Глава 15
Цена одной жизни
Тени танцевали у меня перед глазами. Отчаяние перестало быть единственным чувством, которое я была способна переживать, и рассудок постепенно возвращался ко мне. Какой-то звук или, скорее, шепот пытался достучаться до моего мозга. Я медленно открыла глаза. Мое тело понемногу возвращалось к жизни. Я уцепилась за этот шепот, как за спасательный круг.
Размытые двигающиеся фигуры перед глазами понемногу обретали четкость, звуки складывались в слова. Знакомое лицо возникло передо мной словно бы из тумана.
– Кейтлин! Все позади! – говорил голос.
Я моргнула, потом еще и еще раз. На меня смотрело встревоженное лицо Патрика. Прикосновение чего-то холодного окончательно привело меня в чувство. Я закашлялась и смахнула со щеки капли воды, которой мне только что плеснули в лицо.
– Ты решил меня утопить? – сердито спросила я, садясь на полу. Моя рубашка была насквозь мокрая. Пат набросил мне на плечи простыню.
– Кейтлин, как ты себя чувствуешь? Ты не ранена? – спросил он участливо.
У меня перед глазами вдруг возникла вся эта ужасная сцена: Лиам врывается в спальню, потом солдаты уводят его… С отчаянием глядя на Патрика, я вцепилась в него обеими руками с такой силой, что чуть не сбила его с ног.
– Где Лиам? – спросила я.
– Они его забрали, Кейтлин.
– Господи! Нет! – вскричала я. – Куда?
– Боюсь, они везут его прямиком в Толбут, в Эдинбург. И в данный момент мы ничего не можем с этим поделать.
Я застонала, терзаемая тоской и безнадежностью. Патрик обнял меня и стал укачивать, как ребенка. Ему хотелось утешить меня, однако он знал, что все усилия напрасны.
– Тебе нужно одеться. Мы возвращаемся домой.
Он протянул мне мое платье и помог подняться.
– Я подожду в коридоре, – сказал он и вышел.
Дональд с Нилом держали Уинстона и Руперта у стены в коридоре, угрожая им ножами. Я подобрала с пола свой кинжал, остановилась перед хозяином дома и холодно посмотрела на него.
– Если что-то и мешает мне убить вас, Уинстон Даннинг, так это надежда, что нам удастся вытащить Лиама из тюрьмы!
Я приставила острие ножа к напряженной шее лорда Даннинга, который, судя по выражению лица, был вне себя от злости.
– Но я обещаю: если моего мужа все-таки повесят, я вернусь и убью вас, потому что тогда, дражайший Уинстон, мне будет нечего терять!
– Я вас дождусь! – ответил он с наглой усмешкой.
Дональд так сильно ударил его по лицу, что хрустнула кость и Уинстон повалился на паркет.
– А с этим что делать? – спросил Нил, помахивая своим блестящим клинком перед глазами перепуганного Руперта. – Зарезать его?
Я подошла к управителю усадьбы и посмотрела на него, улыбаясь одними уголками губ.
– Не стоит затрудняться, Нил. Но мне хочется оставить ему что-нибудь на память!
Я легонько приподняла юбки и яростно ударила Руперта в пах. Он задохнулся, согнулся пополам и застонал.
Мы вышли в холл и увидели леди Кэтрин. Она как раз возвращалась с дневной прогулки в сопровождении девушки, которую раньше мне не доводилось видеть. Про себя я решила, что это новая компаньонка. Мои ноги вдруг стали ватными, и я схватила Патрика за руку, чтобы не упасть.
– Кейтлин Данн? – воскликнула изумленная леди Кэтрин. – Но как вы тут оказались и кто все эти шотландцы?
– Леди Кэтрин, я…
Послышался звон разбитой посуды, и мы обе вздрогнули. Милли смотрела на меня с таким испугом, словно я была привидением, а у ее ног валялся поднос с разлетевшимся вдребезги чайным прибором.
– Ты вернулась? Но тебе нельзя возвращаться! Кейтлин, это ловушка! Уходи скорее, беги! Если лорд Даннинг… О Господи!
Милли умолкла, стоило ей увидеть леди Кэтрин.
– О чем ты, Милли? – с любопытством спросила леди Даннинг.
Бедная горничная нервным движением спрятала руки под накрахмаленный фартук. Было ясно, что она растеряна и испугана.
– Я не могу вам сказать, миледи! Я пообещала, что не скажу! Иначе меня убьют!
И бедняжка разрыдалась. Леди Кэтрин по очереди заглянула в лицо каждой из нас. Она по-прежнему не могла взять в толк, что происходит.
– Кто заставил вас дать такое обещание, Милли? – властно спросила хозяйка дома.
– Э… Лорд Даннинг, миледи! Ваш сын, я хотела сказать! – всхлипывая, призналась Милли.
– А где сейчас мой сын?
– Отдыхает в своей спальне, миледи, – ответил Дональд. – И, боюсь, пока он не в состоянии к нам присоединиться.
С минуту она смотрела на Дональда, который ответил на этот взгляд дерзкой улыбкой, потом подошла к креслу, села и принялась разминать больные пальцы. Я знала, что теперь она смотрит на меня, но упорно не сводила глаз с оборки на подоле ее платья.
– Может, кто-нибудь все же объяснит мне, что здесь происходит? Только что из поместья выехал отряд драгун, и с ними был какой-то шотландец. Он тоже замешан в этой истории?
– Да, миледи, – ответила я едва слышно, по-прежнему не поднимая глаз.
Она вздохнула, и в этом вздохе уже чувствовалось нарастающее раздражение.
– Объяснитесь, дитя мое!
– Этот шотландец – мой муж, миледи. Его ошибочно обвинили в убийстве вашего… – пробормотала я и запнулась.
– Моего супруга? Вы хотите сказать, что это тот самый шотландец, который вас похитил?
– Он меня не похищал, – поправила ее я. – Да, это тот самый шотландец. Но я ушла с ним по доброй воле.
– Почему?!
Наконец я решилась посмотреть ей в глаза. Я боялась этого момента, но у меня не было выбора. Я понимала, что должна рассказать ей правду.
– Потому, что это я… я его убила.
Милли заплакала еще горше, и ее вздохи и стенания эхом отозвались в холодных стенах холла. Леди Кэтрин смотрела на меня широко распахнутыми от изумления глазами и покачивалась в своем кресле. Господи, чего бы я только ни отдала, чтобы оказаться за тысячу миль отсюда!
– Вы? Но ведь Уинстон сказал мне, что видел, как тот шотландец выходил из кабинета моего мужа!
– Он видел не шотландца, а меня! Мне очень жаль, миледи, – осипшим голосом проговорила я. – Он солгал вам. Он устроил весь этот маскарад, чтобы…
Боже праведный, но как же ей объяснить?
– Лорд Даннинг мучил меня, он заставлял меня… Я должна была его остановить.
– Не говорите больше ничего, дитя мое! – в волнении вскричала леди Кэтрин.
Я отметила про себя, что Уинстон унаследовал глаза матери, но тем более странно было видеть эти глаза – такие красивые, такие искренние и исполненные сочувствия, когда несколько минут назад я смотрела в глаза ее сына – холодные и расчетливые…
– Я догадывалась об этом, Кейтлин, но мне хотелось, чтобы вы рассказали мне по своей воле. Я не хотела принуждать вас к откровенности. Этот человек был чудовищем. Я достаточно от него натерпелась, поэтому, когда я заболела…
Она умолкла, глядя перед собой невидящим взором, потом кивнула и смежила веки.
– Милли, что вам известно об этой истории? – спросила вдруг леди Кэтрин, обернувшись к девушке. Та громко всхлипнула. – Почему мой сын потребовал от вас молчания?
– Миледи, умоляю, не спрашивайте! Лорд Даннинг угрожал мне…
– Говорите! – приказала хозяйка дома.
– Кейтлин говорит правду, – пробормотала Милли. – В ту ночь я была с парнем… Простите меня, миледи!
Милли покраснела и опустила голову. Все присутствующие с напряжением ожидали продолжения рассказа. А бедняжка то и дело поглядывала в сторону лестницы, словно опасаясь, что там вот-вот появится Уинстон.
– Дальше!
– Я была с Дугласом, миледи. Он из тех солдат, что тогда были в доме. И вдруг посреди ночи за ним пришли и приказали сделать кое-какую работу. Но я не могу вам рассказать какую, это слишком ужасно! – дрожащим голосом закончила девушка.
– Продолжайте, Милли! – безапелляционным тоном потребовала леди Кэтрин.
Милли по очереди посмотрела на каждого из нас. Мне не доводилось видеть ее такой испуганной.
– Дуглас, он… Господи, помоги мне! Ваш сын пришел ко мне в комнату и приказал Дугласу идти с ним. А потом он заставил Дугласа сделать так, чтобы преступление со стороны показалось еще более отвратительным. Позже Дуглас вернулся ко мне и все никак не мог успокоиться! Он все рассказал мне. Мистер Уинстон пригрозил, что меня прогонит, а его обвинит в краже, если он не исполнит то, что ему было приказано. Поэтому Дугласу ничего не оставалось… После этого Дуглас уехал, и мы с ним не виделись. А потом я узнала, что он утонул в речушке Дити. А ведь он, миледи, плавал как рыба!
И служанка снова разрыдалась. Рассказ ее ошеломил леди Кэтрин. Трое моих спутников молчали, но я видела, что им тоже не по себе. Дальнейшие объяснения были излишни.
Мы приехали в Эдинбург к вечеру. Я ехала на Буре и за всю дорогу не проронила ни слова. Дональд и Нил остались на постоялом дворе расседлывать лошадей, а Патрик проводил меня к миссис Хей. Я заявила, что никого не хочу видеть, и заперлась в своей комнате, предоставив брату объясняться с отцом.
