Роберт Бернс
(1759–1796)

Праздник Всех Святых

Для резвых фей, для их затей
Настала нынче ночь;
И при луне спешат оне
От Кэслз-Донэнз прочь.
А путь один — туда, в Колин!
Летите, скакуны,
Вперед! И вот — заветный Грот,
Потоки, валуны…
И что за ночь!

Где меж излучистых брегов
Струится светлый Дун,
Где древле Брюс громил врагов,
Сельчане — стар и юн,
Сходились в доме близ воды —
Искать себе потех:
Рвать кочерыгу из гряды,
В печи калить орех —
Гадать всю ночь.

Пусть из холста, зато чиста
Одежка у девиц;
Сердца нежны, добры, верны,
И краше нету лиц.
А на лодыжках у парней —
«Любовные подвязки»;
Один молчит, овцы смирней,
Другой — девицам сказки
Плетет всю ночь.

Сперва среди капустных гряд —
Упрятав лица в шапки,
Не глядя, — ищут наугад
Прямой и крупной хряпки.
Умишком хил, от прочих Вилл
Отбился — ох и прост!
И кочерыжку подцепил —
Что поросячий хвост.
В такую ночь!..

Коль кочешок отменно чист,
Иль несуразно скрючен —
Какой несется гам и свист
Во мглу речных излучин!
И, хряпку испытав на вкус,
Кладут ее над дверью,
На поперечный толстый брус —
По древнему поверью,
В глухую ночь.

Девицам срок спешить на ток:
По колоски пора;
Но хищный Роб подкрался, чтоб
Живей пошла игра.
И крепко Робова рука
Сгребла в потемках Нелли,
И очень скоро с колоска
Все зернышки слетели:
Шальная ночь.

Орехов бабкиных запас
Пускается по кругу:
Который парень в этот час
Найдет свою подругу?
Иной орех, попав в очаг,
Лежит с другим на пару;
Иной же скачет на углях
И лопается с жару.
И длится ночь…

Джин два бросает в камелек,
Гадая о судьбе;
«Вот это я, а это Джок», —
Речет она себе.
Сдается, их не разлучить:
Калятся как один…
Но — пафф! Явил орешек прыть,
И Джок покинул Джин —
Испортил ночь.

А Вилл орех калил рядком
С орешком гордой Мэйли;
Серчала Мэйли: с дураком
Крутить амуры — ей ли?
Орешек Мэйли прыгнул вон,
Обжег хозяйке ногу;
И повод Виллом обретен
Облапить недотрогу
Хоть в эту ночь.

А Нелл и Роб сидят в углу,
И сладкий помнят грех;
С орехом, брошенный в золу,
Неразлучим орех,
И Нелли рада неспроста;
А Роб ее украдкой
Со смаком чмокает в уста,
Мечтая сделать сладкой
Всю эту ночь.

А Меррэн с давних мыслит пор
Одно лишь: «Эндрью Белл»…
Тайком идет она во двор,
И шаг весьма несмел.
К печи сушильной держит путь…
Черно в печи от сажи;
А надобно туда метнуть
Клубочек синей пряжи
В такую ночь.

Метнула. Отирая пот,
Мотает вновь клубок.
Застряла нитка, не идет!
А зев печи глубок…
Ужели Белл? А может, бес?
Иль — угол кирпича?
Схватили нитку — жди словес!..
И Меррэн стрекача
Дала в ночи.

О крошке Дженни не шутя
Приносят бабке весть:
Просилось к зеркалу дитя,
Чтоб яблочка поесть.
У бабки в горле дым завяз,
Роняет бабка трубку,
И прожигают искры враз
Новехонькую юбку:
Срамная ночь!

