Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Лежала при смерти старуха,
Вздыхала, материлась глухо,
Но начала вдруг потаскуха
Такую речь
(Да так, что лучше б оба уха
Нам поберечь):
— Не плачьте, девки, Христа ради,
На вас не буду я в накладе,
Налейте-ка, сестрицы-бляди,
Себе винца,
Махните за меня, не глядя,
Всё до конца.
Приходит старость к нам покорным,
Но вы о дне заботьтесь черном,
Копите грош трудом упорным,
Юны пока
И гузном не висят позорным
Окорока.
Придурка пьяного найдите
И перед ним хвостом вертите:
— Всё в первый раз! — ему твердите
Вот лучший клей.
Вообще всегда вином поите
Их, кобелей.
Заснет — кошель в лихом набеге
Обчисть на память о ночлеге,
А ежли ось к твоей телеге
Наладит он —
Ни-ни! Ведь ты не хочешь, Мэгги,
Схватить сифон?
Работай-ка над этим малым:
Смотри в любом кармашке малом —
Деньжат у мужиков навалом,
Лишь потряси.
Толстенным зарастают салом
Здесь караси!
А коль шотландский сын греховный
Вам не оплатит пыл любовный,
Ступайте в храм за платой кровной,
На поиск прав.
Скупцу пусть казначей церковный
Назначит штраф.
Лишь с англичан не требуй платы:
Когда напьются супостаты,
Дай просто так им, и солдаты
Авось уйдут,
Не то по всем местам ребяты
Наподдадут.
Законы наши лишь корявы:
Мы правы или мы не правы,
Не забывайте бич кровавый,
Тот страшный дом,
Где исправляет наши нравы
Рука с кнутом.
Вот, Бесси, сядешь в том подвале,
Терпи, там слез попроливали!
За удовольствием печали
Толпой идут.
Мы все другой судьбы едва ли
Дождемся тут!
Жизнь не спешит нам на уступки:
Где нос? Где щечки, зубки, губки?
Чтоб не жалеть, что так вы хрупки,
Без слов, гуртом
Ступайте-ка, мои голубки,
В публичный дом.
А там с богатым будь любезней,
Хотя козла он пооблезлей,
И, коли нет дурных болезней,
Пойдут дела!
Я с тем ложилась, с кем полезней,
Не зря жила.
Придут жеребчики — мгновенно
Совета спросят откровенно.
Я им: вон девка здоровенна,
Вся ничего,
Робка лишь, надо постепенно
Ее того.
Чего я только не видала
И сколько мужиков кидала,
Когда уже сочилось сало
С их ражих морд.
И совести им недостало,
И жизнь — не торт!
Сейчас клиент — не кто придется:
На шлюх дают они с охотцей.
Пусть их носам легко живется
И без лекарств,
А лекарь пусть не доберется
До Божьих царств.
Кляну я лживые науки,
Тех, кто пожрал — и ноги в руки,
Пусть эта шваль узнает муки,
Свой трипперок,
От шанкра пусть сигают, суки,
Под потолок!
Теперь вас, девки, умоляю:
Налейте кружку мне до краю,
Ведь я в порядке оставляю
Свои дела,
Счастливой, девки, помираю! —
И померла.
Корабль славный боевой, он звался «Бабник Билл»,
Тринадцать моряков на нем, команда хоть куда!
Пожалуй, маловато, но против супостата,
Естественно, ребята завсегда!
Корабль славный «Бабник Билл», он в Плимуте стоял,
И все тринадцать моряков пошли по кабакам.
Ребята пили, пели — не девы ж, в самом деле! —
Но сбор сыграли бравым морякам.
Лишь только утро занялось в заливе Саламандр,
Француз — полдюжины судов — их начал окружать.
(Вы скажете, немного? Читатель, ради Бога —
Я напишу: их было двадцать пять!)
Поморщился Лорд Адмирал: «Неравные составы!»
