Тихий океан

Разговор о Тихом океане всегда приходится начинать с его необъятной величины. Достаточно посмотреть на глобус, чтобы убедиться: Тихий океан занимает примерно треть поверхности планеты – на его долю приходится половина всей водной массы. Не только на Земле, но и в Солнечной системе нет ничего равного этому океану.

Фотографии, сделанные с искусственных спутников, поистине впечатляют. Мы видим Великий океан, а не его условное изображение: над ним плывут облака, гремят грозы. Тихий океан столь огромен, что, если погрузить в него все континенты и острова, еще останется свободное место. А если на Таити вы сядете в самолет, летящий в Лос-Анджелес, то через двадцать минут внизу проплывут острова Туамоту, а потом – ничего, ни клочка суши, вплоть до посадки через восемь часов полета. Но есть и более длинный маршрут: Новая Зеландия – Сан-Франциско: 10 800 километров, более четверти окружности Земли, и половина пути проходит над водной пустыней. Естественно, что это необъятное пространство стало местом приводнения космонавтов, возвращающихся на родную планету.

Если вам случится идти или ехать вдоль побережья от Сан-Франциско или от Лос-Анджелеса, вы поймете, что этот океан по своим размерам не похож на другие не только из-за цифр и сравнений, поневоле крутящихся в вашей голове. Конечно, вам известно, что огромные волны, которые обрушиваются на берег, формируются в 9 тысячах километров от него, но здесь, в непосредственной близости от океана, вы, как никогда, ясно понимаете, что этот исполин – необузданный дикарь. Вдоль берегов тянутся бассейны (большинство местных жителей предпочитают не купаться в море из-за гигантских волн и акул), а между ними – кусты тамариска: скрученные ветром, корявые мученики с наполовину оборванными, присыпанными сероватым песком листьями. Операторы и фотографы, которым поручают рекламные съемки в бухте Сан-Франциско, вынуждены прибегать ко всяческим ухищрениям.

Тихий океан всегда был ареной головокружительных событий. С момента его рождения, с тех пор, как его воды перестали кипеть, каких только приключений тут не происходило! Их тысячи, миллионы. Разумеется, из великого множества удивительных историй мы выберем наиболее драматические, наиболее волнующие, наиболее проникнутые духом человека. Но начать хотелось бы с самого главного – с людей, живущих в этом сказочном мире.

На необъятных просторах Тихого океана рассеяно несметное количество мелких зерен-островов. Архипелаги разделены тысячами километров, и такие же расстояния отделяют их от Азии и Америки. Изучение насекомых и моллюсков, обитающих на этих островах, доказывает, что они всегда были отделены, изолированы от другой суши Великим океаном. На островах живут мужчины и женщины, они рождаются и умирают, продолжая свой род. Всегда ли эти люди обитали там? Нет, на островах Океании не обнаружено никаких следов человека эпохи палеолита. Жители Океании пришли извне. Откуда? Когда? Как?

Долгие тысячелетия, превосходящие наше историческое время, люди сторонились моря, считая его опасным чудовищем. Нам уже не узнать, когда этот страх был преодолен, и нам остается выдвигать все новые и новые гипотезы. Что касается Азии, древность китайской мореходной науки (форма и оснастка джонок, компас, математические и астрономические знания) наводит на мысль, что первыми моряками этого континента были китайцы: из устьев китайских рек и вышли в открытое море первые суда.

В начале христианской эры на острова Малайского архипелага приплывали целые флотилии джонок. А задолго до этой эпохи другие мореплаватели – на утлых суденышках, о которых у нас нет никакого представления, – двинулись с Малайских островов на восток. Согласно результатам недавних археологических раскопок, Марианские острова (в 1500 километров от Филиппин, в 2500 километров от Китая) были заселены примерно 4 тысячи лет назад.

Вопросом заселения Океании первыми заинтересовались лингвисты.

Рассматривая на карте россыпь островов, более густую на западе и все более редкую по мере продвижения на восток, инстинктивно ощущаешь, что поколения выходцев из Азии устремлялись на восток, осваивая один архипелаг за другим. Работы лингвистов подтверждают это впечатление: даже с учетом расхождения диалектов, когда жители разных архипелагов перестали понимать друг друга, неоспоримым остается факт, что все океанические диалекты происходят из одной группы малайского языка.

Большинство этнологов разделяли и разделяют эту точку зрения. Первые «колонисты», начавшие покорение Тихого океана, видимо, были «негритосами», изгнанными с юга Азии во время последнего ледникового периода. Речь идет о негроидах, мало похожих на любителей играть на укулеле (гавайской гитаре). Они ближе к горным и диким папуасам Новой Гвинеи. Следующая новая волна состояла из айноидов белой расы, которых так назвали из-за сходства с айнами – японскими автохтонами Хоккайдо. Смешение рас привело к появлению разных популяций Океании. Этнологи не всегда были единодушны относительно деталей этого процесса, но схему заселения Тихого океана выходцами из Азии признали почти все ученые.

После Второй мировой войны норвежец Тур Хейердал выдвинул иную гипотезу:

– Когда я посетил маленький островок Маркизского архипелага, старые туземцы рассказали мне древнюю легенду о Тики, боге-вожде, который привел их предков на Маркизские острова. «Вначале, – говорили они, – наша раса обитала в большой стране на востоке, за морями». Чуть позже я узнал, что Кон-Тики было самым древним именованием бога-солнца у инков. Я также обратил внимание, что большие статуи на Маркизских островах удивительно напоминали гигантские монолиты, следы угасших цивилизаций Южной Америки. И пришел к выводу, что по крайней мере часть тихоокеанских архипелагов была заселена выходцами из Перу.

Такова суть теории Тура Хейердала, которую он с жаром защищал. В 1945 году он передал одному американскому ученому рукопись под названием «Доисторические связи между Полинезией и Америкой».

– Я не согласен, – заявил этот исследователь, возвращая работу после прочтения. – Действительно, Южная Америка была местом зарождения нескольких удивительнейших цивилизаций прошлого, но мы не знаем точно ни что с ними случилось, ни когда это произошло. Однако мы можем с уверенностью утверждать, что ни один из народов Южной Америки не отправлялся на острова Тихого океана. И знаете почему? Ответ прост: у них не было подходящих судов.

– У них были плоты из бальзового дерева.

– Тогда попробуйте добраться из Южной Америки в Океанию!

И Тур Хейердал попробовал. Далее мы увидим, как он из Кальяо (Перу) приплыл на атолл Рароиа (архипелаг Туамоту) на плоту «Кон-Тики», названном в честь бога инков.

– Путешествие «Кон-Тики» ровно ничего не доказывает. Вовсе не индейцы Южной Америки создали цивилизацию полинезийцев, принеся сюда свои ремесленные навыки, астрономические знания, своих богов и их статуи. Полинезийская цивилизация совершенно самобытна. Задолго до того, как коренные жители, или автохтоны, Южной Америки рискнули двинуться по волнам Тихого океана на запад, обитатели Океании отправлялись на восток и высаживались на американский берег. На плоту можно с равным успехом добраться как из Полинезии в Перу, так и из Перу в Полинезию. Я это докажу.

