– Ах ты, предатель! На, получай! Вот тебе!

Лейв Копытная Лужа несколько раз поднял и опустил плеть из воловьей кожи, оставляя кровавые полосы на спине банного мальчишки Войши.

– Я не виноват, боярин! Не виноват! – извиваясь от боли, закричал несчастный.

– Не виноват? – еще больше разъярился Лейв. – А чего же тогда они пришли к одноглазому Аврааму? И спрашивали про меня! Ах ты, гад, получай же!

Еще удар… И крик боли. И еще…

Ху-у… Утомившись, Лейв Копытная Лужа вытер со лба пот рукавом туники. Хлебнул вина из стоявшего рядом, на столе, кувшина и с ненавистью взглянул на распластанного на лавке парня.

– Говори, с кем тебя видели в бане?

– Да я… – застонав, Войша сплюнул в угол кровавую слюну. – Я и не знаю… не знаю толком… как его зовут…

– Ах, не знаешь? – Лейв угрожающе поднял плеть. – Скоро двадцать лет, как живу я на свете, но не видал еще такого подлого змея, как ты! Нет, я все-таки велю содрать с тебя шкуру.

– Не надо… – Войша тяжело дышал, на губах его пузырилась розоватая пена. Это ж надо было так глупо попасться! Он и не думал, что этот Лейв так испугается чьих-то расспросов. Чтобы избежать мук, Войша пытался честно припомнить имя того варяга, который расспрашивал его про Лейва, да вот беда, что-то никак не вспоминалось.

– Такой…. высокий… красивый…

– Имя!

– Кажется… кажется, Хольг или Хельг…

Копытная Лужа насторожился:

– Может, Хельги?

– Хельги! Точно – Хельги, господин… о, как же мне больно…

– Ах, Хельги! – взвился Лейв и, схватив плеть, снова принялся наносить удары, чувствуя, как летят на лицо и руки горячие кровавые брызги. Удар! Еще удар! Еще. И вопль, перешедший в вой, извивающееся тело, на глазах превращающееся в кровавое месиво… Удар!

Удар! Лейв вдруг почувствовал, что от зрелища чужой нестерпимой боли получает такое наслаждение, что уже просто не в силах остановиться. Да он и не хотел останавливаться, и не собирался отпускать Войшу… По крайней мере, живым… Плеть порхала в руке молодого варяга страшной кровавой птицей. Удар – вопль, еще удар – вопль… И эти крики звучали для Лейва как музыка. Хельги? Сведения? Все это пустое, главное другое, совсем другое. Удар! Несчастный Войша уже даже не кричал – кончились силы, лишь тихонько стонал… А затем, после особо сильного удара, дернулся и затих. Перед его закатившимися глазами возникла вдруг Паша-река, далекая и каменистая, бревенчатая изба, очаг из обмазанных глиной камней. Река журчала все громче и громче, а в очаге весело полыхало пламя, потом вдруг все подернулось туманом, таким светлым, полупрозрачным и даже, кажется, радостным, а потом… Потом не стало ничего.

– Кажется, ты его прикончил, Лейв, – подойдя к лавке, вымолвил Альв Кошачий Глаз, приподняв за волосы голову несчастной жертвы. – А мы ведь так ничего толком и не узнали.

– Ну вот, – развел руками Лейв. – Теперь эта собака еще и сдохла! Ну, все против меня, все.

– Ладно. – Кошачий Глаз положил руку ему на плечо. – Надо закопать тело, да убираться отсюда.

– Закопать? Да пусть его рвут бродячие псы!

– Ну, как знаешь. – Альв отошел. – Только я бы не оставлял после себя такие следы.

Копытная Лужа не слушал его, а жадно пил вино прямо из узкого горла кувшина. За время путешествия он отнюдь не осунулся, в отличие от Альва и Хакона, наоборот, еще больше пожирнел, так что толстые щеки его свисали брылями почти до самой шеи. Заброшенная пастушеская хижина, на которую варяги случайно наткнулись, находилась далеко за стенами Итиля, в урочище, скрытом от людских глаз. Когда, после нападения печенегов на дворец каган-бека, в городе начали хватать чужаков, Альв Кошачий Глаз и Истома решили не дожидаться ареста. Хотя им не было известно, чем вызвана смута, они, умудренные жизненным опытом, знали – подобные происшествия почти всегда списывались на чужестранцев. А что? Очень удобно. Кто науськал печенегов? Чужаки. Они же и пустили черную стрелу, попавшую прямо в сердце славного каган-бека Завулона, чьи похороны состоятся вскоре при большом стечении народа.