Но юнга вдруг с советом влез бестактным (вот пассаж!):
Чтоб не было конфуза, давно бы взять француза
И вместе обратиться в арбитраж!
Лорд Адмирал ответил: — Тьфу! Ты, парень, трусоват! —
И долго сплевывал еще наш храбрый Адмирал:
Ну как же я поэта оставлю без сюжета?
Не дам ему геройский матерьял?
Немедленно, — воскликнул он, — свистать стенографистку!
Сейчас ей надиктую в подробностях во всех,
Как ладим аркебузу и лупим по французу,
Как нам всегда сопутствует успех! —
Здесь строф на двадцать можно дать эпическую сцену,
Живописать подробно бой: кто, как, куда палил,
Но нам важны итоги, кто смело сделал ноги, —
Так вот, взял в плен эскадру «Бабник Билл».
Да, этот подвиг не умрет в сердцах британцев пылких,
Пока морями правим мы, Британии — ура!
Нам вечно будет сниться истории страница,
Как будто это было лишь вчера!
P.S. Я много критиков читал в газетах и журналах,
Всё ждал, когда ж писаки напишут про меня?
И понял: им охота увидеть патриота,
А как он пишет — это всё фигня!
Всего-то: взять наш славный флот, совсем простых парней,
Добавить много страшных ран и героизма всем,
Конечно, нашу веру, балладного размеру —
Получите шедевр без проблем!
А дальше надо сочинить Собранье Сочинений,
Прикинуть, чтобы разошлось, какой с него навар.
Чего ж я? Надо браться! Патриотизм, братцы, —
Великолепный, знаете, товар!
Общежитие, каникулы, опустевшая комната.
Он думал: год закончился, вспоминал школу,
Где ребята вокруг так и не стали друзьями.
Было тошно, хотелось хоть что-нибудь изменить.
Вдобавок теперь он один на один с летом.
Проживет он его у окна опостылевшей комнаты,
Чувствуя, как проходит еще одно лето.
Но, может, жизнь уже чуточку изменилась?
Ему казалось даже — он любит школьных друзей,
И даже — что сумел позабыть о школе.
А мир за окном? Неужели такая же школа?
С правилами, которые тоже не изменить,
Своей любовью, поджидающими друзьями?
Нынешние, взяв чемоданы, вышли из комнаты —
Вот каникулы и у него, вот и лето.
Неужели он сторож своей одинокой комнаты
От страхов, болезней, слов «привязанность» и «друзья»?
Неужели жизнь за окном никогда не изменится?
Отчего так тяжко дружить и жить каждым летом?
Он не знал, он ведь только учился в школе.
Время открытых окон — вот что такое лето.
А еще — любви и переоценки друзей.
Их существованье — тоже хорошая школа.
Но как ему выбраться из общежитской комнаты!
А ветры шептали, что можно всё изменить.
Его измучило слово «любовь», глагол «изменить» —
Сколько новых значений им придавало лето!
А сами слова вырастали до фраз «о, моя комната»
Или «открой же окно». Слова становились школой,
Учившей: вот — грамматика, а вот — истинные друзья.
Если спросите откуда
Этот крик и шум откуда —
Он из зала заседаний,
Бесконечных заседаний.
Там кричали о порядке,
Меньше стало там порядка;
Выражений не жалели,
Нервов тоже не жалели,
Страсть над всем возобладала,
Потому что так бывает.
Обсуждали по два раза,
По четыре даже раза:
И повестку, и регламент
(Стал резиновым регламент) —
Он распух, не сокращался,
Слов поток не сокращался.
Так размазывают масло,
Тонкой пленкой мажут масло:
Вроде чем-то всё покрыто,
Чем покрыто — непонятно.
Поругались об отставках,
Всех заело на отставках,
А достойнейшую группу
Обвиняли в групповщине.