Так говорил французский мореплаватель Эрик де Бишоп – удивительный человек, с которым мы встретимся в другой главе. 8 ноября 1956 года он отплыл на плоту с острова Таити и взял курс на восток, а 26 мая 1957 года, в 900 милях от чилийского побережья, потерпел крушение, и плот его пришлось отбуксировать в ближайший порт. Однако это не поколебало его уверенности в том, что в древние времена люди могли пересекать Тихий океан как в одном, так и в другом направлении. И нам придется согласиться с ним, хотя бы потому, что филологи не нашли другого языка, столь богатого морскими терминами, как полинезийский. В этом языке есть абсолютно все, что относится к навигации, метеорологии, космографии, океанографии. «Язык заядлых путешественников, опытных мореходов». Да и может ли быть иначе у народа, рассеянного на огромном морском пространстве?

Древние жители Океании были вынуждены, в силу своего географического расположения, стать непревзойденными мореплавателями. Их познания в астрономии, унаследованные от китайцев или инков, намного превосходили круг знания западных мореплавателей той эпохи. Им было известно, что Земля круглая, и в их языке были термины для столь абстрактных понятий, как «экватор», «тропики Рака и Козерога». Они дали имена двум сотням неподвижных звезд и пяти планетам, которые называли блуждающими звездами. Их опытные штурманы знали, в какой части неба находится та или иная звезда в то или иное время года, в тот или иной час ночи. Короче говоря, небо было для них часами, календарем и компасом.

Великолепная космическая цивилизация! Эрик де Бишоп утверждал, что она зародилась в Тихом океане (скажем осторожнее – приобрела там свои характерные черты) за несколько веков до рождения Иисуса Христа и стала распространяться на запад – до Молуккских островов, Явы, Индии, Персидского залива и даже Мадагаскара, а также на восток – в направлении Перу. Довольно спорное утверждение, которое к тому же не вносит ясности в проблему заселения Океании.

– Невозможно узнать, заселялась Океания с востока или с запада. А может быть, все было делом случая. Жители Океании – потомки жертв кораблекрушений, выброшенные в том или ином месте по воле урагана или из-за навигационных ошибок.

Имя автора книги, в которой изложена эта оригинальная гипотеза («Древние путешественники в Тихом океане», 1957), – Эндрю Шарп. Одно время фантастическая идея Шарпа пользовалась популярностью просто потому, что идея случайности всегда находит многочисленных приверженцев. Однако Шарп не объясняет, почему в эпоху, когда женщины практически никогда не ступали на борт лодки или иного плавучего средства, среди потерпевших кораблекрушение было столько женщин: без них, как известно, продолжение рода невозможно! Он также совершенно не учитывал тот факт, что жители Океании издревле владели наукой мореплавания. Конечно, веками бороздя волны, они не раз терпели кораблекрушение, тем более что этот «тихий» океан очень своенравен. И все же логичнее предположить, что островную империю строили не случайные жертвы кораблекрушений, а сильные волевые люди, сознательно отправлявшиеся на поиски новых земель. Эндрю Шарп никого не убедил.

Потом за дело взялись археологи, которые попытались восстановить историю заселения Океании, проводя систематические раскопки на громадном островном пространстве. Их заключения частично подтверждают выводы лингвистов. Судя по всему, первые мореплаватели, прибывшие из Азии, поколение за поколением осваивали Филиппины, Марианские острова, потом Фиджи, острова Общества, Маркизские острова, Гавайи, Новую Зеландию и, наконец, остров Пасхи.

Хотя относительно острова Пасхи единого мнения нет. Как только речь заходит об этой загадочной земле, каждый говорит свое. Всем известно, что там есть странные статуи, некоторые из них глядят в сторону моря, другие – внутрь острова. Часть статуй до сих пор лежит в карьере вулканического камня, где их высекали неведомые скульпторы. Каменные фигуры огромны – самая большая имеет в длину 22 метра и весит 20 тонн. Исследователи до сих пор спорят о том, как местные жители доставляли на место и устанавливали этих каменных гигантов.

– Ранее остров был зеленым и плодородным, здесь проживало намного больше людей, чем сейчас. Не так уж сложно представить себе, как тысячи людей сообща принимаются за дело при помощи катков, веревок, наклонных плоскостей.

– Остров является вершиной древнего вулкана, и у нас нет оснований считать, что некогда он был таким, как вы утверждаете. Только великаны или люди, обладающие сверхъестественной силой, могли транспортировать и ставить вертикально эти монолиты. Туземцы говорят о магической силе, называя ее мана. Скажем так: тайна остается нераскрытой.

Американо-норвежские археологические экспедиции, прибывшие на остров в 1961 году, ничего не выявили и не выяснили. Единственным четким выводом их отчета является следующее утверждение: «Облик статуй доказывает, что остров был заселен выходцами из Перу».

В 1963 году Франсис Мазьер, один из редких исследователей, знающих паскуанский язык, записал традиционную легенду о прибытии на остров полинезийского короля Хоту Матуа, покинувшего родную страну из-за какого-то стихийного бедствия. Исследователь нашел на острове черепа брахицефалов и долихоцефалов – представителей двух разных рас. По мнению профессора Гавайского университета Эмори, до острова Пасхи одна за другой докатились две волны мореплавателей: одна с Маркизских островов, другая из Перу. Но кто из них прибыл первым – на остров Пасхи, на Маркизы, на другие острова? На этот вопрос единого ответа нет, для каждого архипелага он будет свой.

Археологи и этнографы работают не покладая рук. Будем надеяться, что однажды ученые придут к согласию и мы узнаем, с большей или меньшей достоверностью, о самых первых приключениях людей на Тихом океане – о сказочной встрече бальзовых плотов, приплывших из Америки, и пирог, приплывших с запада и снабженных уже, быть может, своими удивительными балансирами. А пока расскажем о первом документально подтвержденном великом событии в истории Тихого океана – о встрече жителей Океании с европейцами, приплывшими к ним наиболее длинным путем.

Гуам – самый южный из Марианских островов, длина его 45 километров, ширина 12 километров. Гористый, вулканического происхождения остров покрыт великолепными лесами и окружен коралловыми рифами, словно стерегущими чудесные песчаные пляжи. Остров принадлежал США и был захвачен японцами 10 декабря 1941 года, через три дня после Пёрл-Харбора. Морская пехота США отвоевала остров в 1944 году, но группа японских солдат, не веря в капитуляцию Японии, отказалась сдаться в плен и укрылась в лесу. Последний из японцев сдался в феврале 1972 года.

Сейчас следов войны на Гуаме не осталось. Местные жители работают на плантациях кокосовых пальм или в гостиничном бизнесе, на аэродроме или на атомной электростанции.

Но давайте вернемся назад, в 1521 год. Как и сегодня, лазурные волны тропической части Тихого океана лениво набегают на пляжи серого песка. Сохнущие на берегу пироги с балансиром почти не отличаются от тех байдарок и каяков, на которых нынешние туристы совершают морские прогулки. Но зато на острове нет больших построек, лишь кое-где, на границе между пляжем и лесом, видны деревянные хижины, крытые пальмовыми ветвями. Местное население – две или три тысячи туземцев, не больше. Дети бегают голышом; женщины, крепконогие, но красивые, с распущенными волосами, носят подобие короткой юбки из волокон растений; мужчины, атлетического сложения, с пучком волос на макушке, ходят в набедренной повязке.