— Попробуй, внучка: съешь и глянь…
Не смыслишь ни бельмеса!
Увидишь, маленькая дрянь,
Паскуднейшего беса!
И не успеешь молвить «ох» —
А он присушит глазом;
Умишко из таких дурех
Вытаскивает разом
Он в эту ночь…

— Годков пятнадцать было мне:
Про Шерамурский бой
В ту пору в нашей стороне
Слыхал уже любой.
Все лето — ливни, холода;
Не вызревала рожь.
Но мы как надо и тогда
Отпраздновали все ж
Святую ночь.

— А верховодил Роб Мак-Грин,
И весел был вначале:
У Эппи Сим остался сын
От Роба в Ахмакалле…
Но сеять семя конопли
Роб вышел с глупой шуткой —
И много дней черней земли
Бродил, с гримасой жуткой,
И клял ту ночь.

Но чу! Ярится Джеми Флек,
Образчик забияки.
— Чихать на конопь! — он изрек: —
Плевать на ваши враки!
Старик хозяин из мешка
Достал ему толику:
Иди, мол, сей исподтишка —
Поменьше будет крику
Стоять в ночи.

Но Джеми, что хватило сил,
Нарушил тишину;
А за собою потащил
Не грабли — борону!
Бредет, ревет, не глядя вспять:
— Глядел на коноплю!
И та придет ее собрать,
Кого я полюблю —
На эту ночь!

Он даже пел для куража —
И вдруг утратил голос.
И на башке восстал, дрожа,
У Джеми каждый волос.
Мерзейший визг, и хрип, и храп
Услышал олух с тыла…
И обернулся — и ослаб,
И рухнул, видя рыла
Чертей в ночи!

Теперь орясина орет
За страх, а не за совесть!..
На помощь высыпал народ,
И начал Джеми повесть:
«За мной погнался Асмодей,
Чуть не попал в огонь я!..»
Но миг — и сквозь толпу людей
Протрюхала хавронья.
Да что за ночь?

В амбар бежит украдкой Мэг,
Не чая адской кары —
Невыгоден чертям набег
На здешние амбары, —
И наделяет пастушка
Орехами — затем,
Чтоб любопытным дал пинка,
Коль ей в амбаре Тэм
Подарит ночь.

И ловкий поворот ключа
В амбар открыл дорогу;
И Мэг, невнятно бормоча,
Себя вверяет Богу.
Метнулась крыса из угла —
И Мэг вскричала: «Боже!..»
И уж потом себя вела
Святой Агнессы строже
Всю эту ночь.

Шепнули Виллу в ухо: мол,
В стогу твоя подружка…
А там, внутри — ветвистый ствол,
Чтоб шла живее сушка.
Облапил дерево дурак —
И принял за старуху!
И двинул дерево кулак,
Насколь достало духу.
Дурная ночь…

А Лиззи, бойкая вдова,
Шаталась в одиночку,
И от испуга чуть жива
Осталась в эту ночку!
Прошла она и луг, и лог,
Не встретив привидений,
До речки на сумежье трех
Помещичьих владений.
Сгущалась ночь…

И левый омочить рукав
Сбиралась бедолага…
Среди кустарников и трав
Журча, струилась влага,
Звенел недальний водоскат;
А в роще близ холма
Пичуга тенькала на лад
Приятственный весьма.
Какая ночь!

И в этот мирный уголок,
Луны затмивши лик,
Заблудший дьявол — иль телок —
Злокозненно проник!
Услышав дьявольское «му-у»,
Сказала Лиззи «ой!»
И с плеском шлепнулась во тьму —
В речушку головой!
Вот это ночь!

На чистом камне очага
Три плошки встали в ряд;
Но сей порядок — ночь долга! —
Стократно изменят.
И дряхлый Джон, полвека жен
Видавший лишь чужих,
Тройной промашкой раздражен,
Ругнулся и притих —
На всю-то ночь.

О сколько елось и пилось —
Не кроху, и не малость!
О сколько небылиц плелось,
Дабы прогнать усталость!
О сколько шуток и проказ!..
О сколько пылу в плясе!..
И, клюкнувши в последний раз,
Уходят восвояси
Все в эту ночь.

Отправить