Сурожского работорговца Евстафия Догорола Бог наказал горбом, но зато с лихвой отпустил хитрости. И, если бы, как считал сам Евстафий, еще бы хоть чуть-чуть добавил везенья, то не было бы никаких причин жаловаться на судьбу. А так… Что толку в уме и хитрости, когда нет удачи? Вот и в этот сезон – привез из Сурожа в Саркел три дюжины амфор вина аж на двух кораблях, расторговался удачно, уже к июлю все продал и, как следует обмозговав предложения друзей и знакомых, оставил корабли в Саркеле на Бузане-реке, сам же сушей – а как еще? – подался к Итилю, где чрезвычайно выгодно, почти за бесценок, приобрел два десятка славянских рабов, красивых и крепких. Приобрести-то приобрел, да вот беда – охранять их было некому, своих людей не хватало, а нанимать вооруженную охрану Догорол опасался – не доверял ни хазарам, ни печенегам, хотя и использовал одного из печенегов – Сармака – в качестве контрагента. Думал, так обойдется, ан нет, не обошлось. В одну из темных августовских ночей бежали невольники, пристукнув охранников, да так ловко исчезли, словно в воду канули – только их и видели. А ведь говорить по-хазарски не умели, так, понимали с пятого на десятое. Приказчики – те, кто остался жив – только головами качали, удивлялись. Один Евстафий не удивлялся – быстро сообразил, нечистое это дело вряд ли обошлось без поддержки итильского купца Ибузира бен Кубрата, которому Догорол помешал в Саркеле своим дешевым вином – сильно сбил цены. Да расторговался быстро, и рабов быстро купил – так вот, получай за тот ценовой беспредел, который творишь. Наперед знать будешь! Как будто Евстафий и без того не знал, что нехорошо поступает. Но куда было деваться-то? Коли вино, купленное по дешевке в Корсуни, уже начинало скисать. День-другой, и что с ним потом делать, в реку Бузан вылить? Ах, нехорошо получилось… Да еще и лошади пали, тоже, наверное, не без участия бен Кубрата, видали люди у коновязи его приказчика – волоокого мальчишку Езекию. Ой, не зря этот Езекия около коней крутился, морда чернявая! И ведь не докажешь ничего, да и кто его, Евстафия, залетного ромея, слушать будет? Честно говоря, у себя в Суроже он бы, сговорившись с другими купцами, точно так же проучил чужеземцев-нахалов. В общем, все случившееся воспринял купец Догорол, как неизбежность. Долго не горевал, все одно горем делу не поможешь, больше печалили не разбежавшиеся рабы, а павшие лошади – пришлось раскошелиться на новых. Купив, можно было бив обратный путь тронуться, как говорят в стране склавинов, не солоно хлебавши, да, как говорят там же, пришла беда – отворяй ворота. Не понравился чем-то незадачливый сурожец каган-беку Завулону, ныне покойному, чтоб он в аду жарился на самой большой сковородке. И вроде Евстафий нигде ему дорожку не переходил, даже взятку – как подсказали – заранее дал: подарил красивого армянского мальчика, который, правда, вскоре подох, собака, объевшись недозрелыми сливами. И хотя тут уж Догорол явно ни при чем был, осерчал на него каган-бек, даже велел бросить в тюрьму и приковать цепью к каменной стене, словно какого-нибудь должника-неплательщика. Потом уже, когда вышел из темницы, сообразил – видно, кто-то каган-беку гораздо лучшую взятку дал, да хоть тот же бен Кубрат или Вергел. Ох, грехи наши тяжкие… Недаром говорится – от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Впрочем, Евстафий воспринял случившееся вполне философски: пока жив – и ладно. Могло ведь и хуже быть. А так – что ж… Разыскал своих, сходил вечером в баню – неплохая баня в Итиле, ничуть не хуже сурожских – и следующим утром засобирался в обратный путь. До Саркела мно-ого фарсахов, за один день не пройдешь, не пройдешь и за пару. Да еще печенеги всюду рыщут, словно голодные волки. Надо же, совсем обнаглели, ворвались среди бела дня в город, разграбили дворец каган-бека, самого каган-бека убили, туда ему и дорога, змею. Ужас что творится! Потому, подсчитав оставшееся серебришко – не только серебришко, но и блестящие золотые солиды у Евстафия в заначке были! – решил купец все-таки нанять надежную охрану да знающего проводника. Сказано – сделано. Где еще проводников да охрану искать, как не на рынках? За день Догорол обошел все и нашел-таки. Четверо варангов – так ромеи называли номаннов – воины хоть куда. Один – молодой, мордатый, толстый, по глазам видать – гад, каких мало, да Евстафию не до выбора было. Как говорится, на безрыбье… Второй – здоровенный висолоусый детина самого глуповатого обличья, этот понравился купцу больше всех. Третий – тощий, но, видно, что жилистый, сильный, с рожей висельника. Чернявый, больше похож на хазарина или печенега, нежели на варанга. Ну, и четвертый – седой длиннобородый старик, Евстафий его принял было за главного, и ошибся – верховодил всем молодой толстяк. Правда, висельник с висолоусым не особо-то его слушались, себе на уме были, уж на это-то у сурожца был взгляд наметан. Там же, на рынке, отыскался и проводник – давнишний знакомец Сармак, он же, собственно и привел остальных. Сказал, что будет еще и пятый – слуга по имени Грюм, но он подойдет позже, по пути. Потом, оглянувшись и подмигнув купцу, предложил купить у него двух невольников: молодого работящего мордвина и красивую славянку-девственницу. Просил на удивление недорого, что, с одной стороны, вызывало некоторые подозрения, но с другой… Чего сурожскому купцу Евстафию Догоролу еще терять-то было? Все, что можно, он здесь уже потерял, одна надежда осталась – на Саркел. Там все – корабли, верные люди, деньги. Главное, конечно, корабли. Не дай бог, еще сгорят – этого Евстафий больше всего опасался, даже заставлял себя не думать о страшном, чтобы не сглазить, да все же, как только отвлекался от дел – так полыхалот в его глазах оранжевое буйное пламя. Ой, не дай, Господи!