Не забавно это было,
Просто драмой это было,
Целым телесериалом,
Очень скучным сериалом, —
Даже речи прокурора
Всем нам ближе и роднее.
Не жалели оскорблений,
Недозрелых оскорблений;
Всех понос прошиб словесный,
Сильным был понос словесный;
По макушкам били словом,
Под ребро втыкали слово;
В общем всех поубивали,
В общем скучно это тоже.
Ну а те, кто в зале выжил,
Будто в битве страшной выжил.
Там, как на море, штормило,
Там от лексики штормило;
Кое-кто мечтал о бренди,
О далекой рюмке бренди;
А еще — что за заслуги
Им бы орден «За заслуги»,
Ведь они прошли сквозь смуту,
Усмирив мятеж и смуту,
И отныне мир повсюду,
Тишина, что очень странно.
Головой лупили в стену —
Больно головой о стену!
Но потом какая радость,
Что лупить не надо — радость:
Тихо так, и в этом — счастье;
Голове и стенке счастье!
Хорошо козла убрати,
Заседания убрати,
И теперь — хоть прямо в Царство
Бесконечной, вечной жизни!
Пришел Осел, как туча мрачный,
К своей супруге верной жвачной,
Сказав: «Такие мы тупицы,
Что хоть сейчас иди топиться!»
Но прикусил язык свой длинный,
И процветает род ослиный.
Щук добрым стал христианином
Со всей родней и щучьим сыном.
И, как Антоний Падуанский,
Он дал обет вегетарьянский.
И вправду, съеденная кость
Не укрепляет нравственность!
В пруду Щук обустроил склад,
Но тухнуть стало всё подряд.
Едва попав в среду вонючую,
Травились родственники кучею,
Хоть, заклиная рыбью плоть,
Антоний рек: «Спаси Господь!»
Вечерний звон летит в ночи,
Спешит вечерний звон.
Под ним долины и ручьи,
Католик добрый он.
Но так себе его дела,
Судьба жестока с ним,
Поскольку от него ушла
Возлюбленная БИМ.
Взывает он: «Приди! Твой БОМ
Скорбеет о тебе!
Вернись, о козочка, в свой дом,
Внемли моей мольбе!»
Сбежала БИМ (что говорить!)
И БУМу отдалась.
Тому придется замолить
Случившуюся связь.
Летит всё дальше бедный БОМ,
Минуя города,
Но всё напрасно: дело в том,
Что надо не туда!
В стране родной благословенной
Стоял забор обыкновенный.
Но, полон творческих идей,
К нему пришел один злодей.
Из промежутков ограждения
Построил он сооружение.
Со всех сторон и с разных точек
Был омерзительный видочек!
Хоть экономное правительство
Весьма одобрило строительство,
Но от греха инициатор
Сбежал куда-то в Занзибатор.
Профессор Штайн сегодня отдыхает,
А в доме щиплют кур, шипит утюг.
Вдруг в двери стук: служанка выбегает
И видит — конь, ну попросту битюг.
«Пардон, мамзель, — он ржет. — Целую руки.
С заказом я пришел от столяра.
Я рамы вам привез, четыре штуки,
Хозяин сам не смог зайти вчера».
Из дома закричали: «Что случилось?»
Кухарка прибежала, а за ней
Сама хозяйка в шлепанцах спустилась,
Позицию занявши у дверей.
Без воплей за мамашей встали дети
И мопс хозяйкин, спрятавшись на треть;
И, наконец, забыв о кабинете,
Профессор сам выходит посмотреть.
«Увы, куда мне с лошадиным рылом! —
Бормочет конь. — Ну что же, поделом!»
И медленно съезжает по перилам,
И исчезает грустно за утлом.
В молчании застыли домочадцы:
Все смотрят на профессора и ждут.
Он морщит лоб, он хмыкает раз двадцать
И говорит: «Задумаешься тут!»
Войти с помощью соц. сетей: