Святая ярмарка

Он подлость голую скрывал

Сочувствия нарядом,

Под коим прятался кинжал —

Поклепа смочен ядом;

Средь лицедеев наивящ,

И гнусен паче меры,

Он облекался в долгий плащ

Преистовейшей веры.

«Лицемерие à la Mode»

Алел воскресный летний день,
Я правил близкий путь —
Проверить, как взошел ячмень,
Да воздуха глотнуть.
Вставало солнце — и везде
Всяк волю дал веселью:
Зайчишка мчал по борозде,
И жаворонок трелью
Восславил день.

Беспечно я глядел вокруг,
Заботы свергнув с плеч —
И трех девиц увидел вдруг,
Несущихся навстречь.
Две были в траурных плащах,
Каких не жажду зреть я;
Но разодета в пух и прах
Бежала следом третья —
Воскресный день!

Двух первых счел я за сестер,
И соутробных тож;
Им черт навек улыбку стер
С костлявых кислых рож;
А сзади третья: прыг да скок,
Ни дать ни взять, ягненок!
Меня окликнул голосок
Девичий, чист и звонок:
— Эй! Добрый день!

— День добрый! — молвил я тотчас:
— Вы что, меня признали?
Я тоже где-то видел вас,
Но где — скажу едва ли…
Лучится взор, и брызжет смех:
— На мой алтарь ты смог
Метнуть немало правил тех,
Что заповедал Бог
В далекий день!

Ведь я Забава! Лба не хмурь,
Приятель, видя здесь
Еще Юродивую Дурь
И Ханжескую Спесь.
Я в Мохлин, к Ярмарке Святой
Намерена попасть;
Айда за мной! Над сей четой
Мы посмеемся всласть
В безумный день!

Я рек: — Отлично! По рукам!
Но в праздничном наряде
Желаю объявиться там
Потехи пущей ради!
И как чумной помчал домой,
Переменить рубаху;
И, словно в бой, пошел с гурьбой,
Тянувшейся по шляху
В урочный день.

Торопят фермеры коней,
Скрипят их колымаги;
И расфуфыренных парней
Дурачатся ватаги;
Девичьи стайки босиком
Бегут: щадят ботинки,
Надев шелка, набив битком
С провизией корзинки —
На долгий день.

Велся пожертвований сбор,
И я извлек полушку;
Но поп уставился в упор —
И шиллинг канул в кружку.
В поту, в пыли — мы все дошли
(До места, не до точки);
И всяк был рад пристроить зад
К скамейке, стулу, бочке —
Нелегкий день!

На случай ливня есть навес
Для знатного народа,
И две-три шлюхи с резвой Джесс
Шатаются у входа.
А вон старухи, чьих речей
Убийственна отрава;
И вон кильмарнокских ткачей
Беснуется орава —
Изгадят день.

Та отмолить спешит грешки,
Презревши кутерьму;
А тот вопит, что башмаки
Замызгали ему;
А одесную село тут
Собранье постных ряшек —
И парни весело зовут
Ошую сесть милашек:
Долгонек день…

И муж поистине блажен,
Коли девица, иже
Взяла его в любовный плен,
Усядется поближе!
И пусть везде, куда ни глянь —
Блюстители приличий,
Он движет потихоньку длань
На знойный бюст девичий:
О, дивный день!

Молчок, ни звука! Без помех
Должны услышать люди,
Какою мздой грозит за грех
Непогрешимый Муди.
Когда б диавол, словно встарь,
Проник на землю Божью,
И Муди, худшую из харь,
Узрел — то был бы дрожью
Трясом весь день.

Рыкает Муди, аки лев,
Не жравший третьи сутки;
Бездонный отверзает зев,
Пророчит кары жутки!
Взопрел свиной его пятак,
Но речи брызжут, жарки,
И опаляют сердце — как
Горчичные припарки:
Прегрозный день!

Но чу! Подъемлется судей
Присутствующих ропот:
— Се беспардонный прохиндей, —
Рек их судейский опыт.
Бесстрастный призывает Смит
Склонить немедля выи,
Но люд гурьбою прочь валит —
Пивца глотнуть впервые
За целый день.

О Смит, почто несете гиль
О долге и морали?
Изящен жест, возвышен стиль —
А смысл отколе брали?
Что Аристотель иль Сократ
До Рождества Христова
Провозглашали — вы стократ
Жевать готовы снова.
О дребедень!

А вот и зелье супротив
Отравы в душах nostrum:
Заводит Пиблз иной мотив
Перед собраньем пестрым.
О, сколь смирен и просветлен
Толкует он о Боге!
Но Здравый Смысл стремится вон
И мчится по дороге.
О, что за день…

И Миллер, чопорный извне,
Вещать выходит следом —
Хотя в душевной глубине
Считает веру бредом.
За проповедь сию приход
Получит парень разом,
Хотя порой наружу прет
Его несносный разум —
В такой-то день!

А старики бредут тайком
Под милый кров таверны,
Чтоб виски, либо же пивком
Очиститься от скверны.
Клокочет эль, хохочет хмель —
Но речи буйны, грубы:
О вере спорят… О, ужель
Друг другу выбьют зубы
В подобный день?

О хмель, заветных знаний клад,
Каким не учат в школах!
Не зря его урокам рад
И наихудший олух.
Отведай виски, иль вина,
Иль пития иного —
Не пожалеешь! Пьешь до дна —
И сердце петь готово
И ночь, и день.

И молодежь блаженство здесь
Нашла в беседе кроткой,
Даря душе и телу смесь
Воды медовой с водкой:
Кто расточает говорок,
А кто — внимает речи,
А кто условливает срок
Для следующей встречи
В желанный день.

Ого! Трубы Господней глас!
Он уши всем расквасил.
Крепитесь — грянул судный час:
Глаголет Черный Рассел.
Он держит речь — как держат меч,
Обречь желая смерти;
Он всем подряд пророчит ад —
И мнятся многим черти
Средь бела дня.

Се бездна, прорва, адея,
Где серный ропщет пламень;
Испепеляет пещь сия
Наикрепчайший камень!
Стряхнувши в ужасе дрему,
Иной решит: уж ведом
Сей ропот огненный ему —
Се пущен храп соседом,
Продрыхшим день.

Но ей-же Богу, мочи несть
Умножить список бредней…
О как мы мчали пить и есть,
Когда умолк последний!
Прочь от назойливых витий —
Туда, где хлещут в кружки
Потоки пенистых питий!
Кормите нас, подружки —
Окончен день!

Вошла сельчанка, мать семьи,
Дородна и горда;
И сыр, и хлеб у ней — свои;
А девушкам — беда…
Крестьяне спор ведут незлой:
Молитву скажет кто же? —
Покуда, шляпу сняв долой,
Старшой не молвит: «Боже»
И «даждь нам днесь…»

А коль у вас девицы нет —
Иль сыра у девицы, —
Не зарьтесь на чужой обед,
Уставьтесь в половицы!
— Хозяйки, сделайтесь щедрей, —
Моя взывает лира: —
Не унижайте дочерей,
Скупясь на ломтик сыра
В подобный день!

Пора домой… Плетется вспять
Нестойкий богомолец;
И норовят девицы снять
Обутки близ околиц.
Младая кровь ярится вновь:
Любой познал в избытке
Надежду, веру, и любовь,
И крепкие напитки.
О, славный день!

Пустивши в ход науку врак,
И проявивши прыть,
На верный путь возможет всяк
Девицу обратить.
Горит вечерняя заря,
Гуляет в жилах пиво…
Отличный день прошел не зря —
И кончится счастливо
Прекрасный день!

Отправить