Склонившись над Ульрикой, Николас провел по ее лбу чистым платком. Тонкая ткань мгновенно повлажнела, впитывая испарину, мелким бисером покрывшую лицо женщины.

– Тяжко ей, – пробормотал он, плохо скрывая беспокойство.

– Люди забывают не просто так, – сказал Перегрин. – Особенно то, что значимо и важно. Если она забыла нечто важное, значит, хранить это в памяти было слишком трудно.

В комнате их было четверо: баронесса фон Йегер полусидела-полулежала в глубоком кресле и будто спала. Высокий поляк, уже обутый и приодетый, стоял перед женщиной, не отводя от нее пристального немигающего взгляда. Николасу дела не нашлось, но и уходить он отказался, а Ульрика не стала настаивать. Кроме него, разрешила она остаться и Перегрину – чужак сидел у двери прямо на полу, сложив под себя ноги, точно какой-нибудь араб.

– Ох, не будет ей радости от этих воспоминаний…

– Она не для радости это делает. Как, впрочем, и мы.

– Ну твоих-то резонов я не слышал пока, – отошедший от баронессы Николас бросил на странника короткий пронзительный взгляд. – Тебе что за дело до той девочки, Альмы? Здесь не твой дом, ты даже не одной с нами крови.

Перегрин помолчал, раздумывая, потом спросил:

– Птицы и муравьи с тобой не одной крови, но разве ты не остановишься, чтобы поднять в гнездо выпавшего птенца? И разве не затопчешь подбирающийся к муравейнику огонь?

– Люди для тебя – что муравьи?

– Я ведь не это сказал.

Министериал поскреб ногтем выступившую на подбородке щетину, вздохнул и бросил сердито:

– Всех птенцов в гнезда не поднимешь.

– Всех я и не пытаюсь, – улыбнулся ему странник.

– Заткнитесь уже, панове, – зло проворчал Иржи Порох. – Отвлекаете меня, пся крев!

– Она не может дышать! – Николас склонился над женщиной, корчащейся в кресле. Попытался схватить ее руки, но прижатые к высокой груди пальцы словно превратились в ветки старого дерева – скрюченные, твердые и сухие. Рот Ульрики жадно открывался, но никак не мог вобрать хоть малую толику воздуха. В широко распахнутых глазах плескался смертный ужас.

– Довольно! Прерывай свое колдовство!

– Рано, – процедил сквозь зубы Иржи – сосредоточенный, как рыбак, готовый подсечь клюющую рыбину.

Николас с отчаянием обернулся к задыхающейся баронессе, выругался… и вдруг рванул из ножен длинный толедский кинжал. Выражение лица поляка, почуявшего на своем горле прикосновение обнаженной стали, сделалось несколько озадаченным.

– Клянусь Богородицей, или она сейчас начнет дышать, или ты тоже забудешь, как это делается!

– Спятил?! – Иржи скосил глаза на Перегрина. И, перехватив взгляд поляка, странник неуверенно произнес:

– Если она не вспомнила то, что нам нужно, все окажется напрасным.

– Если она умрет, вспоминая это, все будет напрасным вдвойне!

Вздохнув, странник кивнул:

– Справедливо.

– Да черт с вами! – фыркнул с досадой поляк. – Вам ее прошлое нужно, не мне!

Дождавшись, пока министериал отведет от его шеи кинжал, он шагнул вперед и негромко хлопнул в ладоши перед лицом Ульрики:

– Проснись.

К облегчению Николаса, женщина моргнула и тут же обмякла в кресле, с шумом вдохнула. Он присел возле нее и осторожно взял за руку. Баронесса руки не отняла, прикрыв глаза, она дышала жадно, взахлеб, из-под опущенных век катились слезы.

– Боже… – выдавила, наконец, хозяйка Йегерсдорфа. – Боже милосердный…

– Ну, колдун!.. – протянул Николас, обернувшись к поляку, и в голосе его неприкрыто звучала угроза.

Впрочем, Иржи ответить ему не успел, это сделала сама Ульрика:

– Грезы… Я будто грезила наяву… Так ясно, словно видела все воочию!

– Это и была греза, – проворчал Порох. – Люди во сне частенько минувшее видят. Так и могут позабытое вернуть – через сны. Если тебя, пан, в особый сон погрузить, ты запросто вспомнишь, что ел на завтрак, когда тебе пять стукнуло. Даже запах почуешь, будто прямо сейчас…

– Боже! – проговорила баронесса, и столько страдания было в ее голосе, что Иржи разом умолк. – Почему я не умерла?

– Ульрика… – Николас крепче сжал пальцы женщины, но она, почувствовав его тревогу, вымученно улыбнулась:

– Нет, я не хочу умереть. Но не понимаю, почему осталась жива – тогда, давно. Меня ведь тянуло туда, в то озеро, в то… место. Противиться я никак не могла!