Потому и невольников взял – на свою голову, как потом оказалось! – без особого осмотра. Девка красивая оказалась, а девственница – не девственница, черт с ней, довезти бы до места. А вот парень… «Молодой работящий мордвин», как же! Да в нем слепой только не увидит варанга! Вон, взгляд-то какой – холодный, ненавидящий, волчий. Если б не раненая нога, давно б, наверное, убежал, а так пока и ходил, хромая да стиснув зубы… Ну, взял, так взял… На головы – мешки, руки ноги связали, посадили на коней – езжайте себе. Ну, конечно, на мешки надежда была слабой. Неужто охранники не прознают про девку? Блюсти ее девственность – если она и была – Евстафий вовсе не собирался. Слишком много хлопот, а дорога дальняя, вернее, не столько дальняя, сколько опасная – всякое может случиться. Вот покажется Бузан-река, тогда… Если, конечно, самому купцу раньше потешиться не захочется. А почему бы и нет? Ну и что с того, что девственность порушится? Лучше уж синица в руке… Евстафий Догорол страсть как любил молодых девок, оттого, к собственному стыду, бит был неоднократно законной супружницей Марфой. Девки купца тоже любили. А что – нрава незлобивого, веселый, на деньги не жадный, а что горб – так зато на лицо приятный и в любви зело искусен. Так что и эта… Черт с ней, лишь бы корабли не сгорели. Вот дьявол, снова про пожар подумал, а ведь зарекался уже!