Луна на небе была окружена белесым кругом. Ночь выдалась прохладной и влажной, в комнату через открытое окно проникал свежий ветерок. Я спросила себя, видит ли Лиам эту луну в окне своей камеры. Я сомневалась в этом. Слезы обжигали мне щеки. Три дня без еды и четыре бессонные ночи донельзя истощили мое тело и мой разум. Скорее мертвая, чем живая, я то впадала в отупение, то металась в бреду. Наконец я упала на кровать, жалобно заскрипевшую под весом моего тела. От кольца, поблескивавшего у меня на пальце, веяло холодом. «Прости меня, mo rùin, прости меня!» Я вспомнила глаза Лиама, когда он посмотрел на меня перед тем, как выйти из комнаты. Его отчаяние обожгло мне сердце и остудило кровь. Он был уязвлен, его душа стенала от боли. Я предала его, и он оказался в древнем эдинбургском Толбуте, тюрьме, которую жители столицы называли «Сердце Мидлотиана».
Я пыталась найти себе опору в надежде и придумать что-то, чтобы спасти Лиама, но все время словно бы соскальзывала в пустоту. Лиама будут судить за мое преступление… И приговорят к смерти только потому, что он хотел защитить меня. Я соскользнула в кошмар, которому не было видно конца, позволила сну овладеть мной и желала при этом одного – никогда больше не просыпаться.
* * *
Желанию моему не суждено было исполниться ни завтра утром, ни в последующие дни. С утра до вечера отец, Пат и миссис Хей старались чем-нибудь занять меня, чтобы я не впадала в хандру и окончательно не отчаялась.
Отец на полдня отпросился у своего патрона и заявил, что пришла пора мне повидаться со старшим братом Мэтью. В одно прекрасное солнечное утро мы обошли с десяток прокуренных постоялых дворов и таверн, прежде чем нашли то, что осталось от моего брата, в пабе «Walter’s Land Inn», располагавшемся в тупике под названием World’s End Close.
Я не поверила своим глазам: передо мной сидел незнакомец, лишь отдаленно похожий на моего брата, каким я его запомнила. Свои заботы и разочарования Мэтью решил утопить в бутылке. Мы отыскали его в два пополудни в грязном, дурно пахнущем зале паба, где стояла духота и нечем было дышать. Мэтью дремал, прислонившись спиной к стене и широко открыв рот, в который то и дело залетали копошившиеся на липких столах мушки. Я села напротив, поставила на стол чашку сомнительной чистоты, в которой мне подали чай, и какое-то время с грустью смотрела на брата.
Он открыл один глаз, закрыл его, потом открыл другой. И вдруг его точно оса укусила: он полностью проснулся, выпрямился и уставился на меня так, словно не верил своим глазам.
– Китти? Это ты? – пробормотал он, с трудом ворочая языком и вглядываясь в меня покрасневшими глазами.
– Да, это я, Мэтью.
– Китти! О Китти! Давно же мы с тобой не виделись!
– Два года, Мэт.
– Два года… – прошептал он словно бы про себя. – Неужели так давно? Я как-то потерял счет времени…
Он улыбнулся, и от этого резче обозначились первые морщины на его исхудавшем лице.
– Ты изменилась, Китти. Как же это сказать? Не знаю… Ты стала женщиной, что ли?
Культей он убрал прядь грязных и спутанных черных волос, упавшую ему на глаза, и присмотрелся ко мне повнимательнее.
– Отец сказал, что ты вышла замуж.
– Да, – вздохнула я при мысли, что очень скоро могу оказаться не женой, а вдовой.
– За шотландца?
– Его зовут Лиам Макдональд.
– Значит, ты теперь Китти Макдональд! – проговорил Мэтью и улыбнулся.
Он поднес пустой стакан к губам, заглянул в него и с грохотом поставил обратно на стол.
– Хотел выпить за твою новую жизнь, но, похоже, кто-то выпил мое виски, пока я дремал…
Взгляд его омрачился. Мэтью поморщился и потер глаза. Под ногтями здоровой руки были черные каемки грязи. У меня сжалось сердце. Мой брат превратился в жалкую развалину. Он отрекся от нормальной жизни и теперь упивался своими страданиями и жалостью к самому себе в ожидании, пока Господь не решит по-иному.
– Ты вряд ли обрадовалась, сестренка, когда увидела меня, верно? – с досадой спросил он.
– Я не осуждаю тебя, Мэтью.
– А я себя осуждаю! Мне противно даже в зеркало на себя смотреть!
Он потер подбородок, нахмурился и взглянул на меня своими золотисто-карими глазами.
– Чертова жизнь! Чего хорошего она еще может мне дать? Ты же знаешь, что в юности я мечтал стать доктором…
– Нет, ты мне этого никогда не говорил, – отозвалась я, не пытаясь скрыть изумления.
– Ха! Доктор без руки!
И он хрипло расхохотался. Даже голос его из-за длительного пьянства звучал по-другому.
– Но ведь ты можешь заниматься другим, Мэтью! У тебя есть правая рука, и вдобавок ко всему ты умеешь читать и писать!
Он поморщился.
– Посмотри на меня, сестренка! Посмотри и скажи, кому я такой могу быть нужен?
Честно сказать, озлобленный незнакомец с бледным истощенным лицом, раскачивающийся на стуле прямо передо мной, явно был не из тех, кто одним своим видом вызывает у людей приязнь. Но, в отличие от других, я знала Мэтью в более счастливые времена…
– Ты должен взять себя в руки, Мэт! Еще немного – и ты совсем опустишься…
Я замолчала, вдруг почувствовав себя такой же разбитой и несчастной, как он. Только теперь я поняла, почему отцу так хотелось, чтобы мы с Мэтом встретились. Он хотел, чтобы я увидела, как отчаяние, овладев душой, понемногу разрушает и тело. Увидела угасшие глаза человека, утратившего вкус к жизни, чье существование не имеет цели и смысла и в чьих жилах виски понемногу заменяет собой кровь. Я закрыла глаза и набрала в грудь побольше воздуха.
– Мэтью, я вижу сейчас человека, у которого еще вся жизнь впереди, если только он захочет ее прожить. Да, Господь отнял у тебя одну руку, но ведь он оставил тебе еще так много…
– Но я перестал быть мужчиной, Китти! – взвился Мэт. – Я не могу сражаться, как мужчина, и женщины, они…
Он стиснул зубы, и на лице его отразились горькое разочарование и гнев. Однако Мэтью быстро взял себя в руки, усмехнулся и показал мне свою культю.
– Дорогая моя сестренка, у твоего мужа наверняка целы и руки, и ноги, и все остальное. По словам отца, он одним махом может убить любого. Но захотела бы ты себе мужа, от которого осталась только половина того, что было?
Я некоторое время размышляла, прежде чем дать ему ответ. Если бы Лиам потерял руку в битве при Килликранки, неужели бы я его не полюбила? Если бы у него не было одной руки, как бы я к этому отнеслась?
– Ценность мужчины можно измерять разными мерками, – начала я. – Для кого-то главное – его сила, смелость и ловкость в бою, для кого-то – его богатство и влиятельность.
Я взяла его здоровую руку, ласково провела пальцем по ладони и продолжила:
– Но иных мужчин ценят за силу характера, за решительность, за благородство. И тебе одному решать, какой меркой себя мерить, мой брат! Для меня главное в мужчине – чтобы он имел те три качества, о которых я только что упомянула. Поэтому я и выбрала Лиама!
Прищурившись, Мэтью окинул меня внимательным взглядом. Его пальцы переплелись с моими.
– Я видел, как женщины смотрят на меня, Китти! И это больно! Я знаю, что они чувствуют. Я им противен!
– Мэтью, отвращение вызывает вовсе не твоя культя! Или ты думаешь, что ты единственный безрукий в Шотландии? Просто перестань пить! Ты очень хорош собой, когда смотришь на мир ясными глазами и улыбаешься! Или ты забыл про Молли и Изабель? Да они обе были от тебя без ума!
При упоминании двух сестер Фитцпатрик, вертевшихся вокруг него, словно пчелы вокруг горшочка с медом, там, в Белфасте, Мэтью невесело усмехнулся. Мне казалось, что младшая, Изабель, ему очень нравилась. Любил ли он ее? Собирались ли они пожениться? Как бы то ни было, наш переезд в Шотландию положил их идиллии конец.
– Стань прежним, Мэт! Заставь остальных забыть, чего ты лишился, пользуйся тем, что у тебя осталось! Мужчина перестает быть мужчиной только в том случае, когда лишается сердца, без которого невозможно любить и прощать. Прости жизнь, и она вернет тебе отнятое сторицей. Когда на нас обрушивается несчастье, всегда есть два очень простых решения. Либо мы плюем на все и идем ко дну, либо набираем в грудь побольше воздуха и делаем то, что до́лжно делать!
Мэтью пару мгновений смотрел на меня, потом погладил меня по руке, усмехнулся и сказал:
– Ты говоришь совсем как наша матушка. Надеюсь, этот Макдональд понимает, какое сокровище ему досталось. И если я узнаю, что он плохо с тобой обращается, я повыбиваю ему все зубы тем единственным кулаком, который у меня остался!
Изможденное лицо брата осветилось улыбкой, которая в былые годы делала его таким обаятельным. Что ж, может, в его сердце еще теплится уголек надежды?
Вернувшись к миссис Хей, я узнала, что из поместья Даннингов мне привезли какой-то сверток. Я положила его на столик у изголовья кровати и с добрый час не прикасалась к нему, словно могла об него обжечься. Я узнала изящный почерк леди Кэтрин. Но что могло быть в свертке? Подарок, который должен был заставить меня забыть о мерзком поведении Уинстона? Деньги? Письмо с признаниями и банальными, ничего не значащими извинениями? Я снова заходила взад и вперед по комнате, пытаясь угадать, что же содержит этот загадочный сверток. Наконец любопытство победило, я взяла его и стала вертеть так и эдак, чтобы получше рассмотреть. Когда же я разорвала обертку, то в руках у меня оказалась книга – «Макбет» Шекспира, трагедия, которая так мне нравилась, и письмо. Я поспешно развернула его и прочла следующее:
Дорогая Кейтлин!
Я никогда не смогу искупить грехи моего супруга и сына, да простит их Господь. Однако я могу попытаться возместить ущерб, который они причинили Вам и Вашему супругу. Мое материнское сердце обливается слезами, но я не могу отрицать очевидное.
Я призвала Уинстона и предъявила ему ультиматум: либо он снимает с Вашего мужа несправедливое обвинение, либо, в случае отказа, я лишу его права вести семейный бизнес и, возможно, полностью лишу его наследства. Я дала ему несколько часов на размышления. Это все, что я в данный момент могу для Вас сделать. И я всем сердцем желаю, чтобы Господь указал моему сыну правильный путь.
Не теряйте надежды, дитя мое! Полагаю, очень скоро Вы получите приятные для Вас новости.
С любовью,
леди Кэтрин Даннинг
Я медленно расправила письмо, на которое уже успела упасть слеза, на коленях. Отныне судьба Лиама была в руках Уинстона Даннинга. Чего мне было ожидать? Что выберет Уинстон – месть или выкуп? Трудно сказать. Я знала, что Уинстон жаден до денег и власти, однако, помимо прочего, он еще очень спесив и хитер. Итак, впереди несколько дней ожидания… Надежда – вот все, что у меня осталось.
* * *
Прошло еще два дня после того, как я повидалась с Мэтью и получила письмо от леди Кэтрин. Лиам по-прежнему оставался в тюрьме, но, насколько мне было известно, так и не предстал перед судом. Не все еще было потеряно.
Прошлой ночью преставился мистер Керр. Сначала миссис Хей решила дождаться, когда за телом явятся родственники. Однако выяснилось, что таковых у покойного нет, поэтому наша квартирная хозяйка скрепя сердце вынуждена была отдать тело Эдинбургскому университету, поспособствовав тем самым расширению знаний студентов в области практической анатомии. В тюрьму Толбут мне пришлось отправиться в одиночестве. Я все еще надеялась, что мне позволят увидеться с Лиамом, который находился в ее стенах уже больше недели.
Я пробиралась сквозь утреннюю толпу на Хайстрит, когда проезжающая мимо карета едва не сбила меня с ног. Кучер осыпал меня ругательствами. По всему выходило, что это я, ротозейка, не смотрю куда иду. Я хотела ответить ему так же грубо, но из окна кареты вдруг выглянул ее пассажир. Сначала я увидела только массу белых завитых волос, но уже в следующее мгновение мое сердце остановилось, а глаза расширились от ужаса: на меня невозмутимо смотрел Уинстон Даннинг. По спине у меня пробежал холодок. Карета тронулась с места и скоро исчезла за поворотом.
Я не сразу оправилась от потрясения. Какое дело привело Даннинга в Эдинбург? Приехал ли он затем, чтобы снять с Лиама обвинения и ходатайствовать о его освобождении? Я стояла и смотрела на почерневший каменный фасад здания тюрьмы, когда тяжелая рука легла мне на плечо, оторвав от мрачных размышлений.
– Нам так и не дали повидаться с Лиамом, – тихо сказал Дональд Макенриг. – Единственное, чего мы от них добились, так это узнали, что он жив. Идемте!
И он увлек меня за собой, уводя прочь от ненавистной тюрьмы, в которой томился Лиам. Мы молча дошли до вершины холма. Отсюда открывался прекрасный вид на дворец Холируд, было не так шумно, как в центре города, да и пахло куда приятнее. Дональд усадил меня на камень. Я невольно залюбовалась панорамой города и его окрестностей и заливом Ферт-оф-Форт.
– Завтра я уезжаю в Гленко, – сказал он, и слова эти обрушились на меня как снег на голову.
– Завтра? А как же Лиам? – пробормотала я в крайнем изумлении. – Вы просто не можете уехать! Вы не можете вот так его бросить!
– Мы не знаем, выйдет ли он из Толбута, а если да, то когда, – добавил Дональд, стараясь не смотреть на меня.
– Не может быть! – возмущенно воскликнула я. – Вы уезжаете, когда он больше всего в вас нуждается!
Я была вне себя от ярости. Возможно ли, что они оставят его гнить в этой крысиной норе?
– Мы не бросаем его, Кейтлин! – попытался оправдаться Дональд. – Я люблю Лиама как брата, и, поверьте, то, что он в тюрьме, огорчает меня не меньше, чем вас. Но сейчас мы ничего не можем для него сделать. Не нападать же нам на Толбут, чтобы его оттуда вытащить?
Я заплакала. Расстроенный Дональд, бормоча слова утешения, неловко взял меня за руку и гладил ее, пока я не успокоилась. Наконец я вытерла слезы. Мне было немного стыдно за то, что я вот так сразу накинулась на него с обвинениями.
– Простите меня, – всхлипнула я и выпрямилась. – В последние дни я вся извелась от тревоги, и я так надеюсь, что Лиама отпустят!
– Кейтлин, я понимаю! Очень скоро мы вернемся. А Лиама наверняка со дня на день выпустят! Но Джон должен знать, что произошло, а еще мне нужно рассказать ему, как проходит расследование в Холируде.
– Есть какие-то новости о расследовании? – спросила я, радуясь возможности переменить тему разговора.
– Не слишком обнадеживающие. Хотя я с самого начала знал, что от расследования толку не будет. Королю во Фландрию отправили письмо, в котором изложили установленные следователями факты. Лейтенант-полковник Гамильтон, прежде скрывавшийся в Ирландии, наконец вернулся в Эдинбург с полными карманами охранительных грамот. Кто бы сомневался! Он подписал свои показания. И я только что узнал, что он получил разрешение на выезд в Голландию и предписание присоединиться к королевским войскам. Все это расследование – пустой фарс, Кейтлин. Как мы и предполагали, король сделал вид, что он не имеет никакого отношения к этому делу. Государственного министра Далримпла обвинили в том, что он, выполняя королевский приказ, «превысил полномочия». «Превысил полномочия»! Словно мы – стадо баранов, отданных на растерзание волкам! И все же я думаю, что его даже не накажут. Сэра Ливингстона, помощника Далримпла, оправдали сразу, поскольку он, видите ли, не знал, что Макиайн уже подписал присягу на верность королю, когда приказ об экзекуции был отправлен губернатору Лохабера Джону Хиллу в Форт-Уильям. Этого Хилла тоже оправдали. Хотя из тех, кто до сего дня свидетельствовал по нашему делу, он, пожалуй, единственный искренне сожалеет о том, что произошло. Почему – понять трудно, ведь он же sassannach… Хотя, может статься, эти помешанные на Святом Писании протестанты, в отличие от своих соплеменников, еще не разучились сострадать!
Он замолчал и нервно хрустнул пальцами.
– Гамильтон и Дункансон, которые и спланировали экзекуцию, признаны виновными. Но с наказанием для них судьи не определились до сих пор. Остаются простые солдаты, которые на слушания не явились. Я сомневаюсь, что когда-нибудь они явятся. Гленлайон и Драммонд сейчас в плену в Диксмюде, во Фландрии, но кому от этого легче? В итоге король и министры пришли к выводу, что вся эта история с резней в Гленко – так, небольшое недоразумение, неожиданное осложнение при исполнении королевского приказа, а якобиты решили раздуть из нее скандал, чтобы опорочить в глазах подданных короля-протестанта и его правительство!
Дональд вынул из споррана измятый листок и протянул его мне. То был отпечатанный в типографии памфлет ирландца Чарльза Лесли, известного памфлетиста и контроверсиста. В тексте высмеивалось отношение короля к расследованию дела Гленко.
– Мне очень жаль, – тихо сказала я.
– Ваш брат раздает этот памфлет в кафе и тавернах.
– Неужели? – удивилась я. – Я знала, что Патрик общается с якобитами, но…
– Он и есть якобит, Кейтлин, притом один из самых деятельных. Я не знаю точно, каковы их цели, но сам готов отдать жизнь, лишь бы на трон Шотландии вернулись Стюарты. Не думаю, что хайлендеры и якобиты одинаково смотрят на вещи, но нам все-таки не хотелось бы, чтобы наше несчастье кто-то использовал в корыстных целях. Существуют другие способы.
Он замолчал. Взгляд его из-под нахмуренных бровей был устремлен в пустоту.
– Если бы только Макиайн вовремя отвез эти документы, ничего подобного не случилось бы!
Я следила глазами за полетом двух лебедей, пролетевших над нами и севших на озере неподалеку от нас. Дональд вздохнул и тряхнул своими рыжими волосами.
– Макиайн был человеком упрямым. Честно говоря, кланам дали достаточно времени, чтобы подписать присягу, но их главы решили дождаться одобрения со стороны Якова. Дункан Мензи, который инкогнито отправился во Францию, в Сен-Жермен, чтобы заверить его в нашей преданности, вернулся с ответом только за неделю до истечения срока. Клятву до этих пор не подписали не только Макдональды из Гленко, но и Стюарты из Аппина и Макдональды из Гленгарри, но случилось то, что случилось: Кэмпбеллы, которые занимают много постов в правительстве, решили примерно наказать именно наш клан. И одним махом утолить ненависть, которую питают к нам уже не одно столетие. Они просто умолчали о том, что клятва подписана и этот факт подтвержден уполномоченными лицами, а что было дальше, вы знаете.
– И все это – из-за кражи скота!
Дональд посмотрел на меня и слабо улыбнулся.
– Не только, – поправил меня он. – Иногда рейды заканчиваются резней. Макдональды часто марали свои ножи кровью Кэмпбеллов, но и немало наших Кэмпбеллы повесили на потраву воронам на ветвях старых дубов в Финлариге и Инверари. Так что глаз за глаз и зуб за зуб! Этот девиз высечен в граните наших гор. Всех Кэмпбеллов, замешанных в этом деле, мы когда-либо грабили. И необязательно это был скот.
– Если я все правильно поняла, войне между вашими кланами не будет конца.
Дональд поморщился и тыльной стороной кисти убрал с лица волосы.
– Не знаю… – Он помолчал в нерешительности. – Этот удар может оказаться для нас роковым. Все труднее жить, закрывая глаза на законы англичан, ведь если мы их нарушаем, то последствия неминуемы. Но пока наша единственная цель – выжить.