– И совсем не помнишь, как выбралась? – спросил вдруг Перегрин.

– Нет… не помню.

С озабоченным видом чужак покрутил головой:

– Если бы ты попала в Провал, не вырвалась бы уже. Однако рядом наверняка побывала, и очень близко… Но постой, что же ты вспомнила?

– Слишком много, – с измученным видом она провела рукою по мокрому от испарины лбу. – И слишком мало. Мне было всего семь лет. Сбежала от няни, забралась на горный склон – глупый, непоседливый ребенок. Потом – падение. Думаю, это была старая заброшенная штольня. Чудом не переломала кости, когда катилась вниз. Зато потом, уже пытаясь вылезти, сильно поранила ногу. На мои крики никто не явился, и я пошла… вниз.

Ульрику передернуло, в ее глазах мелькнуло отражение ужаса – пережитого и забытого очень давно, но теперь выдернутого на свет из пыльных закоулков памяти.

– Не знаю, сколько бродила во мраке. И по-прежнему не помню, где и как вышла наружу.

Услышав это, Николас едва сдержал вздох разочарования.

– Но смогу, наверное, отыскать место, где провалилась.

– Уф-ф… Ну уже что-то! Если попадем вниз, попробуем найти путь.

– Но хватит ли нам времени? Весь расчет был на то, что я сумею выступить проводником, – баронесса повернулась к поляку: – Сможем все это… повторить?

Было видно, что вопрос дался ей нелегко.

– Нет! – Рука министериала сжала запястье женщины. – Твои воспоминания едва не убили тебя. Той девочке не будет никакой пользы, если ты умрешь.

Она заколебалась, и Перегрин медленно кивнул, поддерживая сказанное:

– Все верно, нельзя рисковать тем, что уже удалось добыть.

– Мы сможем выйти утром. До старой штольни должно быть недалеко, но следует учесть, что нам наверняка придется ее поискать. Если повезет, к полудню с этим управимся. Тогда у нас будет еще не меньше суток, чтобы добраться до Источника. В конце концов, ползать под землей можно и ночью.

Николас обвел взглядом всех, кто собрался в трапезной поместья Йегерсдорф – не иначе как волей Всевышнего.

Пестрая компания, что и говорить: одинокая аристократка, юный послушник, двое наемников – бывший и настоящий, хмурый дикарь, убийца-колдун, а еще – чужак, нелюдь, явившийся из иного мира. Ну и еще он сам – министериал барона Ойгена фон Ройца, доверенный человек того, кому безоговорочно доверяет император. И всех их сейчас объединило общее дело.

– Как думаешь, мсье Коля, сколько там может быть этих… «верных»?

Свой вопрос Девенпорт задал с нарочитой ленцой, которая не смогла обмануть Николаса. Наемник спрашивал о том, что его по-настоящему волновало.

– Не думаю, что много. Мы изрядно проредили тех, кто гнездился в Ротшлоссе.

– Но не знаем, сколько ублюдков прислуживает аббатисе.

– И сколько из них вовсе не обитало при монастырях, – добавил Микаэль. – Впрочем, меня больше заботят не люди.

Ну да, та тварь, что встретила их на дороге в Йегерсдорф, – лохматое чудище, подобное огромной обезьяне. Было из-за чего беспокоиться.

– Будь их много, нам не позволили бы уйти из той западни, – возразил он и увидел, что довод его попал в точку: на лицах товарищей сомнение заметно потускнело, а Оливье даже усмехнулся, согласно кивая. – Дорог окрест мало, если бы у наших врагов хватало сил, они перекрыли бы их куда надежнее. Да и вспомните, кто сидел в той засаде. Никудышные бойцы, которым против нас даже внезапность не помогла.

– К тому же есть шанс, что большинство по сей час рассеяно по лесу.

– Так думаю и я, – согласился с Микаэлем министериал. – Думаю, в логове у самого Источника сидит лишь охрана пленников и, быть может, еще те, кто готовит и проводит ритуал. Их ручные монстры опасны, но ведь мы справились с одним.

Тут он невольно взглянул на баронессу и смутился: справились они, как же! А Ульрика, поймав его взгляд, слабо улыбнулась:

– Конечно же, я пойду с вами.

– Только пока мы не найдем вход в ту старую штольню. Теперь уже нет нужды подвергать твою жизнь…

– Это уж мне решать, – перебила его женщина. – А я наверху не останусь. И если ты не забыл, нужда попасть в самое логово у меня как раз имеется.

– Ну, значит, придется и мне идти, – наемник потянулся всем телом, как проснувшийся пес. – Никто не скажет, будто Оливье Девенпорт отказался от доброй драки.