Люди Лейва – те, кто успел уехать – вовсе не собирались задерживаться в хижине, только подождать оставленного в городе для разведки бритоголового слугу Грюма да поговорить по душам с предателем, которого предусмотрительно захватили с собой, поймав у самой бани. Правда, ничего особого от предателя не узнали. Поняли только, что тщательно выспрашивал про них некий Хельги-ярл, что охранял когда-то со своими людьми купеческий караван Вергела. А зачем выспрашивал и что ему было надо? Лейв Копытная Лужа пожимал плечами, а Кошачий Глаз незаметно переглянулся с Истомой. Они-то догадывались, что к чему. Что же касается Лейва, то его, похоже, больше волновал сам процесс пытки.

Оставив младшего товарища в хижине наедине с кувшином вина и старым Хаконом в придачу, Альв и Истома вышли наружу. В стылом небе пряталось за облаками тусклое желтое солнце, а налетавший ветер нес из степи горьковатый запах полыни.

– Как бы Хельги-ярл не ускользнул от нас, – помассировав подживающую руку, выразил опасения Истома. – Иначе придется держать ответ перед Хозяином.

Альв Кошачий Глаз согласно кивнул, но особого значения словам напарника не придал. Ведь до последнего времени им все время везло – так, вероятно, повезет и дальше, в конце концов, все в руках богов.

– В руках-то в руках… вот только, в чьих? – непонятно промолвил Мозгляк и оглянулся. Из хижины доносилось громкое чавканье.

– Что они там жуют? – удивился Кошачий Глаз. – Неужто пожирают умершего?

– Сушеные яблоки, – успокоил его Истома. – Я видел, как Лейв прихватил у Авраама мешок вместе с кувшином вина… А вот что это там, за кустами? – Он пристально всмотрелся. – Блазнится, мелькнуло что-то. Волк! И в самом деле – волк! С собой ли у тебя лук и стрелы, Альв?

– Всегда с собой, – довольно осклабился тот. – Сейчас мы его…

Он не успел договорить. Огромный, серо-желтой масти, зверь вышел из-за кустов дрока и, утробно рыча, двинулся прямо на них. Лобастая голова его была чуть наклонена, из полуоткрытой пасти, полной острых зубов, стекали на стылую землю белые капли слюны. На белой опушке шеи что-то блеснуло. Цепь!

– Гляди-ка, волки теперь носят на себе золото! – Альв Кошачий Глаз натянул тетиву… А Истома не отрывал от цепи взгляда. Кажется, именно такую носил хозяин Дирмунд. Может, волк пришел к ним не зря?

Не дожидаясь, когда Альв выпустит стрелу, Истома ткнул его кулаком под руку и, быстро опустившись на колени, тихонько завыл. И матерый хищник – о, диво! – опустился на передние лапы и, уткнувшись мордой в землю, стащил с головы цепь. Отполз в сторону, завыл точно так же, как и Истома, и, быстро вскочив, скрылся в урочище.

– А цепь, видно, он нам подарил, – опуская лук, ухмыльнулся варяг. – О, да на ней что-то болтается.

– Дай сюда! – Истома Мозгляк требовательно протянул руку. – Так и знал, – сказал он, открывая подвеску. – Это послание Хозяина.

– «Смерть», «Змея», «Хельги». – Вслед за Истомой Альв Кошачий Глаз шепотом прочел руны. – Что бы это значило?

Истома усмехнулся:

– Догадаться не трудно. Вместо того, чтобы следить за молодым ярлом, Хозяин разрешает нам бросить его в яму со змеями!

– А! – вспомнил вдруг Альв. – Именно так и поступил король Нортумбрии с Рагнаром Мохнатые Штаны. Только, вот, хозяин Дир-мунд забыл сообщить, где мы сейчас возьмем змей?

– Сейчас негде, – согласился Истома. – Но ведь когда-нибудь придет и весна. А Хозяин вовсе не написал, чтобы мы сделали это немедленно.

– И верно. Умный ты человек, Истома. – Альв Кошачий Глаз уважительно посмотрел на напарника. – Не упустить бы этого Хельги.

– Ты прав. Его надо найти… Впрочем, нет, не будем мы его искать. Он же сам зачем-то искал Лейва. Что же мы будет ходить друг за другом кругами, как лиса вокруг кур? Пусть лучше он идет за нами, а уж мы выберем удобный момент.

– Но как он узнает, где мы?

– Узнает. Кстати, как раз через Грюма, – усмехнулся Истома. – Грюм приведет его сюда, а мы постараемся оставить для него знак перед отъездом. Ведь наш молодой господин Лейв не намерен сидеть здесь до самой весны.

– Да, Хакон говорил – он собирается идти в Саркел с караваном бен Кубрата. Вернее, собирался. До всей этой суматохи.

– Дожидается Грюма? Впрочем, Грюм теперь и нам нужен.

– Он не только Грюма ждет. Кто-то из печенегов обещал привезти ему молодого варяга и девку. Да – Ты же сам сводил его с тем узкоглазым.

– А, с Сармаком. – Истома задумался. – Сармак вполне мог и обмануть. Варяга убить, а девку… девку… Девку приспособят куда-нибудь или продадут по весне ромеям. Похоже, к ней и в самом деле благоволят боги. Избежать смерти от моей руки до сих пор удавалось немногим.

Они вошли в хижину. Хакон с Лейвом чавкая, словно свиньи, жадно поедали сушеные яблоки. Раскрытый мешок стоял на столе, рядом с опустевшим кувшином, а в дальнем углу, небрежно сброшенное с лавки, словно никому не нужная ветошь, лежало окровавленное тело банного мальчика Войши.

Грюм приехал к ночи. Рассказал, что в первой половине дня на постоялом дворе все было спокойно, а вот ближе к вечеру к одноглазому Аврааму нагрянули-таки лариссии. О чем выпытывали – пес их знает. Он, Грюм, не дожидаясь на свою голову неприятностей, свалил побыстрее через задний двор, по пути прихватив хозяйского ишака.

– Хороший зверь, – похвалил ишака Грюм. – Рысист и вынослив, только криклив больно.

– Вот на нем и вернешься обратно. – усмехнулся Лейв, к этому времени полностью посвященный Истомой и Альбом во все тонкости предстоящего дела.

– Зачем? – удивился Грюм, видно было, что ему не очень-то хотелось возвращаться.

– В бане помоешься, – хохотнул Истома. – Заодно сведешь знакомство с разными людьми. Есть там такой Черный Мехмет…

Далеко за Итилем, в степи, покрытой пожухлым ковылем, жарко горели костры. День простоял теплым, почти весенним, с ясной синевой небес и ярким веселым солнцем, таким, что можно было подумать: на дворе, по крайней мере, апрель, но уж никак не декабрь. Оттепель длилась уже вторую неделю, так и не успевший замести все вокруг снег стаял, оставшись лишь кое-где в оврагах и в далеких урочищах.

Вокруг костров, зажженных в честь великого небесного бога Тенгри, совсем еще молодые печенежские парни, размахивая короткими копьями, исполняли боевой танец. Сегодня был их день – день посвящения в воины. Сидящие рядом, напротив белых шатров-веж, взрослые воины попивали хмельной кумыс, одобрительно глядя на молодежь. За вежами, за кустами, за повозками притаились любопытные девчонки, им, уж конечно, тоже было интересно посмотреть на парней – будущих женихов – хоть и нельзя было, и старый шаман Кудлак – вредный и глуповатый – неоднократно обещал прилюдно высечь охальниц, если какую поймает. Девчонки не очень-то боялись его угроз – попробуй, сначала, поймай! Вот и глазели. А что?

Молодые, обнаженные по пояс, тела юношей при свете костров казались отлитыми из бронзы, и длинные тени их плясали на земле, в такт ударам бубнов.

