головы кару небесную, сулили прихожанам замолвить слово перед Всевышним, если ведьмаков дружно прогонят взашей и в спину вилами потычут для острастки. Неудивительно, что сами ведьмаки старались держаться от жрецов подальше, четко следуя правилу: «Не буди лихо, пока оно тихо». А эти ненормальные сами жреца искать вздумали и не отстали, даже когда выяснилось, что Гонория дома нет, а ушел он к ведьме за лекарством, так как совсем расхворался.

Но на этом странности не закончились. Позже Марыська говорила, будто почувствовала что-то неладное сразу, как только нога ее ступила в Безымянный лес. И вообще, накануне ей снился сон, будто она беременна. А всем известно, что беременность незамужней девке снится к обману. Все тропинки казались знакомыми и незнакомыми одновременно. То развилка возникала там, где, по всем приметам, не должна была быть, то тропа исчезала и появлялась совершенно в другом месте. В конце концов, Марыська обнаружила, что ходит кругами и, как ни старается, а уйти не может. Ведьмаки же вообще куда-то запропастились, то ли свернули не там, то ли решили бросить бестолковую девицу и попытать счастья в поисках, не рассчитывая на такого непутевого проводника. Марыська ничуть не расстроилась от потери, интуиция подсказывала ей, что чем дальше она от ведьмаков, тем лучше. Избушку ведьмы она увидела, лишь когда окончательно стемнело, но, как ни старалась добраться до жилища лесной отшельницы, не могла. Деревянное строение неизменно оказывалось все дальше и дальше, словно не к дому она шла, а от него. В конце концов, девушка выбилась из сил, рухнула в орешник, и сон сморил ее.

Каждый житель деревень, притулившихся на свой страх и риск окрест Безымянного леса, точно знал, что в лесу ночевать оставаться лучше не стоит: лес и днем-то опасен, а уж темной ночью, когда силы зла властвуют над землей, и подавно. Но если все-таки ночь застала в лесу и до дома засветло добраться нет возможности, следует очертить вокруг себя три круга, обязательно по направлению движения солнца по небосклону, молитвенно призывая Всевышнего и всех святых, чтобы охраняли заблудшее невесть куда чадо, затем снять одежду и вывернуть ее наизнанку, а обувь поменять местами (с левой ноги на правую, и наоборот). И наконец, запастись большим количеством дров, дабы костер горел всю ночь напролет.

Марыська знала каждое из этих правил, но большинством из них пренебрегла из-за усталости. Впрочем, круги она начертила, но такие неровные, что линии двух из них пересекались самое меньшее в дюжине мест, а третий отчего-то оказался метрах в десяти от остальных. Костер разжечь девушка не смогла. Да и нечем ей было, спичек прихватить из дома она не догадалась. Как при таком оригинальном подходе к традициям ее не съели ночью, одному Всевышнему известно. Видно, сильный ангел-хранитель приставлен к ней был, раз даже пожевать пятку в прохудившемся лапте никто не решился. Тем не менее Марыська легла с большими, как ей показалось, предосторожностями и спала вполглаза, пока ее не разбудили Лютый, резво прогалопировавший прямо через орешник, и волочащийся за оборотнем, завывавший на разные голоса вампир.

— Демоны! — заверещала прислужница жреца, подпрыгнув в воздух метра на два, и помчалась в другую сторону, подальше от разбушевавшейся нежити.

Тем временем в Хренодерках народ пребывал в недоумении. Все местные уже знали, что к ним наведались ведьмаки. Новость облетела дворы со скоростью пожара в ветреный день и успела обрасти таким количеством жутких подробностей, что хозяйки боялись лишний раз за порог шаг сделать, даже за водой мужей посылали, а детей заперли в чуланах да выдали им пряжу или крупу — пусть не праздно сидят. Мужьям, понятное дело, не очень понравилось бабскими занятиями целый день заниматься. Если до хлева — подоить и покормить скотину женщины еще рисковали прошмыгнуть, полагая: коли с чувством помолиться да отбить сорок поклонов, поминая имя Всевышнего и святых покровителей дома, может, помилуют демоны, в село заявившиеся, душу праведную, то гнать на луг коз да коров отказались напрочь. В огород за свежей зеленью к столу — и то мужьям тащиться пришлось.