Он злорадно хмыкнул и подмигнул мне.
– Но если какой-нибудь Кэмпбелл некстати попадется кому-то из нас на дороге, то…
Теплый бриз дул мне в лицо. Я закрыла глаза. Только теперь я поняла, что спокойная жизнь в Гленко была видимостью, не более. На самом деле все оказалось намного сложнее. Теперь было ясно, почему лоулендеры и англичане так боятся горцев, воинственных, не признающих никаких законов, кроме собственных, и живущих только своими интересами. И все же назвать Лиама и его товарищей-хайлендеров дикарями или варварами у меня не повернулся бы язык. Все они были людьми очень гордыми, со строгими понятиями о чести, которую блюли, даже если это вело их прямиком на эшафот. Никогда эти люди не подчинятся англичанам, это попросту противоречит их бунтарскому духу. И еще я поняла, что, если Лиам выйдет из тюрьмы, наша жизнь будет полна забот и радостей, но она точно никогда не будет спокойной.
– Вы ведь по-настоящему его любите? – спросил у меня Дональд, все это время исподтишка наблюдавший за мной.
– Да, – кивнула я.
– Что вы хотели предпринять по возвращении в поместье?
– Сама не знаю. Я знала правду и рассчитывала снять с Лиама подозрения в этом убийстве.
– Ценой собственной жизни?
Испытующий взгляд его серо-стальных глаз был устремлен на меня.
– Ценой моей жизни, – ответила я внезапно охрипшим голосом. – Лиам не должен умирать за мои прегрешения.
– Сдается мне, у него на этот счет другое мнение. Как странно, что вы с Лиамом вообще встретились!
Я с недоумением посмотрела на него. Над нами с криком пролетели лебеди, а затем повисло неловкое молчание.
– Я был среди тех, кто вместе с Лиамом в ту ночь ехал из Арброата. Он нарочно позволил гвардейцам схватить себя, чтобы мы смогли скрыться с нашим товаром. Мы укрылись в ближайшем леске, но солдаты как назло принялись его прочесывать. Нам пришлось удрать и оставить им ящики с оружием. И только теперь мне пришла в голову мысль: а что, если Лиам знал, что в стенах того господского дома его ждет судьба?
Я уставилась на носки своих башмаков. Интересно, если бы Лиам знал, что ему уготовано, решился бы он отвлекать солдат от товарищей и груза?
– Я думаю, ему очень повезло. Если бы я знал, что судьба собирается послать мне такую встречу, поверьте, я бы, не сомневаясь, отдал жизнь… Даже если бы знал, что это счастье продлится мгновение…
У меня комок встал в горле. Мне стало трудно дышать. Он взял мою руку и тихонько ее пожал.
– Кейтлин, я уверен, что Лиам намеревается радоваться своему счастью дольше, чем одно мгновение. Он обязательно выйдет на свободу! Идемте, я вас провожу! – добавил он, вставая.
На следующий день, ближе к полудню, мне принесли запечатанное письмо. Сперва я решила, что это еще одно послание от леди Кэтрин, но быстро осознала свою ошибку: печать и вправду была даннинговской, однако почерк был другой. У меня неприятно заныло в груди.
Я попросила юношу, который принес послание, подождать немного и уединилась с письмом в своей комнате. Почерк у этого адресанта оказался более мелким и слегка растянутым. Я торопливо прочла следующее:
Я еще не принял окончательное решение и хочу предложить вам сделку.
У. Д.
Я рухнула на кровать. Значит, молодой лорд Уинстон Даннинг выбрал выкуп, но наверняка придумал хитрый план, чтобы отомстить за унижение, которому я его подвергла. Я спустилась к курьеру, ожидавшему на улице за дверью, и сообщила ему свой ответ. Выяснилось, что в десять вечера за мной придут.
Пока я ждала в темной прихожей, волнение понемногу подавляло в душе все остальные эмоции. На обшитых дубовыми панелями стенах не было никаких украшений, если не считать портрета, написанного в прошлом веке. Черные, близко посаженные глаза изображенной на нем женщины смотрели на меня устало, и их цвет подчеркивал молочную белизну ее лица. Ее шея утопала в объемном воротнике из накрахмаленных кружев, черное платье было расшито жемчугом и драгоценными камнями. Супруга одного из предков Уинстона? Хм, эта леди Даннинг почему-то тоже не показалась мне счастливой.
Я готова была поручиться, что Уинстон нарочно заставил меня ждать. Возможно, он даже наблюдал за мной сквозь секретное окошко, наслаждаясь моей очевидной нервозностью. За мной и вправду пришли ровно в десять. Тот же самый юнец, который принес мне первое послание, поджидал меня у входа в лавку напротив дома миссис Хей. Я пошла за ним, стараясь держаться на определенной дистанции, и вскоре оказалась в тупике Ридлз-клоуз, перед эдинбургским особняком Даннингов. Это красивое здание принадлежало той же эпохе, что и портрет усталой леди.
Дверь открылась, и передо мной появился Уинстон, облаченный в домашний халат из пурпурного шелка. На губах его играла привычная нагловатая усмешка. Я встала и холодно посмотрела на него.
– Добрый вечер, дражайшая моя Кейтлин! – сказал он, медленно подходя ко мне.
Я попятилась, чтобы удержать его на должном расстоянии.
– Я знал, что мы скоро встретимся снова…
– Я пришла не для того, чтобы вести с вами светскую беседу, Уинстон! – возразила я желчно. – Я хочу знать, что вы предлагаете.
– Что ж… Хорошо! – пробормотал он и опустил руки, которые только что держал скрещенными на груди.
Из кармана домашнего одеяния он вынул свиток бумаги, перевязанный черной лентой, и швырнул его на столик передо мной. Упав на столешницу, свиток подпрыгнул, и я вздрогнула.
– Как вам уже известно, матушка поставила мне ультиматум. Мне надлежит снять с вашего супруга обвинения в зверском убийстве. Если же я отказываюсь, то она лишает меня права распоряжаться собственностью моего отца. Вы наверняка уже заметили, что думал я достаточно долго. И решил ответить… отказом.
Он на пару мгновений замолчал, желая насладиться произведенным эффектом. Нечеловеческим усилием я заставила себя сохранить хладнокровие.
– Дело в том, что матушка не может управлять усадьбой и вести дела отца, который, как вы знаете, торговал шерстью. Столько ненужной писанины, столько документов… – Уинстон сделал изящный жест и продолжил: – Она и до болезни всем этим не интересовалась, а теперь и подавно не станет. В общем, ее угрозы не слишком меня испугали. Я знаю, что она все равно не сможет отстранить меня от дел надолго.
Склонив голову набок и прикрыв глаза, он какое-то время смотрел на меня, а потом сказал:
– И вот вчера утром я увидел вас в городе. Вы шли к тюрьме, верно? Ну и как он себя чувствует?
– Вас это не касается, – прошипела я сквозь стиснутые зубы.
– Что ж, я и сам знаю. Сегодня днем я там был. И надо признать, застал вашего муженька не в самом лучшем виде. Однако смертный приговор ему еще не вынесли.
– Вы его видели? – спросила я и почувствовала, что сердце застучало быстрее.
– Да, я его видел, но мы не разговаривали. Хотя, чтобы оценить состояние вашего супруга, достаточно было увидеть его в камере. Одна эта вонь может кого угодно свести в могилу! – И он поморщился от отвращения. – Мерзкое место!
Я упала в стоявшее у меня за спиной кресло и зажмурилась, пытаясь прогнать вставшую перед глазами картину: Лиам лежит на кишащей клопами гнилой соломе, голодный и больной…
– Вам назвали дату казни? – спросил Уинстон Даннинг равнодушно.
– Дату казни? – повторила я, глядя на него расширенными от ужаса глазами. – Суд уже состоялся?
– Тридцатого июля на площади поставят виселицу. Хорошее будет представление! Здешний народ любит смотреть, как вздергивают хайлендеров. Тем более за такое преступление – кровавое убийство лорда, добропорядочного слуги Его Величества!
– Тридцатое июня… Но ведь тридцатое – это через пять дней! – воскликнула я, в отчаянии вонзая ногти в подлокотники кресла.
– А вы умеете считать, дорогуша! – насмешливым тоном заметил Уинстон. – Что ж, вернемся к нашим баранам. Так вот, когда вчера утром я увидел вас, ко мне вернулось желание пообщаться с вами поближе. И я изыскал вариант, который удовлетворит нас обоих.
Он подтолкнул ко мне свиток.
– Я подготовил документ, который снимает с Макдональда вину за убийство, и подписал его.
Я потянулась было за драгоценным письмом, однако Уинстон схватил меня за руку и вперил в меня взгляд своих холодных глаз. Невольно я вздрогнула от страха.
– Но есть два условия! И вы наверняка догадываетесь, какие именно.
Я высвободила руку от его стальной хватки.
– Говорите же, Даннинг! – нервно потребовала я.
– Вы будете принадлежать мне целую ночь, Кейтлин. До рассвета я буду делать с вами все, что захочу.
– Вы – мерзавец, Уинстон! Как вам не стыдно?
Слова встали у меня поперек горла. Я взяла со стола свиток, сняла ленту, развернула его у себя на коленях и сразу узнала нервный почерк Уинстона. В письме говорилось, что при расследовании обстоятельств смерти лорда Даннинга была допущена оплошность, которую необходимо исправить. Настоящий убийца, некий Уолтер Дуглас, признался в этом преступлении, а потом… утопился. Что ж, эту полуправду-полуложь никто не собирался опровергать. Письмо было подписано Уинстоном Даннингом и заверено его личной печатью.
Я свернула документ и прижала его к сердцу. Теперь жизнь Лиама была в моих руках. «Да простит меня Господь за то, что я намереваюсь сделать!»
– Каково второе условие?
– Вы окончательно откажетесь от Стивена. Отныне мальчик будет моим, и только моим.
– Вы не имеете права…
– Все или ничего, Кейтлин! Я не торгуюсь!
Свиток внезапно показался мне таким тяжелым… Я сжала его в руке, проклиная день, когда я приехала в это поместье. «Пусть твоя душа вечно горит в аду, Уинстон Даннинг!»