В то утро, которое нас интересует, небольшая группа мужчин удалялась от моря вглубь леса. Видите? Они несут железные топоры и большую примитивную пилу, и только у самого старшего из поклажи всего-навсего плетеный мешок. Старший идет впереди, внимательно смотрит по сторонам. По всей видимости, он ищет подходящее дерево. Наконец нашел: это тик с мощным и гладким коричнево-зеленым стволом. Мужчина останавливается, и спутники полукругом обступают его сзади.

Но они не спешат приступить к работе и даже кладут топоры на землю, себе под ноги. Один из них протягивает старшему простой железный ножик, смехотворно крошечный, если с его помощью они намерены свалить огромное тиковое дерево. Человек надрезает кору на уровне своей груди, потом извлекает из мешка еще живую рыбешку и, затянув незатейливую мелодию, засовывает рыбку в надрез, словно в небольшое дупло. Не прерывая пения, он закладывает туда же несколько кусочков кокосового ореха, щепотку муки, измельченные листья. Его спутники, притаптывая в такт, подхватывают ритуальную песню. Не сложно догадаться, что мы присутствуем при обряде заклинания, а мужчина, надрезавший кору, – жрец или колдун.

Выбранное дерево предназначено для изготовления пироги, и рубить его без исполнения магического обряда нельзя, иначе пирога выйдет негодной, а то и вовсе затонет сразу после спуска на воду. Ритуалы и верования, которые веками существовали на тихоокеанских архипелагах, сохранились до наших дней.

Магический обряд завершен, дровосеки принимаются за работу. До появления механических пил способов срубить дерево было немного: сначала делали глубокую зарубку у корня с той стороны, куда надлежало свалить дерево, потом начинали его пилить с противоположной стороны. Но наши микронезийские дровосеки XVI века работают совсем не так, как рабы или рабочие на конвейере. Они без умолку разговаривают, иногда поют. Время от времени они прерывают работу, усаживаются неподалеку, возвращаются, а потом, в середине дня, когда наступают самые жаркие часы, уходят в деревню: пришло время искупаться в море, поесть и отдохнуть. Вернутся ли они, чтобы завершить работу до конца дня, неизвестно. Быть может, придут сюда только на следующий день. Рубка дерева для изготовления пироги – священное дело. Оно не терпит поспешности, ни в первый день, ни в последующие, когда, повалив дерево и придав стволу общую форму пироги, его поволокут в деревню. Все это не прекращая ритуальных песнопений. Так поступали их предки, поколение за поколением. И так же будут поступать их дети. Ничего не меняется на Гуаме с тех пор, как белопенные тихоокеанские волны лижут прибрежный песок.

Впрочем, нет, кое-что все-таки меняется. Их далекие предки рубили деревья и обрабатывали стволы при помощи каменных топоров и огня, а у них в 1521 году уже есть железные орудия – предметы для них редкие и драгоценные. Мы с вами знаем, что эти инструменты доставили сюда арабские купцы, сначала добравшись до Филиппин, а потом продвигаясь все дальше на восток, от острова к острову, и всюду занимаясь торговым обменом. Но аборигены Гуама не знают, откуда появились у них эти железные инструменты, да и вряд ли задаются таким вопросом. Любознательностью они не страдают.

Дерево, уже напоминающее очертаниями пирогу, с помощью катков перевозится в деревню. Транспортировка по пересеченной местности занимает несколько суток, ибо колдун часто останавливает людей для выполнения магических ритуалов. Никто никуда не торопится. Изготовление пироги – это не просто полезное дело. Это – церемониал. Пирога для ее владельца – кормилица, залог выживания, и относится он к ней почти так же, как ребенок к отцу и матери.

Медлительность при изготовлении лодки вызвана вовсе не ленью туземцев. С момента, когда сердцевина удалена, ствол обтесан, мачта установлена и лодка снабжена поплавком-балансиром (со всем этим европейцы управляются за несколько дней, у туземцев работа продолжалась три месяца), процесс невероятно ускоряется. К примеру, парус изготавливается за один день, с восхода до захода солнца, хотя работа эта требует большой тщательности. Так велит ритуал.

Готовая лодка получает имя. Для всей деревни пирога на несколько дней становится центром внимания. Владелец, его родственники и друзья говорят только о ней, всячески ее расхваливая. В день, назначенный для спуска на воду, главы соседних деревень являются для участия в гонках. Негласное соглашение требует, чтобы регату выиграл глава деревни, где спущена на воду новая пирога, а сама пирога должна занять почетное место.

Пирога, изготовленная зимой 1521 года туземцами одной из деревень Гуама, должна обойти морем весь остров, чтобы быть представленной другим деревням. Такой обход сопровождается празднествами и ритуалами.

В 1972 году Ален Кола победил в трансатлантической гонке яхт-одиночек на тримаране «Пен Дюик IV», который ранее принадлежал Эрику Табарли (на нем Табарли совершил кругосветное плавание). Тримаран – это не что иное, как большая пирога с двумя балансирами. Профессиональные западные моряки с ухмылкой встретили победу Кола: дескать, тримаран не настоящее судно, но в их словах сквозила зависть. Пирога с балансиром – действительно необычное плавательное средство, но это поистине гениальное изобретение.

Все видели такие пироги на фотографиях и в кино. Нынешние пироги, за исключением некоторых деталей, в точности такие же. Они немного отличаются друг от друга на различных архипелагах Тихого океана.

Пироги Микронезии, Меланезии и Полинезии имеют один балансир, или поплавок, закрепленный на конце отходящих от лодки параллельных брусьев. На Филиппинах пироги снабжены двумя балансирами, которые работают следующим образом: поплавок с подветренной (противоположной от ветра) стороны стремится уйти под воду, но благодаря своей плавучести не позволяет лодке перевернуться; поплавок с наветренной стороны приподнят и не касается воды, а его вес уравновешивает пирогу. В Микронезии и Меланезии одиночный поплавок находится всегда с наветренной стороны – его вес противодействует давлению ветра на парус. Нос и корма у таких пирог совершенно одинаковы, чтобы при смене ветра можно было, не разворачиваясь, плыть в ту или иную сторону. В Полинезии (один балансир) нос и корма пироги различаются, и плавание осуществляется лишь в одну сторону. Балансир работает благодаря либо своему весу, либо плавучести в зависимости от направления ветра. На просторах Тихого океана встречаются пироги разных размеров: очень маленькие и легкие – для плавания в лагунах атоллов или вблизи берегов, зачастую на них используется весло; пироги средних размеров предназначены для ловли рыбы в море; и, наконец, существуют пироги дальнего плавания, которые курсируют внутри архипелага или ходят от одного архипелага до другого. Все пироги выдалбливаются из цельного ствола. Таким образом, даже самые крупные пироги, которые способны противостоять опасной громаде Тихого океана, редко превышают 10–12 метров в длину.