Мужики загудели, заволновались. Это что же делается на белом свете, что бабью работу приходится выполнять? Так, не ровен час, вконец обнаглевшие селянки под предлогом чувствительности и женской ранимости мужей в юбки обрядят да за прялку посадят.

Дед Налим тут некстати заметил, что по молодости слышал на ярмарке от купцов, будто есть на свете царство-государство далекое, где все мужчины в юбки рядятся и прямо по улицам в такой срамотище и ходят. Мужчины обомлели, заохали, в затылках пятернями почесали. А тут еще вспомнили, что поутру кто-то носил жрецу крынку молока, так ни Гонория, ни Марыськи дома не оказалось, а храм и вовсе на замок заперт. Народ замер в испуге. Чтобы такое в селе творилось, не помнили даже старожилы.

Пользуясь слабостью женского населения Хренодерок, которое в большинстве своем могло обыкновенной скалкой так медведя отходить, что зверю небо с овчинку покажется и он надолго заречется в малиннике ягоду употреблять, если там кто-то из сельчанок для варенья заготовки делает, мужчины порешили собраться в местном кабачке «Пьяный поросенок». От греха и от баб, значит, подальше. Правда, у кабатчика тоже жена в наличии имелась. Была она женщиной строгой и габаритов серьезных. Но с ней одной всем миром договориться можно. Да и хоть женского она роду-племени, а понимать должна, что не просто так мужики собираются пиво да самогонку дуть, а думу думать пришли, о селе родном радея.

До кабака пробирались украдкой, огородами. Знали: если женщины чего проведают, тут же наплюют на собственные страхи, вооружатся чем-нибудь поувесистей и быстро водворят супругов к родному очагу. Погибнет тогда село из-за женской глупости. Потому, чтобы не доводить селение до гибели из-за бабьей недальновидности, некоторые даже ведра с собой прихватили: мол, к колодцу пошли, воды набрать. А долго ходили оттого, что очередь была.

Председательствовал на собрании Панас как голова деревни, а значит, его мнение считалось самым авторитетным. Собравшиеся сразу взяли по кружечке пива, чтобы в горле не пересохло. Столы сдвинули в ряд, во главе чинно уселся на стул Панас, медленно и смачно пригубил пенный напиток, вытер усы рукавом вышитой косоворотки. Убедился, что явились всем мужским населением в полном составе, за исключением совсем малолетних, чей голос пока никто в расчет не принимал. Даже пьяница Ганель с изрядно помятой, пропитой физиономией и тот приперся и теперь взирал на окружающих жалостливо, словно побитая собака. Скорее всего, пьянчуга появился в кабаке просто из желания опохмелиться, но его не гнали. Какой-никакой, а все-таки член общества. Хотя в повседневном своем состоянии он всегда никакой.

Панас прокашлялся, прочистил горло и начал вещать:

— Итак, я собрал вас, селяне, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам приехали ведьмаки.

— Как ведьмаки?!

— Зачем ведьмаки?! — послышались со всех сторон возгласы, хотя все присутствующие уже прекрасно знали о приезде охотников на нежить.

— Думаю, на ведьму нашу охотиться будут, — тяжело вздохнул голова. — Больше незачем.

Народ потрясенно замолк. Светлолика, как и большинство ведьм, имела скверный характер, а проживание в лесу в гордом одиночестве улучшению оного не способствовало. К тому же ведьма — существо, на которое любой селянин с радостью переложит вину за плохой урожай (подумаешь, не вовремя посадил и плохо ухаживал за растениями, но он тут точно не виноват), засуху, дождь, падеж скота, малый приплод у домашней скотины и чирей, вскочивший на таком неудачном месте, что теперь сесть нереально. Короче, если в поле выпал град — это ведьмин недогляд. А то и вовсе ее злой умысел. А еще ведьма проклятие наложить может в любой момент, просто из врожденной зловредности, поэтому к ней подходить нужно с опаской, держать не только ухо востро, но и фигу в кармане. Об этом знали все, но к этому привыкли как к данности. Знали и о том, что без Светлолики в Хренодерках лишь хрен расти будет, причем в неимоверных количествах. А это растение хоть и полезно, и приправа из него отличная, но, как ни крути, семью им не накормишь. Поэтому народ считал, что коли числится за Светлоликой какая провинность перед столичными властями, то ее сперва просто пожурить следует, а ведьмаков присылать вовсе незачем. Чего зря беспокоить и их, и ведьму. Ноги даже у ведьмаков не казенные.