– До рассвета… И ни секундой больше! – охрипшим голосом медленно произнесла я.
– …и ни секундой больше! По рукам!
– Дайте мне чего-нибудь выпить, – шепотом попросила я, опуская свиток в карман.
Я оттолкнула тяжелую руку, и она скатилась с моего живота. Тело мое, нет, все мое существо превратилось в сплошную открытую рану. Голова по-прежнему немного кружилась, и я испытала облегчение при мысли, что еще не совсем протрезвела. Я привстала на локте на огромной кровати под балдахином. Час, когда ночь сразится с рассветом, неумолимо близился.
Мужчина рядом со мной шевельнулся и что-то пробормотал во сне. Я затаила дыхание – настолько я боялась разбудить его. Казалось, я просто умру, если меня еще раз принудят к тому, что я не могла назвать иначе, как случкой. То, что этот человек заставил меня делать этой ночью, превзошло мое воображение. Между сеансами он привязывал мои руки к столбику кровати, чтобы несколько минут передохнуть, не опасаясь, что я попытаюсь сбежать. У меня все болело. Я подергала руками, надеясь ослабить путы. Напрасный труд – веревка только больнее впилась в кожу.
Все свечи давно сгорели. В темноте я могла различить только очертания лежавшего рядом со мной тела. Согнутая в колене нога, острый локоть… Длинные ноги запутались в смятых простынях, рассыпавшиеся по подушке гладкие светлые волосы упали на лицо. У него не было ни широких плеч, ни стальных мускулов Лиама. Его тело, пусть и хорошо сложенное, чем-то напоминало тело кошки – удлиненное, с развитыми мышцами, гибкое. Те, у кого такое тело, бросаются на добычу ловко, бесшумно, с быстротой молнии…
Я посмотрела на окно, отчаянно желая увидеть первые проблески рассвета, который все никак не желал наступать, и почему-то вспомнила отца. Наверное, он искал меня всю ночь. На этот раз я не стала оставлять записку, и, следовательно, никто не знал, где я. Мне была невыносима мысль, что кто-то узнает, что я продалась этому человеку, как вульгарная проститутка. Мое тело в обмен на жизнь любимого мужчины!
Его рука легла мне на бедро и скользнула вниз, к колену. У меня по спине пробежала дрожь.
– Моя богиня, моя Афродита! – сладострастно прошептал Уинстон, дыша мне в шею. – Вы превзошли все мои чаяния! Вы – само блаженство, отрада райских садов! Разве можно вами пресытиться?
Я попыталась перевернуться на бок, избегая прикосновений его алчных рук.
– Прошу вас, Уинстон, не надо! – всхлипнула я. – Достаточно вы меня мучили!
– До рассвета, Кейтлин! Мы договорились, что вы – моя до рассвета, не забывайте! И я хочу получить удовольствие от каждой секунды, которая мне принадлежит. Боюсь, я никогда не смогу вами насытиться. Стоит мне только вас увидеть… Боже всемогущий, как же вы хороши!
И он грубо перевернул меня на спину. Веревка еще сильнее впилась в запястья, и я поморщилась от боли. Он развязал мне руки.
– Моя прелесть, я хочу, чтобы вы почувствовали, как растет мое желание!
Он схватил меня за руку и положил ее на свой напряженный, подрагивающий член. Я попыталась вырваться, но он прижал ее крепче и испустил стон.
– Это сильнее меня! Хочу быть в вас, хочу двигаться в вашей влажной теплоте… Хочу насытиться вашим телом, вашим запахом… Хочу заниматься с вами любовью снова и снова!
– Это не любовь, это святотатство! – возразила я с горечью. – Вы берете меня, как возбужденный самец. Вы не знаете, что такое любовь!
– Это правда, – согласился он, с вожделением взирая на меня. – Когда вы рядом, я забываю о приличиях. Животные инстинкты берут надо мной верх. Однако я могу доказать вам, что мне не чужда нежность. Мне не хотелось бы, чтобы вы вспоминали обо мне дурно!
Его руки осторожно, но решительно раздвинули мне бедра. На мгновение мне захотелось оказаться на месте Лиама – в камере, промозглой и страшной, или, что еще лучше, – на эшафоте, болтающейся в затянутой петле, зато ни о чем больше не помнящей… Я закрыла усталые после бессонной ночи глаза.
Словно издалека до меня доносился сюсюкающий голос Уинстона. Я ощущала его прикосновения, однако у меня уже не осталось сил оттолкнуть его руки. Я заключила сделку, чтобы спасти Лиаму жизнь, значит, должна выполнить свою часть. Странная истома сковала мое тело. Мне хотелось уснуть и никогда не просыпаться. А Уинстон все шептал и шептал…
– Кейтлин, это будет приятно! Я умею быть нежным, умею быть ласковым, если так вам нравится больше! Я могу заставить вас забыть, кто я и почему вы здесь…
Пальцы его овладели мной, заставив меня вздрогнуть. «О Лиам! Прости меня! Я тебя люблю…» Слезы раскаяния потекли по моим щекам.
– Нет! – простонала я, сжимая между бедер неторопливо ласкающую меня руку.
Душа моя витала над телом, которое я больше не воспринимала как свое, которое предавало меня, предавало Лиама. Оцепенение восторжествовало надо мной. Я решила было, что сильнее Уинстона, однако он растоптал меня. Сделал своей подстилкой, своей рабыней, как до него это делал его отец. Если бы у меня нашлись силы, я бы убила и его тоже.
Да простит меня Господь! Ночь в обмен на жизнь. Душа в обмен на жизнь. Что-то во мне сломалось. Смогу ли я когда-нибудь посмотреть Лиаму в глаза и сказать, что я люблю его, и не чувствовать при этом всей низости своего предательства? Будет ли он по-прежнему любить меня, если узнает, какую цену я заплатила за его освобождение? Поздно, слишком поздно…
Мои бедра раскрылись, и я выгнулась, стеная от боли, потому что не моим телом он овладевал сейчас, но моей душой. Я была противна себе настолько же, насколько я его ненавидела. Боль пронзила мне грудь. То разбилась моя душа, и я провалилась в пустоту – черную, бездонную. Тело мое превратилось в бесполезный обломок из тех, что лежат на морском берегу неподвижные, никому не нужные, брошенные. Вельзевул, князь демонов, рухнул на меня, задыхаясь, и торжествующая порочная улыбка исказила его лицо.
– Я и на смертном ложе буду вас ненавидеть! – выдохнула я едва слышно.
– Знаю, любовь моя.
– Придет день, и вы заплатите за это жизнью!
– Возможно. Но и вам никогда не стереть из памяти то, что вы принадлежали мне, Кейтлин. Пусть даже одну-единственную ночь.
Я отвернулась. Дьявольский огонь полыхал в его глазах. Он в последний раз поцеловал меня и лег рядом на постели.
– Я буду помнить эту ночь всю свою жизнь.
– И унесете эти воспоминания с собой в ад! – сквозь зубы пробормотала я.
Он оставил мои слова без ответа. Небо окрасилось в пурпурные и синие тона.
– Помните о маленьком Стивене. Если со мной что-то случится, кто о нем позаботится? Всегда помните о нем!
– Не вмешивайте в это дело моего сына, мерзавец! Он ни в чем не виноват! Вы обещали мне…
Он улыбнулся и легонько оттолкнул меня от себя.
– Теперь уходите!
Я оделась, нащупала в кармане юбки свиток, за который заплатила такую высокую цену, и, не оглядываясь, вышла из спальни.
Улицы были еще пусты, если не считать одиноких торговцев и поставщиков товара, направлявшихся неспешным шагом к рыночной площади, чтобы занять свои места прежде, чем поднимется обычная утренняя суматоха. Несколько минут я провела в тени портика. У меня кружилась голова, и я не могла ни на чем сосредоточиться. Меня вырвало, но горечь рвотных масс не смогла перебить вкус моего предательства.
Дорога до тюрьмы показалась мне бесконечно длинной. Дежурный солдат посмотрел на меня с явным недоумением. Однако он все же развернул документ, пробежал его глазами, криво усмехнулся и окинул меня оценивающим взглядом.
– Еще слишком рано. Что делать с этим письмом, решит начальство. Полагаю, вы только что его получили, сударыня? – спросил он, глядя на меня с недвусмысленной ухмылкой на лице.
Если бы он ударил меня по щеке, мне бы не было так больно. Глядя на мои растрепанные волосы, припухшие губы и красные от недосыпания глаза, нетрудно было догадаться, каким образом я заполучила этот документ. Мне было стыдно поднять глаза.
– Пройдет несколько дней, прежде чем приказ о помиловании будет подписан. И это в случае, если его вообще помилуют! – сказал солдат, почесывая затылок. – Дня три или четыре…
– Да, я понимаю.
Я поплелась обратно в Когейт. Каждый шаг доставлял мне телесные и душевные муки. Я чувствовала себя оскверненной, униженной. Платье прилипало к моим липким бедрам и животу. Во рту до сих пор ощущался горький вкус мужского семени. Но я знала, что теперь все мои мысли должны быть только о Лиаме. И все же страшное сомнение терзало меня. Господь сумеет простить меня, но Лиам… простит ли он? Нет, он никогда не должен ничего узнать…
Они все, усталые и с красными после бессонной ночи глазами, сидели в кухне. Миссис Хей как раз закончила разливать по чашкам чай.
– Святые вседержители! Доченька! Кто тебя обидел? – воскликнул мой отец, бросаясь мне навстречу.
– Я хочу помыться, – пробормотала я и лишилась чувств.
Я заявила, что никого не желаю видеть, и весь день просидела в своей комнате, предаваясь мрачным мыслям. Все тело саднило – я растерла его половой щеткой, чтобы смыть с себя прикосновения Уинстона и его запах. Счастье мое барахталось, готовое утонуть в любую секунду, в мрачном, холодном, темном озере, воды которого теперь не под силу было пронизать лучам света. Я чувствовала себя бесконечно далекой от всего, скованной замогильным холодом. Когда утомление взяло верх над печалью, я легла и отдалась во власть душившего меня горя. Плакала я долго, пока не иссякли слезы, а потом забылась сном без сновидений.