Именно на таких больших пирогах в конце зимы 1521 года туземцы нескольких деревень Гуама отплыли на другие острова для обмена товарами. Такие торговые плавания осуществлялись с X века и продолжались до конца XIX века.

В момент отплытия собравшиеся у воды женщины плачут и причитают – такова традиция. Но они ни под каким предлогом не должны лить слезы, пока флотилия будет находиться в открытом море. В это время им полагалось соблюдать и другие табу: не выходить в одиночку за пределы деревни, не принимать в доме мужчин и так далее – одним словом, хранить верность. Женщина, нарушившая табу, знала, что ее муж будет извещен о ее проступке: его пирога необъяснимо резко замедлит ход, и он сразу все поймет.

Флотилию вел «мудрец», точнее, опытный лоцман, а мы уже знаем, какими искусными моряками были островитяне. Когда они хотели, чтобы ветер поднялся, утих или изменил направление, они прибегали к магическим ритуалам. Пироги никогда не шли тесным строем, а находились друг от друга на расстоянии, но в пределах видимости. Так что флотилия была рассеяна на довольно большом пространстве.

Внутри архипелагов море между островами зачастую бывает неглубоким, а дно усеяно рифами и подводными скалами, едва скрытыми под водой; отдельную опасность представляли сильные, коварные течения. Но опыт и острое зрение позволяли туземцам вовремя заметить и миновать опасные места. Впрочем, морские опасности были не единственным злом – на некоторых островах жили воинственные племена.

В тот год, когда аргонавты с Гуама вернулись из плавания домой, после шумных праздников, традиционно устраиваемых по возвращении экспедиции, моряки несколько недель приводили в порядок свои пироги. Не успели они закончить работу, как два их соплеменника, ловившие рыбу в открытом море, на всех парусах примчались в деревню и сообщили, что заметили на горизонте три идущих с востока судна – громадных, невиданных.

Никто из местных жителей никогда не видел, чтобы из открытого моря к ним приплыл большой корабль. Никто из них вообще никогда не видел большого корабля. А на этих судах, как доложили рыбаки, по нескольку вертикальных мачт и огромные паруса.

То были три корабля Магеллана. Они пересекли Атлантику и теперь бороздили Тихий океан.

Тихий океан был открыт с суши. Во вторую неделю сентября 1513 года Васко Нуньес де Бальбоа, губернатор Дарьена, первого испанского города, покинул атлантическое побережье и пересек узкий перешеек, соединявший две огромные части Американского континента. Его сопровождали 192 солдата в шлемах, кирасах, вооруженные пиками и арбалетами. Отряд захватил с собой свору крупных собак. Из-за трудностей похода экспедиция сократилась до 28 человек. Прибыв на берег неизвестного моря, Бальбоа зашел в воду по грудь и прокричал, что именем короля Испании вступает во владение этим морем. Открывшиеся взгляду бескрайние водные просторы были названы Южным морем, так как оно тянулось к югу от перешейка, ориентированного на юго-запад. Это название долгое время оставалось неизменным. Еще в конце XVIII века карибские флибустьеры называли Тихий океан Южным морем.

В 1516 году португальский дворянин Магеллан предстал перед королем Мануэлом I и сказал, что берется отыскать западный путь к берегам богатых пряностями Молуккских островов. Прежде в Ост-Индию португальцы плыли путем, открытым Васко да Гамой, – вокруг Африки, минуя мыс Доброй Надежды. Магеллан считал, что на Молуккские острова можно приплыть с противоположной стороны, если найти водный проход на новом континенте. Мануэл I не стал его слушать, и Магеллан уехал в Испанию, где добился аудиенции у короля Карла I, будущего императора Карла V, и обратился к нему с тем же предложением. Испанский король ответил согласием.

20 сентября 1519 года флотилия из пяти судов отплыла из Санлукар-де-Баррамеда, в устье реки Гвадалквивир. Переход через Атлантику оказался невероятно долгим, поскольку экспедиция попала в зону полного штиля. Потом начались поиски прохода – они продвигались вдоль американского побережья навстречу ледяным бурям Южного полушария. Кроме того, Магеллан раскрыл заговор трех капитанов своей небольшой флотилии. Один из его кораблей, «Сантьяго», потерпел крушение; другой, «Сан-Антонио», вернулся в Испанию. Три оставшихся судна вошли в длинный скалистый проход, который сегодня называется Магелланов пролив и соединяет два океана.

Если проследить по карте путь Магеллана, проделанный по Тихому океану – к северу, к северо-западу, чуть больше к северу, потом прямо на запад, – складывается впечатление, что мореплаватель старался обойти все острова, рассеянные по океану.

Первое плавание Колумба через Атлантику, от Лас-Пальмаса до Сан-Сальвадора, заняло всего тридцать шесть суток, хотя на борту его судов был годовой запас провизии. Когда Магеллан вышел в Тихий океан, его путешествие длилось уже год. Паруса и такелаж судов пришли в плачевное состояние, и, несмотря на строжайший режим экономии, введенный для всех на время зимовки, запасов провизии оставалось слишком мало. Моряки засаливали рыбу, выловленную у американских берегов Атлантики, не гнушались и мясом пингвинов.

Ветер неумолимо гнал каравеллы по неведомому океану. Магеллан располагал теми же морскими инструментами, что и Колумб: астролябией, компасом, лагом, песочными часами и механическими, приобретенными у часовщика в Кадисе. Эти инструменты позволяли определять долготу примерно с той же точностью, с какой это делал Колумб.

В первые дни плавания по Тихому океану дул ровный попутный ветер. Ночью «Консепсьон» и «Виктория» ориентировались по огням, зажженным на корме «Тринидада» – флагманского корабля Магеллана. К северу от 34-й параллели ветер немного ослабел; ночи стояли великолепные. Тогда Магеллан и дал Южному морю название, которое сохранилось навсегда, – Тихое море (Тихий океан).

Дальше к северу ветер ослабевает еще больше, а жара усиливается. Корабли идут по сверкающему морю под огненным небом. Прошло больше месяца, как южная оконечность Америки была потеряна из виду.

И вот последние запасы соленой рыбы и мяса пингвинов съедены, пришлось питаться одними галетами. «Галеты, – писал Пигафетта, летописец экспедиции, – из хлебных сухарей превратились в смесь пыли и мышиного помета. Вода протухла, отвратительно пахла, пить ее было невыносимо». К галетам подмешивали древесные опилки, норму воды уменьшили до одного стакана в день на человека. Над океаном, спасаясь от акул, носились стаи летучих рыб, некоторые рыбы падали на палубу, и голодные моряки хватали их и пожирали сырыми. Среди матросов завелся обычай устраивать охоту на крыс – потом он еще долго сохранялся на старых парусных судах: «охотник» укладывался прямо на пол где-нибудь в темном закоулке с кусочком заплесневелой галеты в зубах и, когда подбегала крыса, хватал ее голыми руками. Каждая стоила полдуката золотом.