В кабаке воцарилась такая тишина, что слышно было, как мечется под потолком крупная зеленобрюхая муха, а подслушивавшая через дверь в кухню жена кабатчика со стуком упала в обморок, не выдержав трагизма известия.

— А еще, как вам уже известно, у нас жрец пропал, — добил аудиторию голова.

Окружающие согнулись под тяжестью слов Панаса. Сарат поднес кружку с пивом ко рту, не смог проглотить острый ком, вставший в горле, поперхнулся и закашлялся. Напиток плеснул через край. Мутные глаза Ганеля увлажнила слеза при виде такого злостного перевода живительной для его организма влаги. Пьянице пива никто не налил. Он и так был всем и каждому должен, причем не только в Хренодерках, но и в других селениях. На слово Ганелю уже никто не верил, а денег взять ему было решительно негде. Как при таких стесненных обстоятельствах сельчанина никогда не видели трезвым, оставалось неразрешимой загадкой для окружающих.

Но тут слово взял дед Налим. Он степенно поднялся из-за стола, опираясь на свою клюку, огладил длинную седую бороду и вперил в Панаса по-старчески близорукий взгляд.

— А скажи-ка нам, голова, не ты ли надысь лично проводил ведьмаков аккурат до порога храма? — с издевкой поинтересовался он. — Так теперь настал самый момент держать ответ перед обществом. Зачем ты такую пакость сотворил? Мы же теперь не знаем, жив наш жрец али нет. А если жив, то где искать его следует? Может статься, ты к нему убийц привел.

При последних словах Налим обвинительным жестом ткнул своей клюкой в сторону Панаса, чтобы ни у кого не осталось сомнений, кого он сейчас обвиняет. Мол, посмотрите, люди добрые, на нашего голову. Он только ликом суров да телом крепок, а несчастного жреца сдал ведьмакам пришлым, смалодушничал, значит, за шкуру свою побоялся.

Народ, что был поближе к Панасу, ахнул и отодвинулся, будто боялся подцепить от него нечто заразное и плохо поддающееся лечению. Голова потупился. Ему стало стыдно, что не проследил за ведьмаками, не уберег ни жреца, ни, возможно, ведьму. Жена трактирщика, успевшая ненадолго прийти в себя, снова упала в обморок. Где-то на чердаке дурниной заорал кот, призывающий пушистую прелестницу на свидание. Собравшихся в кабачке селян от охватившего их ужаса мороз продрал до самых костей. Один Ганель, считавший, что любой, даже самый сложный вопрос можно решить с помощью пол-литра, успел незаметно метнуться в сторону кухни, щедро плеснуть себе в кружку ядреного самопляса, а сверху для маскировки — немножечко пивка, вернулся и уселся с напитком как ни в чем не бывало.

В это время дверь «Пьяного поросенка» распахнулась, да так резко, что ударилась о стену и срикошетила в обратную сторону. Раздался короткий вскрик, и снова наступила тишина. Волосы на голове у мужиков зашевелились.

— Дожили, — нервно икнул Налим. — Нежить уже и средь бела дня в Хренодерки является. Прямо как к себе домой.

— И как мы назад теперича пойдем? — осторожно осведомился кто-то и осушил свою кружку залпом.

— Да-а-а, мужики, придется тута на ночь устраиваться, — выдвинул идею Тарам.

Народ переглянулся. Парень Тарам молодой, но иногда и в его зеленую голову дельные мысли забредают.

— А я Параскеве не сказал, куда пошел, — пригорюнился Панас, отчетливо понимая, что дома его будет ждать скандал, и с женой, если она в гневе, ни одна нежить не сравнится.

Панас тяжело вздохнул. Хочешь не хочешь, а придется через нежить злобную переступить, чтобы в родной дом вовремя воротиться. Мужчина крепко сжал в руке увесистую деревянную кружку с пивом, залпом опрокинул в себя напиток (для храбрости, значит) и решительно промаршировал к двери, вызвав в окружающих невольный вздох восхищения. Ему тут же простили губительный визит ведьмаков к жрецу. Тем более, если хорошенько разобраться, никто не видел ведьмаков вместе с Гонорием, а вот прислужницу Марыську, что уводила супостатов в сторону леса, видели многие. Все-таки героические бабы живут в Хренодерках: ни нежити не боятся, ни ведьмаков.

Панас резко распахнул дверь и с силой запустил в дверной проем пивную кружку. Другого оружия у него все равно не было, приходилось использовать то, что есть под рукой. Увесистый метательный снаряд со свистом рассек воздух и булькнул в лужу, не навредив никому, даже лягушкам. Земля все еще толком не просохла после ливня.

— Да-а-а, с севом будут сложности, — тоскливо выдохнул Панас, почесывая затылок освободившейся пятерней.

Такую влажную землю ни плуг не вспашет, ни борона не возьмет. Виды на урожай становились все призрачнее. Как говорится, весной каждый день год кормит. Видать, и теперь без заклинаний ведьмы хренодерчанам не обойтись. Да вот беда, Светлолика может заупрямиться, даже если Панас до ее дома пройдет босой по гвоздям да в ноги с плачем кинется. Ведь как ни крути, а везде он перед ней виноват выходит. Сарай так и не построил, живностью не обеспечил, ведьмаков из села выдворить не сумел. Ливень и тот, минуя Лику, призвали, да так расстарались, что все собственные посевы погубили да погреба затопили. Едва до обрушения домов не дошло. Пришлось с челобитной к Светлолике отправляться, умолять ее вмешаться и исправить то, что сами натворить умудрились. Если бы не девушка, потоп длился бы до сих пор.

Голова опустил взгляд вниз и… увидел прислужницу жреца Марыську. Девица пребывала в беспамятстве, раскинув руки-ноги в разные стороны. На лбу у нее наливалась синим здоровенная шишка.

— Эк, девка, как тебя угораздило, — запереживал Панас.

Хоть и не кружка оставила впечатляющую отметину на лбу девицы, все равно он ощущал некоторое чувство вины. Он взглянул на потертые, видавшие виды лапти, из которых местами выбивалось размахрившееся, перетертое лыко. «Новые надо бы сплесть», — не к месту подумалось ему. Голова легко подхватил сомлевшую девицу на руки и внес в кабак, предварительно ощутимо приложив ее головой о дверной косяк и украсив лоб девушки еще одной шишкой для симметрии.

— Вот, — торжественно возвестил он потрясенным до нервного тика подвигом головы сельчанам, усаживая Марыську на лавку. — Прислужница жреца. Она точно знает, что именно произошло с Гонорием и куда ведьмаки подевались.

Мужики тут же дружно зауважали голову за необычайную прозорливость и изворотливость. Ну, Панас! Ну, молодец! Из каждой неприятности ужом вывернется. Кто-то принес воды и плеснул на Марыську, чтобы очухалась маленько. Она ахнула, фыркнула, закашлялась, вытаращила на всех ничего не понимающие глаза.

— Марыська! — Панас встряхнул девушку за плечи. — Где Гонорий?! Куда он запропастился?

Но перепуганная до икоты мокрая девица ничего внятного сказать была просто не в состоянии, лопотала себе под нос нечто неразборчивое и явно не понимала, где находится и кто перед ней.

— Ведьмаки… жрец… они… ведьмаки…

Вот и все, что удалось разобрать Панасу. Затем Марыська судорожно закашлялась. Голова вырвал кружку из рук Ганеля и выдал ошарашенной девице. Та машинально сделала несколько внушительных глотков, в момент осушив содержимое до дна, прежде чем осиротевший от потери напитка Ганель смог запротестовать, и икнула. Глаза Марыськи собрались к переносице, она жизнерадостно улыбнулась и затянула:

— Напилася я пьяна, не дойду я до дому… — уронила голову на грудь и басовито захрапела.

Мужчины в «Пьяном поросенке» потрясенно оцепенели. Они понятия не имели о манипуляциях Ганеля с самоплясом, а потому сильно удивились, как с такого малого количества пива можно так быстро захмелеть.

— Вот что ведьмаки с людьми делают, — наставительно изрек дед Налим и ткнул клюкой куда-то по направлению к выходу.

Мужики понятливо закивали. Ганель с тоской осмотрел пустую посудину из-под смеси самопляса с пивом, на глаза его навернулись горькие слезы потери. Полный неизбывной тоски и горечи утраты нечеловеческий вой понесся по Хренодеркам.

Жена кабатчика Яренька нашла в себе силы подняться на ноги. От подслушанного ее то и дело шатало, в коленях ощущалась неимоверная слабость, чего раньше за ней никогда не водилось, ведь Яренька была женщиной внушительного телосложения, не каждый мужчина мог выдержать пристальный взгляд ее серых глаз и не потупиться.

Жена кабатчика нацедила себе кружку пива для храбрости, жадно выпила ее и помчалась что есть духу к жене головы Параскеве, наплевав на ведьмаков и прочие суеверия. Когда вокруг творится такое, тут уж не только за свою шкуру опасаться следует, а за все общество в целом переживать надобно. Параскева — баба умная, она знает, что в таких случаях делать следует.

Яренька неслась по деревне, как камень, выпущенный из пращи. Крепкие ноги, обутые в лапти, методично разбрызгивали грязь в разные стороны, заставляя цепных псов заходиться лаем. Впрочем, на собак она не обращала ровно никакого внимания. Зато односельчанки с удивлением обнаружили, что их кабысдохи не просто так глотки дерут, выделываясь друг перед дружкой. Вид бегущей Яреньки, что обычно передвигалась степенно и никуда никогда не спешила, привел баб в замешательство, а потом их обуяло любопытство, которое заставило сельчанок быстро собраться и покинуть свои дома. Разумеется, кому хочется узнать о происходящем из ехидного перешептывания соседок, то есть из вторых рук. В итоге женщины Хренодерок дружно побросали все дела, которые и так шли ни шатко ни валко, потому как сильная половина куда-то вся разом запропастилась, не принеся обещанной воды, дров и прочих необходимых в хозяйстве вещей. Женщины гуськом устремились вслед за Яренькой, прихватив с собой топоры, вилы, лопаты да скалки на всякий случай. Мало ли что.

Параскева была занята тем, что готовила обед мужу, отчетливо понимая, что сытой жизни благоверный не заслуживает. Обещанных дров она ждала с утра, воды — тоже. Наплевала бы на гордость и ведьмаков, метнулась бы по воду сама, да вот беда — унес Панас ведра с собой, а других пустых в хозяйстве не было. Оттого у женщины все не ладилось, валилось из рук, а вокруг нее накапливалось нервное напряжение, готовое в любой момент перерасти в скандал. Опасаясь дурного настроения матери, все три дочери по дому ходили чуть ли не на цыпочках, и поручения Параскевы выполнялись быстро и качественно. Даже пятнистая кошка Муська не смела покуситься на сметану, соблазнительно близко стоящую к краю стола. Понимала — оно того не стоит. Пусть у кошки девять жизней, но и у живучести есть свой предел.

На улице резко хлопнула калитка, захлебнулся надсадным лаем кобель, звякнула, натягиваясь, прикрепленная к капитальной будке цепь. Доненька вздрогнула от неожиданности и уронила пустой горшок. Тот грохнулся на пол, глиняные черепки разлетелись в разные стороны, заставив Муську с испуганным мявом шустро схорониться под печкой.

— На счастье, — неуверенно выдохнула Доненька и метнулась за веником раньше, чем тяжелая рука матери успела отвесить увесистый подзатыльник нерадивой дочери.

— Руки не из того места растут, — сварливо прокомментировала Параскева. — Однако надо бы посмотреть, кого там лихо принесло.

Но не успела жена головы сделать и пары шагов в сторону двери, как та распахнулась, и на пороге возникла запыхавшаяся до нездорового клекота в горле Яренька.

— Беда, Параскевушка, — возвестила она. — Ой, беда!

«Пришла беда — открывай ворота!» — припомнила Параскева народную мудрость. Вслух же спросила:

— Что случилось?

Ответ на этот простой вопрос, как оказалось, интересовал многих. В избе головы как-то сразу стало тесно. Большая комната не была рассчитана на столько гостей разом. Женщины толпились, активно работали локтями, ругались, желая оказаться ближе к Параскеве и расслышать все подробности в первых рядах. Но многим пришлось остаться на улице.

— Ой, сколько вас! — всплеснула руками жена головы, отчетливо понимая: что бы ни стряслось у Яреньки, спокойно поговорить им все равно не дадут. — А давайте на улице столы поставим да чайку крепкого заварим, там и потолкуем спокойно.

Идея всем понравилась. У головы большой двор, пусть и хреном пока завален. Это Светлолика осерчала на Панаса и вырастила хрена столько, что хороший город приправой на год обеспечить можно. Еще и яма славная под пруд образовалась и стояла с водой. В появившийся пруд Параскева водоплавающую птицу запустить хотела, но пока руки не дошли до этого. Тем не менее места для посиделок еще было предостаточно. Притащили столы, лавки из соседних дворов. Постелили скатерти льняные. Самовар поставили, еловых шишек накидали в него для аромата. Послали за старейшей жительницей села, бабкой Рагнедой. Та явилась нескоро, вода в самоваре уже успела закипеть. Согбенную старуху, закутанную в несколько душегрей разом, вели под руки две внучки. Несмотря на свой более чем почтенный возраст, Рагнеда не выжила из ума, ее советы всегда были не только к месту, но и мудры.

Старуха устроилась на лавке, на которую для удобства и тепла положили расшитую подушку, внимательно выслушала сбивчивый рассказ жены кабатчика, щуря подслеповатые глаза, словно видела что-то, одной ей ведомое.

— Вот что, бабоньки, — начала она, — это не дело, что ведьмаки жреца извести надумали. Да и ведьма в Хренодерках нужна. Придется это дело нам в свои руки взять, раз мужчины у нас такие недогадливые.

— Это как же, бабушка Рагнеда? — поинтересовалась Параскева. — Что мы супротив ведьмаков предъявить сможем?

Предъявить супротив ведьмаков было решительно нечего. Они же ведьмаки. Существа зловредные и убийству обученные. Куда мирным селянам с вилами с ними тягаться?

— А вилы и топоры нам на что? — вопросила Рагнеда. — Колья, святая вода — все в ход пойдет. Но ведьмаков извести надобно, пока они нас сами не извели.

Женщины замерли. Одно дело — выгнать пришлых взашей, а другое — уничтожить физически.

— Всевышний охрани! — ахнула Параскева и перекрестилась. Ее жест тут же подхватили. Крестились истово, шептали молитвы, чтобы уберег Всевышний от греха. — Да как же это? Это же душегубство выходит. Да и село наше за такое непотребство сжечь могут. Ведьмаки-то небось не сами понаехали, а послали их.

— Послали… не послали… — заворчала бабка. — Мало ли кто кого и куда и послал. Нешто все ведьмаки из заданиев своих возвращаются? А жреца своего да ведьму никому в обиду не дадим. Да и за лес Хренодерки не в ответе. Коль в лесу сгинут — кто виноват? Лес большой, и живет там лихо всякое.

Женщины зашумели. Жреца уважали все. Он и крестил, и в последний путь провожал. Да и к селянам всегда относился с пониманием. Попусту анафему не накладывал, епитимиями не разбрасывался, пламенем бездны не грозил. Ведьма тоже хоть и с норовом, а все ж таки девка своя.

— А как же мы их найдем, ведьмаков ентих? — заинтересовалась Алкефа, чей лиф сегодня был не особо открыт для обозрения.

Да и зачем ей было лишний раз сверкать полукружиями грудей, если мужчин на сходке не наблюдалось? Женщин обозлить — раз плюнуть. Позабудут, для чего собрались, ради такого случая. Алкефа же была женщина ученая, и все свое ученье она видела не от мужа своего, а от односельчанок, которым рыжая кокетка была как кость в горле. Оттого ее били несколько раз в месяц, а то и чаще.

— Они ж в лес ушли. Я сама видела, как Марыська, зараза такая, их туда повела. Небось после жреца они сразу к Светлолике и направились, — добавила она.

Рагнеда стукнула морщинистой рукой по столу, заставив и чашки, и женщин подпрыгнуть.

— Это что же такое? Они уже и к ведьме навострились? — сдвинула седые брови она, отчего ее лицо еще больше стало напоминать печеное яблоко. — Вы вот что. Кобелей возьмите, с которыми на охоту мужья ваши ходят. В храме наверняка найдется много вещей, что хранят запах жреца. Вот по следу и выйдете на супостатов.

— А если нет? — робко поинтересовалась Доненька и тут же спряталась за широкую спину Параскевы.

— А коли не ведьмаков, то хоть Гонория найдете. Ну или то, что от него осталось, — пояснила Рагнеда.

На том и порешили. Все кинулись за собаками и вооружаться. Охота на ведьмаков — дело серьезное, хорошей подготовки требует.