Небольшой караван двигался по голой степи, кое-где перемежающейся поросшими редковатым лесом возвышенностями. Снег частью стаял во время оттепели, а частью застыл в оврагах и балках длинными ноздреватыми языками. Подмораживало, и, хотя над головами путников по-летнему ярко голубело небо, таящиеся на горизонте серые тучки вполне могли разродиться снежной пургой уже вечером, а то и сразу после полудня. Сурожец не стал рисковать, и, как только тучи затянули большую часть неба, велел располагаться на ночную стоянку. Лошадей и волов укрыли в балке, стреножив и крепко привязав, рядом разбили шатры. Развели костер, обогрелись и, плотно поужинав солониной и дичью, повалились спать – кто в шатрах, а люди попроще – накрывшись попонами и плащами около лошадей и тюков с товарами. Там же привязали к кусту и раненого варанга, нога у него распухла, и Евстафий беспокоился, как бы тот не помер раньше времени. Самолично осмотрел рану, велел слугам привязать полынь к ноге– говорят, помогает.

– И чего это он возится с этим ублюдком, Хакон? Все равно ведь подохнет.

– Не знаю, господин Лейв. – Старый Хакон пожал плечами. – Судя по ране – выживет… если не умрет сегодня ночью. Видал я такие раны, вот, помнится, плыли мы как-то с Торольвом Бродячей Собакой от земли саксов…

Лейв Копытная Лужа отошел в сторону. Не очень-то его интересовали истории, коими щедро потчевал всех Хакон. Оглянулся на ушедшего в свой шатер сурожца, подозвал лысого Грюма.

– Ночью будешь следить за ромеем, – тихо сказал Лейв. – И если он захочет обойти всю стоянку, проверить или еще чего, устроишь шум.

– Слушаюсь, мой господин, – поклонился Грюм. По его мнению, что-то не то делал молодой господин в последнее время. Хельги-ярл, старый враг истинного хозяина Грюма Скьольда Альвсена, до сих пор жив, что же касается торговой удачи, то, если бы не старый Хакон, о ней вообще можно было бы умолчать. Да, если так пойдет и дальше, Грюму совершенно нечем будет обрадовать Скьольда. Совершенно нечем. Вот и сейчас – Лейв, видно, захотел поквитаться со Снорри, на которого затаил зло еще с тех пор, как тот хорошим пинком отправил его у всех на глазах в лужу. А если хозяин, ромей, обозлится из-за смерти раба? Это ведь теперь его собственность, а вовсе не Лейва. Впрочем, если купец и обозлится, то это будет хуже только для него. Оружие и воинское умение явно на стороне Лейва и остальных норманнов. Да и вряд ли ромею выгоден конфликт – проводник ведь, в конце концов, тоже не очень-то достоин купеческого доверия. Так что если и подохнет Снорри от руки Лейва – никому до этого не будет никакого дела. Купец обиду стерпит, по крайней мере, сейчас. Значит, нечего за ним и следить ночью, так и замерзнуть недолго, превратившись в сугроб, вон, снег-то как повалил – хлопьями.

Снорри Харальдсен спокойно ждал Лейва. Он знал, что Копытная Лужа обязательно придет к нему рано или поздно. Придет, чтобы отнять жизнь. Что ж, пусть приходит. А вот кто у кого заберет жизнь – это еще как сказать. Несмотря на тяжелую рану, Снорри собирался бороться, незаметно разогревал замерзшие руки, потихоньку пытаясь развязать ременные узлы.

А в дне пути от стоянки Евстафия Догорола, не так уж и далеко от Итиля, располагался на ночлег караван Ибузира бен Кубрата во главе с любимым племянником купца, молодым Езекией. Под надежной охраной шел караван, сам варяжский ярл Хельги, вернувшись из печенежских степей, изъявил желание возглавить охрану. И вот теперь сидели у костра сам ярл и его друзья – Конхобар Ирландец и послушник Никифор. Саркел являлся для них лишь первым шагом на пути к Киеву. Улыбаясь своим мыслям, ярл вполуха слушал рассказы Никифора о распятом Боге. Видел, как недоверчиво качал головою Ирландец, а Езекия… Езекия, похоже, вовсе не слушал – вертелся, вздрагивал да время от времени подозрительно посматривал в степь. И не зря! Словно призраки, вылетели из темноты черные всадники в лисьих остроконечных шапках. Загарцевали вокруг костра, свистя и потрясая копьями. Езекия зайцем понесся к оврагу – ловкий бросок аркана прервал его бег, и приказчик в ужасе застонал, увидав перед глазами блестящее острие кинжала… Где же, наконец, охрана? Что-то не слыхать шума битвы! Что, все уже перебиты? Или позорно бежали, отдав на растерзание разбойникам его, несчастного молодого Езекию?