В начале похода Магеллан объявил, что ни при каких обстоятельствах экспедиция не повернет назад: «Если надо, будем есть кожу на реях». И настал день, когда Пигафетта записал в своем дневнике: «Чтобы не умереть с голоду, мы ели куски кожи, которой обтянут большой рей. Пробыв больше года под дождями и ветрами, кожа так задубела, что ее приходилось вымачивать в морской воде четыре-пять дней, чтобы размягчить, а после сварить и съесть».

Погода стояла прекрасная, но на всех судах разом объявился невидимый враг, который в ту эпоху доставлял судовым командам множество бед: цинга.

Полностью лишенные свежей пищи, иными словами, жизненного минимума витаминов, девятнадцать моряков Магеллана умерли от цинги – у них гноились десны, выпадали зубы, распухало нёбо, отекали ноги. Заболел и сам Магеллан, однако сумел выстоять.

На горизонте заметили несколько скалистых островов, которые Магеллан назвал «Несчастными». Наконец 14 января 1521 года показался остров, сплошь покрытый лесом, – но его, как назло, окружали непреодолимые рифы; 25 января – новый остров, новая надежда: увы, море вокруг кишело акулами. Остров так и назвали – Тибуронес, то есть Акулий.

Утром 6 марта, на сто десятые сутки отплытия с Огненной Земли, на горизонте появились три новых острова: не голые скалы, а берега, покрытые богатой растительностью. На одном внимание привлекал пляж с золотистым песком. Почти все историки сходятся во мнении, что речь шла о самом южном из Марианских островов, о Гуаме.

Корабли находились еще на большом удалении от пляжа, когда на море появилось множество пирог с балансирами. Рослые, обнаженные, светло-коричневые, с длинными волосами, собранными на макушке в пучок, туземцы виртуозно владели веслом. Еще мгновение, и они оказались на борту – дружелюбные, улыбчивые, болтливые. Простодушные туземцы хватали все, что подворачивалось под руку. Измученная команда не реагировала. Дикари утащили даже корабельную шлюпку.

Магеллан отвел свои суда в открытое море, где дрейфовал всю ночь, не теряя остров из виду. Похоже, он колебался, поскольку давал себе слово не обижать туземцев. Но в то же время он, как и все, понимал, что речь идет о жизни или смерти, – надо любой ценой запастись провизией. На берег был высажен небольшой десант; моряки вернули украденные с кораблей вещи и доставили на борт рыбу, свиней, кокосовые орехи, бананы. В ходе этой вылазки семь дикарей были убиты. Когда Магеллан отплывал, его корабли окружало множество пирог, с которых в чужестранцев летел град камней. Магеллан назвал этот остров Воровским.

Так прошло первое столкновение европейцев с аборигенами Океании. Но не стоит делать поспешных обобщений. В отличие от обитателей некоторых других островов гуамцы относились к разновидности «хороших дикарей», были настроены миролюбиво и никому не хотели причинять вреда. Просто понятие собственности, присущее западному человеку, было им неведомо: по их представлениям, любой предмет, не защищенный табу, принадлежит тому, кто сумел его взять.

Измученные голодом и цингой стали возвращаться к жизни. Магеллан решил дать людям передышку, и корабли пристали к зеленому и, по всей видимости, незаселенному острову. И тотчас же туда устремились туземцы на пирогах. Магеллан велел команде укрыться в лесу, а сам вышел на песчаный берег в сопровождении раба Энрике и хрониста Пигафетты. Энрике был малаец, уроженец Суматры; в Европу его привез португальский корабль, который доставлял пряности привычным торговым путем: Индия, мыс Доброй Надежды, побережье Африки. Магеллан привязался к Энрике и даже в своем завещании даровал Энрике свободу и назначил ему пенсию.

Состоялся обмен приветствиями. Новые туземцы выглядели иначе, чем гуамские «воры». В обмен на безделушки и гребенки они принесли большие корзины, наполненные рыбой.

28 марта флотилия приблизилась к третьему острову. К судну подошла пирога, в ней сидело восемь мужчин.

– Спроси их, как называется остров, – распорядился Магеллан, обращаясь к верному Энрике.

Тот, недолго думая, обратился к туземцам на малайском, своем родном языке. От изумления местные жители онемели, а потом заговорили все разом: они понимали язык Энрике! Выходит, первым человеком, который совершил кругосветное плавание, был не белый, не европеец, а раб-малаец. Некогда он покинул Суматру, побывал в Индии, обогнул мыс Доброй Надежды, посетил Лисабон, а потом пересек Атлантику, обошел Патагонию и преодолел просторы Тихого океана.

Остров назывался Массауа, и правил там царек по имени Каламбу.

Ни малаец Энрике, ни Магеллан, ни моряки не осознали, по-видимому, всей важности своего невиданного подвига. Их занимала лишь одна мысль: Молуккские острова совсем рядом, а на них можно добыть пряности.

Восемь туземцев приняли подарки, потом пирога удалилась. Через несколько часов появились две большие лодки. В одной из них под балдахином из плетеного тростника восседал вождь. На борт адмиральского судна поднялась небольшая делегация, но вождь остался в лодке.

На следующий день Энрике высадился на острове, принял подарки и убедил вождя нанести визит Магеллану. Каламбу прибыл и на сей раз взошел на борт адмиральского судна «Тринидад». На нем был вышитый саронг, его волосы свободно падали на плечи. С ним прибыли шесть приближенных.

– Вам надо нанести визит великому правителю всех островов, – сказал он Магеллану. – Это раджа Хумабон. Он живет в Себу.

Себу – портовый город на острове того же названия в Филиппинском архипелаге. 4 апреля флотилия, возглавляемая Каламбу, покинула Массауа и 7 апреля подошла к Себу.

Уже на подходе Магеллан определил, что это большой порт. На рейде стояли чужеземные джонки. Для большей торжественности корабли произвели приветственный залп из орудий. Туземцы разбежались в разные стороны. Магеллан немедленно послал Энрике на берег заверить раджу, что чужестранцы прибыли с мирными намерениями. Раб объяснил Хумабону, что Магеллан, его хозяин, служит величайшему монарху на земле. По приказу испанского короля он пересек океан, чтобы добраться до островов пряностей, и специально завернул выразить почтение королю Себу. Он просит лишь об установлении деловых отношений.

Хумабон вовсе не был наивным дикарем. В своих владениях он ввел портовый сбор для прибывающих судов и холодно объявил Энрике, что его хозяин обязан подчиниться правилам.

– Столь могущественный адмирал, как мой хозяин, не может платить никаких пошлин!

– Все платят.

Властитель даже призвал в свидетели купца-мавра, который только что прибыл из Сиама на небольшой джонке и беспрекословно уплатил пошлину.

Едва бросив взгляд на суда Магеллана, мавр догадался, что христиане вот-вот откроют последние, пока еще неведомые им острова пряностей. Что делать? «Не стоит торопить события, – подумал он, – потом решим, как поступить». Он с глазу на глаз дал Хумабону совет: не вступать в конфликт с чужеземцами. Хумабон удивился, но освободил суда гостей от пошлины и пригласил посланцев Магеллана на пир. Угощение подавали на фарфоровой посуде, прибывшей прямо из Китая. Значит, Китай совсем рядом. Мечта Христофора Колумба добраться до Индии западным путем сбылась, и осуществил ее Магеллан.

Начался оживленный торговый обмен. Наибольший интерес у туземцев вызвало железо, твердый металл, который в их глазах был полезнее золота. За 14 фунтов железа они отдавали 15 фунтов золота, и Магеллану стоило большого труда запретить матросам обменивать на золото все подряд.

Он опасался, что, если туземцы поймут истинную ценность золота, то начнут заламывать большую цену.

Отношения стали до такой степени дружественными, что правитель Себу и его приближенные выразили желание принять христианство. Вот что записал в своем дневнике Пигафетта об этом внезапном обращении в новую религию: «Магеллан предупредил их, что нельзя принимать христианство из страха или желания доставить нам удовольствие. Если они действительно хотят стать христианами, то должны это сделать по доброй воле и из любви к Богу. Если не желают переходить в христианство, никто не будет держать на них зла, но сознательно обратившиеся к христианской вере будут вознаграждены большой любовью и уважением. Все единодушно пожелали стать христианами – не из страха и не из желания угодить Магеллану, но по собственной воле. Они дали понять, что полностью полагаются на него и он должен относиться к ним как к своим подданным. Магеллан со слезами на глазах обнял их, взявши за руки властителя Себу и царька Массауа, поклялся своей верой в Бога и преданностью государю, что отныне они будут жить в вечном мире с королем Испании. Они дали такое же обещание».

Отчет Пигафетты, изобилующий всевозможными подробностями, зачастую кажется весьма правдоподобным изложением событий. Но совершенно очевидно, что историограф писал по принятой в то время схеме. Эпизод с дикарями, по какому-то наитию обратившимися в новую веру, встречается во многих рассказах той эпохи. На самом же деле к этому шагу туземцев принуждали – иногда вежливо, иногда нет. По возвращении путешественникам полагалось отчитаться о числе обращенных в истинную веру язычников. По молчаливому соглашению, алчные намерения европейцев прикрывались проповедью христианства. Хотя в лоно Церкви мог привести не только страх. Нередко туземцы соглашались стать христианами просто из выгоды, интереса, хитрости и любопытства – в надежде, что новый бог сделает их столь же могущественными, как люди, призывавшие ему поклоняться. Едва ли Магеллан угрожал властителям Себу. А старый хитрец Хумабон пытался извлечь максимальную выгоду из ситуации, сложившейся с приходом европейцев.

Себу, 14 апреля 1521 года. Магеллан еще не покидал своего корабля, но вел постоянные переговоры через Энрике и Пигафетту. Свой первый выход на берег он решил обставить со всей торжественностью.

Вот он приближается к берегу. Впереди движутся сорок вооруженных солдат, позади – офицеры и знаменосец. В миг, когда его нога ступает на сушу, корабли производят залп из всех орудий. Толпа в испуге разбегается. Но, увидев, что их правитель спокойно восседает на троне (он был предупрежден), свита поспешно возвращается, чтобы присутствовать при установке большого креста, перед которым правитель Себу, его сын и многие приближенные принимают крещение. Вместо языческого имени Хумабон правитель получает имя Карлос, его супругу нарекают Жанной, а дочерям дают имена Екатерина и Изабелла. Высшее общество острова и соседних островов не желает отставать, а потому корабельный священник до поздней ночи крестит обступивших его людей – десятки, сотни людей. А на следующий день прибывают туземцы со всей округи, прослышавшие про великолепную церемонию, которой руководит колдун-чужестранец. За несколько дней почти все вожди соседних племен приняли крещение и присоединились (не вполне понятно, как именно) к договору о союзе и дружбе между Магелланом и правителем Себу. В договоре сказано, что испанцы получают исключительное право на торговлю с островом Себу и соседними островами. В обмен Магеллан гарантирует новоявленным христианам защиту испанской державы.

Через неделю после церемонии адмирал получает послание от своего «протеже» Хумабона:

– Силапулапу поднял мятеж. Он отказывается повиноваться и грозит запретить вождям островов привозить мне товары для торговли с испанцами.

Силапулапу был мелким царьком крохотного острова, чье название с тех пор приобрело печальную известность: Мактан.

21 апреля 1521 года. Десант из шестидесяти солдат под командованием самого Магеллана садится в шлюпки, чтобы пересечь пролив, разделяющий Себу и Мактан. На угрозу Магеллана применить силу Силапулапу отвечает, что «у его воинов тоже есть копья». Хумабон предложил Магеллану тысячу своих воинов. Адмирал отказался. Ему хотелось продемонстрировать силу своих войск. У Силапулапу имелась примерно тысяча человек, с луками и стрелами, а испанцы, хоть и малочисленные, были вооружены мушкетами и бомбардами.

Шлюпки испанцев приближаются к Мактану при свете дня. На берегу их поджидает туземное войско. Внезапно одна из шлюпок садится на мель, затем другая, третья… На расстоянии двух полетов стрелы от берега остров окружен коралловым рифом. Глубина здесь не более метра.

– Сорок человек следуют со мной, – приказывает Магеллан. – Мушкеты и бомбарды остаются в лодках – поддерживать огнем наше наступление.

Испанцы уверены, что при первых же выстрелах дикари обратятся в бегство. Они выпрыгивают из лодок и бредут к берегу по пояс в воде. Их грудь защищена кирасой, они вооружены пиками, шпагами и алебардами. Туземцы немного отходят вглубь, выпускают наудачу несколько стрел. Как только десант достигает суши, из шлюпок открывают огонь. Но ядра бомбард не долетают до берега. А пули мушкетов на таком расстоянии теряют убойную силу и не пробивают даже щиты туземцев.

– Прекратить огонь! – кричит Магеллан оставшимся в шлюпках солдатам.

Но те его не слышат. Полчаса бомбарды и мушкеты ведут бесполезную пальбу под крики и смех туземцев. Вот как описал Пигафетта конец сражения:

«Когда туземцы сообразили, что наши пули и снаряды им не страшны, они перестали отступать и, все громче крича, только прыгали из стороны в сторону, увертываясь от пуль. Прикрываясь щитами, они постепенно приближались и наконец обрушили на нас такой ураган стрел, что мы едва могли обороняться».

Чтобы отвлечь нападающих, Магеллан посылает нескольких человек поджечь соседние хижины. Туземцы бросаются в атаку.

«Когда они поняли, что у нас защищена грудь, а ноги открыты, они принялись стрелять по ногам. Капитану в ногу попала отравленная стрела, и он отдал приказ организованно, шаг за шагом, отступать».

За исключением семи или восьми человек, в беспорядке обратились в бегство. Туземцы преследовали врагов по неглубокой воде. По одежде они сразу узнали вождя белых… Магеллана теснят, он вонзает алебарду в грудь дикарю, но не в силах ее вырвать. В то же мгновение камень, пущенный из пращи, попадает ему в правый локоть. Пигафетта тоже ранен. Магеллан безуспешно пытается выхватить шпагу из ножен. Ему подбивают левую ногу, и он падает в воду. Его пронзает десяток копий.

«Так, – пишет в заключение Пигафетта, – был убит наш светоч, наша отрада, наш предводитель».

После смерти вождя испанцы повели себя самым жалким образом. Вместо того чтобы организовать контратаку и отбить тело Магеллана, они предложили царьку Мактана обменять останки прославленного капитана на стекляшки.

– Тело нашего врага не продается! – воскликнул Силапулапу.

И оставил его себе в качестве трофея.

Весь архипелаг узнал, что сразить повелителя грома и молнии Силапулапу было не труднее, чем подбить птицу.

Нам никогда не узнать, что стало с телом Магеллана.

Отношение туземцев разом переменилось, и не только из-за поражения испанцев и жалкой торговли за тело Магеллана. После долгих месяцев воздержания матросы при первой возможности набрасывались на туземных женщин. Магеллану кое-как удавалось держать их в узде, но, когда он погиб, матросы вконец распоясались.

Офицеры избрали двух преемников Магеллана: адмиралом назначили его шурина Дуарте Барбозу, который несколькими днями ранее был разжалован из-за непристойной оргии, а его помощником – капитана корабля «Консепсьон» Карвальо. Барбоза начал с того, что совершил непростительную глупость, которая обернулась трагедией.

Малаец Энрике, до последнего сражавшийся рядом со своим хозяином, был ранен и лежал в полузабытьи на борту «Тринидада». Барбоза бранью и тумаками заставил его подняться:

– Теперь ты мой раб и должен работать. Встать! Или отведаешь плетки!

Все, кто при этом присутствовал, молча смотрели, как малаец с трудом поднимается и, не произнеся ни слова, направляется в кубрик.

Через несколько дней, перед самым отплытием, Барбоза решил обменяться с властителем Себу еще кое-какими товарами. Кого послать к нему с предложением, как не Энрике? Малаец выполняет приказ и возвращается с ответом: правитель приглашает нового адмирала и всех офицеров, готовых последовать за ним, на праздничный пир.

– Наверняка это ловушка, – считает Карвальо.

Барбоза пожимает плечами. Офицеры почти в полном составе покидают корабли и занимают места за пиршественным столом. Среди тех, кто остался на борту, раненый Пигафетта.

К вечеру он видит спешащую на веслах шлюпку с Карвальо и альгвасилом Эспиносой.

– Готовится предательство. Быстро, людей и оружие!

Но с берега уже доносятся крики – избиение испанцев началось.

Карвальо отдает приказ открыть огонь, и от пушечного ядра загорается несколько хижин. Затем следует ужасная сцена. Один из офицеров сумел избежать расправы и что есть духу бежит к берегу. Туземцы настигают его, связывают, о чем-то спорят с ним. Энрике рядом, он переводит. Один из кораблей подходит к берегу на расстояние слышимости. Карвальо велит прекратить огонь. Окруженный дикарями офицер – его зовут Серран – кричит, что туземцы согласны отпустить его за выкуп:

– Они требуют две бомбарды и два медных мушкета.

– Пусть сначала отпустят вас!

– Они не хотят. Сначала надо прислать шлюпку с выкупом.

Серран, срывая голос, кричит все это испанцам, пока обступившие его туземцы потрясают копьями. Карвальо задумался. Послать шлюпку? А вдруг туземцы заберут шлюпку и выкуп, а пленника не отпустят?

Минута тянется бесконечно, потом Карвальо поворачивается к берегу спиной и дает команду поднять грот.

«Тринидад», «Консепсьон» и «Виктория» развернули свои форштевни в открытое море. На берегу в тело Серрана вонзились копья. И следом туземцы валят на землю большой крест, который поставили во славу бога белых.

В итоге испанцы потеряли, кроме Магеллана, двух капитанов, которые лучше других знали побережье Восточной Индии, – Барбозу и Серрана. Переводчик Энрике добровольно остался в Себу. Из 265 человек команды уцелело всего 50 – едва хватило, чтобы выйти в море на двух суднах. Было решено пожертвовать каравеллой «Консепсьон», которая давно дала течь.

Из Севильи в экспедицию отправилось пять судов. Первой жертвой стал «Сантьяго», разбившийся у берегов Патагонии. «Сан-Антонио», посланный на разведку в пролив, ныне именуемый Магеллановым, вернулся в Испанию. Теперь лишились и «Консепсьона». Остаются «Тринидад», бывший адмиральский корабль Магеллана, и самый маленький корабль флотилии – «Виктория».

Полгода уцелевшие члены экспедиции разбойничают на Малайских островах. Они захватывают джонки на море и занимаются грабежом на берегу: берут в плен вождей и требуют за них выкуп. Они распутничают и устраивают оргии. Карвальо подает пример, живя на борту судна сразу с тремя малайками. Даже его соратникам показалось, что это уж слишком, и его сместили. И вот новые выборы. Избран триумвират: альгвасил Гомес де Эспиноса и штурманы Бонсеро и Элькано. Хуан Себастьян Элькано, баск по происхождению, был замешан в мятеже на Атлантическом побережье Южной Америки. Магеллан его помиловал и позволил остаться на прежней должности, и с тех пор он присмирел, но теперь решил, что настал его час. Он отправится на Молуккские острова, загрузит побольше пряностей и вернется в Испанию.

По пути испанцы захватили большой корабль, разграбили его и захватили в плен туземца, уроженца острова Тернате.

– Ты знаешь эти места. Если дорожишь жизнью, веди нас к Молуккским островам.

8 ноября 1521 года «Тринидад» и «Виктория» бросают якоря перед Тидоре. «Штурман, – пишет Пигафетта, – заявил нам, что это один из Молуккских островов. Мы возблагодарили Бога и на радостях дали несколько пушечных залпов».

Тидоре был чудесен, жители проявляли неслыханную сердечность. Вождь туземцев оказал испанцам радушный прием и без возражений признал верховенство испанского короля. Испанцы загрузили в трюмы внушительное количество драгоценных пряностей, провизии и золотого песка.

– Вот где рай, – мечтательно говорили испанские моряки, – хорошо бы остаться здесь навсегда.

Но 18 декабря триумвират Эспиноса – Бонсеро – Элькано отдает приказ об отплытии. И почти тут же «Тринидад» садится на мель и дает течь. Отплытие под вопросом.

– Нет, – заявляет триумвират после обсуждения.

Альгвасил Гомес де Эспиноса и пятьдесят матросов остаются для подъема и ремонта «Тринидада». Корабль возьмет курс на Америку и пройдет северной частью Тихого океана. «Виктория» вернется в Испанию в обход мыса Бурь (мыса Доброй Надежды).

«Виктория» в одиночестве покинула Тидоре. Ею командовал Элькано, который старался поживиться пряностями и на других островах Малайзии. Плавание среди островов длилось долго, потому что Элькано хотел покупать дешевле, да и привычка пиратствовать не забылась. Только 13 февраля 1522 года «Виктория» окончательно отплыла с Тидоре в Севилью. Расстояние – 30 тысяч километров.

Морской путь из Ост-Индии в Испанию был далеко не таким пустынным, как просторы Тихого океана, которые пересек Магеллан. Здесь имелись порты, ходило множество судов. Но порты и суда принадлежали португальцам, и, значит, всякая стоянка исключалась. Кроме того, до Элькано дошел слух, что на поиск экспедиции Магеллана послан португальский военный корабль и у него есть приказ уничтожить суда и людей. Испанцы вторглись в португальские владения, и после смерти адмирала команда, судя по всему, занялась морским разбоем.

В момент отплытия с Тидоре Элькано предупредил команду:

– Никаких остановок, главное – не попасть в руки португальцев.

Он еще не знал о судьбе моряков «Тринидада», которые отплыли с острова в апреле 1522 года.

Вскоре потрепанное непогодой судно вернулось на Молуккские острова, где на него напала португальская эскадра. Судно затонуло. Команда, 45 человек, целых пять лет томилась в тюрьмах, в жутких условиях. Домой вернулись только четверо.

Элькано взял курс на юго-запад, хотел пройти подальше от мыса Бурь – мыса Доброй Надежды. На борту все шло без сбоев; Элькано крепко держал власть в руках и, как многие баски, был прирожденным мореплавателем.

Недели шли за неделями, и, пока «Виктория» пересекала Индийский океан, моряки видели только море и небо. Внезапно на борту объявился незримый враг.

Провизией запаслись на пять месяцев, в основном мясом, но его не сумели хорошо засолить, и под испепеляющим солнцем оно протухло. Пришлось выбросить его за борт и перейти на рис. Если несколько недель питаться одним рисом, начинается авитаминоз, потом приходит цинга. Цинга свирепствовала на борту «Виктории», трупы выбрасывали за борт, как перед этим выбросили тухлое мясо.

Матросы умоляли Элькано сделать короткую остановку к востоку от мыса, в устье Рио-дель-Инфанте. Увы, местность пустынна и неплодородна. Больные умоляют: надо отправиться в португальский Мозамбик.

– Корабль захватят, но мы останемся в живых!

– Никогда!

И Элькано хватается за рукоять шпаги. Бывший мятежник говорит и действует точно так же, как Магеллан.

В районе мыса Доброй Надежды буря сломала фок-мачту «Виктории» и расщепила грот-мачту. Измученные матросы, едва держась на ногах, как могли, исправили поломку. Борясь с сильнейшими встречными ветрами, Элькано двадцать раз повторял попытку обогнуть опасный мыс. Наконец ему это удалось, и судно вышло в Атлантику. Цинга на борту продолжала косить людей; всего погиб двадцать один человек. 9 июля на горизонте появились острова Зеленого Мыса. Провизии осталось на два дня.

– Здесь сделаем остановку, – говорит Элькано. – Но будьте осторожны, острова принадлежат португальцам. «Виктория» бросит якорь в открытом море. За провизией поплывете на шлюпке. И никому ни слова, что мы из экспедиции адмирала Магеллана! Говорите, что плывем из Америки, а сюда занесло бурей. Дайте клятву, речь идет о нашей жизни.

Матросы поклялись, шлюпка направилась к суше. Португальцы согласились продать мясо, овощи и фрукты. Сыграла роль морская солидарность. Шлюпка трижды отправлялась за продуктами без всяких происшествий. Но вернувшиеся на борт матросы в недоумении сообщили:

– Португальцы утверждают, что сегодня четверг.

– Четверг? – удивляется Элькано. – Сегодня среда, если я не ошибаюсь.

Эти мореплаватели, как и моряки всего мира, еще не ведали той истины, которая вскоре взволнует весь научный мир. Во время кругосветного плавания прибавляются или теряются сутки – в зависимости от направления похода.

После возвращения экспедиции астрономы разъяснят эту тайну календаря. Земля не просто круглая, но еще и вращается, а потому, плывя без остановки на запад, те, кто совершил кругосветное плавание, за год теряют сутки в связи с видимым вращением солнца.

…Шлюпка в четвертый раз отплывает на остров. Элькано наблюдает суету в порту. Крупное судно, полное вооруженных людей, отходит от причала и направляется к «Виктории». Неужели кто-то из матросов неосторожно проговорился, пытаясь получить спиртное в обмен на пряности? Все возможно. Элькано унаследовал решительность Магеллана. Ударом топора рубится трос якоря, поднимаются паруса! Весь день «Викторию» преследуют четыре португальских корабля, но она пытается уйти, подняв все паруса.

Однако и на всех парусах истрепанная «Виктория», скрипя такелажем, еле двигалась. Из 66 человек команды, отплывших с Островов пряностей, осталось только 18, и те были почти инвалидами. Трюм «Виктории» заливало, приходилось без устали откачивать воду, а четыре португальских парусника не отставали.

– Капитан, сбросим груз в море, тогда сумеем набрать скорость!

Элькано велел выкинуть за борт 10 тонн корицы – и все. Он мечтал вернуться на родину, но не нищим. Его энергия сумела воодушевить едва живых моряков. В конце концов португальские преследователи отстали. С островов Зеленого Мыса судно ушло 13 июля. И только 4 сентября 1522 года раздались крики радости: люди увидели мыс Сент-Винсент.

6 сентября «Виктория» вошла в порт Санлукар, откуда некогда отплыла. Ее взяли на буксир, чтобы провести по Гвадалквивиру. Собравшиеся на берегах жители и моряки с недоумением смотрели на истерзанный корабль, спрашивая себя, откуда он прибыл. Название «Виктория» им ничего не говорило. Испанцы уже давно считали, что экспедиция Магеллана сгинула со всеми людьми и грузом. О ней почти забыли.

Экспедиция вернулась на единственном судне с 18 моряками на борту. Но она выполнила свою миссию и привезла пряности. За 1080 суток она прошла 46 280 морских миль, или 85 700 километров. Сидя в своей каюте, Элькано писал отчет для короля: «Довожу до сведения Вашего Величества, что мы нашли камфору, корицу и жемчуг. Покорнейше просим оценить по заслугам тот факт, что мы совершили кругосветное плавание. Отплыв на запад, мы возвратились с востока».

Элькано был принят Карлом V и возведен в дворянское достоинство. Все выжившие получили вознаграждение. О стоимости пряностей в ту эпоху говорит одна деталь из бухгалтерских книг: хотя те, кто финансировал экспедицию Магеллана, давно потеряли надежду вернуть вложенные деньги, груз маленькой «Виктории» полностью покрыл их расходы и даже принес доход в 4 процента.

Наследники Магеллана должны были, по контракту с королем, получить пятую часть от всех доходов экспедиции. Кроме того, правительство было обязано передать им в управление открытые острова. Но потребовать наследство было некому. Жена Магеллана умерла, как и их старший сын; умер и второй сын, которого мореплаватель так и не увидел, поскольку тот родился после отплытия экспедиции. Пигафетта предварил свой отчет следующими словами:

«Надеюсь, что слава столь благородного капитана со временем не угаснет. Среди многочисленных добродетелей, которые украшали его, одна была особо замечательной: он всегда был самым стойким, даже в тяжелейших испытаниях. Он терпеливее других переносил голод. Не было человека на земле, более сведущего в картах и науке мореплавания. В моих словах заключена правда о его открытиях, о том, что до него не могли ни увидеть, ни открыть».

Слава Магеллана осталась жить в веках. Для совершения подвига более великого, чем его подвиг, человеку потребовалось покинуть планету Земля.