– Пойдем и мы, – сказал Кристиан за себя и Микаэля, хоть никто и не ждал от них такого подтверждения – было ясно, что оба готовы идти за девочкой, даже если откажутся остальные.

Перегрин – тот только улыбнулся, он тоже не думал отступать.

– И я пойду, – проворчал Марек и зыркнул исподлобья: не возразит ли кто-нибудь против его решения? Однако же Николас и Микаэль одобрительно кивнули, а Девенпорт с деланым равнодушием пожал плечами.

– Тебе-то с ними зачем? – спросил вдруг Иржи. К нему тут же повернулись все собравшиеся: во время маленького военного совета поляк тихо сидел у окна, старательно делая скучающий, сонный вид, и сейчас впервые подал голос.

– Я… – Дикарь как будто растерялся, но быстро пришел в себя и насупился: – Есть причина.

– Девчонка, которую ты вовсе не знаешь?

Марек молчал, сжимая кривящиеся губы, лоб его прорезала упрямая складка.

– Нет от глупости лекарства, – Иржи вздохнул с сожалением. – Знал бы, какой ты дурень, нипочем не стал бы с тобой возиться.

Поднявшись, он двинулся к выходу из залы. Девенпорт выставил было ногу, чтобы помешать, но Николас качнул головой, и наемник, презрительно фыркнув, пропустил поляка к двери. Впрочем, министериал вышел вслед за колдуном и окликнул его в удаляющуюся спину:

– Постой. Да постой же!

Иржи остановился:

– Ну чего еще?

– Я не успел сказать, что благодарен тебе.

В ухмылке поляка остро блеснула насмешка.

– Ни к чему. Я лишь расплатился за свою свободу.

– Расплатился, – кивнул Николас, которому в словах Пороха послышался невысказанный вопрос. – Фрау Ульрика в щедрости своей велела оседлать тебе одну из лошадей – можешь садиться и ехать куда душа потянет.

– Что ж, за это фрау Ульрике мой низкий поклон.

– А может, с нами пойдешь?

– С вами? – Иржи приподнял бровь. – С чего мне такая честь?

– Ты, по всему видать, малый смелый и неглупый. А нам лишние руки не помешают.

– Ну и ну… Руки вам нужны… А ты, великодушный пан, разве не слышал, что я приятелю своему сказал?

– Так то приятелю. Мне, может, другое скажешь.

– Не скажу другого, – ухмылка Иржи словно одеревенела. – Нет мне дела до ваших забот. Голова у меня одна, и местным я ничем не обязан, чтобы шею свою подставлять.

Они долго смотрели друг другу в глаза, и ни тот ни другой взгляда не отвел. Потом Николас произнес:

– Не пойму я таких, как ты. Чтобы ничтожного церковника прикончить, головы своей не жалел, а достойное дело предложили – сразу про шею вспомнил.

– Таких, как ты, пан, мне тоже не понять. Человек, а к спине ангельские крылья примериваешь. То ли в святые метишь, то ли перед панной выставляешься… Уж не знаю я, зачем, но что ради какой-то мелкой бродяжки – не говори, не поверю. Марек – ладно, он и впрямь не от мира сего, дурная голова душе покоя не дает.

– Ма-арек… – протянул Николас, не подавая виду, что слова поляка его разозлили. – Это ты на Микаэля его натравил?

– Натра… Ха! Да он даже родню свою не помнил, когда мы повстречались! Такое случается, когда по маковке тяжелым хорошенько приложат. Скитался по деревням, черной работой кормился – ни цели, ни толку, пропащая душа. А я помог вспомнить, кто он такой. Прошлое ему вернул.

– И боль его сердцу вернул, и цель подарил – прямо на загляденье. Сам в ненависти жил и парня ненавидеть заставил.

Поляк на это не разозлился, лишь плечами пожал:

– От себя я ничего к той ненависти не прибавил. Да и в чем ты меня винишь, не пойму? Разуй глаза: парень уже забыл про вырезанную родню, рвется плечом к плечу с убийцей своего отца подвиги совершать.

– Хороший же ты друг. А ведь это по его слову тебя вытащили из холодной.

– Что ж, премного благодарен – так и передай ему, если хочешь, справедливый пан. Если ты сказал все, что хотел, так я пойду, оседлаю лошадь.

– Ворга не боишься? – бросил донельзя раздосадованный Николас уже в удаляющийся затылок. – Перегрин говорит, тварь бродит по округе. Сюда не суется, а вот одиночку запросто поймает и высосет, как паук бабочку.

Иржи Порох не обернулся, ответил насмешливо через плечо:

– Раз уж чудище бродит круг поместья, значит, к кому-то здесь у него интерес. И по всему видать, лучший способ избежать с ним встречи – это убраться от вас поскорее.