– Не убивай его, Радимир, – неслышно подойдя сзади, попросил Хельги.

– Не убивать? – обернувшись, усмехнулся кривич. – Ты знаешь, ярл, сколько он задолжал моему новому роду? И, похоже, не очень-то стремится отдать! Если б не Черный Мехмет, мы б никогда его не нашли.

– Я заплачу, заплачу, – извивался на холодном снегу Езекия. – Клянусь бородой бен Кубрата. Дайте только добраться до Саркела.

– Он заплатит, – кивнул головой ярл.

Радимир недоверчиво посмотрел на него:

– Князь Хуслай больше не верит ему и ждет его голову.

– Но ты, ты, Радимир, еще веришь мне?

– Тебе верю, ярл. Но ведь речь не идет о тебе.

Печенеги – молодые, на все готовые воины – окружили кривича. Глаза их недобро поблескивали из-под мохнатых шапок, и багровый свет костра отражался на остриях сабель.

– Этот парень еще нужен мне, – не доставая из ножен меча, твердо произнес Хельги. – По крайней мере до Саркела, – тихо добавил он.

– Боюсь, Хуслай будет не очень доволен, – покачал головой кривич.

– Что я слышу, Радимир? – Хельги подавил рвущуюся наружу насмешку. – Ты чего-то боишься?

– Понимаешь, моя супруга, Юкинджа… – Радимир замялся. – К тому же мы тщетно искали в кочевьях предателя Сармака – он ведь вместе с этим презренным приказчиком обманул нас. Что же я скажу Юкин… князю?

– Скажешь все, как есть. – Хельги чувствовал, что Радимир не хочет идти на конфликт из-за вороватого купеческого приказчика, опасается только реакции своих воинов. Ярл улыбнулся: – А если ты боишься, что из-за этого красавица Юкинджа не накормит тебя ужином – так поужинай сейчас с нами!

Радимир обернулся к своим:

– Князь Хельги очень хвалит Хуслая и Юкинджу, – перевел он. – И, помня наше гостеприимство, приглашает разделить с ним трапезу.

Печенеги расслабились. Видно было, что они давно уже не ели.

– А как с этим? – Один из воинов – самый юный – небрежно кивнул на валяющегося в снегу Езекию.

– Успеется, – недовольно буркнул кривич, но сразу повеселел, увидев в руках Хельги большой серебристый кувшин, явно не пустой.

– Мы хотели перестрелять вас внезапно, – изрядно испив доброго ромейского вина, разоткровенничался Радимир. – Не знали, что ты здесь. Банщик говорил только про приказчика беи Кубрата. Подкрались, натянули луки… Тут-то я и услыхал знакомые вопли Никифора.

– Это были вовсе не вопли, друг мой, – обиженно отозвался послушник. – Я читал молитвы.

Кружась, падал снег на шатры, на укрытые рогожей повозки, на остроконечные шапки печенегов.

– Незаметно подкрались, говоришь? – усмехнулся ярл. – Желтый бунчук на твоей шапке я узнал бы и на гораздо большем расстоянии.

– Так ты нас заметил?

– А ты как думал? Позади вас уже были мои всадники.

Радимир повернулся к своим:

– Куда ты смотрел, Закрит?

Юный печенежский воин испуганно захлопал глазами.

Простившись, они исчезли в ночи, отказавшись от ночлега.

– Я видел в степи следы повозок, – вскакивая в седло, пояснил Радимир. – Это не ваш караван, чужие. Раз уж мы не привезем Хуслаю голову должника, то хоть порадуем родичей богатой добычей.

Ярл пожелал им удачи.