* * *
Я никому ничего не стала говорить о том, где провела ту ночь. Однако моя прострация и очевидное отчаяние растревожили отца. Патрик меня ни о чем не расспрашивал. Из чувства уважения, а может, и от стыда он избегал смотреть мне в глаза. Вероятно, он обо всем догадался, ведь с самых ранних лет мы с ним чудесным образом умели понимать друг друга без слов. Вот и теперь он вместе со мной переживал мою боль и мое горе. Я знала, что он понимает, каково мне. Папа же, если о чем-то и догадался, то не обмолвился об этом ни словом.
На следующий день меня усадили в экипаж мистера Синклера, решившего навестить свою семью в деревне. Он любезно предложил составить ему компанию под предлогом, что свежий воздух и немного солнца пойдут мне на пользу. Рядом со мной примостился Патрик, который всю дорогу держал меня за руку. Я рассеянно слушала разговор моего брата и мистера Синклера о разведении лошадей – деле, которому последний предавался со всей страстью, смотрела на мелькающие за окном ландшафты, совсем не похожие на пейзажи Хайленда, по которым я успела соскучиться.
Поместье мистера Синклера располагалось на берегу Твида среди невысоких зеленых холмов, в нескольких километрах от небольшого местечка под названием Пиблз. Патрик последовал за мной и присел рядом на каменную скамейку, спрятанную под огромной развесистой ивой. Длинные ветви ласкали сверкавшую на жарком июльском солнце речную воду. Я была вынуждена признать, что здесь мне и вправду дышалось легче. Способность мыслить здраво постепенно вернулась ко мне.
Летний ветерок тихо перебирал листья ивы, и их ласковый напев не давал мне забыть о моей печали. Солнце встало в зенит. День выдался таким жарким, что даже в тени невозможно было найти хоть немного прохлады. Патрик кивнул, нерешительно улыбнулся и поцеловал меня. От него пахло одеколоном и… конюшней, откуда он, как я догадалась, и явился. Сегодня на нем был элегантный костюм из синей саржи с бежевой отделкой и рубашка из ирландского льна.
Патрику никогда не нравились экстравагантные наряды, кружева и кричащие расцветки. Он выбирал для себя одежду строгого кроя и не пудрил волосы, а просто стягивал их под затылком лентой. Я слабо улыбнулась, представив его в огромном парике, к каким питала особое пристрастие знать. Грустная картинка, которая к тому же напомнила мне об Уинстоне.
Я потянула за ворот платья, пытаясь его расширить. Господи, как жарко! Воздух был влажный, и ткань так и норовила прилипнуть к телу. Патрик, насвистывая, снял камзол и положил его на лавку между нами. Похоже, он тоже изнывал от жары. Мы долго сидели молча и смотрели на чуть поблекшую на солнце изумрудную зелень холмов под белесым небом. Этот пейзаж напомнил мне Ирландию. Я удивилась, осознав, что все реже вспоминаю мой родной остров. Интересно, а Патрик скучает по родине? Как мне показалось, он был доволен жизнью, но у него был тот редкий дар чувствовать себя комфортно всюду, где есть книги и письменные принадлежности. Поскольку он упорно молчал, я решила заговорить первой.
– Тебе нравится в Эдинбурге? – поинтересовалась я.
– Да, пожалуй.
Я сделала паузу, ожидая, что он скажет еще что-нибудь, но Патрик предпочел промолчать.
– А твое сердце? Ты встретил ту, которую полюбил?
Он передернул плечами и усмехнулся.
– Нет. Мое сердце все еще томится ожиданием. Но неужели тебе так не терпится меня женить?
– Было бы неплохо обзавестись невесткой, которой можно порассказать обо всех твоих детских шалостях!
Мои слова вызвали у Патрика лишь легкую отстраненную улыбку, и я поняла, что мысли его далеко. Я заправила ему за ухо выбившуюся из прически прядку и попутно погладила по выбритой щеке. Он закрыл глаза, удержал мою руку и поцеловал ее. Отпустив мои пальцы, он повернулся и посмотрел мне в глаза.
– Отец винит себя за то, что с тобой случилось, Кейтлин.
– Это не его вина, Пат.
– Он так жалеет, что отдал тебя в услужение к Даннингам!
– Он не мог знать.
– Я понимаю, и все-таки…
Я сбросила башмаки и вытянула ноги перед собой. Я знала, что рано или поздно мне придется открыться Патрику. Сам он не решится заговорить со мной о том, что его беспокоит. Не решится, пока я не дам знать, что готова к этому разговору.
– Спрашивай о чем хочешь, Пат! Ты ведь хочешь знать, верно?
Он задумался, раскачиваясь взад и вперед на скамейке. При этом он то и дело задевал меня плечом. Я разгладила несуществующую складочку на своей юбке цвета лаванды.
– Ты не обязана рассказывать, если не хочешь. Отец повторил мне то, что от тебя услышал…
Он замолчал на полуфразе и опустил глаза.
– А остальное я и сам могу представить. Счастье еще, что он не сделал тебе… не сделал тебе бастарда!
Я почувствовала, что краснею, и поспешно отвернулась. Волнение захлестнуло меня. И все же я не могла рассказать Патрику о моем Стивене. Кроме меня, мой ужасный секрет знали четверо. Бекки поклялась на Библии, что никогда и никому про это не расскажет. Повитухе за молчание щедро заплатили. Уинстон подыскал для моего сына хорошую приемную семью. Ну и, конечно, обо всем знал сам лорд Даннинг. Больше никому про это знать не следовало, ради блага моего сына.
Узнав, что ношу под сердцем плод стараний Даннинга, я в отчаянии рассказала обо всем Бекки. Она посоветовала сбежать из поместья раньше, чем кто-то узнает о моей беременности. Но куда мне было идти? Отец сразу же отправил бы меня в Ирландию, в монастырь. Так что выходило, что ребенка у меня в любом случае отнимут. Но я не хотела даже думать об этом. Поэтому я решила остаться, надеясь, что решение найдется само собой. Стыдно признаться, но я даже ожидала, что, возможно, случится выкидыш. Лорд Даннинг очень скоро обнаружил, что я беременна. И сначала это известие расстроило и даже взбесило его.
Потом ему в голову пришла «блестящая идея». Зная, что сын по причине своих неестественных склонностей вряд ли подарит ему наследника, Даннинг придумал, как этому горю помочь. Уинстон женится на девушке из знатного семейства, которая не пользуется успехом у женихов, и они воспитают ребенка, которого я ношу, а потом он унаследует титул и все богатства Даннингов. И приличия были бы соблюдены, и я бы осталась под рукой у этого старого развратника… Но все это, разумеется, было бы возможно, если бы я родила сына. Если бы родилась девочка, меня бы тут же с позором препроводили вместе с ребенком к отцу. У меня родился сын.
Я почти не поправилась, а потому легко скрывала беременность под широкими рубашками, фартуками и многочисленными зимними юбками. Бекки всем жаловалась, что я, прожора, по ночам таскаю из кладовки съестное. Если кто-то из прислуги о чем-то и догадывался, то предпочел оставить свои догадки при себе. Леди Кэтрин пребывала в полном неведении. Я постоянно куталась в толстые шали, жаловалась, что в доме плохо топят. Целый месяц перед родами я под предлогом болезни просидела в своей комнате, откуда почти не показывала носа. Когда начались схватки, меня инкогнито отвезли прямиком к повитухе. Та ночь была самой мучительной в моей жизни. На тот момент я еще не дала согласия на осуществление придуманного старым лордом вероломного плана.
Чтобы успокоить свою совесть, лорд Даннинг предоставил мне выбор. Либо я отказываюсь от своего сына и лорд заботится о нем, дает ему блестящее будущее и завидное наследство – титул лорда, либо же меня вышвыривают на улицу с незаконнорожденным младенцем на руках. И единственное, что я могла бы дать своему ребенку, – это нищенское существование и клеймо бастарда. Ради счастья сына я приняла решение, которое напрашивалось само собой. Теперь я знала, что он не будет ни в чем нуждаться. По крайней мере я была в этом уверена до той ночи, когда сделала то, что поправить невозможно.
Сама того не замечая, я крутила в пальцах пуговицу камзола, да так рьяно, что она готова была в любой момент оторваться. Я заставила себя оставить пуговицу в покое. Патрик с тревогой смотрел на меня. Я вытерла раскрасневшиеся щеки носовым платком, который вытащила из корсажа, и отвернулась. Он взял меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Я хочу знать, Кейтлин! Где ты была той ночью? Ты вернулась сама не своя. Что с тобой случилось?
Я никак не могла решиться. Он взял мою руку и погладил кончиками пальцев по ладошке.
– Кейтлин, сестричка, в детстве мы всегда доверяли друг другу, вместе играли, делились секретами. И если уж нас наказывали, то тоже обоих, помнишь? – И он грустно улыбнулся. – Я верю, что тобой двигали наилучшие намерения. И я никогда не стану ни в чем тебя упрекать, потому что знаю, что сам не без греха!
– Я заключила сделку ради освобождения Лиама, – призналась я, опустив глаза.
Мы оба молчали. Рука Патрика напряглась, и он с силой стиснул мои пальцы.
– С Уинстоном Даннингом? – холодно спросил он.
– Да.
– Он в Эдинбурге?
– Мы случайно встретились на Хайстрит три дня назад. А на следующий день я получила от него записку. Он предложил мне встретиться.
– Мерзавец! – выругался Патрик.
– У меня не было выбора, Патрик, – дрожащим голосом произнесла я.
Брат вскочил на ноги и мимоходом слегка меня толкнул.
– Хочется тебе верить! Если моя догадка верна, он предоставил тебе выбирать – лечь с ним в постель или увидеть Лиама в петле.
Я могла бы добавить: «И принести в жертву счастье моего сына». Я поспешно закрыла лицо руками. Мне было ужасно стыдно.
– Да, – выдохнула я сквозь сомкнутые пальцы.
– А ты уверена, что он сделает то, что обещал? Особенно теперь, когда… Господи! Какой подонок!
Он стукнул кулаком по истертой каменной скамье и принялся бегать передо мной взад и вперед.
– Он дал мне документ с его подписью до того, как я приняла решение. И я сама утром отнесла его в Толбут. Не сегодня завтра Лиама наверняка отпустят.
Патрик встал передо мной на колени и смахнул пальцами крупные слезы, катившиеся по моим щекам. В его черных глазах застыла грусть. У него были глаза нашей матери. Боже мой, как мне ее не хватало!
– Ну почему, почему тебе пришлось пройти через весь этот ад, Китти? Мне бы так хотелось, чтобы все у тебя сложилось по-другому!
Я поцеловала брата в лоб и притянула к себе.
– Мне бы тоже этого хотелось, Пат, но я готова многим пожертвовать, чтобы Лиам всегда был рядом со мной.
– Надеюсь, что он того стоит!
– Стоит, – выдохнула я, закрыв глаза. – Лиам для меня всё!
Целыми днями я только и делала, что спала и ела. Аппетит, равно как и надежда, понемногу возвращался ко мне, и леди Синклер откармливала меня, как рождественскую гусыню. «Вы так исхудали, милочка! Вам непременно надо поправиться! – повторяла хозяйка дома. – Мужчинам худые женщины не нравятся. Они любят, чтобы на косточках было мясцо!» Ближе к полудню третьего дня мы отправились в обратный путь.
Едва мы приехали в Эдинбург, я послала Патрика в тюрьму справиться о Лиаме. Он вернулся через полчаса – задыхающийся от бега, с красным лицом.
– Кейтлин, его выпустили! Сегодня утром! – проговорил он, вытирая рукавом вспотевший лоб.
– Как? – воскликнула я в изумлении. – Но где же он тогда? Эдвина сказала, что никто сегодня не приходил. Патрик, ты должен его найти!
Моя фраза повисла в воздухе. Мне вдруг стало не по себе. Что, если Лиам решил вернуться прямиком в Гленко и бросить меня тут, потому что я его предала? Эта мысль лишила меня последних остатков самообладания. Горе и чувство вины навалились на меня с новой силой.
– Я обойду все постоялые дворы и таверны. Может, ему надо немного времени, прежде чем вернуться? Но если он куда-то заходил, мне обязательно скажут. Такого парня, как Лиам, кто-нибудь да заметит!
Через три часа Патрик вернулся не солоно хлебавши. Лиама никто нигде не видел. Буря по-прежнему стоял в конюшне на постоялом дворе, из чего следовало, что в Гленко Лиам еще не уехал. Новость принесла мне пусть слабое, но утешение. На улице стемнело, и единственное, что мне оставалось, – это ждать, когда мой муж наконец объявится.
Часы пробили полночь. Все в доме давно спали, когда я услышала за дверью своей комнаты какой-то шорох. Впрочем, все тут же стихло. Я прислушалась. Тишина… Может, это вернулся мистер Синклер? Он решил остаться в своем поместье еще на пару дней, чтобы подыскать хорошего жеребца для своей кобылы, которую пришло время случать. Я потянулась к свече, чтобы ее задуть, и тут дверь с легким скрипом открылась.
Вскрикнув от удивления и страха, я поспешила зажать себе рот рукой. В дверном проеме, упираясь руками в наличники по обе стороны от себя, стоял Лиам. Мое сердце забилось как сумасшедшее, кровь отхлынула от лица. Это был Лиам, но… какой-то чужой. Мужчина, холодно взиравший на меня, был худ, ввалившиеся щеки его покрылись золотистой щетиной. Один глаз у него заплыл, бровь и нижняя губа были разбиты и покрыты коркой засохшей крови. Одежда, изорванная и грязная, висела на нем лохмотьями. В тусклом свете недогоревшей свечи он выглядел чудовищно. Комок застыл у меня в горле. Я протянула руку, чтобы прикоснуться к нему. Мне хотелось убедиться, что это не сон.
– Лиам! Что они с тобой сделали?
– Не прикасайся ко мне! – сурово отрезал он.
Я заглянула ему в глаза, и то, что я там прочла, заставило меня окаменеть от ужаса. Лиам вошел, запер за собой дверь, прислонился к ней спиной и уставился на меня.
– Ты предала меня, Кейтлин! – крикнул он внезапно.
Я невольно вздрогнула – таким безжалостным и гневным был его тон, однако ничего на это не ответила.
– Я доверял тебе! – продолжал бесноваться он. – Господь свидетель, я заставил тебя пообещать! Но ты все равно туда пошла, ты нарушила клятву!
– Я должна была пойти! – пробормотала я, втягивая голову в плечи.
Он заходил вокруг меня, бормоча что-то невразумительное себе под нос и шумно дыша, словно разъяренный бык. Лицо его было искажено гневом.
– Ты поклялась мне!
Лицо его приблизилось к моему лицу, и он вперил в меня свой безумный взгляд. Я уже оправилась от удивления, которое породил его неожиданный приход, и теперь во мне стремительно нарастала ярость. Когда ее невозможно стало сдерживать, я взорвалась:
– Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне? Или думаешь, что только тебе одному было плохо? Если бы я не вернулась к Даннингам, ты бы до сих пор прятался в вереске, Лиам Макдональд!
– Ты не должна была туда идти! Только не ты!
– Почему это не я? Моя вина, мое преступление, значит, мне за него и отвечать! Ты не должен расплачиваться за мои ошибки.
– Кейтлин, когда я взял тебя в жены, я принял твои ошибки на себя. Ты – моя жена! И я прекрасно понимал, что делаю. И это за мою голову назначили цену, если ты не забыла!
– А мне, значит, надо было сидеть сложа руки и ждать, когда тебя повесят на рыночной площади в Грассмаркете? – возмущенно возопила я, уперев руки в бока. – Это ты хочешь сказать?
– Да!
Я подбежала к нему и вцепилась руками в его разорванную рубашку.
– Или ты думаешь, что женился на кисейной барышне, Лиам? Стать вдовой через месяц после свадьбы не входит в мои планы! Я просто обязана была что-то сделать! Жить и вечно оглядываться – невозможно! По крайней мере я так не могу!
Он отшвырнул меня от себя.
– Едва стало известно, что меня разыскивают за убийство вместо тебя, я заподозрил ловушку. Я разузнал, что собой представляет Уинстон Даннинг. И тогда стало ясно, что я не ошибся. То была западня, и ты, как я ни пытался тебя остановить, бросилась в нее сломя голову!
– И ты мне ничего не сказал? – воскликнула я в изумлении. – Но почему?
– Я сам хотел уладить эту проблему. Я не хотел, чтобы ты встречалась с этим мерзавцем снова…
Слова застряли у него в горле.
– Я хотел предотвратить…
Повисла пауза, посеявшая во мне ужасающее подозрение.
– Что ты этим хочешь сказать? – пробормотала я, затрепетав от волнения. «Господи, что именно он узнал и откуда?» – мелькнуло у меня в голове.
С минуту он стоял неподвижно и молчал, как если бы вовсе не услышал мой вопрос. На лице его поочередно отразилась целая гамма чувств.
– Уинстон Даннинг приходил меня проведать и оставил мне на память вот это, – сказал Лиам и дрожащим пальцем указал на свое разбитое лицо.
– Но мне он сказал, что видел тебя сквозь решетку… Не понимаю…
– Ты все прекрасно понимаешь, mo bhean! Вчера утром он пришел, чтобы лично сообщить мне, что король помиловал меня. И что «ошибка» исправлена.
Нижняя челюсть его нервно подергивалась. Лицо покраснело от гнева, взгляд пронзал меня, словно кинжал. Мое сердце застучало быстрее, но тело вдруг перестало меня слушаться. Мой муж смотрел на меня глазами убийцы.
– Не обманывай себя, Кейтлин. Я прекрасно знаю, о чем вы с этим сукиным сыном договорились.
У меня голова пошла кругом. Мне показалось даже, что пол уходит у меня из-под ног и я проваливаюсь в пустоту. «Нет! Господи, только не это!» В ушах загудело, и мне пришлось схватиться за край прикроватного столика, чтобы не упасть.
– Лиам!
– Ты продалась этому sassannach как последняя шлюха! – крикнул он.
Вся боль и горечь разочарования, теснившиеся у него в душе, выплеснулись на поверхность и поразили меня в самое сердце, будто удар меча.
– Да я бы и дьяволу душу продала, если бы это помогло спасти тебя! – крикнула я.
– Это ты и сделала! Ты продалась дьяволу!
Слова его были, как ножи, наточенные ненавистью и отчаянием. Он приблизился ко мне и навис надо мной всей своей массой. Я отступила и ударилась спиной о стену. Я оказалась в ловушке. Внезапно я поймала себя на мысли, что боюсь человека, которого люблю. Он был вне себя от гнева, и я не сомневалась, что он убьет меня одним ударом, если захочет. У меня по коже пробежал мороз.
– Ты не понимаешь…
– Объясни мне то, что я не понимаю, Кейтлин! Я оказался в тюрьме, потому что ты меня ослушалась, а потом узнал, что моя жена переспала с самым мерзким типом, какого я знаю!
Я отчаянно замотала головой. Он схватил меня за плечи и прижал к стене. Я задохнулась от страха.
– Я не могла поступить иначе! Он предложил выбирать между твоей жизнью и…
– Ты могла поступить иначе, Кейтлин! Лучше бы меня повесили, чем заставили слушать рассказ о том, как ты всю ночь распутничала с этим…
Я ударила его по щеке с такой силой, что заболела рука. Он ошарашенно посмотрел на меня, потом поднес руку к щеке с таким видом, словно никак не мог поверить в то, что произошло.
– Как ты смеешь так говорить? – прошипела я, уязвленная до глубины души. – Или ты думаешь, что мне было приятно? Может, ты и предпочел бы болтаться на веревке, но я, Лиам, этого не хочу. Я сделала это, потому что люблю тебя. Я бы отдала за тебя жизнь, но моя жизнь ему была не нужна. Ты представить себе не можешь, чем я пожертвовала, чтобы спасти твою шкуру! Если я смогла это пережить, значит, и ты сможешь. Я могу сделать для тебя что угодно, Макдональд, но только не проси, чтобы я своими руками сплела веревку, на которой тебя, стервеца, повесят! Этого ты от меня не дождешься!
Он порывисто прижался своими разбитыми в кровь губами к моим губам и проник в мой рот языком. Я попыталась оттолкнуть его. Однако он только усилил хватку и стал задирать мою ночную рубашку.
– Ты – моя, Кейтлин Макдональд! И я не потерплю, чтобы к тебе прикасался другой! Вспомни, что ты пообещала мне перед алтарем. Или ты уже забыла?
– Я выполнила обещание! Я хотела защитить тебя! – пробормотала я сквозь рыдания.
– Но чтобы выполнить одну клятву, ты нарушила другую! – бушевал он. – Как насчет клятвы верности?
Я не узнавала мужчину, который был рядом со мной. В нем не осталось ни капли нежности, его прикосновения были грубы и причиняли мне боль. Жаркое дыхание обдавало мое лицо. Он уже поднял мою сорочку до талии и теперь пытался раздвинуть мне бедра коленом. Я начала ожесточенно отбиваться.
– Лиам, прекрати! Только не так, умоляю тебя!
– Почему нет? Ты – моя жена, если ты помнишь! Даннингу ты ни в чем не отказывала, а мне, значит, отказываешь в моих супружеских правах? Сколько ты хочешь, Кейтлин? – спросил он вдруг, посмотрев на меня презрительно и зло. – Сколько ты хочешь за эту ночь?
– Боже, Лиам, не надо! – простонала я. – Перестань!
Ему удалось развести мои бедра. Сопротивляться этому великану у меня не было сил. Он раздавил бы меня одной рукой, если бы захотел… Однако он и так медленно убивал меня своими словами и своей ненавистью, что было намного мучительнее.
– Dùin do bheul a bhoireannaich! – приказал он, раскрывая полы грязного килта.
Он резко приподнял меня и насадил на свой возбужденный член, стиснув железной рукой мою талию. У него вырвался хриплый крик. Другой рукой он схватил меня за волосы и дернул так, что у меня запрокинулась голова. Я закричала от страха и боли.
– Сколько раз он брал тебя, Кейтлин? Четыре, пять, шесть?
Я рыдала, сотрясаясь от жестоких толчков его бедер.
– Тебе понравилось? – с издевательской усмешкой поинтересовался он, глядя на меня ледяными от гнева глазами. – Тебе понравилось, что он с тобой делал? Что он заставлял тебя делать?
– Лиам! Нет! Умоляю…
Я вонзила ногти ему в плечи, расцарапав их до крови. Он поморщился, однако так и не отвел глаз.
– Ты получила удовольствие, Кейтлин? Отвечай мне, потаскуха! Этот сукин сын и правда заставил тебя кричать от наслаждения так, как он мне рассказывал?
Я не могла больше выносить этот полный ненависти взгляд. Я закрыла глаза. При каждом толчке я больно ударялась спиной о стену. Лицо его исказилось от ярости, когда он пробормотал сквозь зубы:
– Отвечай!
– Нет! Перестань! – зло крикнула я. – Ты не лучше, чем он!
Лиам пронзал меня все безжалостнее, все больнее. Слеза скатилась по его бледной щеке, и он издал звук, более всего походивший на всхлип.
– Я не могу, a ghràidh, не могу тебя ненавидеть! – прошептал он как-то по-детски, дрожащим от душевной боли голосом. – Я… я люблю тебя.
Тело его напряглось, словно тетива лука. Он запрокинул голову и издал животный крик. Он взорвался во мне, задыхаясь и трепеща, бормоча непонятные мне слова. Спустя несколько секунд он отпустил меня, и я соскользнула на пол, где и сжалась в комок, – раздавленная отчаянием, уязвленная в самое сердце.
Лиам упал передо мной на колени и опустил голову.
– Maith mi, mo chridhe, – прошептал он после паузы. – Это было сильнее меня. Я должен был овладеть тобой, узнать, что ты по-прежнему моя! Я не мог по-другому…
– И ты решил взять меня силой?
Я бросила на него уничижительный взгляд. Горечь поднялась от сердца куда-то в горло, оставив в нем свой отвратительный вкус. Я слишком устала, чтобы бороться. Слова, брошенные в лицо, не оставят после себя ничего, кроме ран, и только усилят пламя гнева, пожиравшее и разрушавшее нас обоих. Мне уже ничего не хотелось. С меня хватит!
Я медленно села и прижалась спиной к стене. В колеблющемся свете щёки Лиама блестели от слез. Он медленно поднял на меня пристыженный взгляд. Ярость, которую пробудили во мне его обвинения, бранные слова и низость его поступка, внезапно испарилась. Мое сознание утонуло в море апатии. У меня ни на что больше не было сил. Я понимала, что нужно дать гневу и отчаянию утихнуть, чтобы буря злопамятства не взметнулась снова. А потом – потом просто закрыть глаза и хорошо все обдумать…
На нижнем этаже послышались голоса. Затем – шум шагов, хлопанье дверей. На улице залаяла собака. Рядом шевельнулся Лиам. Господи, как же мне было плохо!
Он провел рукой по полу и остановил ее в нескольких сантиметрах от моей ноги. Я посмотрела на дрожащие пальцы и с трудом отодвинулась от него еще дальше. Он вздохнул, убрал руку и отстранился, решив сохранить дистанцию, как мне того хотелось.
– Кто я для тебя, Лиам? – спросила я после продолжительного молчания.
Он нахмурился, пытаясь понять, что означает этот вопрос.
– Ты? Ты – моя жена!
– А еще?
– Не понимаю, – растерянно пробормотал он.
– Чего ты ждешь от жены? Чего ждешь от меня? – спросила я, начиная понемногу горячиться.
Он посмотрел на меня с недоверием.
– Ничего.
– Ты ничего от меня не ждешь? – воскликнула я удивленно. – Зачем же ты тогда на мне женился? Чтобы я готовила тебе еду? Чтобы согревала твою постель? Или, может, чтобы убирала в твоем доме?
Он нахмурился. Судя по выражению лица, он никак не мог понять, куда я клоню.
– Можешь объяснить, что ты этим хочешь сказать?
– Я могу сказать тебе, что ты для меня и чего я от тебя жду, Лиам Макдональд! – начала я. – Ты – мой порт, мой якорь. Когда буря начнется и подхватит меня, мне нужно, чтобы ты меня удержал. Когда я расстроена, когда мне плохо, мне нужно твое плечо, твое сочувствие. Нас двое, это правда, но в такие моменты мы должны становиться одним. В радости и в горе. Ты не сможешь уберечь меня от беды, если попытаешься держать меня в стороне от всего. Я хочу делить с тобой все в этой жизни. Хочу испытывать то же, что и ты. Хочу быть частью тебя. Я… я люблю тебя, Лиам, и…
Я запнулась, сдерживая всхлип, и продолжала дрожащим голосом:
– И мне бы хотелось, чтобы ты тоже так ко мне относился. Если ты не готов открыть мне все двери твоего сердца, что ж, значит…
Лицо его омрачилось грустью.
– Кейтлин, мне нужно время. Я не знаю, что мне обо всем этом думать. Слишком больно, так больно, что не могу мыслить здраво. Когда я представляю тебя с ним… Это как сумасшествие! Мне хочется одного – убивать! Убить его и… и даже тебя. Я думал убить тебя, a ghràidh mo chridhe!
Плечи его вздрагивали от рыданий. Я приблизилась к нему и положила руку ему на плечо. Он застонал и притянул меня ближе, к себе на колени. Пальцы его проникли в мои волосы, вонзились в тело, стиснули так, как умирающий удерживает в груди последний вздох. Он обхватил мою голову руками и заглянул мне в глаза, в душу.
– Кейтлин!
Глаза его затуманились и наполовину закрылись. Мои соленые слезы обожгли его губы, и он уткнулся лицом мне в шею.
Довольно долго мы сидели на полу, прильнув друг к другу, потом он отстранился.
– Я понимаю, чего ты хочешь. Но… Сейчас я не могу тебе это дать. И я не знаю когда… На днях я уезжаю во Францию.
– Что? – воскликнула я, не веря своим ушам. – Во Францию? Но почему?
– Мне нужно время, чтобы исцелиться. И нужно одиночество. Там я договорюсь о поставке оружия. Я уже раздобыл поддельный пропуск на вымышленное имя.
– Лиам, не уезжай! Ты нужен мне! Я не хочу снова с тобой расставаться! – в ужасе вскричала я. – Не уезжай! Умоляю тебя!
– Так надо, a ghràidh. Ради нашего блага. А ты возвращайся в Карнох, домой.
Он тихо застонал, но этот звук утонул в моих волосах.
– Я взял тебя в жены, потому что любил тебя, но сегодня при мысли о тебе я испытываю странное чувство… Мне нужно с этим разобраться. Я не хочу ненавидеть тебя, a ghràidh, понимаешь?
Я задыхалась под бременем скорби, сердце мое истекало кровью в ожидании этой новой разлуки.
– Я вернусь, мой ирландский ветерок! Я обещаю!
Он встал, помог мне подняться, взял на руки и отнес на кровать. Напрасно я цеплялась за его рубашку в надежде удержать.
– Если тебе понадобятся деньги или что-то еще, скажи Дональду. Он сумеет отыскать Колина.
Шаги и голоса звучали уже на лестничной площадке нашего этажа. Лиам посмотрел на дверь, помедлил немного, поцеловал меня в последний раз – долгим нежным поцелуем. На несколько коротких мгновений я узнала в этом изможденном, разбитом горем человеке того, кого любила.
Он вышел. Порывом ветра задуло свечу. Я снова осталась одна. У меня не было сил, чтобы сдержаться, и крик отчаяния, разорвавший гнетущую тишину, наполнил собой опустевшую комнату.
