4
– Меньше всего я ожидал увидеть возле своего ложа вас, Ругер, – фон Ройц попытался было подняться, однако бургомистр мягко, но уверенно уложил его обратно на подушки.
– Лежите, господин барон, – сказал он. – Лекарь и ваш слуга собачатся по любому поводу, и даже, по-моему, совсем без повода, сходятся лишь в одном: вам нужен покой.
Оглядевшись – каждое движение отдавалось болью, и головой он крутил очень осторожно, – Ойген подумал, что находится, похоже, дома у бургомистра. Темные стены, кованая люстра с оплывшими свечами, дюжина книг на полке; тяжелая, сделанная не без претензии на хороший вкус дубовая мебель – здесь было намного уютнее, чем в «Кабанчике».
Из приоткрытого окна тянуло прохладой, с улицы доносились приглушенные голоса. Слов было не разобрать, но звучали они спокойно: так добрые соседи или хорошие знакомые говорят о чем-то повседневном, обыденном. Это обнадеживало.
– Покой… – Барон скривился. – Ненавижу.
– И тем не менее…
– Давно я тут… покоюсь?
Шутка прозвучала мрачновато.
– Сутки, – сообщил фон Глассбах. – Приложили вас крепко, что и говорить.
На тумбе рядом с кроватью лежала стопка чистых тряпиц, стояли оловянный таз с водой и заправленный маслом светильник под расписанным диковинными птицами и цветами стеклянным колпаком. Тут же расположилась целая батарея деревянных укупоренных сосудов, толстостенных стеклянных баночек, темных глиняных горшочков.
Фыркнув, барон осторожно коснулся лба, ощупал толстую полотняную повязку.
– Все провоняло травами… Небось Хорст мой только и делает, что свои мази на мне испытывает, а?
– Ммм… Скажу так: прежде не видал человека, отдающегося врачебному ремеслу со столь впечатляющим энтузиазмом.
– О-о-о, полегче, Ругер. От ваших витиеватых речей я, того и гляди, снова сознание потеряю, – фон Ройц поморщился. – Значит, сутки уже? Долгонько. И много ли случилось за это время?
В голос его поневоле проскочила нотка неуверенности.
«Ну, по крайней мере, я жив – значит, меня не спалили вместе с постоялым двором».
– Да, пожалуй, немало, – вздохнул бургомистр. – С чего бы начать…
– Для начала скажите, что с моими людьми.
– После того как вас ранили, они взялись за дело со всей основательностью. Конечно, вместе с городской стражей. Удалось схватить шестерых из зачинщиков, что распаляли толпу. Один-то как раз и подбил вас из пращи. Пока все шестеро сидят в подвале ратуши. В городе поутихло, и я рад этому, ведь через три дня открывается ярмарка. Никаких новых происшествий нам не нужно.
– Значит, ярмарка все-таки состоится? Что ж, замечательно, – совершенно искренне сказал фон Ройц.
– Состоится. Хоть и говорил кто-то из древних, будто деньги не пахнут, он, похоже, ошибался. Во всяком случае, купцы этот запах чуют отменно.
– Ну, раз уж речь зашла о купцах… – Ойген зевнул. – Неужели совсем никто не покинул город?
Показное равнодушие не обмануло фон Глассбаха.
– Представьте себе, никто. Кроме, разве что, моего тестя. Он единственный уехал, и я надеюсь, навсегда.
– Вряд ли вы станете по нему скучать.
– Это уж точно, – кивнул бургомистр. – Да и не только я, он тут многим был поперек горла. Но, конечно, не всем, кое-кто наверняка недоволен, что Вернер сбежал. Не говоря уж про обстоятельства, при которых это случилось.
– Можете валить все на меня – в конце концов, именно я виноват, что ваш родственничек подался прочь, кто с этим будет спорить? А недовольные… Что ж, свое недовольство они смогут использовать друг против друга – как я понимаю, теперь на место первого купца Шаттенбурга появится немало претендентов. Перед предприимчивыми людьми открываются недурные перспективы, вам лишь нужно проследить, чтобы никто из толстосумов не забрал слишком много власти.
– Постараюсь не повторять своих ошибок, – криво улыбнулся фон Глассбах.
Ойген не очень-то верил, что у городского головы это получится: мягковат он, да и не слишком искушен в интригах. Но, как знать, может, после исчезновения тестя, тень которого вечно маячила за его плечами, бургомистр найдет в себе силы управлять городом по-настоящему. Задатки-то есть, а доброта и мягкость – это даже для человека власти не всегда недостаток. И как знать, не станут ли шаттенбуржцы через полсотни лет сравнивать с ним других бургомистров да говорить: «Нет, слабоваты эти новые супротив старика Ругера – вот тот был голова!»
Впрочем, судьба фон Глассбаха волновала Ойгена отнюдь не в первую очередь.
– Это все славно, Ругер, но скажите, когда вернулся мой министериал? Мне есть что с ними обсудить.
– Господин Николас? – Бургомистр покачал головой. – Увы, он не вернулся. И почти никто из тех, кто уехал с ним.
– Что значит «почти никто»? – Рука барона скомкала край простыни.
– Боюсь, с ними приключилось что-то нехороше. Отто Штерн прискакал под вечер – едва не загнал насмерть своего мула. Рассказал, что, как выехали они из города, так двинули прямо в горы. Шли к руднику, который когда-то наши рудокопы заложили, да потом бросили. В окрестностях таких с полдюжины наберется: было время, искали новые жилы серебряные, да не нашли нич…
– Плевать мне на жилы. Что с людьми?
– Так вот… Штерн сказал, что до рудника они не доехали, попали в засаду. Как стрелы полетели, Отто мула повернул и гнал его, пока не увидел городские стены. Вы уж не спрашивайте с него слишком строго – он не воин, простой…
– Проклятие! Дальше, Ругер, дальше.
– Ммм… хорошо. Мы сразу собрали отряд – дюжину всадников с сержантом ван Звааном. Послали с ними и лесника – знаю его, следопыт из лучших. Они проехали до той поляны, нашли лежки в кустах, объедки – видно, те, кто устроил засаду, просидели там часа два или три. Следов множество – и людских, и лошадиных. И крови много. Словом, бились там зло.
– А трупы? – выдохнул барон. – Тела есть?
– Крови много, – повторил бургомистр. – А вот трупов нет. Только две лошади убитые: одна стрелою, другая… Сержант что-то бормотал про катапульту, но я, признаться, не склонен ему верить. И обе лошади хорошие, не крестьянские клячи.
– Лошади… Лошади, как я понимаю, из наших? – Барон поморщился. – Хотя откуда это сержанту-то знать…
Он потер лоб, а потом вдруг улыбнулся:
– Знаете что, господин бургомистр… На самом деле, это ведь неплохая новость.
Фон Глассбах только непонимающе вскинул брови.
– Ну как же… Те, кто устроил засаду, прекрасно знали, на кого охотятся. И если бы дело у них выгорело, уж поверьте, таиться они бы не стали.
– А что бы они сделали?
– Ну не знаю… Мешок с отрубленными головами на пороге «Кабанчика» и записка «так будет с каждым» – первое, что приходит на ум. Не находили в городе такого?
Бургомистр судорожно сглотнул.
– Нет, Спаситель миловал.
– Вот и славно. А если те, кто западню устроил, хотели бы сделать все тайно, они бы хорошенько замели следы. Потому и выходит, что парни отбились. Но, похоже, перебили не всех – ведь кто-то потом уволок тела… Как бы то ни было, – барон хлопнул ладонью по набитой гусиным пухом перине, – они отбились и двинулись дальше.
– Ну один-то точно отбился, – дернул уголком рта бургомистр.
– То есть?
– Видите ли, перед самой смертью отца инквизитора…
– Иоахим мертв?
– Да, – кивнул Ругер. – Часа два как отошел. Мы не знали, что делать с телом: в леднике давно не осталось льда. Поэтому залили его медом и теперь собираемся отправить бочку в Рим.
– Думаю, там не слишком обрадуются такому подарку, – равнодушно сказал фон Ройц. – Да и меду можно было найти лучшее применение. Впрочем, дело ваше. И – прошу, продолжайте: я ведь вас перебил.
В глубине души фон Глассбах был вполне согласен со словами барона, тем более что мед для сохранения тела он отдал из своих личных запасов, однако реплика рыцаря короны показалась ему все-таки излишне смелой.
– Я хотел сказать, что перед самой смертью отца инквизитора в городе будто бы видели его телохранителя, Микаэля.
– Вот даже как! Еще интереснее… Кто его видел?
– Наш тюремщик, Стефан. Микаэль попросил провести его к тому парню, что бросал в отца Иоахима шар с порохом. А потом… они исчезли. Вместе.
– То есть как исчезли? Но что же охранник?
– Стефана нашли спящим и сумели растормошить лишь полчаса назад. Правда, толку от него чуть – провел, мол, обоих от подвала до комнаты с раненым отцом Иоахимом, а после ничего не помнит.
– Странное дело… И как же они сумели уйти? Неужели просто расточились в воздухе, словно какие-нибудь призраки?
Бургомистр помялся: он и сам не очень-то верил в то, что собирался сказать. Но у стражников, которых он расспрашивал, и особенно у сержанта ван Зваана были такие честные, выпученные от усердия глаза…
– Они ушли… по крышам.
Он был готов к тому, что барон поднимет его на смех, предложит поменьше верить на слово городским стражам и больше интересоваться тем, сколько пива в день они выпивают. Однако, вопреки ожиданиям, фон Ройц не удивился услышанному. Или ничем своего удивления не выдал.
– По крышам, значит… Что ж, пусть так.
Следующие несколько минут Ойген смотрел в полоток, беззвучно шевеля губами, словно спорил о чем-то сам с собой. И, судя по выражению его лица, услышанные новости его скорее порадовали, чем огорчили. Возможно, об этих странных событиях барон знал нечто такое, о чем Ругеру было неведомо.
– Вернемся к засаде. Ваш лесник приметил, куда следы уводят?
– Приметил. К поместью Йегер они ведут.
– Йегер, Йегер… Ах, вот даже как… – пробормотал фон Ройц. – Ульрика Йегер – это та, что была на приеме после нашего приезда? Интересно. Значит, парни решили действовать сами…
Он повернулся к бургомистру.
– Что ж, дружище Ругер, спасибо за хорошие новости. И еще… вон в том горшочке у вас не куриный ли суп? Очень уж пахнет приятно.
– Так и есть, куриный суп, – фон Глассбах снял крышечку с горшка. – Еще теплый.
Рядом с исходящей паром посудиной на деревянном подносе с ножками лежали деревянная ложка и завернутый в чистую холстинку ломоть свежего черного хлеба.
– Жена сварила для вас, – добавил он, устанавливая поднос так, чтобы раненому было удобно есть.
– Жена, говорите? – Барон постарался сделать так, чтобы его слова не прозвучали иронично. – Выходит, у вас все наладилось?
Фон Глассбах немного помялся.
– Похоже, что так, – в глаза Ойгену он старался не смотреть – еще свежа в памяти была их встреча в доме у Эльзы.
– А знаете, Ругер, – барон сунул в рот ложку супа, проглотил и чуть прищурил глаза от удовольствия. – Это ведь тоже чертовски хорошая новость!