Шел снег, тихо ложился на землю белым девственным покрывалом. Порыв ветра сорвал со Снорри старый дырявый плащ… и принес запах дыма. Снорри встрепенулся: ну да, явственно пахло кострами. Эх, уйти бы… Да никак, с такой ногою даже не подобраться без шума к стреноженным лошадям. Где же, интересно, Копытная Лужа? Ага, вот! Не его ли это крадущиеся шаги? Натянув плащ, Снорри прикрыл глаза, приняв вид крепко спящего человека. Лейв Копытная Лужа осторожно подошел к нему, освещая путь факелом. Кто-то из слуг вскочил – но, узнав варяга, поспешно улегся обратно, уж больно безумный вид у того был. Прирежет еще. А рисковать жизнью ради хозяйской собственности охотников мало. Лейв дрожал от нетерпения. Ну, наконец-то! Наконец-то он отомстит этому недоумку! Столько лет ждал этого момента, и вот он, наконец, настал. Конечно, лучше бы было, если б Снорри умер так же, как умер Войша, да уж слишком условия сейчас неподходящие, а до Саркела раненый норманн вполне может и помереть сам, без всякого участия Лейва. Ну, нет… Наклонившись, Лейв вытащил из ножен кинжал, размахнулся…

И был сбит с ног мощным ударом! Опрокинутый факел упал в снег и, зашипев, погас. Сдерживая боль, Снорри выбрался из сугроба. Рядом с ним лежало неподвижное тело Лейва. Не тратя времени даром, Снорри сорвал с него пояс с мечом и кожаным кошелем-калитой. Пошарив по кошелю, отбросил в снег, оставив лишь меч… и извлеченный из калиты кусочек скрученной березовой коры. Поначалу хотел выбросить его, да вдруг задумался, с чего бы это прощелыга Лейв таскает с собой бересту. Развернул, всмотрелся в розоватом свете утренней зари. Три руны… «Снеккья», «Смерть»… Третья истерлась… Снеккья – змея, смерть – ясно… а потом что? X… Хельги! Интересно. Уж не за этим ли Лейв и его люди едут в Саркел? Но ведь ярла там нет… Тем не менее… Изможденное лицо молодого викинга вдруг озарилось радостью. Опустившись на колени, он быстро пополз к дальнему шатру – видел, как именно туда, связав, бросили златовласую рабыню. Ладислава – так, ее, кажется, звать. Часовых у шатра с невольницей не было, то ли ромей этим не слишком озаботился, то ли поступил мудро – не захотел посылать козлов в огород за капустой. Тем лучше… Эх, надо было всадить Лейву кинжал в сердце. Да некогда уже – светает. О, боги, было бы неплохо, если б вы наслали бурю! Собрав последние силы, Снорри полз к шатру. Передвигаться как-то иначе он просто не мог из-за раны.

Проснувшийся купеческий служка проводил его взглядом. Кажется, недобитый варанг убил молодого толстяка? Вот и хорошо. Зря вообще Евстафий поверил варангам. Пусть меж собой ссорятся, а этот, глядишь, и еще кого из них прикончит. Так им всем и надо. Слуга улыбнулся и натянул на голову попону.

– Тихо, – шепнул Снорри, вползая в шатер к Ладиславе. Быстро развязав девушке руки, он протянул ей кусок бересты, только что найденный в калите Лейва.

– Слушай меня внимательно, девица. Сейчас, пока еще не рассвело, ты покинешь караван.

– Но меня поймают!

– Им будет не до тебя. К тому же, я верю, боги пошлют бурю. Беги же! Сначала – оврагом, затем… Там, на востоке – утесы, их хорошо видно. Иди прямо к ним, а затем свернешь влево, там уже видны стены Итиля. Налегке ходу – сутки. Вот, возьми плащ.

– Но… – Девушка с сомнением взглянула на раненого варяга.

– Слышишь эти крики? – прошептал тот.

Ладислава кивнула.

– Это играют в кости в шатре купца, – пояснил он. – Как ты думаешь, куда они пойдут после?

Без лишних слов девушка взяла плащ.