Хельги-ярл, сидя на почетном месте по правую руку от князя Хуслая, тоже притоптывал нагой в такт и вместе со всеми хлопал в ладоши. Он не скрывал своего удовольствия – очень нравились ярлу бубны, барабаны, трещотки – вообще, все, что громыхает. По левую руку сидел его зять Радимир с супругой – молодой красавицей Юкинджой, когда-то чуть было не утопившей будущего супруга в глубоких водах Итиля. Слава богам, выплыли оба. Сначала на берег выбрался Радимир, но, увидев, как девчонку ударило головой о камень, бросился обратно в реку и ведь успел – вытащил. Вытащил, взглянул и почувствовал вдруг, как захолонуло сердце. Спасенная им девушка оказалась настоящей красавицей – намокшие рыжие кудри, тонкие, словно точеные, черты лица, и внезапно распахнувшиеся глаза, серо-зеленые и огромные, словно звездное небо над бескрайней печенежской степью. Очнувшись, девчонка схватила камень, швырнула его в Радимира и попыталась бежать. Далеко не убежала – кривич быстро догнал ее, развернул, схватив за руки:

– Ты билась, как настоящий воин, – прошептал он и улыбнулся. – Если хочешь бежать – беги, только прежде возьми мой плащ, он почти высох, а ты вся промокла.

– Ты тоже не сухой, – взяв плащ, усмехнулась Юкинджа. – Откуда ты знаешь наш язык?

Радимир не ответил, лишь прошептал:

– Ты прекрасна, как звездная ночь.

Юкинджа фыркнула, словно рассерженная рысь, и неожиданно для самой себя поняла, что ей приятны слова вражеского воина, чуть было не утопившего ее в реке. Мягкие каштановые волосы, чуть вьющиеся, падающие на лоб мокрыми прядями, тонкий прямой нос, аккуратно подстриженная бородка. Честно говоря, Юкинджа редко встречала таких красивых мужчин. Полная оранжевая луна выкатилась из-за тучи, ярко осветила поляну, отразилась в реке… и в огромных глазах девушки-воина. А как смотрел на нее Радимир! Так, что Юкиндже вдруг расхотелось уходить. Да и он тоже что-то не очень торопился вернуться к своим. Вокруг стояла тишина – видно, бой уже кончился, лишь где-то за рекой ржали кони.

– Что же, я так и пойду, мокрой? – девушка сбросила с себя одежду – ничуть не стесняясь своего обнаженного тела, да и, честно говоря, тут нечего было стесняться. Длинные стройные ноги, плоский живот, грудь… может быть, не очень большая, но…

Радимир восхищенно замер.

– Я красивая? – Юкинджа потянулась с хищной грацией дикой лесной кошки. Растрепавшиеся волосы ее упали на грудь. – Кажется, я слышала на том берегу ржание…

Она подошла к самой воде, словно не чувствуя холода ночи. Чуть склонилась, посмотрев на свое отражение, и ощутила на своих бедрах ласковые мужские руки. Юкинджа не сопротивлялась…

Девушка оказалась девственной, Радимир, захлебываясь, шептал ей какие-то слова и рычал от наслаждения, сжимая тонкий девичий стан.

А вокруг, уже совсем рядом, ржали печенежские кони.

– Это мой жених! – поднялась из травы Юкинджа, нагая и прекрасная, словно богиня.

Так Радимир у оказался у печенегов. Поначалу жил под негласным присмотром – чтоб не убежал – и хотел бы подать о себе весточку, да никак было. Потом махнул рукой – решил действовать через одного из часто бывавших в Итиле печенега – Сармака, тот обещал помочь, да, видно, забыл или не захотел, себе на уме был.

Все это Радимир и поведал друзьям, уже не чаявших встретить его живым.

– А вообще, я благодарю богов, что так получилось, – закончив рассказ, улыбнулся он. – Никогда не думал, что когда-нибудь встречу такую женщину, как моя жена Юкинджа. Красивую, умную, смелую и, между прочим, любимую сестру князя Хуслая.

– Да, я думаю, и ты здесь не последний воин, – усмехнулся Хельги.

– Да уж, не последний, – расхохотался Радимир. Но погрустнел, узнав об исчезновении Снорри. Замолчал, задумался. Потом вышел из юрты. Помочь не обещал, но всем было ясно – кривич сделает все, что может, и даже больше.

Под бой бубнов и одобрительные крики, разбегаясь, прыгали через костры печенежские юноши, боролись, швыряли в цель копья, а из-за дальних кустов, из-за веж и повозок с любопытством наблюдали за ними восхищенные девичьи глаза.

– Сармак исчез, – сообщил Радимир после окончания праздничного пира. – И когда появится – неизвестно. И раньше так бывало – он не из рода Хуслая, приблудный, вообще здесь никому не родственник. Но ты не печалься, ярл, что можно было, я узнал. Сармак, по поручению князя Хуслая, занимался продажей трофеев в Итиле, ну и, заодно, собирал слухи и разные сведения. Короче – соглядатай. Так вот, у него есть какие-то знакомые в бане, что напротив иудейского храма.

– Баня ребе Исаака.

– Ну да. Там ты, скорее всего, и отыщешь Сармака… Мои люди тайно проведут тебя и твоих людей в город. А если тебе вдруг понадобятся храбрые, хорошо обученные воины…

– Благодарю тебя, Радимир. – Хельги наклонил голову. – Где мы будем спать?

– Вот твой шатер, ярл. – Кривич показал рукой на небольшую – белую, с узорами – юрту у самого перелеска. – Там никто не побеспокоит твой сон, кроме… – Он загадочно улыбнулся.

В юрте было тепло, даже жарко – пол был устелен войлоком, плетеными циновками и звериными шкурами, вокруг очага из круглых камней горели бронзовые светильники на высоких ножках, рядом с очагом, на низеньком столике, стоял глиняный кувшин и две кружки, а напротив него, на застеленном мягкими шкурами возвышении, сидела молодая девушка и деловито протирала войлоком красивое золотое блюдо. Смуглое тело девушки было полностью обнажено, если не считать узенького узорчатого пояска на бедрах.

– Я – Джайна, – увидев вошедшего ярла, девушка низко поклонилась, отложив в сторону блюдо.

Ничуть не удивленный – у многих народов были похожие обычаи – Хельги, сбросив плащ, уселся рядом.

– Ложись, мой господин. – Джайна расправила шкуры, подложила под голову ярла войлочный валик, обшитый желтым шелком. – Давай свой меч… Я положу его здесь, рядом. Снимай пояс… Дай, я сниму твою обувь.

Ловкие пальчики девушки быстро развязывали тесемки… Хельги и не заметил, как оказался полностью раздет, а Джайна, поворошив в очаге угли, уселась верхом на его бедра. Смуглая, тоненькая, словно весенний цветок. Тонкая шея, круглое, вполне симпатичное личико, черные, чуть вытянутые к вискам, глаза, маленькая, почти плоская, грудь с твердыми коричневыми сосками. Ласково улыбнувшись ярлу, девушка провела ладонями по своему животу и бедрам, затем сильно сжала соски, изогнулась…

– Возьми же меня, мой господин, – тихо попросила она.

Хельги не стал отказывать. Нельзя обижать хозяев, да и девушка была ничего себе…

Утром, выйдя из юрты, он спустился к небольшому ручью, умыться. В низине, вдоль ручья, струился туман, а у самой воды, на камнях, стоял на коленях Никифор и молился.

– Боже, прости мне ночной грех, – глядя в низкое небо, шепотом просил Никифор. – Знай, я это сделал не прелюбодеяния ради, а лишь для того, чтобы не обидеть хозяев, они хорошие люди, хоть и язычники.

Усмехнувшись, ярл тихонько нагнулся и бросил в ручей перед Никифором небольшой круглый камень…

В бане, что напротив синагоги, как обычно, было полно народу. В наполненной теплом зале стоял гул – посетители разговаривали, бранились, некоторые – несмотря на запрет кагана – азартно играли в кости. Обсуждали самое значимое событие последнего времени – смерть каган-бека Завулона, погибшего, как говорили, от заговоренной стрелы. На том, что стрела была заговоренной, сходились все рассказчики, а вот что касается того – кем, тут мнения расходились. Одни говорили о каких-то недовольных тарханах, другие о печенегах, третьи… третьи намекали, что вряд ли, мол, здесь обошлось без самого кагана. В общем, слухи ходили самые разные, и все они живо обсуждались как в отдельных кабинетах с бочками и девочками, так в парной и бассейнах.

Занявший крайнюю кабинку Хельги еле дождался прихода Черного Мехмета. Однако на просьбу позвать Войшу тот лишь виновато пожал плечами. Мальчишки не было уже дня три. Исчез, словно провалился сквозь землю. Может, был убит печенегами во время налета. Хозяин, толстый ребе Исаак, впрочем, подозревал, что Войша воспользовался смутой и бежал, прихватив что-нибудь из его добра. По этой причине в бане, по велению хозяина, был устроен самый тщательный обыск. Исаака интересовало: что же именно мог украсть у него Войша? Однако недостачи ни в чем обнаружено не было, зато в подвале нашли тайник с тюками заморского сукна. Откуда они там взялись и кто хозяин – слуги не признавались, спихивая все грехи на пропавшего Войшу, и надо сказать, ничуть не покривили душой. Конфисковав найденное сукно, ребе Исаак успокоился и спал в эту ночь особенно крепко, не зная, конечно, какими словами костерят его (а заодно и его матушку, и отца, и всех ближайших родственников) банщик Черный Мехмет и молодой вьюнош Езекия, племянник и доверенное лицо купца Ибузира бен Кубрата.

– Вообще, не дело это – на чужой товар лапу налагать, – встретившись с Черным Мехметом, зло говорил Езекия. – Надо на него Сармака натравить с печенегами!

– Так и сделай, – сверкая белками глаз, согласно кивал Мехмет. – Только где этого Сармака сыскать?

– Сам сыщется. За сукно-то я ему не все отдал. Как и вы мне. Что теперь делать? Не знаю. Чем отдавать-то?

Опасаясь мести Сармака, Езекия всерьез вознамерился где-нибудь на время скрыться. Хотя бы до весны – а за это время много чего произойти может: либо он, Езекия, разбогатеет и сможет выплатить долг, либо Сармак сгинет. Времена наступали неспокойные – всякое могло случиться.

Впрочем, ничего этого не рассказал ярлу Черный Мехмет, совершенно справедливо полагая, что ни к чему нагружать посторонних людей своими проблемами. Решить их они не помогут, а в сочувствии ни Мехмет, ни Езекия не нуждались.

– Так что пропал где-то наш Войша, – покачал головою негр. – И где его носит – не знаю. – Помолчал, потом поинтересовался привычно: – Вина, девочку?

– Воды погорячее, – с усмешкой ответил ярл.

Посланные Мехметом служки живо притащили воды, влили в бочку – Хельги довольно закряхтел, водица-то успела уже подостыть, так вот в самый раз теперь горяченькая! Он даже с удовольствием окунулся с головой. Потом вынырнул, отфыркиваясь, и услышал вдруг:

– Господин.

Кто-то шептал из-за портьеры, прикрывающей вход. И шептал на языке викингов!

– Кто здесь? – Ярл протянул руку к мечу, предусмотрительно прислоненному к бочке.

– Я, господин, слуга старого Хакона. Осмелюсь войти?

– Ну, войди.

Бритый, низкорослый, тощий, но жилистый, слуга Хакона производил неприятное впечатление, еще более усиливающееся его манерой изъясняться, всячески себя принижая.

– Я слышал… совсем случайно, господин… как ты спрашивал про Войшу.

Острие меча мгновенно уперлось во впалую грудь слуги.

– Говори, где он? – жестко потребовал ярл.

– Недалеко, за городом. Могу показать хоть сейчас. Если господину угодно, я подожду на улице?

– Нет уж, никаких улиц. Потом лови тебя. Жди здесь. И… откуда ты знаешь Войшу?

– От Лейва Копытной Лужи, господин. Компаньона моего бывшего хозяина, Хакона, от которого я сбежал недавно из-за его скупости.

– От Лейва? – Ярл насторожился. – Похоже, ты еще много чего знаешь. Где Лейв?

– Там же, где и Войша. В заброшенной хижине, они с Хаконом пережидают там смуту.

– А Войша что там делает?

Слуга усмехнулся:

– Что и обычно, мой господин. Он, видишь ли, частенько ублажал Лейва вместо женщины.

– Знаю, – махнул рукой ярл. – Пойдем, по пути я созову своих. Да не вздумай бежать! – Он угрожающе положил руку на эфес меча. Этот меч с богато украшенной рукоятью, ярлу, взамен пропавшего, с рунами, недавно подарил Радимир.

– О, я и не помышляю об этом, – ответил слуга, на этот раз почти не солгав. Он действительно не собирался никуда бежать. Пока.

– Вот она. – Слуга указал на низкий густой кустарник, за которым угадывались очертания пастушьей хижины. Трое всадников – Хельги, Ирландец и Никифор – спешились. Лысый же слуга всю дорогу бежал на своих на двоих, держась за поводья печенежского коня ярла.

К хижине вела утоптанная тропка. Изнутри не доносилось ни звука.

– Заходим с разных сторон, – вытащив меч, шепнул Хельги и первым ворвался в хижину… Почти сразу же он выглянул наружу:

– Заходите. Здесь пусто.

Хижина оказалась пуста, хотя многое – зола в очаге, остатки пищи, грязный, не вытертый стол – говорило о том, что здесь не так давно, быть может, каких-то дня два-три назад, были люди.

– Ярл! – Ирландец нагнулся к лавке. – Похоже, там что-то лежит… Вернее – кто-то. – Поддев мечом, он вытащил к очагу… окровавленный изуродованный труп.

– Войша! – мгновенно узнал ярл. Снаружи тревожно заржали кони, видно, чуяли волка или еще какого-нибудь хищного зверя.

– По твоим словам, ярл, я догадываюсь, чем занимался этот юноша при жизни. – Наклонившись над телом, Никифор положил пальцы на мертвые глаза, опустив веки. – Но это… это страшная смерть. Ты видишь, его пытали.

– Тот, кто сделал это, умрет, – склонил голову ярл. – Быть может, этот парень нехорошо жил, но он здорово помог нам и, похоже, умер, как воин. Да что там творится с лошадьми? Конхобар, посмотри, заодно покличь сюда лысого.

Опустившись на колени, Никифор принялся молиться. Хельги задумчиво посмотрел на крышку стола…

– Сбежал, гад! – вбежал в хижину Ирландец. – И увел с собой всех лошадей.

– То-то они так ржали, – спокойно заметил ярл. – Теперь придется добираться к печенегам пешком… если мы все же не узнаем ничего и нам придется вернуться. Взгляните-ка! – Он кивнул на стол, на черных досках которого явственно был виден сделанный острым ножом рисунок.

– Откройте пошире дверь… Видите линии?

– Да. – Ирландец подошел ближе, встав так, чтобы не загораживать свет. На столешнице проступали какие-то загогулины, треугольники, кривые.

– Видно, они обсуждали здесь свой дальнейший путь, – кивнул он. – Лысый слуга говорил, что у его хозяина, Хакона, была такая привычка – рисовать дорогу. Вон, видите, море. Тут река, видно – Итиль, а вот утесы, лес… Еще одна река и – прямо на ней город. Что это за руны над ним, Никифор?

– Это не руны, это буквы.

– Буквы? И что же они значат? Можешь прочитать?

– Могу. Здесь написано – «Белые стены».

– «Белые стены»… – задумчиво повторил ярл. – Так хазары называют Саркел.

– Саркел? – воскликнул Ирландец. – Так ведь мы именно туда и собирались с караваном купца бен Кубрата.

– Но почему так грубо? – Никифор недоверчиво покачал головой. – Саркел. Словно нас нарочно туда зазывают. Ишь, разрисовались. Наверно, считают нас уж совсем непроходимыми глупцами.

– А с чего б им считать нас умниками? – засмеялся Ирландец. – Что, сами-то они, этот Лейв Копытная Лужа с Хаконом, так уж умны? А нас-то уж они наверняка считают ну никак не умней себя.

– Ты прав, Ирландец. – Хельги отошел от стола и, скрестив руки на груди, остановился над истерзанным телом Войши. – Может быть, это и ловушка. Но мы туда поедем! Нам ведь все равно нужно в Саркел. И кому-то… – Он перевел взгляд на труп. – Кому-то от нашей поездки станет очень нехорошо, клянусь молотом Тора.

– И я клянусь отомстить, – кивнул Конхобар. – Клянусь посохом Луга.

– Я тоже клянусь, – махнул рукой Никифор. – Хотя Господь и против всяческих клятв.

Похоронив, как смогли, все, что осталось от несчастного Войши, друзья немного постояли над могилой и медленно направились к южным воротам Итиля.

Сочились мелким дождем низкие серые тучи, весело чирикали воробьи на деревьях, и, несмотря на декабрь, остро пахло весной.