– Найдешь в Итиле Хельги-ярла. Передашь вот это. – Снорри кивнул на бересту. – Иди же!

– Прощай, – сказала Ладислава. – Но что будет с тобой?

– А меня уже давно заждались в Валгалле, – улыбнулся в ответ Снорри. – Там, в золотых чертогах Одина, ждут меня старые боевые друзья: Ингви Рыжий Червь, Харальд Бочонок, Радимир… Радимир… О, как он обрадуется, увидев меня, старый насмешник! Давненько мы с ним не пили доброго пива, вот теперь попируем вдоволь за столом Одина. Ну, время дорого, иди же, ты еще нужна этому миру. А у меня другая дорога.

Снорри говорил медленно, тяжело дыша и часто останавливаясь. На лбу его выступила испарина, и все тело пылало горячим болезненным зноем.

– Иди же!

– Прощай, – снова произнесла Ладислава и вдруг, нагнувшись, крепко поцеловала раненого в губы.

– Иди…

Откинув полог шатра, девушка, набрала в легкие побольше воздуха и, пригнувшись, стрелой понеслась вниз, к оврагу.

– Ушла, – сказал сам себе Снорри. – Нет, мне пока еще рановато в Валгаллу. – Он подполз к входу в шатер и приготовил кинжал. – Ну, идите же… Неужто никому из вас не хочется женщины? Только, хорошо бы вы явились по очереди, а не все сразу.

Первым женщины захотелось Альву. Вернее, выпало на костяшках – не зря ведь играли всю ночь. Довольный, Кошачий Глаз выбрался из шатра сурожца, спустив штаны, облегчился и, алчно улыбаясь, направился к пленнице. А в воздухе уже клубилась пурга, размывая белесой мглой алые хлопья восхода.

– Ну, иди же сюда, красавица, – входя в шатер, промурлыкал Альв, еще не зная, что это были последние слова в его жизни. Острое лезвие кинжала, повинуясь твердой руке Снорри, мягко вошло ему прямо в сердце.

– Ну, вот и первый, – удовлетворенно кивнул молодой викинг, оттаскивая мертвое тело в глубину шатра. – Интересно, скоро ли пожалует следующий?

Следующим стал Истома Мозгляк. Вернее, мог бы стать, но что-то насторожило его у самого входа. Скорее всего – тишина внутри шатра, не такой человек был Альв Кошачий Глаз, чтобы уйти от девки так быстро. Что он там с ней делает? Осторожно приподняв полог, Истома заглянул в темноту… и, завизжав, как свинья, отпрыгнул прочь, схватившись за раненую руку.

– Со вторым не получилось, – улыбнулся Снорри. – Жаль. Что ж, надо готовиться к встрече с Одином. Наверняка воины купца просто-напросто закидают меня стрелами. Просто, надежно и без всякого риска.

Снорри улегся поудобнее и, представив, как скоро будет пить пиво у Одина с Радимиром, Харальдом Бочонком и Ингви, стал ждать характерного свиста стрел. И дождался. Стрелы засвистели так, что казалось, их было не меньше сотни. Правда, в шатер не залетела ни одна. А вот снаружи громко ржали кони, раздавались крики и стоны, слышался лязг мечей и сабель.

Интересно… Снорри, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, выполз из шатра наружу. Вьюга выла, как стая волков, бросая прямо в лицо пригоршни острого колючего снега. Носились между шатрами всадники в остроконечных шапках. Один из них вдруг обернулся и, вытаращив глаза, поскакал прямо на Снорри.

– Радимир! – разглядев всадника, ничуть не удивился тот. – Значит, вот она какая, Валгалла. А где же золотой чертог Одина, где девы-валькирии, где Харальд с Ингви? Наверное, их просто не видно из-за вьюги. Вот уж не думал, что в Валгалле тоже есть снег. И ведь как валит… Радимир, мы будет пить пиво?

– Конечно, будем, Малыш, – спрыгнув с коня, крикнул кривич. – Конечно, будем. И – самое лучшее!